скачать книгу бесплатно
Нормальным людям свойственно испытывать жалость, и даже боль при виде физического страдания. Чета Брагинских же всегда, если дело не касалось их близких, пускала в ход трюк… очень простой и эффективный – перевернуть эти чувства и направить их на себя. Вот как сейчас. Они – бедные и несчастные, будут вынуждены отныне лицезреть чужое уродство вместо того, чтобы наслаждаться жизнью в окружении респектабельных соседей. Боже, какое же тяжкое бремя им предстоит нести!
Соседи же, по крайней мере, из ближайших, действительно, были все как на подбор: арт-директор процветающего рекламного агентства, руководитель самого большого в стране фармацевтического холдинга, владелец элитного яхт-клуба на Клязьме и, как вишенка на торте, – хозяин крупного логистического центра. Всем было известно – разбег он взял из криминальной стаи Наро-Фоминского терминала, но ведь стал же добропорядочным бизнесменом, держит скаковых лошадей и занимается благотворительностью.
– Этот старик, он совсем не нашего круга, – Зина продолжала оттаптываться на новых соседях. – По виду – обычный пенсионер. Откуда у пенсионера такие деньги? На минуточку, шестьдесят миллионов! Я думаю, не он настоящий хозяин, а купили участок родители этого мальчишки, чтобы освободиться от этих своих, скажем так, жерновов на шее.
– Может и так, – согласился Евгений Михайлович. – Поживём, увидим. Но ты права – выглядят эти дед с внуком здесь у нас, мягко говоря, странновато.
Сам же Евгений Михайлович был крупен фигурой, весьма импозантен, преждевременно лыс и поверхностно жизнерадостен; мизантроп в глубине души, он был наделён тем хитрым, острым инстинктом самосохранения, который в сочетании со злобностью нередко сходит за ум. Многие обманывались на его счёт – многие, только не жена, которая в злобности ему не уступала. Они были два сапога пара, и он вдруг понял: сейчас Зина скажет то, что произносить вслух не следовало бы.
И в самом деле, мысль её работала именно в этом направлении.
– Мы-то поживём, дорогой, а вот им, я думаю, недолго осталось. Так что просто наберёмся терпения.
И с этими словами она отвернулась от окна.
С иллюзиями относительно того, что старик Ярцев является старой рухлядью, пришлось распрощаться на следующее утро – с такой молодой прытью он прискакал к забору, едва завидев выходящего из дома Евгения Михайловича. За ним поспешал мальчик, всё также загребая левой ногой и приволакивая правую.
– Мы вчера не договорили! – Старик замахал руками с целью привлечения внимания. – Уж слишком внезапно вы ретировались.
– Да я и не ретировался вовсе, – принялся против воли оправдываться Евгений Михайлович, подходя к забору. – Просто дела позвали. У меня ведь много дел в отличие от вас… э… извините, забыл, как вас зовут…
– Арсений Петрович.
– В отличие от вас, Арсений Петрович. Вы ведь на пенсии?
– На пенсии, но от дел не отошёл.
– Не буду спрашивать, от каких дел, – Брагинский выставил руки ладонями вперёд. – Не моё дело. Но вот что меня интересует, как ближайшего соседа, так это вопрос, кто является настоящим владельцем земли, на которой вы стоите. Ответьте честно, это ведь родители Тёмы?
– Всё здесь куплено на мои деньги. – Арсений Петровив мотнул головой в сторону своих владений. – А родители Тёмы, если можно так выразиться, живут в Японии. – Он усмехнулся. – И вряд ли здесь когда-нибудь появятся.
При этих словах Тёма, глаза которого до этого прятались в тени козырька бейсболки, поднял голову, и Евгения Михайловича обдало леденящим голубым холодом. Это было столь явным проявлением неприязни, что Брагинский озлился.
– Не соблаговолите ли и дальше оставаться честным, господин Ярцев, чтобы ответить на вопрос. – Он взял паузу, а после – ошеломительный спуск с высот литературного стиля в низину гопнической лексики. – Какого хрена вам от меня надо, раз ошиваетесь у забора второй день подряд?
Это был излюбленный и многократно опробованный подлый приём. Но оппонента он в смятение не поверг.
– Вы, значит, честности для себя хотите, – покачал головой Арсений Петрович. – В то время как ложь сделали своей профессией. С энергией, достойной лучшего применения, занимаетесь пропагандой под видом «информационных» операций, генерируете дезориентирующий контент, нацеленный на дискредитацию правды как таковой. Ваша цель – создать ощущение, что объективной правды не существует в принципе, а любая информация может оказаться сфабрикованной.
– Хорошо излагаете, – скривил рот Евгений Михайлович. – Вы что, в прошлом были партийным функционером, политработником?
– Не обо мне речь, – нахмурился Арсений Петрович. – А о вас. О том, какой мерзостью вы занимаетесь. А ведь могли бы что-нибудь стоящее делать, пользу людям приносить при ваших-то талантах.
Вот с талантами всё обстояло не так однозначно. Дело в том, что у колыбели Жени Брагинского – единственного сына любящих родителей – присутствовали все наличные феи, одарившие его своим богатством, кроме какой-то одной, довольно захудалой, но крайне необходимой. У неё самой ничего нет, как у бедной родственницы из далёкой провинции, но она запускает в ход дары своих старших товарок, иначе они бездействуют, как двигатель без горючего. Таким образом, все таланты Евгения Михайловича остались вещью в себе, никак не оплодотворив человечество. При этом ему никогда не было особенно трудно найти работу – он промышлял то тут, то там, проявляя чудеса ловкости и изобретательности. Писал передовицы для газеты «Известия», состоял в личной свите миллиардера Прохорова, торговал шампанским на комиссионных началах, рекламировал шампуни и моющие средства, выдумывал диалоги для отечественных сериалов и открыл для РЕН-тв серию интервью эзотерической тематики. Работая по молодости лет в туристическом агентстве, он однажды в качестве гида завёз группу туристов на итальянские озёра. Путешествию сопутствовал ряд раздражающих эпизодов, нараставших в бурном темпе. И кончилось оно тем, что Брагинский связал в пачку все билеты и паспорта и утопил их в озере Гарда, а затем сел в самолёт и отправился один домой, препоручив пятьдесят россиян, без гроша в кармане и без знания иностранных языков, заботам божества, пекущегося о брошенных странниках. Интернет тогда ещё не получил широкого распространения, иначе мерзавца разнесли бы по кочкам. Но вот сам мерзавец ничего позорного в своём поведении не усматривал – ни тогда, ни по прошествии многих лет, раз, почитая историю забавной, частенько пересказывал её жене, уснащая всё новыми подробностями и уверяя, что придурки до сих пор там – бродят голодные, в лохмотьях, вконец одичавшие. Супруги фантазировали на эту тему, заливаясь весёлым хохотом.
А старик Ярцев, между тем, продолжал стыдить и обличать. И договорился до того, что назвал Брагинского сверхтроллем, под руководством которого трудятся печально известные армии виртуальных троллей, загаживающих публичное сетевое пространство дезинформацией, основанной на искажении фактов и причинно-следственных связей.
– Как, как дошли вы до жизни такой? – Ярцев страдальчески сдвинул брови. – Захотели лёгких денег? Или сидите у кого-то на крючке, и не можете освободиться? Скажите, что заставляет вас лгать?
Евгений Михайлович хотел было послать старика на хер, но передумал – решил отбить удар, забросив мяч в трясину философского концепта Эдмунда Гуссерля с его основополагающим высказыванием: «Восприятие действительности – это непрозрачное ядро внутри мышления как такового».
– Вы хотите знать, что меня мотивирует? – Евгений Михайлович улыбнулся – такой хорошей, открытой улыбкой. – Я постараюсь объяснить. Но вначале я бы предостерёг вас от одной из самых опасных иллюзий, будто мы всё понимаем и нам видно, что другой лжец или не верит в то, что сам говорит и пишет. И посоветовал бы вам воздерживаться от такого прямого разоблачительного пафоса. Так вот, я считаю, что догматическое утверждение железобетонной реальности, данной нам в ощущениях, или авангардно-нигилистическое отрицание этой действительности – суть, две стороны одной и той же монеты. Я просто предлагаю читателю или слушателю эту монету подбросить, и в момент, пока она ещё не упала, мыслить. Это моя стратегия, и она меня мотивирует, причём, чертовски. Вам понятно?
– Мне понятно, что засирать мозги вы мастер. – Арсений Петрович смотрел на политолога Брагинского с нескрываемым отвращением. – И ещё я понял, что угрызения совести вам явно не по зубам. Вы задушили свою совесть и упорно не хотите признать, что именно ваша вредоносная деятельность сделала массы россиян невменяемыми людьми, с которыми не то, что дружба – простое человеческое общение становится невозможным. Ваша внутренняя обезьяна хочет жрать, и это для вас самое главное, а не какая-то там стратегия.
– Ой, вот только оскорблений не надо! – взвился чрезвычайно уязвлённый «обезьяной» Евгений Михайлович. – Люди в России своей жизнью довольны и с оптимизмом смотрят в будущее. А вы, если не хотите жить среди, как вы говорите, невменяемых, валите из страны. Границы пока открыты.
– Я тоже с оптимизмом смотрю в будущее, – голос Арсения Петровича звучал спокойно и уверенно. – Даже если процесс деградации уже необратим, будет кому поднять упавшее знамя.
С этими словами он положил руку на плечо Тёмы, который всё это время стоял рядом, изредка посверкивая в сторону политолога Брагинского своими ледяными синими глазами.
«Вот ты и попался, старая либеральная сволочь!» – мстительно подумал Евгений Михайлович, поворачиваясь к соседям спиной и давая, таким образом, понять, что разговор окончен. – «Вовлечение детей в противоправную политическую деятельность – это вам не шутки. За это и присесть можно».
Столь решительный настрой против новых соседей, вплоть до готовности прибегнуть к радикальным мерам, диктовался тем, что в собственной жизни политолог Брагинский практиковал систему нажима и умиротворения, агитации и шантажа, сопоставимую с государственной дипломатией, с той только разницей, что цели, которые он себе ставил не шли дальше его собственного обогащения. Подобно государственной дипломатии, его система могла успешно функционировать лишь в миролюбиво настроенном, упорядоченном, респектабельном мире. В обстановке же нервозности, вызванной нарастающей агрессией со стороны новых соседей – здесь, дома, в милой его сердцу «деревне» – он впервые почувствовал себя не в своей тарелке. Ощущение было такое, будто он в какой-то латиноамериканской стране во время переворота, причём не на положении белого путешественника, а на положении латиноамериканца.
«Ну, ничего, сволочи, я вам покажу!», – думал Брагинский, направляясь к дому. – «Не хотите вести себя, как положено, – сильно пожалеете!»
– Наш новый сосед – сраный либерал, – объявил он жене за завтраком, дождавшись, когда подали кофе.
– Либерал? – она округлила глаза. – Ну, коммунист, еще куда ни шло, но либерал…. Я думала, их давно всех повыловили.
– Оказывается, не всех. Один вот тут у нас объявился и вознамерился отравить нам жизнь.
– Он сам тебе об этом сказал?
– О чём, Зина?
– О том, что он либерал?
– Да он наговорил столько, что хоть сейчас закон об экстремизме применяй. – Евгений Михайлович вытер губы салфеткой. – И всё это в присутствии своего несовершеннолетнего внука. Кстати, жуткий ребёнок, не бегает, не играет, стоит возле деда неподвижно, не шелохнувшись, и взгляд такой злобный.
– Как же он может бегать и играть, если у него церебральный паралич? – напомнила Зина.
– Ах, да, – почесал затылок её муж. – Я как-то об этом совсем забыл. Но сути дела это не меняет. Старик после всех своих экстремистских речей положил руку на плечо этого Тёмы и произнёс буквально следующее…
– Тёма? – Зина приостановила движение руки с берлинским печеньем к своим губам. – Так зовут этого мальчишку?
– Да, дорогая. А старика зовут Арсений Петрович Ярцев. Разве я тебе этого не говорил?
– Не говорил, дорогой.
– Ладно. Теперь будешь знать. Так вот, старик Ярцев произнёс буквально следующее: «Будет кому поднять упавшее знамя». То есть явно имел в виду знамя либерализма с его общечеловеческими ценностями и прочей хернёй. Что это, если не откровенное вовлечение детей в противоправную политическую деятельность? А за это, между прочим, светит либо очень крупный штраф, либо наказание в виде обязательных общественных работ от двадцати до ста суток, а могут административный арест применить. Но это ещё не все новости. – Евгений Михайлович поднял вверх указательный палец. – Старик сказал, что родители Тёмы живут в Японии и сюда возвращаться не собираются.
– Значит, этот Ярцев иностранный агент? – произнесла Зина с вопросительной интонацией. И тут же твёрдо припечатала: – Конечно, он иноагент!
– В точку, дорогая! Старик явно крупные суммы из-за границы получает, хотя он это и отрицает. Всё здесь куплено, говорит, на мои деньги.
– Ну и что ты собираешься делать? – спросила Зина, поднимаясь из-за стола.
– Думаю, эту заразу надо отсюда выкорчёвывать.
– В точку, дорогой. Нам здесь либералы не нужны.
– А они нигде не нужны. Даже на Западе уже приходят к осознанию исчерпанности либеральной модели миропорядка и связанных с этим контртенденций в ходе глобализации, которые прямо затронули Евросоюз, негативно сказались на его функционировании, усугубили кризисные явления, поставили его руководящие инстанции перед необходимостью серьёзного обновления этого интеграционного проекта.
– Какой ты умный, дорогой! – восхитилась Зина.
– Мне за этого деньги платят, – пожал плечами Евгений Михайлович, не удержавшись от самодовольной улыбки.
– А не мог бы ты, дорогой…. – Зина замялась.
– Поддержать твой блог?
– Да, дорогой. Люди такие злые. Особенно никчёмные тётки-неудачницы злобой исходят от зависти. А мне-то ведь всего и нужно, что лоскут земли под ногами и клочок неба над головой, и чтобы жила я тихо, мирно и создавала красивые, радующие глаз образы. Художнику нет места в нынешнем мире…
– Ближе к делу, Зина, – поторопил жену Евгений Михайлович.
– Ну, – она завела глаза к потолку. – Комментариев немного, без матерных слов всего два. «В таком даже в гроб не кладут» – это отзыв на моё кремовое платье с кружевами. И ещё: «Сдохни старый, толстый, сисястый мальчик!» – это на фото, где я в тельняшке и белых джинсах стрейч с чёрными лампасами. Представляешь, дорогой, какие сволочи!
– Представляю, дорогая.
Евгений Михайлович действительно представил Зину в тельняшке, и с целью отогнать это видение слегка помотал головой. Что было превратно ею истолковано.
– Отказываешься помогать?!
– Что ты, дорогая! Напишу сразу несколько отзывов в самых восторженных выражениях. Но не сегодня. Сегодня мне надо сосредоточиться на другом – на запуске кампании по выдворению отвратных соседей из наших пределов.
Сказать по правде, никакого сосредоточения от Евгения Михайловича не требовалось. Он прекрасно представлял алгоритм своих действий и был уверен, что сможет решить вопрос благодаря своим связям в ФСБ.
Возможно, кто-то, насмотревшись шпионских приключенческих фильмов, думает, что процесс вербовки протекает следующим образом: начинающего политолога Брагинского приводят в ничем не примечательный дом в центре Москвы и представляют тощему человеку в шрамах, с жёсткими серыми глазами. Одному из тех, кто всегда за кулисами, одному из тех, чьи должности и звания неведомы общественности, кто незамеченным проходит по улице и известен по имени лишь в узком кругу отечественных профессионалов да трижды засекреченных шефов зарубежных разведслужб.
– Присаживайтесь, Брагинский. Мы с интересом следили за вашими эволюциями, начиная с того времени, когда вы рекламировали стиральные порошки. Вы мерзавец, но мне думается, именно такие мерзавцы нужны Родине в данный момент. Я полагаю, вы готовы на всё.
– Да, я готов на всё.
– Иного ответа я от вас и не ожидал. Вот вам предписание….
На самом Евгений Михайлович Брагинский получил своё первое предписание от Эдика Гайворонского – однокашника по МГУ (вместе учились на филфаке) – тогда, когда действительно был готов на всё из-за большой кредитной задолженности, причём сразу четырём банкам. Именно на этой задолженности его и поймал блистательный Эдик – известный всей богемной Москве галерист, человек одарённый, умный, острый, внешне привлекательный и никакими шрамами не обезображенный.
Эдик и Женя (так они друг друга называли ещё со студенческих времён) мирно завтракали в ресторане «Шарлотт», когда Эдик вдруг сообщил, что есть возможность урегулировать вопрос с долгами.
– Я знаю, сколько и кому ты должен, – добавил он, одаривая своего визави взглядом лучистых карих глаз. – Всё очень просто. Есть масса интересных тем, и есть заказчики, которые в твоих способностях заинтересованы.
– Так, – протянул Брагинский, переваривая услышанное. – А ты что будешь с этого иметь?
– А я, Женя, буду твоим куратором.
– И что это будет означать?
– Сейчас объясню. – Из-под шапки пепельных волос вновь плеснуло смуглым золотом. – Китайский мудрец Чжан Чао считал, что мнение большинства – это пыль, которая летит по ветру. Ветер меняет направление – и пыль летит за ним. Это высказывание Чжан Чао процитировал Линь Ю-тан в книге «Как важно жить». Так вот, Женя, ты будешь работать ветром, а я буду подсказывать тебе, куда ветер должен дуть. Собственная интуиция будет только приветствоваться. В разные тонкости посвящу тебя по ходу дела. Всё ясно?
Всё было ясно. И завтраки с Эдиком Гайворонским в ресторане «Шарлотт» вот уже много лет выстраивались вехами на пути Евгения Михайловича Брагинского, как платного пропагандиста. Их был целый ряд: завтрак урегулирования четырёх его крупных долгов, завтрак выставления его кандидатуры на выборах мэра в качестве спойлера, Завтрак Роста Экономики, Завтрак Успешного Импортозамещения, Завтрак Неопасного Коронавируса, Завтрак Очень Опасного Коронавируса, Завтрак Дружественного Китая, Завтрак Наших Зарубежных Партнёров, – и почти каждый из них мог бы послужить темой и названием для ток-шоу на любом из федеральных телеканалов.
Завтрак Решения Личной Проблемы был гораздо более гнусной затеей, так имел целью засадить Арсения Петровича Ярцева в тюрьму года на два, на три, а то и больше.
– А внука его, куда прикажешь деть? – спросил Эдик после того, как Брагинский ввёл его в курс дела, красочно описав невыносимость жизни рядом с закоренелым злостным либералом.
– Отправить в детский дом для инвалидов, – последовал немедленный ответ.
– Жестковато ты с ними, Женя.
– А жизнь вообще холодна и жестока, Эдик.
– Это да, – Гайворонский согласно кивнул. – Ладно, дам делу ход. Только изложи всё на бумаге. Ты же знаешь, как у нас любят листики, папочки…
– Уже, Эдик. – Брагинский извлёк из планшета файловую папку, положил на стол, прихлопнул ладонью. – Всё здесь. И спасибо тебе большое. Я отработаю.
– Да уж ты постарайся, Женя. – Гайворонский наморщил лоб. – А то этот Гречнев строчит, как из пулемёта. Что ни день, то новая статья на «Рипаблик», и все его, как подорванные, цитируют. Это его куратор так настропаляет. Куратор этот – кадровый военный аналитик, меня ненавидит, считает сраным мажором, мечтает обойти на повороте, чтобы лишили финансирования. Как же я жалею, что Гречнева не забили тогда до смерти железной трубой!
Пропагандист Олег Гречнев не так давно действительно сильно пострадал от рук крепких юношей из Сибири, приехавших в столицу с целью отомстить за своего босса – крупного кемеровского предпринимателя, на чистоту деловой репутации которого Гречнев набросил тень в публичном выступлении на «Говорит Москва», заодно подвергнув сомнению традиционность его сексуальной ориентации. Сделал он это по заказу конкурентов предпринимателя, за что и поплатился. Били его не только руками, но и ногами, а в конце несколько раз ударили железной трубой по голове. Олег долго болел, но всё-таки поправился и даже смог вернуться в публицистику. Правда, сделал он это уже в Лондоне, на английской земле. Там же, кстати, и выяснилось, что херак по голове, причём неоднократный, даром не прошёл – Гречнев начал периодически проваливаться в запои – по-русски безудержные, с угарцем и тьмою. И это сходило ему с рук, кураторы его даже не журили. Во-первых, потому что проваливался нечасто, во-вторых, выпивку в целом держал – выходил из запоя трезвым, никогда не похмелялся и сразу принимался за работу. Ну а в-третьих, слухи о том, что пьёт «горькую», вкупе с железной трубой в анамнезе, сильно способствовали росту популярности Олега среди демократически настроенной общественности. Некая дама-культуролог даже написала о нём эссе в возвышенных тонах. Там были такие строки:
