Падение стихотворной формы в новейшей русской литературе

Теперь для русской литературы наступило по преимуществу время прозы, время степенных и полезных трудов, чуждое желаний блеснуть изысканной формой. Пора безотчетных увлечений прошла; мысль и чувство русского образованного человека ищут для своего проявления форм, вполне сообразных с сущностью дела.

Метромания, как служение исключительно форме, исчезла, и стихи стали реже являться в печати, как форма исключительная, требующая особенных условий со стороны своего содержания. Напрасно поклонники стихов, слыша постоянные нападки журналов на метроманию, упрекают наш век положительностью и равнодушием к поэзии, стараются представить его не признающим вдохновения и прелести идеалов. Напрасно они провозглашают, будто бы любовь, гений обречены в настоящее время насмешкам писателей, которые не заботятся о слоге своих творений и объявляют тщету искусства. «Прикрываясь именем поэзии, они, видимо, ратуют за стихи и, незаметно для самих себя, обуславливают ими поэзию. Иначе как делать нашему веку такие упреки? Если форма современных литературных произведений далека от совершенства, то виной этому не пренебрежение стиха, а долго бывшее пренебрежение прозы. А поэзия… и отъявленные противники стиха не решаются искренно покинуть ее храм и поколебать ее треножник». Что же касается до гонения на стихи, впадавшего во многие крайности, а теперь уже оставленного, то оно, главным образом, вытекает из исторического развития у нас поэзии, как искусства из духа времени, из настроения общественного. С одной стороны, дух анализа, не находивший пищи в стихотворениях, бедных содержанием, а с другой – направление литературы к действительности и общественности, – все это подрывало во мнении публики авторитеты даже и таких поэтов, которые с честью служили искусству ради самого искусства. То было время положительных стремлений, которые мы должны уважать, но вместе с тем, то было время и многих крайностей, неразлучных со всяким новым направлением.

Но в то время, когда европейский мир погрузился в расчеты и положительность, когда, казалось, пары вытесняли всякие поэтические парения, когда стук машин, визг паровозов и кучи товаров, свозимых отовсюду на всемирные выставки, составляли предмет воодушевления и вдохновения, вдруг зашумела военная тревога и наступила великая, беспримерная в истории война. К берегам наших морей подступили небывалые доселе армады, на Дунае развевались наши знамена; грянул синопский разгром, и это отозвалось на берегах Аракса и Арпачая. Вослед нашим героям послышались отовсюду благословения; много новых чувств пробудилось в душе каждого, и эти чувствования требовали обнаружения, гласности. Да и наше время требует своих бардов и баянов, и современная великая война не может обойтись без своих Гомеров и Тиртив. Если суровые спартанцы считали стихотворения необходимой принадлежностью своей постоянно-лагерной жизни; если военные подвиги всегда находили себе достойных певцов-вдохновителей; то, без сомнения, и наше бранное время должно было огласиться своего рода песнями. Это, наконец, должно было произойти и в силу последнего настроения общества, которое требовало от поэзии современности, действительности текущей жизни. Что может быть современнее тех чувствований, которые пробудились при шуме настоящей войны? Какая действительность могла быть ближе к сердцу каждого, как решающаяся при громе пушек? Сюда устремились мыслью и сердцем все; сюда обратилась и поэзия, и в каких бы формах она ни являлась – здесь по всем правилам ее законное место.

Все наши журналы и газеты более или менее наполнялись патриотическими стихотворениями. Это факт животрепещущий. Пора суждений об нем еще не наступила: мы можем на него указать, но не имеем права исторически его анализировать. Здесь возможны только следующие посылки: 1) стихотворные формы возобновились вследствие проникновения их идеями и чувствами чисто современными, взятыми из текущей действительности, и 2) великие события нашего времени все еще не нашли для себя достойных поэтов, которых творения возвестят нашим потомкам весь цвет и всю силу нас трогающих поэтических помыслов.

Да, наша эпоха великая и ничто великое не обманет ее грозного шествия. Там стоны умирающих и болезненные крики раненых; там вздохи отцов и слезы матерей; там печальная участь вдов и младенцев – невинных жертв войны… и всюду то разумное, святое чувство любви к отчизне, то смутно сознаваемый говор об одном и том же: и записных политиков, и едва имеющих кое-какие понятия о страшных средствах войны… и ободряющий голос пастырей церкви, молитвы о победе, тризны по славно умершим… и взрывы крепостей и грохот страшных орудий защиты и нападения – все это разве не найдет себе беспримерного голоса в дивных звуках поэзии! Все это, созидающее, без сомнения, лучший порядок вещей, закрытый от нас непроницаемой завесой времени грядущего, – разве не откликнется чудной речью в годах наступающих?.. Да, наша эпоха великая и ничто великое не обманет ее грозного шествия! Из этого хаоса вражды и самоотвержения, ненависти и любви, по законам нашей жизни – возникнет неминуемо наше лучшее, и раскинется оно на цветах мира и огласится стройными, высокомузыкальными хорами песнопений! Ни ропот, ни уныние да не коснутся нас в настоящую годину, и в великом деле есть своего рода всегда присущее земле зло!

То – хор судеб, то – брань святая:Пред нею я, безмолвный, преклонюсь,Грядущего глагола ожидая:Что скажет мир. Что скажет Русь?(СПб. В.)

Сноски

1

Epistolae cit. II

Mutant mentem populus levis, et calet unoScribendi studio: puerique patres que severiFronde comas vincti coenat et carmina dictant…Scribmius indocti doctiquePoemata passim.

2

В то время, когда Буало, le poète du bon sens, господствовал на Парнасе и его l'Art poétique считалось непреложным кодексом для каждого поэта, поэтические созерцания не различались от стихов, поэзия и стихотворство составляли одно нераздельное. Отсюда вытекло высокое значение стихов в литературе французской, а потом и в нашей XVIII века и начала XIX.

3

История русской метромании должна начинаться с виршей С. Полоцкого. Но время от Полоцкого до Ломоносова так бедно стихотворцами, и эти стихотворцы так неплодовиты, что из их отрывочных произведений нельзя извлечь положительных данных для истории. Что тогда не имели сколько-нибудь близких к истине понятий о поэзии, это неоспоримо; однако не оскорбляли последнюю приношением обильной дани стихам. Если в «Арифметике» Магницкого правила о сложении, вычитании и прочих предметах перемешаны стихами, зато другие ограничивали свое служение метру не больше как осьмистишиями или двустишиями и много-много какой-нибудь эпистолой или симфонией. Так, Ильинский, учитель Кантемира в поэзии, напечатал только два стихотворения, из которых следующее приводится Новиковым:

Ликуем, Моме, оба! Се книга кончасяМне убо покой, труд же тебе даровася.(«Опыт словаря о российских писателях», стр. 70).

4

Шувалов, в надписи к портрету Ломоносова.

5

Сумароков, противник Ломоносова, величал его, однако, Пиндару подобным и Малербом наших стран (Эпистола о стихотворстве).

6

Послание от английского стихотворца Попе к доктору Арбутноту.

7

Сумароков (в баснях «Рецепт» и «Несмысленные певцы»), Майков В. (в поэме «Падение стихотворцев»).

8

В сатире «Чужой толк» и некоторых эпиграммах.

9

В сатире «Кто что ни говори, а я начну браниться».

10

Во многих баснях, в «Разговоре между издателем „Благонамеренного“ и стихотворцем», в «Сатирических ведомостях» и в других.

11

В сатире «К Луказию» и «На модных болтунов».

12

Послание В. Пушкина И. И. Дмитриеву.

13

Послание В. Пушкина И. И. Дмитриеву.

14

Как-то: рифмач, рифмоскрип, стиходей, стихоплет и другие.

15

Еще в 1792 году издатели журнала «Зритель» (Крылов и Клушин) так выражались в предисловии: «Не подумает ли кто, что здесь стихов не будет? Боже сохрани! Без стихов ежемесячник, как пища без питья, или как чай без сахару. Угостит ли тот хозяин, который предоставит им обед, хотя бы и преизобильный и превкусный, но без всяких напитков? Без стихов нельзя». Карамзин в «Вестнике Европы» (при разборе «Душеньки» Богдановича) говорит: хорошие стихи всегда лучше хорошей прозы. Богданович писал ими, и мы все читали его; Лафонтен прозой, и роман его едва ли известен одному из пяти французов, охотников до чтения (Соч. Карамзина, т. 1, стр. 617). Измайлов, издатель «Благонамеренного», нападая на стихотворцев, печатал в своем журнале разнообразного достоинства стихи, свои и чужие.

16

В. Л. Пушкин.

17

Тимофеев, Бернет, Бенедиктов и другие.

18

По мнению Первинуса: «Общественный быт, государственная жизнь должна служить единственным содержанием новой поэзии. Всякая другая поэзия в настоящее время – анахронизм, цвет отцветший, она недостойное чтение зрелому духу».

19

При этом необходимо указать на те факты, которые очевидно показывают, как общество оставалось верным своим требованиям: наши поэты: Фет и Щербина, Огарев и Некрасов даже в эпоху гонений на стихи вообще заслуживали всеобщего одобрения. Первые два – как поэты земных радостей, вышедших в число разумных потребностей нашей природы; последние – как противники оптимизма, изгонявшего бедствия из мысли, но не из жизни. Характер современности отразился в их произведениях, и общество признало их поэтами, и с удовольствием читало их стихи. На этот раз не произнесли ювеналовского «inolignatio fecit versum».

20

«Что вы хлопочете, – кричали наши критики, – о том, как называется ваше сочинение и в каких формах оно должно явиться на суд общества. Главное дело в том, что оно в себе содержит: роза и без имени пахнет розою» («Отечественные записки», 1848 г., т. 117).

21

«Нового поэта» Эраста Благонравова и других.

22

Замечательно предисловие к «Собранию стихотворений Нового поэта» изд. 1855 года. Вот оно: «Новый поэт собрал все свои пародии, разбросанные по разным изданиям, в одну книжку, единственно для того, чтобы еще более подтвердить мысль, которую он преследует в продолжение нескольких лет, что можно, не имея ни малейшего поэтического таланта, писать гладкие, звучные и громкие стихи и что такие стихи есть труд чисто механический, очень легкий в настоящее время. Сколько у нас до сих пор людей, пишущих стихи и воображающих себя поэтами… Кто знает? Может быть, предлагаемая книжка подействует хотя на одного из таковых благотворно и заставит его сознаться внутренне, что и его стихи – не поэзия, и что вообще составление стихов без поэзии – самое пустое и бесполезное препровождение времени, которым каждый благомыслящий человек обязан дорожить. Если такая надежда осуществится хоть на одном стихотворце, книжка издана недаром и Новый поэт достиг своей цели…».