Неизвестный Де Голль. Последний великий француз

Появление книги Жореса «Новая армия» в 1911 году было далеко не случайным. Великий пацифист взялся за, казалось бы, неожиданную для него военную тему, потому что эта тема прочно встала в центре всей жизни Франции. Хотя конфликт между Францией и Германией изза Марокко был как будто улажен, напряженность в отношениях двух стран не только не ослабла, но время от времени еще более усиливалась. Балканы, где одна за другой вспыхивали, как говорят теперь, локальные войны, превратились в пороховой погреб Европы. Здесь каждую минуту мог произойти взрыв.

Так, в декабре 1912 года Европа оказалась на грани всеобщей войны. В это время война Сербии, Болгарии, Греции против Турции как будто шла к концу. Константинополь оказался под угрозой, и турки согласились на перемирие. Но АвстроВенгрия продолжала проводить мобилизацию. В связи с этим Россия держала на границе с Австрией огромные силы. Русские задержали в войсках солдат, отслуживших срок, запретили экспорт лошадей. Франция еще недавно сдержанно относилась к балканским конфликтам, но возглавлявший в этот момент французское правительство Раймон Пуанкарэ, представитель тех кругов, которые решительно вели дело к войне, испытывал сильное искушение. Французские генералы внушали ему, что если Австрия выступит против России, в защиту Турции, а русские обрушатся на Берлин, то откроется дорога на Эльзас и Лотарингию. Однако на этот раз здравый смысл взял верх. Россия твердила, что она еще не готова. Не готова была и сама Франция.

Она имела в это время под ружьем 480 тысяч человек. Но германская армия насчитывала 830 тысяч. Разница составляла 350 тысяч! Что касается подготовленных резервов, то и здесь сравнение было не в пользу Франции. И все же ее правящие круги вели дело к войне. «Сорок лет мира – это слишком много!» – кричали шовинисты. Главный политический выразитель этого курса Пуанкарэ в январе 1913 года был избран президентом Республики. А его невозможно было заподозрить в миролюбии. Когда уходивший в отставку президент Фальер покидал Елисейский дворец, некоторые слышали, как он пробормотал: «Я уступил место войне».

В марте 1913 года принимается закон об увеличении срока военной службы во Франции с двух до трех лет. Таким путем надеялись сократить разрыв в численности французской и германской армий. Однако применение нового закона увеличило бы французскую армию лишь на 157 тысяч человек. Разрыв все равно оставался очень большим. Разумеется, рассчитывали на союзников, на знаменитый британский флот и особенно на неисчислимые людские ресурсы России, на прославленную стойкость и доблесть русского солдата.

Но главным образом уповали на французскую армию, вернее, слепо верили заверениям стоявших во главе ее генералов, твердивших, что это лучшая армия, полностью подготовленная к войне вплоть до последней пуговицы у последнего солдата. Словом, происходило как раз то, что уже наблюдалось накануне франкопрусской войны. Все было забыто. И генеральская каста, полностью унаследовавшая самые архаичные из королевских и бонапартистских традиций, ревниво оберегая свои привилегии на невмешательство гражданских властей в ее дела, пользовалась слепым доверием. Порочность основных принципов ведения близкой войны бросалась в глаза многим, но любая критика только укрепляла самоуверенность верхушки армии.

Что же представляла собой французская военная доктрина, объявленная абсолютно непогрешимой? Она была основана на решающей роли кадровой армии и пренебрежении по отношению к резервам, которые должна была дать мобилизация, то есть к основной части войск. Совершенно не учитывалось, что предстояла война небывало массовых армий. В 1913 году председатель комитета пехотных войск заявил: «Идеал состроит в том, чтобы начать кампанию без резервистов». В отношении тактики все основывалось на теории наступления любой ценой, в любых условиях. В регламенте полевой службы 1913 года сознательно игнорировалась техника траншей и вообще использование местности для создания прочных позиций. Что касается военной техники, то французская доктрина открыто пренебрегала ее новинками, считая их слишком сложными. В 1909 году представитель генерального штаба заявил, что отсутствие тяжелой артиллерии – благо для армии. Накануне войны артиллерийские технические службы решительно сопротивлялись осуществлению программы организации тяжелой артиллерии. В 1910 году командующий пехотными войсками заявил, что пулеметы – пустое дело. О пренебрежении к авиации уже упоминалось…

Лейтенант Шарль де Голль и сам видел отдельные пороки в политике Генерального штаба. К тому же и полковник Петэн, авторитет которого был для него в то время непререкаем, критиковал Генеральный штаб за пренебрежение артиллерией. Даже при столь скромном положении младшего офицера де Голль смог понять коекакие тревожные обстоятельства. Он видел, что боевая подготовка солдат почти весь год ведется на казарменном плацу и только две недели в году войска учатся в поле, на маневрах. Сами по себе очень эффектные внешне, стройные колонны французских войск напоминали картину далекого прошлого. Солдаты и офицеры носили форму, почти не изменившуюся со времен второй империи; знаменитые яркокрасные штаны окажутся вскоре великолепной мишенью для немцев и их догадаются сменить уже во время войны. И ему не могла не прийти в голову крылатая фраза о том, что снова самая лучшая французская армия отстает на одну войну!

Но что стоили эти тревожные сомнения молодого лейтенанта по сравнению с воспитанной в нем твердой верой в мудрость генералитета? Возможно, он просто многого не знает? А главное – выполнить свой долг при любых обстоятельствах. В то время он вкладывал совершенно определенный смысл в это дорогое его сердцу понятие. Сущность воинского долга – дисциплина, повиновение, слепая вера. Поэтому он попрежнему не только не боится войны, но ждет ее с интуитивной надеждой на созданную его воображением особую, необычайную судьбу Франции, на ее национальный гений, на всемогущее провидение, которое пробудит у всех французов единую, всесокрушающую волю к победе.

Увы, здесьто его и терзали особенно тяжкие сомнения. Хотя националистическое движение не ослабевает и, например, похороны главаря «Лиги патриотов» Поля Деруледа, умершего в январе 1914 года, превратились в огромную шовинистическую манифестацию, происходят события совсем иного рода. Закон о трехлетней военной службе вызвал сильное движение протеста. В нескольких городах на демонстрации вышли даже солдаты, недовольные тем, что по новому закону им придется служить лишний год. Могучий голос Жореса, протестовавшего против войны, гремел над всей Францией. И это не только не подрывало позиций социалистов, но, напротив, укрепляло их. На выборах весной 1914 года социалисты получили 1,5 миллиона голосов и число их представителей в парламенте возросло с 72 до 102. Социалисты решили ответить на войну всеобщей забастовкой, при условии если Интернационал примет решение о такой забастовке и в других странах, в первую очередь в Германии.

Шарль де Голль с тревогой следит за этими событиями. Неужели перед лицом смертельной национальной угрозы Франция окажется расколотой? Ведь это будет означать, что его твердое убеждение в неизмеримом превосходстве национальной идеи, интересов нации над всеми классовыми, идеологическими, политическими, религиозными разногласиями – убеждение, лежавшее в основе всего мировоззрения де Голля, ошибочно! Неужели нация не реальная движущая сила истории, как считал де Голль, а просто наследие или пережиток истории?

Но вот наступают события, которые одни лишь и могли дать ответ на вопросы, волновавшие молодого поборника абсолютного превосходства и силы национальной идеи. После убийства 28 июня 1914 года австрийского эрцгерцога ФранцаФердинанда возник небывалый общеевропейский кризис, завершившийся 3 августа началом Первой мировой войны. Произошло то, что де Голль истолковал как полное подтверждение правильности его идеи о нации как решающем и все определяющем факторе истории. Франция, которую вот уже 40 лет терзали внутренние конфликты, буквально в несколько дней и даже часов оказалась единой! Даже социалисты, после того как Жорес, единственный честный человек среди всех их лидеров, был 31 июля подло убит, немедленно стали патриотами. Возник «священный союз» всех французских политических партий. Не пришлось даже, как предполагалось, арестовывать противников войны, включенных заранее в секретный «список Б». Впрочем, социалисты других стран, и прежде всего Германии и Австрии, поступили так же и поддержали свои империалистические правительства.

Сам де Голль так описывал возникновение «священного союза»: «Франции достаточно обнажить свой меч, чтобы все противоречивые страсти слились в единстве. Из толпы индивидуумов Франция превращается в единый всесокрушающий порыв. Все, что способствует объединению – патриотизм, религиозная вера, ненависть к врагу, – сразу вдохновляется всеобщим энтузиазмом. Одновременно обнаруживается безжизненность теорий, которые, казалось, воспрепятствуют этому объединению. Не нашлось ни одной группировки, выступавшей против мобилизации. Ни один профсоюз и не подумал помешать национальному делу забастовкой. В парламенте ни один голос не был подан против кредитов на войну. Доля уклоняющихся от военной службы, которая, как официально предполагалось, составит 13 процентов призывников, не достигла и 1,5 процента. 350 000 добровольцев осаждали мобилизационные пункты. Французы, живущие за границей, брали штурмом поезда и пароходы, чтобы присоединиться к родине. Подозрительные, включенные в «список Б», умоляли направить их в огонь. Побуждаемые чувством долга к участию в войне, изза границы явились 3000 лиц, дезертировавших в мирное время».

Да, именно так выглядела Франция в начале августа 1914 года. Наконецто ее облик оказался именно таким, каким его всегда видел в своем воображении Шарль де Голль! Несколько дней и даже, быть может, несколько недель искренний патриотический подъем действительно волновал страну. Но его вызвал не столько поистине мистический порыв, ярко описанный де Голлем, сколько многие вполне реальные причины. Присоединение социалистов к «священному союзу» явилось логическим итогом оппортунистического перерождения II Интернационала, а массовый патриотический психоз – естественным следствием многолетней националистической пропаганды, подогревавшей воспоминания о национальном унижении 1870 года. К тому же война на первый взгляд, казалось, носила оборонительный характер, поскольку непосредственно нападающей стороной в августе 1914 года была все же Германия. При этом Германия монархическая, юнкерскопрусская, что давало повод говорить о возобновлении революционной войны против феодализма. Французы тем более охотно верили в высокие и благородные цели войны, что им обещали быструю и легкую победу в результате прогулки на Берлин под звуки «Марсельезы». Словом, в первые дни августа 1914 года французы действительно с легким сердцем шли на войну и солдатские ранцы были до отказа набиты патриотической романтикой, а у Шарля де Голля был в нем еще и маршальский жезл: ведь он не забывал о своей «счастливой звезде».

Но доказывает ли национальный подъем августа 1914 года, что идея нации является движущей силой истории, что она отодвигает на второй план все социальные и политические конфликты и противоречия? В действительности война в небывалой степени обострила и углубила их. Сам де Голль позднее признал в своих мемуарах, что Франция вышла из войны «потрясенная до основания в своей социальной структуре». Конечно, мысли и чувства молодого де Голля, вызванные войной, его убеждения в высшей ценности нации отнюдь не были совершенно беспочвенными иллюзиями. Родина, нация, патриотизм – все эти понятия соответствуют реальным явлениям. Идея родины – не ложная идея. Но это идея ограниченная, далеко не охватывающая всю сложность Жизни. Кроме нее есть и другие, не менее реальные и осязаемые факторы истории. Однако Шарль де Голль предпочитал не замечать их гораздо более значительной роли.

Быть может, трагические перипетии мировой войны, перевернувшие многие привычные представления и понятия в сознании сотен миллионов людей, повлияют и на взгляды Шарля де Голля? Попробуем проследить его путь по дорогам войны, который он прошел с честью и достоинством настоящего солдата, приняв на себя нелегкую долю бедствий великой трагедии. Спустя тридцать лет, слушая рассказ своей племянницы Женевьевы о ее пребывании в одном из гитлеровских лагерей смерти, он заметил, что испытания Первой мировой войны означали для него нечто подобное…

Уже в первые дни войны лейтенант де Голль, которому не минуло еще 24 лет, принял боевое крещение. Французское командование, не очень считаясь с силами и намерениями противника, как и со своими возможностями, предприняло в соответствии с заранее разработанным «планом XVII» наступление сразу на нескольких участках фронта: в направлении Эльзаса, Лотарингии, Бельгии. 1й батальон 33го полка 2й пехотной дивизии, в составе которой был де Голль, перешел бельгийскую границу и двинулся в район Намюра. Он оказался как раз на том участке фронта, на который обрушился главный удар немцев. Вступил в действие «план Шлиффена», разработанный еще в 1905 году и хорошо известный французскому командованию, которое самоуверенно игнорировало его. Германские армии вторглись в Бельгию, чтобы оттуда проникнуть во Францию на наиболее удобном и слабозащищенном участке границы. Развернулось так называемое «пограничное сражение».

Лейтенант де Голль еще не нюхал пороха. Ему предстояло впервые в жизни увидеть то, в чем он находил свое призвание, – настоящую войну. Сначала все происходило, как на маневрах. Потом картина резко изменилась. В книге «Франция и ее армия» де Голль так излагал впечатления от первого настоящего боя: «Внезапно огонь противника становится метким и концентрированным. Град пуль и гром пушечных залпов усиливаются с каждой секундой. Тот, кто еще уцелел, бросается вниз, прижимаясь к земле. Они лежат вперемешку со стонущими ранеными и безмолвными трупами. Напускное спокойствие офицеров, которые хотят умирать стоя, упорно не опускающиеся в отдельных местах штыки винтовок, трубы, издающие сигналы атаки, отдельные героические перебежки – все это не имеет здесь никакого значения. Иногда кажется, что вся доблесть мира бессильна против огня».

Де Голль держится под огнем уверенно, во всяком случае внешне. Но высокая фигура, столь эффектная в парадном строю, представляет собой очень удобную мишень. Он получает первую рану 15 августа 1914 года, когда вместе со своим батальоном защищает мост через реку Мезе у бельгийского городка Динана. Рана неопасна, но достаточно серьезна, чтобы его отправили в госпиталь в Аррас. Через город с севера на юг сплошным потоком двигаются беженцы и солдаты. Немцы успешно наступают, отбрасывая французские войска все дальше в глубь страны. События развиваются стремительно. фронт неумолимо приближается к Аррасу, лежащему на пути в Париж. Де Голль не хочет попасть в руки к немцам в первые же недели войны. Он уезжает из Арраса и один отправляется в Париж, а затем в Лион, чтобы там залечить свою рану.

А немцы уже подходят к пригородам Парижа. 2 сентября правительство бежит в Бордо. Неужели снова предстоит осада Парижа, как в 1870 году? Нетрудно представить себе настроение де Голля и других французов, которые месяц назад направлялись в поход на Берлин. Пресловутая французская военная доктрина и основанный на ней «план XVII» обанкротились в первые же недели войны. Ее применение стоило Франции дополнительно полмиллиона убитых. Спасло Францию только то, что военное командование оказалось вынужденным действовать в духе, совершенно противоположном его прежним замыслам. Организуется оборона, и после кровопролитного сражения на Марне немцы вынуждены отступить. Хотя некоторые генералы, вроде Галлиени, проявляли смелую инициативу, успех на Марне не был закреплен. И все же эта грандиозная битва во многом предопределила исход войны. Франция смогла выдержать испытания первых недель потому, что немецкому командованию пришлось перебросить крупные силы с запада на восток для защиты Пруссии от наступавших русских войск. В 1944 году генерал де Голль скажет по этому поводу: «Когда в 1914 году Германия и АвстроВенгрия перешли в наступление, русское продвижение в Пруссии значительно способствовало нашему восстановлению на Марне»,

Первый боевой опыт не забывается никогда. За несколько недель де Голль увидел многое, что навсегда останется в его памяти. Между тем здоровье лейтенанта восстановилось, и через два месяца после первого ранения он возвратился в строй. Его полк в это время находился на фронте в Шампани. Теперь главные боевые действия переместились на восточный фронт, где русские с трудом сдерживали натиск германской армии. Французское командование использует затишье на Западном фронте в 1915 году, для того чтобы компенсировать свою неподготовленность к войне усиленным вооружением и разными организационными мерами. Война из маневренной превращается в позиционную, армии зарываются в землю. В основном проводятся лишь операции местного значения. Де Голль активно участвует в них. В январе 1915 года он упомянут в приказе по 2й дивизии, что по традиции считается во французской армии большим отличием. Де Голль был отмечен «за проведение в крайне опасных условиях ряда операций по разведке позиций противника и получение ценных сведений». Командовавший полком подполковник Кладель назначает серьезного и смелого молодого офицера своим помощником.

В начале марта военные действия в Шампани активизируются. Французы предпринимают несколько наступательных операций. 10 марта под МенильлезЮрль де Голль получает вторую рану. Только в июне 1915 года он смог вернуться в полк. 3 сентября ему присваивают звание капитана, а 30 октября назначают командиром 10й роты.

В начале 1916 года германское командование решило перенести центр боевых действий снова на Западный фронт и начать здесь мощное наступление на ключевой пункт французской обороны – Верден. Штурм, которым лично командовали кайзер Вильгельм II и кронпринц, начался 22 февраля артиллерийской подготовкой невиданной мощности. Это был ураган огня. Французские войска не выдержали и начали отступать. За пять дней ожесточенных боев немцы продвинулись на семь километров.

На помощь Вердену бросили 1й армейский корпус, в который входил 33й полк. Капитан де Голль прибыл ночью со своими солдатами на грузовиках к форту Дуомон, только что занятому немцами. Наступил как раз тот момент сражения, когда обе стороны хотели лишь перевести дух. Командир полка поручил де Голлю организовать замену солдат на передовой линии вновь прибывшими подкреплениями. Свою роту он разместил у самого форта. Утро следующего пасмурного дня, осветившее перепаханную снарядами землю, покрытую множеством неубранных трупов, вопреки ожиданию не привело к возобновлению боя. Передышка, во время которой капитан де Голль напряженно ждал атаки, продолжалась 48 часов. Внезапно относительная тишина сменилась адским грохотом. На французов обрушилась лавина огня и стали. Потери были ужасны, но не успели подсчитать их, как немцы пошли в атаку. Пулеметный огонь французов не мог остановить их. Положение становилось отчаянным. Вдруг раздалось: «Капитан, смотрите, к нам идут подкрепления!» Де Голль обернулся: то были немцы, сменившие свои остроконечные каски на плоские французские, снятые ими с убитых. Остатки 10й роты оказались в окружении. Де Голль попытался организовать круговую оборону, но кольцо сжималось все теснее. Тогда, собрав горстку оставшихся у него солдат, он повел их на прорыв в штыковую атаку. В момент яростной рукопашной схватки капитан внезапно почувствовал сильный удар и, теряя сознание, повалился на землю.

С французских линий видели уничтожение остатков 10й роты, видели падение ее командира. Полковник Будор сообщил обо всем семье де Голля. За свой подвиг капитан был награжден орденом Почетного легиона. В приказе, подписанном генералом Петэном, который вместе с генералом Кастельяно руководил обороной Вердена, говорилось: «Капитан де Голль, командир роты, известный своими высокими интеллектуальными и моральными качествами, в момент, когда батальон подвергся ожесточенному обстрелу и нес большие потери, когда противник вел наступление на его роту со всех сторон, поднял своих людей и повел их в яростную атаку, завязав жестокий рукопашный бой. Это было единственное решение, соответствующее его понятию воинской чести. Он пал в схватке. Это был во всех отношениях несравненный офицер».

«Тот, кого сочли умершим, проживет дольше всех» – говорят французы. В самом деле, де Голль был тяжело ранен штыком в бедро и в бессознательном состоянии попал в плен. Когда он пришел в себя и открыл глаза, то увидел, как он рассказывал потом, среди окружавших его немцев тех, с кем он дрался в недавней яростной схватке.

Начался плен, который тянулся почти три года, точнее—32 месяца. За это время он побывал в тюрьмах и лагерях в Щецине, Розенбурге, Фридберге, Магдебурге, Людвигсхафене, Ингольштадте. С первого и до последнего дня плена его неотступно терзает мысль о побеге, о том, чтобы вернуться во Францию и продолжать сражаться. Он совершил пять попыток побега. Однажды, добыв форму немецкого солдата, он переоделся в нее и покинул лагерь. Но брюки едва покрывали колени, а рукава доходили только до локтей. Несмотря на трагизм ситуации, можно себе представить комизм этой картины; естественно, что все обращали на него внимание и беглец был быстро водворен обратно в лагерь. В другом случае ему удалось добраться до самой границы, но здесь его схватили; высокий рост снова подвел его. Но он упорно продолжал отыскивать новые способы побега. Вместе с де Голлем в плену был известный летчик Ролан Гарро, в 1913 году он первым перелетел Средиземное море. Вдвоем они решили вырыть подземный ход. Копали долго и упорно, но в конце концов наткнулись на скалу, к тому же немцы обнаружили подкоп. За это Шарль де Голль был переведен в лагерь для неисправимых и «рецидивистов», то есть для тех офицеров, которые совершили несколько попыток побега. Это был Форт IX в Ингольштадте, в Баварии.

Для человека активного нет ничего тяжелее отрыва от деятельности. Поэтому годы, проведенные в плену, – мрачные годы де Голля. Но в некоторых отношениях они оказались очень плодотворными. В лагерных условиях, впрочем не слишком суровых, он жил интенсивной духовной жизнью, много размышлял, читал все, что попадало под руку. Когда было нечего читать, он повторял в уме произведения классиков, древних и французских, которых хорошо знал. По немецким газетам он внимательно следил за ходом войны. Он часто делал какието записи. Впоследствии из них родилась его первая книга «Раздор в стане врага».

Пленники, как могли, разнообразили свою скучную жизнь не только игрой в карты, песнями, нескончаемыми беседами. Де Голль, например, регулярно делал доклады о ходе военных действий, благо эти действия становились все более успешными для Франции. Оказавшийся там же бывший профессор истории читал лекции. Пленные офицеры устраивали дискуссии о стратегии и тактике, об опыте войны и ее возможных последствиях.

Среди товарищей по плену оказалось немало таких, с кем де Голль еще встретится в будущем. Здесь, кроме французских, содержались также английские и русские офицеры. Среди всех пленников выделялся красивый, энергичный, дерзкий 23летний русский офицер Тухачевский, мечтавший только о побеге и возвращении на родину. Де Голль нередко беседовал с ним, учил его французскому языку. Спустя много лет де Голль будет вспоминать о Тухачевском.

Что касается самого де Голля, то он производил сильное впечатление на товарищей по плену своей необычайной памятью, знанием военной истории, умом, страстью к чтению. Не укрылись от них, естественно, и особенности его характера, безапелляционный тон его высказываний, стремление всегда быть правым, его гордая отчужденность, а подчас и заносчивость. Ему дали прозвище Коннетабль, то есть главнокомандующий короля. Странное дело, разные люди, в разное время и в разных обстоятельствах, независимо друг от друга называли его этим словом. Значит, было чтото в его облике такое, что ассоциировалось со старинным образом королевских военачальников.

Однажды, после очередной политической дискуссии, один из пленных французских офицеров, который до войны был преподавателем университета, обратился к де Голлю с таким вопросом: «Почему бы вам не заниматься политикой?» «Если бы я не был военным, возможно… – ответил де Голль и добавил: – Единственное средство формирования политика – опыт». Характерно, что он не исключал для себя еще тогда возможности политической деятельности.

Впрочем, де Голль далеко не до конца исчерпал и карьеру военного. Он особенно остро почувствовал это в ноябре 1918 года, когда война закончилась поражением Германии и пленных отпустили домой. Де Голль возвратился во Францию, в Дордонь, в семейное владение ла Лижери. Весной 1919 года там собралась вся семья. Три брата де Голля тоже воевали, имели ранения, получили награды и все остались живы. Редкая, счастливая судьба для французской семьи!