скачать книгу бесплатно
Но Иван настаивал на венчании. – Иначе свадьбе не быть!
Да и Григорий был согласен с Иваном. – Что это за свадьба без венчания.
Чтобы обвенчаться тайно, пришлось провести целую военную операцию. С утра Саня ушёл в Волипельгу, якобы что-то купить. А потом Иван повёз Татьяну в Волипельгу к фельдшеру. Мол, что-то нездоровится. Вот так и обвенчались.
В отдел ЗАГС записать регистрацию о браке уже пошли все вместе. Чтобы жених соответствовал статусу невесты, Банниковы помогли ему одеться. И только после этого Ожегов Григорий с женой ходили по дворам и приглашали соседей на свадьбу его сына Александра с Татьяной Банниковой.
Как и было принято, свадьбу делали во дворе дома жениха. Иван постарался для любимой дочки. Поставили столы, лавки. Наготовили закусок, припасли самогона. К полудню у дома Ожеговых собралась вся деревня. Не каждый день выдавали замуж первую красавицу в деревне, да ещё жених такой завидный. В доме уже были дружки жениха Бердюков Федька – балагур и гармонист и Вотинцев Петька – жених сестры Ани. Аня выбежала на улицу предупредить, что выходят.
Дружки накинули рушники на плечи, Федька пробежал по клавишам гармошки и стали выходить. Первыми вышли дружки, а за ними шёл Саня. Люди как увидели Саню, так поднялся шум.
Бабы запричитали, – Какой красавец!
На Сане был тёмный костюм, под костюмом была белая рубашка, брюки были заправлены в сапоги, которые сияли на солнце. Пошли по улице к дому Банниковых. Гармошка заиграла, и девчата с бабами начали танцевать и петь, -
Не форси, милой, в калошах,
Ты в калошах не один.
Хоть я девушка – селянка,
Но и ты не господин!
Другая ей в такт подпевала, -
Куда, милый, запрягаешь
Белогривого коня?
Или сватать богачиху?
Прокати сперва меня.
Дружки невесты братья Татьяны Семён с Васькой встретили жениха и по обычаю спросили, – Чего пришёл добрый молодец? – А чем заплатишь за невесту?
С Саней заранее обговорили, что нужно будет делать, и он выполнил все пожелания дружков невесты.
Первым вышел Иван. Он был в чёрном сюртуке и в чёрных начищенных сапогах. За его руку держалась Татьяна. Когда Саня увидел невесту, он был так удивлён, что чуть не потерял дар речи. Все вокруг загалдели, восхищаясь её красотой. В деревне такого давно не видели. Она была в длинном белом платье, фата красиво спускалась по её волосам, её туфельки сияли на солнце.
Татьяна улыбнулась, увидев Саню. Это уже был не беспорточник. Саня гордо подошёл к Татьяне и согнул правую руку. Она взялась. Таня была маленькая, ростом по Санино плечо, и от этого казалась такой хрупкой, как дюймовочка. И так под руку Татьяна с Саней и вся шумная ватага пошли к дому жениха. Бабы начали танцевать и петь, -
Комсомольцев не любила,
Комсомольцев я кляла,
А теперь я дорогого
Комсомольца завела.
Другая ей в такт подпевала, -
За высокие хоромы,
Папенька, не отдавай.
Человек дороже дома -
Человека выбирай.
Застолье, тосты и танцы продолжались долго. Но пришло время вести молодых в опочивальню. Бабы запели песню, и родители повели Саню и Татьяну в приготовленную светлицу.
Когда молодые остались наедине, оба молчали. Саня видел, как дрожит Татьяна, но и сам, почти заикаясь предложил, просто сесть. Татьяна села, и Саня встал перед ней на колени, взял её ладони в свои руки и сказал, – Как я тебя люблю, больше жизни. Я тебя никогда не обижу.
Он приподнялся и стал целовать её осторожно, сначала в щёчки, потом нежно в губы.
Таня сказала, – Хорошо. – Встала и стала раздеваться.
Саня тоже поспешил раздеться. Они стояли напротив друг друга обнажённые и смущённые, прикрываясь руками.
Таня сказала, – вот, я такая.
Это было, как взрыв. Саня схватил Татьяну на руки, положил на кровать и начал целовать всю с головы до ног…
Только к полудню деревня начала приходить в себя после возлияний, и потихоньку люди стали подтягиваться к столам, чтобы опохмелиться и закусить. За гостями по обычаю ухаживала уже невеста.
Когда гости уже закусили и собирались по своим делам, мать Сани, по обычаю, демонстративно пронесла простыню молодых с красным пятном, замочить для стирки. Гости, одобрительно кивая и обсуждая свадьбу, стали расходиться. Работы в эту пору хватало у всех, и засиживаться было некогда.
Часть 1. Мы любили. Глава 7. Мы не рабы, рабы не мы.
После свадьбы сваты пришли забирать свою часть имущества. Иван сказал сыну Семёну запрячь телегу и помочь отвезти всё на телеге. Но сам Иван не мог на это смотреть и пошёл к Кылту. Так он гулял вдоль речки не раз, чтобы успокоить нервы и мог смотреть на речку часами.
Настала очередь вести на ферму коров и лошадь в колхозную конюшню. Иван сам покормил и отвёл лошадь. Удивительные животные. Они при любой возможности возвращались к дому Банниковых.
Учитывая, что Банниковы добровольно пожелали вступить в колхоз, и то, что Татьяна Банникова, а теперь Ожегова является женой колхозника и члена сельсовета Ожегова Александра, и, учитывая добровольную сдачу скота колхозу, семью Банниковых приняли в колхоз. Поля размежевали под колхозные нужды.
Теперь крестьян стали называть колхозниками. Татьяна тоже работала в колхозе. Работать она умела, так как выросла в хозяйстве у отца – у него не забалуешь. Другие бабы на неё сначала косились, помня, чья она дочь. Но, видя, что она умеет работать, стали к ней относиться нормально.
Муж её любил и, как результат, она рожала. После родов нельзя было сидеть дома долго. Надо было зарабатывать трудодни, поэтому грудного ребёнка брала с собой на работу. Татьяна приходила домой уставшей, и по дому ещё было много дел.
Татьяна вспоминала, как они с мамой с утра кормили и провожали мужиков в поле, кормили лошадей, кур и животных, наводили порядок в хлеву, в конюшне и во дворе. И ведь тоже уставали, но это всё было в радость. Она вспоминала, с какой радостью встречала после работы братьев с отцом. Все шутили и всегда работали с удовольствием и с песнями.
А сейчас эта работа стала напоминать какую-то гонку. Надо сделать больше, надо выполнить план, надо, чтобы начальство было довольно. Трудодни эти, которые надо заработать, чтобы тебе дали зерна на жизнь. Или раньше у них было столько зерна, что делились с бедными крестьянами. И она видела, что начальство только портфелем трясёт, угрожает и живёт хорошо, а они работают, как лошади за еду. Жизнь стала без радости.
У них в доме были книги, по которым её учили читать и писать. И она читала про рабство на плантациях в Америке, как надсмотрщики заставляли работать рабов. И ей эта жизнь стала напоминать ту. Но на собраниях им твердили, что это всё на благо народа, что революция дала им свободу. И где эта свобода, если нельзя жить так, как жили раньше, без планов, без трудодней, без начальства.
Она смотрела на собраниях на колхозников, как они слушали, приезжающих начальников, и не понимала, почему они верят в какое-то светлое будущее и соглашаются работать за еду. Зачем верить во что-то призрачное, когда можно жить свободным сейчас, как жили до революции. Она отгоняла от себя эти мысли, но они терзали её.
Александр работал много, домой приходил поздно и уставший. Татьяна пыталась поделиться своими мыслями с Саней, но он, как заворожённый повторял, что надо потерпеть, и мир будет другим. А плохо живётся, потому что много вредителей, но с ними будет скоро покончено. А ей сказал, чтобы молчала, и что он не сможет помочь, ни ей, ни Банниковым, если ГПУ узнает про её мысли.
Через речку Валу в село Вавож построили мост. И Мальканский сельсовет перевели в подчинение в новый районный центр – Вавож. По работе Александр часто ездил туда, а когда и пешком, благо до Вавожа было всего пять вёрст.
В тридцать втором был не урожай, но районное начальство требовало выполнить план любой ценой и предупредило, что было указание товарища Жданова А.А. принимать меры вплоть до репрессий. Некоторые председатели колхозов, кто отказался выполнять план, были арестованы. На их место поставили политически грамотных и забрали всё зерно, колхозникам буквально не оставили ничего.
Зиму как-то пережили, но весной тридцать третьего начался голод. Колхозники зароптали, стали выходить из колхоза, но это им не помогало, еды всё равно не было. Александр пришёл к Банниковым и предупредил, чтобы не выходили из колхоза. Власть припомнит, кем они были.
Приходилось, есть подножный корм. Отец и тогда помогал, как мог Татьяне, собирал берёзовый сок, делал отвары из коры, рыбачил, собирал съедобные травы, грибы, ягоды. «В тридцать третьем году всю поели лебеду. Руки, ноги опухали, умирали на ходу» – вот так описывали голод.
Смертность детей от голода была высокой. В семье Ожеговых двоих детей тридцатого и тридцать третьего годов рождения тоже похоронили, отвары не помогли. У Татьяны от голода не было молока, кормить было нечем. И молилась Татьяна, и Саню просила, чтобы сделал что-нибудь. Когда хоронили, сил не было даже плакать.
Тех, кто воровал, арестовывали и увозили. Были и такие, которые сбегали из колхоза в поисках лучшей жизни. И про тех и про других больше никто не слышал.
Когда привезли мешки с мукой, людей с трудом останавливали, а когда делили, объясняли, чтобы не объелись с голоду.
В тридцать четвёртом был хороший урожай, и стало жить лучше. Но в тридцать шестом опять был не урожай, и опять было голодно. Не так, как в тридцать третьем, но всё равно не радостно.
Часть 1. Мы любили. Глава 8. Ссора.
В Малькане появились стенды районных газет Ленинъя и Авангард, где люди могли узнать новости в стране и решения собраний. Установили около сельсовета репродуктор, и он работал четыре часа в день.
Отец Татьяны с Александром так и не нашли общего языка, а после вечера, когда поспорили, так совсем как чужие стали. Было это летом тридцать шестого.
В тот вечер Иван пришёл их проведать, пообщался с внуком, но видно было, что он озабочен чем-то. Поужинали, стали общаться. Разговор перешёл на колхозные дела. И стал Иван спрашивать Александра.
– Что происходит, Саня? Кому мешала область? Зачем стали делать республики?
– На этой территории живёт много удмуртов. Вот и решили поддержать их. – Саня говорил спокойно, со знанием дела.
– А русские значит стали не нужны?
– Почему же не нужны?
– Ты читал вчерашнюю газету Ленинъя? – Саня кивнул. Иван продолжал. – Пишут, что все должны учить удмуртский язык и общаться на нём, документы писать на нём. Школы будут учить на удмуртском языке. В учреждениях должны работать не менее половины удмуртов. – Иван повысил голос. – И это решение партсобрания. Вы там совсем с ума посходили что ли в своём сельсовете?
– Иван Фёдорович, это – Удмуртия. Да, есть перегибы. Но говорить дома можно на родном языке. Это только на работе будут следить за языком. И что плохого, если в Удмуртии будут говорить на удмуртском? Вы против решений партии?
– Что ты заладил, – партия, партия. Эти земли заселяли казаками, чтобы был русский язык, Россия… А знаешь Саня, что будет потом?… Русские, кто не захочет стать удмуртами, уедут отсюда. Удмурты будут у власти и окончательно выживут русских. И будет государство Удмуртия. Это же развал страны. Предательство.
Александр повысил голос. – Ну, Вы! Это называется – злостная кулацкая пропаганда. И попрошу, чтобы в моём доме не было этих разговоров. Нас предупреждали пресекать любую агитацию против решений партии.
Но Иван продолжал. – Ты посмотри, во что они превратили Татьяну… А в чём виноваты дети, которых ты похоронил? А ради чего? До колхозов мы тоже работали. Но мы работали с радостью, потому что для себя. Жили как люди и страну не делили. И говорить не боялись. А сейчас вокруг НКВД и ГПУ. И все сидят по домам и молчат. Не страна, а тюрьма.
Саня встал. – Иван Фёдорович, я попрошу Вас покинуть мой дом.
– Я уйду. Но ты запомни мои слова. – Иван взял кепку и ушёл…
Часть 1. Мы любили. Глава 9. Не приняли.
Саня предупредил Татьяну, чтобы про его разговор с тестем никто не узнал, – Если узнают, что он говорил, всем нам не поздоровится.
Татьяна после ссоры мужа с отцом испугалась не на шутку. Она понимала, что отец очень рисковал не только собой. Из-за него могли арестовать всех Банниковых, помня их кулацкое прошлое. На следующий день она пошла к отцу и умоляла его нигде не выступать.
– Тятя, Вы нас всех погубите. Зачем Вам это?
– Знаешь, доча, я никогда не лез во власть. Она сама по себе, а я сам по себе. Да и Саню твоего обухом не перешибёшь… Тебя жалко. – И Иван обнял дочь. – Эх, ведь что делают…
Александр верил в партию. Ведь партия – народная, а значит и решения партии – народные. Но он видел, что люди многим недовольны. И ему тоже не нравилось, что заставляют учить удмуртский язык. После ссоры с тестем он стал больше задумываться над тем, что происходит. Александр видел, что не всё делается так, как хотелось бы ему. И на собраниях даже были отдельные выступления, но они часто пресекались…
В этом же тридцать шестом году Александр подал заявление в партию, так как это был последний год комсомольского возраста. Но в партию его не приняли.
Парторг сказал, – Там считают, что твоя анкета запачкана родством с Банниковым Иваном. Да, он колхозник уже семь лет, но бывший кулак. В парткоме это помнят. Но ничего, Александр Григорьевич, ты себя ещё покажешь, и они примут тебя в партию, дай время…
– Как же так, – думал Александр, – я, вожак комсомольской ячейки, который был в первых рядах создания колхоза, не достоин, быть в партии.
Как комсорга, Саню приглашали на важные партсобрания, которые проходили в районе, и он внимательно слушал обсуждения разных вопросов, иногда ему позволяли выступить, но он больше был слушателем. Саня ждал, когда его примут в партию, чтобы участвовать в обсуждениях и голосованиях, чтобы быть частью великого строительства новой страны.
– Теперь все собрания, – думал Саня, – и комсомольские, и партийные, будут проходить без него. Он стал никем, его как будто выгнали. "Ты себя ещё покажешь". Как? Если раньше он руководил комсомольцами и отчитывался организационными победами, то теперь что?
Саня пошёл к председателю колхоза и прямо спросил, – Что, я теперь стал не нужен?
– Садись, Ожегов и слушай, – председатель говорил спокойно, – я тебя не понимаю. Ты всегда был мне помощником, вот и будь им. Тебя из сельсовета никто не гонит, работай. И парторг прав. Если будешь всего себя отдавать делу, ни как некоторые – от звонка, до звонка, а всего себя, то мы вместе с парторгом за тебя поручимся перед партией. Вот тебе моё слово.
Саня встал, – я оправдаю, Николай Павлович.
– Верю! – и председатель пожал Сане руку.
Часть 1. Мы любили. Глава 10. Допрос.
В тридцать девятом арестовали друга Бердюкова Фёдора. Он всегда брал на праздники свою гармошку. Его отец с ней вернулся с войны. Без Фёдора не обходился ни один праздник, и ему это нравилось.
Отмечали годовщину Октябрьской революции. Митинги проходили в Вавоже. После митинга вавожские сельсоветчики позвали Фёдора отпраздновать в сельсовете в узком кругу. И он позвал с собой Александра, – Слушай, Саня. Ты в прошлом году не отмечал с нами из-за жены. А там такая девка. Да ты её знаешь, Ленка Ефимова. Там Люба будет и Катя. Пойдём, а то я один буду стесняться.
– А Петя что? – А что Петя. Он же с Аней. И потом, как он туда придёт? А тебя там знают.Скажешь, что пришёл поздравить.
– Ну, если недолго. – Сашку ждала Татьяна с двумя малыми детьми. Николка тридцать первого и Тома тридцать восьмого. Как раз в прошлом году на праздник у Татьяны начались схватки. И на восьмое ноября родилась Тамара. С этими хлопотами Сашка и пропустил праздник.
Хорошо посидели, самогона выпили, потанцевали. Александр потанцевал, и с Любой, и с Катей. Потом пошёл домой. Он шёл и думал, как хороши были девчата. Танцуя с ними, можно и голову потерять, но он отогнал эти мысли, – Его дома ждал восьмилетний Коленька, и у Томчика завтра день рождения, год исполняется. Она уже начала ходить и такая говорунья. Как научилась говорить, так не остановишь.
Александр пришёл домой и увидел, как увяла красота жены. У него до сих пор перед глазами были вавожские девки и их улыбки. Куда делась та Татьяна Банникова, ради которой он был готов на всё? Тяжёлая работа в колхозе, постоянная усталость, добивали Татьяну, но Александр ничего не мог сделать.
Он как-то обращался к председателю, перевести её на более лёгкую работу в сельсовет. Но председатель отказал, – Выгоду ищешь. У меня работают специалисты. Чем это твоя Татьяна лучше?
Саня больше не подходил с этим вопросом к председателю. У Татьяны не было документа об окончании даже начальной школы. Её отец считал, что нечего в школу с голодранцами ходить, когда по дому работы хватает. Он думал, что выдаст её за богатого крестьянина или помещика, и будет у неё жизнь не хуже, чем дома, а то и лучше. И Татьяну учили читать и писать дома. А потом началась война, революция и мир изменился…
Через четыре дня после праздника он был в Вавоже и ему сказали зайти к уполномоченному. Александр знал, что такие вызовы могут закончиться плохо и осторожно зашёл в кабинет уполномоченного. Тот его узнал. Уполномоченный был не один. За соседним столом сидел мужчина в костюме.
Уполномоченный показал на табурет посередине комнаты, – Ожегов Александр Григорьевич, садись и отвечай на вопросы чётко.
Уполномоченный взглянул на секунду на мужчину за соседним столом и начал, – Ты был в сельсовете седьмого вместе со всеми. Так?
