Симбиоз

Иному человеку, чтобы что-то в себе преодолеть, бывает достаточно лишь больше времени уделять делу.

Пчёлы и Бражник

Пчёлы трудились без устали, заполняя соты мёдом. Но однажды они обнаружили, что уже запечатанные и приготовленные для зимовки соты, частично прогрызены и пусты. И тогда они увидели, что по сотам ползает огромный и толстый Бражник, и поедает мёд. Пчёлы обратились к Стражникам с вопросом, почему те пропускают Бражника в улей. И Стражники ответили, что согласно Закону, всякий, кто пахнет, как Пчела, должен быть пропущен. «Но ведь Бражник не приносит в улей нектара», – возмутились Пчёлы. «Закон для всех один», – ответили Стражники. И тогда Пчёлы решили сами бороться с Бражником. И, когда он пробирался в улей, они жалили его. Но проку от этого не было. У Бражника был Иммунитет.

Некоторым людям дано столько прав, что они воруют безнаказанно.

Злая Обезьяна

Любила обезьяна над чужими бедами смеяться. Случилось, что у Медведя лапа заболела. Идет он по лесу, лапу качает, стонет. А Обезьяна по веткам скачет, кривляется, над Медведем потешается. Случилось, что Зайцу Волк ухо порвал, Обезьяна опять тут как тут. И, мало, что потешается, так норовит ещё и орехами в больное место попасть. Над каждой бедою у всякого зверя, у Обезьяны своя насмешка. И ответить ей никто не может, потому как, хоть и глупа Обезьяна, да высоко бегает. Но вот шёл как-то Охотник по лесу, и вздумала Обезьяна в него камнем кинуть. Посмотрел Охотник на кривляющуюся Обезьяну, потёр ушибленное место, да что-то на звериной тропе делать стал. И ушёл. Спустилась Обезьяна, а на тропе лунка, а в глубине орехи видны. Схватила она орехи, а назад руку вытащить не может. Потому, как зла в ней было много, а ума было мало. Шёл Медведь, и Обезьяне здоровой лапой оплеуху и отпустил. Бежал Заяц, постучал Обезьяне по голове, как по барабану.

Вспомнила тут Обезьяна, как над бедами других зверей потешалась, и взвыла от страха. Да поздно было.

Петух

Все Петухи любят петь. Особенно на утренней зорьке. И на то ни у кого досады нет. Наоборот, многие скажут: «Хорошо, когда Петушок на зорьке пропоёт». Но вот беда, удумал наш Петух, что он самый лучший, а потому и внимания заслуживает особого. Да только никто его из общего Петушиного хора не выделял. И стал наш Петух весь день кричать без перерыва. Вот и заметили его, потому, как никому от него покоя не стало. Просили его, чтобы пел с перерывами. Но не унимался Петух, горланил без умолку. Большего внимания требовал. И собрались звери решать, что делать. А Петух тем временем возомнил, что теперь с него картину напишут, или того лучше золотое изваяние сделают. И когда пришли за ним представители от звериного царства, он не то, что не убежал от них, а за ними пошёл. Да и попал на суд звериный. А уж там ему голову и свернули, чтобы не досаждал звериному царству.

Иному человеку, чтобы пробудилось в нём понимание, нужны законы звериного царства.

Хомяк

Хомяк жадным был. Говорили ему: «Хомяк, ты жадный». «Нет», – отвечал Хомяк, – «я бережливый». «Да, где ж ты бережливый», – спорили с ним – «если ты всё, что ни попадя домой тащишь. Меру же знать надо. Гляди, как бы беды не было». Но Хомяк отмахивался, и опять всё по-своему делал. Если кто за помощью обращался, он отказывал. А если кто отворачивался, то он из-под боку всё утаскивал. Настроил себе Хомяк сараев, да амбаров, а всё одно уже складывать некуда. Решил тогда Хомяк всё за щеками прятать. Раздулся так, что уж и с места сдвинуться не мог. И случился у него пожар. Хомяку его бы сразу тушить начать, да замешкался он: уж сильно раздутые щёки мешали. Вот пожар и разгулялся. Выгорело всё у Хомяка. И сам он еле жив остался. Вот и живёт теперь в холодной норе, и питается тем, что другие дадут.

И поделом. Не жадничай.

Заяц

Всё Зайцу не так. Запрыгнет на пенёк и галдит: «Хорошо быть Медведем. И силён, и ухватист. Оттого и бока наел, что еле на тропе помещается. Быть бы мне Медведем, а не зайцем». В другой раз уже другая песня у него: «Хорошо Белке. По деревьям прыгает, орехи собирает, да в дупло складывает. Уже и запас на зиму есть. Будет зиму без заботы жить, не то, что я». И так без конца. То Заяц Льву позавидует, то вдруг и до каждой букашки доберётся. И всем, оказывается, хорошо, одному Зайцу плохо. Уговаривали его другие Зайцы быть самим собою, да никому не завидовать, да не послушал их Заяц. Так на своём пеньке дозавидовался, что не заметил, как к нему Лиса подкралась.

Так и иной человек, пока другим завидует, и своё потеряет.

Миниатюры

Шутка

Была неуютная, малоснежная, холодная зима. Он с большой неохотой ходил в школу, с еще большей неохотой делал уроки дома, и единственным его удовольствием было: привалиться спиной к стене, нагретой печью, и допоздна читать книгу. К утру печь остывала, в доме становилось прохладно, и было мучительно трудно выбираться из теплой постели. Собравшись, он шел, не спеша, в школу, петляя по знакомым улочкам и выбирая дорогу короче. Однажды, свернув в переулок, он и встретил ее, когда она выходила из углового дома, незнакомая, красивая, и они едва не столкнулись.

Она появилась в его классе и что-то бурное, и неизвестное ворвалось в его сердце. Две недели оно мучительно боролось за свою свободу, но потом в один день постигло всю ненужность борьбы, и отныне любимым его занятием было мечтать о ней.

Много месяцев ради нее он мысленно совершал немыслимые подвиги и не однажды был искалечен, ранен, убит. Быть может, она догадалась об этом, потому что однажды, когда он стоял у раскрытого окна, с высоты третьего этажа смотрел на школьный двор и мечтал о ней, она подошла, глянула вниз, потом на него и неожиданно сказала: «Прыгни». И он не смог прыгнуть.

Разлука

Я редко вспоминаю тебя. Не потому, что я забыл. Там, в глубине моего естества ты существуешь всегда. Но здесь, в движении суетного мира, тебе нет места. Утром, еще до восхода солнца, я уже в пути. Вечером, уже после заката, я еще в пути. В оставшуюся же часть вечера, я, еще по инерции, размышляю о прошедшем дне. А ночью, когда я, наконец-то, засыпаю, в надежде увидеть тебя, я вижу тебя уходящей, ускользающей неярким силуэтом, из огромного здания, куда-то вдаль. И, наши пути вновь расходятся. Я поднимаюсь по широким ступеням в огромное фойе здания, в котором на больших окнах желто-золотые занавеси, сквозь которые пробивается неяркий, но теплый свет. Я пытаюсь узнать, откуда ты уходишь и куда ты идёшь? Но все обрывается вновь. И там, куда я отправляюсь поутру, тебе снова нет места.

Некая энергия

Я приходил, не раздеваясь, падал лицом вниз на кровать и… умирал. Ощущение умирания было физическим. Я чувствовал, как начинало медленнее биться сердце, как замирала жизнь в каждой клеточке тела и, как страх смерти расползался до самых глубин сознания. И в этом ощущении я лежал, недвижим, часами.

Жизнь кончена. Ничто невозможно убавить, добавить, исправить. Имеет ли тело возможность дальнейшего существования уже не важно…

Когда спустя несколько лет я услышал: «Сынок, Бог уже забрал у меня душу», – я не переспрашивал. Мне было знакомо это ощущение чисто животного существования. Когда жизнь воспринимается дискретно, когда больше того, что ты в данную секунду можешь видеть или слышать, ты не способен в себя вместить. И даже это не способен собрать воедино. Тогда страдание ощущается в его чистом виде, потому что, как бы в назидание, тебе оставлена память о некоей большей составляющей тебя самого.

В обычном состоянии есть присутствие некоей энергии, дающей силу и радость жить. Есть какие-то труднообъяснимые, обволакивающие наслоения, для меня сейчас осознаваемые, ибо тогда я пережил полное отделение своей животной природы от природы духовной, данной, как я сейчас понимаю, свыше.

И прежде чем всё это закончилось, мне открылось прошлое в его истинном значении. Порою, казалось бы, за верными действиями и словами вдруг открывалась мне, и не предполагаемая прежде, бездна греха.

Знак

После некоторого разговора, товарищ мой, как-то сказал: – «Отчего ты все время ищешь? Даются какие-то знаки, и достаточно этого». «Знаки даются слепым», – отвечал я. – «Стук палочкой – бордюр, стук – стена, стук – дерево. А не успел вовремя уловить знак – и провалился в колодец, который какой-то негодяй попросту оставил открытым. И можешь этого негодяя называть дьяволом, но при неблагоприятных условиях можешь из колодца самостоятельно и не выбраться. А когда ты зрячий, тебе не нужны „знаки“. Тебе не нужна палка. И то, что слепой вынужден воспринимать на сознательном уровне, растрачивая на это всю свою энергию, зрячий может позволить себе воспринимать на уровне бессознательном. И тогда остаются силы на более полнокровную жизнь, на существование на более высоком уровне».

Однако, случались у меня иногда такие «знаки», которые оказывались уж очень выразительны.

Прочитал я книгу «Откровенные рассказы странника духовному своему отцу». И случилось так, что Иисусова молитва, которую я потом стал произносить в таком варианте:

«Господи, Иисусе Христе, сыне Божий, помилуй меня грешного», запала мне в душу. Длинные молитвы, которые я раньше пытался заучить, не приносили мне ощущения близости к Богу. Да и, находясь, все время в движении и в работе, я не мог на них отвлекаться. И Иисусова молитва явилась для меня Откровением. Я читал ее, если испытывал потребность в молитве, и находясь в пути, и в перерывах между работой. Так как молитва коротка, ее никогда не трудно было, при необходимости, завершить, не нарушив. Кроме того, произнесение молитвы, я сопровождал мысленным наложением на себя креста. И мне было хорошо.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.