скачать книгу бесплатно
Воевода злобно уставился на Фёдора. Скулы его играли желваками.
– Оба сюда! – крикнул он.
Тут же дверь распахнулась, и за его спину словно бы впрыгнули два сурово глядящих на боярина молодца.
– Перевернуть всё! – медленно и тихо процедил воевода сквозь зубы. – Все свитки, письма, все пергаменты, всё, что найдёте, – сюда ко мне! Тут всё перетрясти! Обыскать всех! Догола раздеть! Бочки вскрыть, мешки вспороть, не найдёте – хоть доски отшивайте, или самих отправлю вёсла шевелить!
Бывшие опричники переглянулись. Один тут же бросился орать команды, а другой подскочил к Фёдору и рванул его за ворот, быстро, но тщательно обшаривая каждую складку его одежды.
Не найдя ничего, спрятанного на теле, он приказал Фёдору:
– Скидай сапоги!
Фёдор невозмутимо сел на табурет и снял их. Опричник тут же схватил обувь и, по очереди сунув руку в каждый сапог, начал шарить внутри. Не найдя ничего, он достал из-за голенища нож и, ухмыляясь, оторвал у сапог каблуки, после чего расслоил подошвы. Затем схватил шапку и распорол её. Там тоже не было ничего. Тогда он подошёл к боярину и стал спарывать и срывать с него одежду. Раздев его до исподнего, он переключился на одежду, лежащую в сундуках. Тщательно ощупывая штаны и рубахи, он бросал их на пол, у кафтанов вспарывал подкладки, подобно первой паре уродовал остальные сапоги.
Не найдя ничего, он взял ларец с грамотами и письмами и высыпал их на стол, после чего рукоятью ножа сбил замок с другого ларца, поменьше, быстро сунул себе за пазуху горсть золотых монет и, с трудом подняв его к груди, высыпал из него деньги на пол. В разные стороны покатились монеты. Воевода подошёл к столу и начал тщательно перебирать и просматривать документы. Опричник же тем временем начал перелистывать и перетряхивать все книги, которые лежали то тут, то там, и вскрывать у них обложки. Там тоже не было ничего.
Обыск же всё длился и длился. Судя по крикам, доносившимся из-за двери, всю каторгу трясли подобным же образом, если не ещё более жестоко. Не найдя искомого, опричник вытер выступивший пот со лба и, посмотрев на икону, вопросительно взглянул на воеводу. Тот едва заметно кивнул. Тогда опричник взял её в руку и ножом оторвал от неё оклад, после чего разломал доску пополам. Там тоже не было никакого тайника.
Тогда, схватив табурет, он разбил его о палубу и переломал ножки об колено. Следующим был разломан стол, с которого боярин предусмотрительно убрал в угол миску с тряпкой и чернилами. Следующими были вспороты перина, подушки и одеяло. Вокруг начал летать гусиный пух.
– Где список? – закричал воевода. – У тебя должен быть список! ГДЕ???
– У меня нет никакого списка, – ответил Фёдор. – Сначала делать его было глупо и неразумно, а так внезапно я бы просто не успел.
Не знающий, что ещё можно раскурочить и разломать, опричник выжидательно уставился на воеводу.
– Выйди вон, – еле слышно произнёс тот.
– Что? – не понял опричник.
– ВОООООН!!! – заорал на него воевода так, что от его злобы в стороны полетела слюна.
Дворовый испуганно метнулся на выход и захлопнул за собой дверь, подняв новые облака пуха, который снегом закружился по помещению.
Фёдор невозмутимо поднял с пола штаны с рубахой, оделся и подпоясался чудом не вспоротым ввиду своей малой толщины шёлковым кушаком.
Они стояли друг напротив друга и смотрели друг другу в глаза. Время между ними было так напряжено, что об него можно было бы порезаться.
– Это была единственная карта? – наконец нарушил молчание воевода.
– О другой я не знаю, – ответил ему боярин.
– И списка нет, – задумчиво сказал воевода. – И запомнить ты её не мог, на ней не только морок, она ещё на всякий случай проклята. Оно не найдёт его. Но и ты его не найдёшь. Ежели ты не врёшь, конечно же. А ты не врёшь, я бы это почувствовал.
Из-за двери раздались удары топора. Опричники ломали скамейки гребцов и разбивали рукояти вёсел, ища тайники.
– За сколько оно купило тебя? – спросил Фёдор.
– За жизнь. Долгую, как у тебя, а может, и дольше. А без него ты ничего не сможешь мне сделать. Как и ему. Как и всем, кто сильный.
– Как и вы мне.
– Где он хоть? – поинтересовался воевода.
– Ты думаешь, я тебе скажу? – усмехнулся боярин.
– Нет, не скажешь! Но ты всё равно не заберёшь его! – ухмыльнулся воевода ему в ответ. – Тогда Москву уже ничто не сможет уберечь. Оно захватит всю Русь, всё будет подчиняться нам, мы будем расти и шириться и захватим все земли, какие только есть смысл захватить и где есть хоть что-то, что представляет хоть какую-то ценность!
Боярин молчал.
Воевода расхохотался. Подпалив пергамент от лампадки, он бросил его на золото на полу и смотрел, как тот, чадя, сгорает, смрадно скорчивая валяющийся гусиный пух.
– Ты проиграл! – смеясь, воскликнул он, когда пергамент догорел и его пепельная паутина, вспыхивая исходящими на нет искорками, взлетела под потолок. – Проиграл! Твой род изведётся! А он изведётся! Он уже сейчас разрознен и размыт, Иван уйдёт с царства, и Варяги с царства уйдут, и ничто больше не сможет мешать нам! Вы уже сидите в подполах и не выказываете носа из своих щелей. Про вас уже забыли. Ваши знания потеряны. Вас нет! Если бы вы могли бы хоть что-нибудь, вы бы его не искали, а сделали бы новый. А вы не можете его сделать! Вы проиграли! Из-за тебя!
Фёдор стоял, не двигаясь, и ничего не отвечал воеводе. Тот подошёл к нему в упор и, всё так же продолжая смеяться, крикнул ему в лицо:
– Нет! Это ты лично проиграл! Мне! Понял? Нам теперь бояться нечего!
И с этими словами он вышел, хлопнув дверью за собой.
Шум и крики начали затихать и наконец смолкли, и в дверь вошёл встревоженный кормчий, весь в изодранной одежде, в сопровождении десятников, сотника и личной охраны.
– Отчиниться, закупиться и порядок навести! – устало распорядился Фёдор и, кивнув на валяющиеся россыпью деньги на полу, произнёс: – В Москву не идём, сам поеду куда надо, один. Здесь меня ждите, а сейчас порядок и ропот заткнуть. И коня мне купите! Выполнять!
Кормчий с сотником не глядя схватили по горсти монет с пола, и все вышли, оставив Фёдора одного.
Боярин закрыл за ними дверь, задвинул засов и, подняв с пола истерзанную Острожскую Библию, открыл её на странице с посланием Иеремии и задумчиво произнёс:
– Не единым убо образом есть нам яве. Не единым. Истинно так!
Он взял валяющийся на полу нож, осторожно у самого корешка отрезал эту страницу и посмотрел её на просвет солнца в окне. Тоненькими, едва заметными дырочками, словно россыпью только-только начинающих проявляться в вечернем послезакатном небе звёзд, лист переливался картой нужного ему места. Нужно было очень осторожно, бережно, но в то же время быстро пройтись иголочкой сквозь лист пергамента по каждой линии, чёрточке и буковке карты так, чтобы это не было заметно, но чтобы на две страницы иголочка оставляла свой след.
Он посмотрел на просвет следующую страницу. Карта была и там. Далее двух страниц пробивать было нельзя: дырки на первом листе были бы уже великоваты и заметны. Он действительно не делал список. Подложив под страницы нож и осторожно, боясь, только бы не затупилась иголка, он колол, и колол, и колол.
Он должен был успеть. И он успел.
Он бережно сложил страницу и сунул её за пояс изнутри рубахи.
Он заберёт его. Так быстро, как только возможно. И увезёт. Далеко на север, туда, где его никому не найти. Где его будут беречь и где он отныне нужнее.
В скорости после этого оно почувствует и догадается, что его больше нет рядом. Но после того, что Москва сделала с ИХ Новгородом, ему было на это наплевать.
4571684065331789453879696713878768970877
Вятич осторожно нырнул в прилив и позвал Водителя. Тот откликнулся почти сазу же, и вот он уже стоял в его коробке, напротив него, за столом. В руке он держал потасканного плюшевого зайчика, почему-то боясь выпустить его из руки.
Водитель без интереса бросил взгляд на зайчика, улыбнулся и сказал:
– Я знал, что ты придёшь!
– А если бы я не пришёл? – поинтересовался Вятич.
– Ну, сейчас бы не пришёл – потом пришёл бы, – ответил тот. – Вы всегда приходите. Ну, кто успевает.
– Н, ты бы всё равно ждал?
– Да, пару месяцев. Просто из тех, кто не приходит, дольше ещё никто не доживал.
– А почему ждал бы?
– Ну, не лично тебя, хотя и тебя, конечно же тоже. Просто вы и новые появляетесь примерно с такой же частотой.
– А куда деваются старые? – спросил юноша.
– В основном дохнут из-за самомнения, – поморщился Водитель. – Решают, что они уже все умные сильнее вдоль, чем поперёк, начинают самостоятельно всякую ерунду творить и попадаются. Ханируют. От слова «хана».
– Как ханируют? – не понял Вятич.
– Ну, каждый по-своему. Самое любимое – начинают шляться там, где рано или вообще нельзя. На втором месте – на сон забивают и засыпают прямо в приливе. Потому что сон – это сон. И он нужен. Ну и на третьем месте – мульты.
– Какие мульты? – удивлённо спросил юноша. – Мультики, что ли? Мультфильмы?
– Ну, так называется игра воображения. Люди думают, что они либо в осознанном сновидении, либо что они по городу ходят и гуляют. При этом они находятся на берегу, но не ныряют и не спят, восприятие у них загружено, а не отключилось, и защитные механизмы сна не запущены. Вот они и гуляют по своему воображению, открытые, беззащитные, а к ним лезут все кому не лень, что на земле, что из прилива. Вот как тот мужик, например, который в осознанном сновидении по городу шлялся, а в приливе образ этого города в это время фонил. Вот тварь к нему в сон и подцепилась, но сразу жрать не стала, а решила поразвлечься чуть-чуть. Но специфика образа такова, что он – если он более-менее реальный – подцепляется к тому месту, где он на земле, и рядом находится. Судя по всему, это где-то рядом с твоим домом. У парка живёшь?
– Относительно рядом с набережной. – нахмурился юноша. – Рядом мост Старо-Калинкин и канал Грибоедова. А что?
– Ну это хорошо, – приободрил его Водитель. – Вдоль набережной дома с большим количеством жильцов, да и вглубь тоже, а сейчас ты вообще не фонишь, поскольку у меня в коробке, ну, если тушку ты нормально в одеяло замотал. Так что тебя она сейчас не найдёт.
– А что, ищет? – внутренне напрягся Вятич.
– Конечно ищет! – уверил его Водитель. – Я думаю – даже прямо сейчас.
– Водятел, блин! – раздался крик откуда-то сразу со всех сторон. – Ты уснул там, что ли?
Вятич испуганно вздрогнул и широко распахнутыми глазами вопросительно посмотрел на Водителя.
– Ох, блин, тьфу! – хлопнул себя полбу тот и закрыл глаза.
Через секунду в комнате появился какой-то ещё один третий мужчина с банкой пива в руке, критически посмотрел на Вятича, открыл банку и сделал несколько глотков.
Юноше стало не по себе, и он рефлекторно двумя руками судорожно прижал зайчика к груди.
– Где тебе хреново будет? – спросил новоприбывший и подошёл к Вятичу. – Назови плечо!
– Какое плечо? – оторопел юноша и ещё сильнее вцепился в зайчика.
– Своё, конечно же, – произнёс внезапный незнакомец. – Правое или левое. Ты не думай, ты называй!
– Ну правое… – неуверенно произнёс Вятич.
– Шантрапа! – констатировал гость, ещё раз хлебнул из банки и внезапно от души втащил Вятичу в левое плечо левым кулаком.
Юноша улетел к стене, роняя зайчика в полёте. Там он впечатался хребтом в голые камни стены, сполз на пол, схватился правой рукой за левое плечо и заверещал.
– Всем пока! – пожал незнакомец руку Водителю, допил пиво, разорвал банку за противоположные концы и исчез.
– Твою ж мать! – орал Вятич и качался от боли, мотая головой. – Что ж так больно-то, а? Гнииииидааа! За чтоооо?
– А здесь всё больнее, чем на земле, – ответил Водитель. – Тут тело тебя не защищает, часть удара на себя не берёт, оно занято – в кроватке лежит. И тем более это не сон. Восприятие на максимуме. Как изрёк великий Кунфу-панда: «Там где дрябло – там и нежно!» Представь, что тебя прямо в нервы ударили. Хотя зачем тебе представлять, у тебя сейчас итак восемь-дэ-кинотеатр.
– И что, теперь всегда так больно будет? – простонал Вятич.
– Ну со временем научишься, да и корка нарастёт. Но когда тебя живьём жрать будут, ты узнаешь, что такое на самом деле означает «феерия чувств».
– А кто это был-то? – спросил, поднимаясь, юноша.
– Да Сказочник из Москвы. Один из мощнейших открытых событийщиков.
– В смысле – «событийщиков»? – не понял Вятич.
– Ну, как бы тебе это попроще объяснить… Событийные практики… Вот, к примеру, у тебя же бывает так, что перед походом куда-то у тебя в солнечном сплетении прям хреново, и ты идёшь туда, и там происходит какая-нибудь ерунда?
– Ну да, периодически.
– Воооот! А он не идёт!
– А бить-то зачем? Да ещё и в другое плечо-то?
– Так он в левое тебя ударить и хотел. И именно так, со всей пролетарской ненавистью. А ты это никак не определил.
– А зачем он меня шантрапой обозвал?
– Когда дворяне вернулись из похода на Париж, они привезли оттуда французскую местную моду: крепостные театры, – начал объяснять Водитель. – Очень им пасторали понравились. Ну, это типа интерактивного порнофильма с песенками про лужайку, крестьяночку и пастушка. Нанимали французских хореографов с уровнем паршивости, соответствующим доходу дворянина, и тот отслушивал крепостных. Если крепостные подходили, то их брали в театр, и всё у них было хорошо, их кормили, одевали и в поле не надо было больше пахать. А если они петь не умели и слуха у них не было или голоса – то этот хореограф при отборе говорил «chantera pas», что в переводе с французского означало «не поёт». Так что «шантрапа» – это твой потолок в событийке. Что, кстати говоря, не самый лучший в твоей ситуации вариант.
– Но ведь у меня же бывает такое, что я чувствую, что будет ерунда! – запротестовал Вятич, всё ещё потирая плечо.
– Раз в полгода? – отмахнулся Водитель. – Два раза? Три? Тут у тебя была идеальная ситуация: максимально обострённое восприятие, ты удивлён, вместо сознания работает подсознание, ну или интуиция, ну или как ты там любишь это называть. А ты не поёшь.
– И что же теперь делать? – спросил юноша.
– А ничего! – ответил Водитель. – Сейчас коробку будем тебе создавать.
– А как?
– Ну тут всё очень просто. Закрываешь глаза и представляешь себе свою комнату с закрытой дверью, включённым светом и наглухо зашторенными окнами. С точностью до вытертой под стол козявки. Настольная лампа есть?
– Конечно же есть!
