скачать книгу бесплатно
– А почему бы нет? – говорил я, досадуя на свою наивность, тоже мне, пришёл у чекиста выуживать информацию! – В обществе нет национальной идеи, которая сплотила бы всех. Коммунисты, столько лет ведшие всех к светлому будущему, вдруг стали для всех мерзкими коммуняками. Идея «отбери у соседа и ешь в три горла» не всем подходит… Чтобы стать сильным, во все века требовалась какая-то идея, вокруг которой можно будет сплотиться. А тут всё ясно и понятно. Идея на поверхности – нация превыше всего! А увлекающейся молодежи идея часто нужна больше хлеба…
– Мгм, мгм… – не то подтвердил мою речь Сергей Иванович, не то чего-то засомневался.
Когда я покинул это заведение и вышел на улицу, то почувствовал себя как после крутой вечеринки. Вроде и здорово весело было, и в то же время будто ничего и не было.
– Не сыпанул ли он мне в кофе какой-то дряни? – сказал я Корнееву, ждавшему меня за деревом. – Слишком много, битый час, я болтал о национальной идее. А Сергей же Иванович, кажется, кроме междометий-то ничего и не сообщил.
Корнеев сочувственно покачал головой:
– Неосмотрительно, Иван Иванович. Ох, неосмотрительно! И зачем только вы туда пошли, ума не приложу!
Тем не менее по итогам этого визита я уяснил: организованные байкеры в каких-либо националистических акциях не участвовали. Скорее всего, этим переросткам просто нравятся красивые кожаные куртки, нацистский антураж. Что поделаешь – есть некоторая романтика в фашистских массовых демонстрациях с их факельными шествиями огромных масс людей. А такие, как Корнеев, могут запросто использовать эту молодёжь в своих корыстных, авантюрных целях. Возможно даже, за этим Корнеевым стоит кто-то очень серьезный. И вот в чём-то Корнеев не угодил своим наставникам и поэтому хитрым способом, рядовым корыстным убийством, был устранён.
Визит в ФСБ обогатил меня единственно полезной информацией – Корнеев засветился в связи с убийством на Уралмаше молодого таджика. Тогда безуспешно проверялась версия совершения им этого преступления на почве национальной ненависти. Другой интересной информации получить не удалось.
8
Валентина оперативно выполнила моё поручение. Возможно, не обеспечив привод Бекетова, того самого, которого я нашёл на Вторчермете мертвецки пьяным, она чувствовала себя виноватой. Как бы там ни было, с новым заданием справилась поразительно быстро. Я ещё не оторвал взгляда от протокола на столе, но уже чувствовал, как Валентина улыбается. Плюхнулась на стул, прямо-таки развязный опер, а не хрупкая молодая женщина. Опять в джинсах, словно на дворе не весна, а промозглый ноябрь. Закурила. Я тут же встал и поспешно открыл форточку. Признаюсь, с некоторых пор не выношу табачного дыма. Валентина проводила меня взглядом, продолжая радостно улыбаться. Торопить её не хотелось. Пусть, пусть женщина почувствует в полной мере свою значимость в этом следственном процессе. В какой-то момент я уже совсем было поверил, что в моём кабинете не милая женщина, а грубоватый мужчина. А, ну да! Это же Корнеев вечно толчётся где-то между книжным шкафом и дверями. Делает вид, что изучает кодексы, а на самом деле внимательно, очень внимательно слушает, что это тут про него рассказывают. Пока не раскрою убийство – не отстанет!
– Так вот, Иван Иванович! Ровно год назад Корнеев гостил у своей сестры на Уралмаше, отмечал 8 Марта. Вышел на лестничную площадку покурить и слышит: какая-то возня на нижнем этаже. Спускается и застаёт там своего малолетнего племянника. Какой-то молодой таджик раздевал парнишку прямо на ступеньках. Корнеев потом говорил – таджик увязался за мальчишкой, когда тот возвращался с улицы. Вот Корнеев и убил, как он считал, педофила. Просто забил насмерть!
Валентина смотрела на меня, предполагая увидеть реакцию возмущения. «Ну, и мерзкая же ты личность, Корнеев!» – подумал я. Мне показалось, что Корнеев, изучавший в это время корешки кодексов, выстроившихся за стеклянной дверкой книжного шкафа, тут же исчез, испарился. Так-то лучше! Для меня всё больше становилось очевидным, что я имею дело не с корыстным преступлением, когда жертву, в нашем случае Корнеева, выследили и убили, преследуя только одну цель – завладение деньгами. Обстоятельства личной жизни погибшего наводят на мысль, что мотивы убийства здесь могут быть не корыстными.
– Ногами и кулаками забил, – продолжала рассказывать Валентина. – Погибший таджик работал дворником в местном ЖЭУ. В прокуратуре, разумеется, возбудили уголовное дело. Но тут началась шумиха. Телевидение, газеты – одним словом, общественность – забили тревогу, дескать, не дают людям защитить своих детей от маньяков!
Похоже на правду, подумал я. Валентина, воодушевленная моим вниманием, продолжала:
– Но опера из Орджоникидзевского отдела уверены, что здесь было убийство. Про обиженного ребёнка Корнеев просто-напросто наплёл, чтобы вывернуться, уйти от ответственности. Понятно, он это сделал из ненависти к выходцам из Средней Азии. Негласно работа в отношении Корнеева, конечно, продолжилась. Но, думаю, не только операми. Видно, родственники этого молодого таджика тоже искали Корнеева – отомстить за своего!
Я смотрел на радостно возбужденную Валентину и думал, осмысливал оперативную информацию. Таджики – народ тихий и мирный. Всерьёз поверить в эту новую версию Валентины можно только с отчаяния, когда по делу совсем ничего нет. Но проверять надо. Я уже давно убедился на своих первых следственных ошибках: самое, казалось бы, нелепое предположение может превратиться со временем в единственно верное объяснение случившегося. Валентина по-свойски, не дождавшись, когда я сам догадаюсь это сделать, включила кофейник и стала разгуливать по кабинету. Она продолжала развивать свою мысль:
– Я уже попросила наших коллег из Орджоникидзевского отдела помочь нам. Сегодня же они подготовят список проживающих в Екатеринбурге родственников и друзей убитого таджика.
– А где само дело? – поинтересовался я, чувствуя, что придётся серьёзно отрабатывать это предположение. Каждая отработанная версия, если даже она впоследствии окажется ложной, повышает шансы на вероятность другой.
– В архиве областного управления на Ленина,15.
Я отправил Валентину в Орджоникидзевский отдел за обещанным списком родственников несчастного таджика, а сам решил прогуляться до архива. Мне давно известно правило: не делай того, что может за тебя сделать другой человек; тем не менее я решил пройтись и по дороге подумать над новой версией. Тем более она как-то странно перекликается с одним из моих ранних предположений о связи убийства самого Корнеева с его националистическими взглядами.
По запросу уголовное дело мне выдали в архиве без проволочек. Вернувшись к себе, принялся его изучать. Оно было возбуждено по факту убийства Джумангулова Айрата, двадцати двух лет от роду, уроженца города Салам-Айлик в далёком Таджикистане. Читая многочисленные показания Корнеева, данные им сначала в роли свидетеля, потом подозреваемого и даже, на более поздней стадии, – в роли обвиняемого, я постепенно увидел за протоколами человека: своевольного, решительного, где-то даже капризного. То, что у него мозги были набекрень – сквозило в протоколах довольно явственно.
«Были у вас неприязненные отношения с потерпевшим?» – спрашивала его следователь Демидова. «А с чего это у меня с ним должны быть какие-то отношения? Это пусть они стараются устанавливать с нами отношения, коли понаехали тут, заполонили Русь!..»
Складывалось впечатление: пьяный Корнеев жестоко избил молодого таджика, который, видимо, убирал в подъезде мусор. Избил просто так. Как говорится у юристов – из хулиганских побуждений. Либо – из национальной ненависти. Во всяком случае, здесь со стороны Корнеева усматривается умышленное причинение вреда здоровью, повлекшее смерть человека. Это как минимум. Следователь Демидова дело, конечно, прекратить поспешила…
9
Чем дальше я углублялся в расследование убийства предпринимателя Корнеева, тем меньше мне хотелось найти подтверждение тому, что его вдова – та самая Светлана, девушка из моей молодости. До последнего времени мне казалось, что я всё ещё любил её. Теперь же я чувствовал, что любовь всё-таки ушла. Если это вообще была любовь. Фантазии, мои затянувшиеся грёзы. Не больше того. Женщина, скачущая от одного предпринимателя к другому, более успешному. Что тут говорить – сейчас, в наши времена, женщине любовь заменяют деньги. Ушли от Корнеева деньги и коммерческий успех – к жене его пришли ненависть и нетерпимость. Моя интуиция, опыт подсказывали, что убийца, скорее всего, из самого близкого окружения убитого. Поэтому вдова пока остаётся среди подозреваемых на первом месте. Но проверить надо также приятеля Корнеева – Бекетова и этого мастера-ламинатчика, которого я совсем упустил из виду.
Снова и снова я перелистывал протоколы допросов, осмотров, перечитывал рапорты оперативников, анализировал всю имеющуюся информацию. Изучение детализации телефонных переговоров с домашнего и сотового телефонов Корнеевой заставило меня призадуматься. Вот разговор Светланы с дочерью… Вот дочери со своим бойфрендом… Деловые разговоры… Обо всём и ни о чём! Ничего, что говорило бы о страданиях от потери близкого человека! Я даже пожалел Корнеева. И напрасно. Он оказался тут как тут. Перестал мелькать робкой тенью на стекле книжного шкафа, а устроился напротив меня на стуле, куда я усаживаю допрашиваемых. И задолдонил:
– Да, не очень-то, похоже, моя Светлана страдает. Яснее ясного! Ну ладно, жили плохо, но у нас же общий ребёнок – уже взрослая дочь. Невеста, можно сказать! Где положенные в таких случаях слёзы? Где жалобы родственникам и друзьям? Где стенания? В конце концов, могла бы и в следственное управление заглядывать чаще и тормошить следователя. Обычно-то потерпевшие бывают крайне назойливыми. Подозрительно она себя ведёт, ох подозрительно, Иван Иванович!
Тем не менее я не увидел каких-либо намёков на конфликты в этой семье, которые могли бы закончиться убийством. Так, ну а насчёт таджиков…
– Таджиков, таджиков! – заворчал Корнеев. – Дались они вам! Ну, побил я того дворника, да, не рассчитал по пьянке своих сил. Умер он. Ничего не попишешь. Получил бы за это, скорее всего, условное наказание, учитывая, как общественность вступилась за меня. Да если бы и захотели мне отомстить, то убийца не стал бы ждать, когда у меня появятся деньги!
Да, думал я, если принимать в расчёт версию про мстительных таджиков, то встаёт вопрос: зачем надо долго отслеживать жертву, рискуя при этом засветиться? Тут и раньше могло быть сколько угодно удобных моментов для мести, для убийства. Все должно быть проще. Вот, к примеру, Павлюченков, сосед…
– Так-так-так! – оживился Корнеев. Он даже встал и заходил по кабинету. – Уже ближе! Ведь это такой гад, каких свет не видывал! Умные люди со мной согласятся. Устроил автостоянку личную под своими окнами! А я где должен был парковаться, а?
Да, был конфликт между соседями из-за парковки. А жизненная практика подсказывает – самые обычные бытовые конфликты нередко и являются причиной убийства. Я поднял телефонную трубку и стал набирать номер телефона Румянцевой. Ни по рабочему, ни по сотовому она не откликалась. А ведь Валентина уже давно получила от меня задание собрать информацию об этом Павлюченкове, но полного отчёта от неё так и не дождался. Придётся самому с ним поговорить. И лучше будет это сделать не откладывая. Если не удастся допросить его самого, то хотя бы соседей. Заодно не мешает ещё раз взглянуть на место происшествия, где разыгралась эта трагедия. Захватив папку с документами, я спустился во двор, ещё издали лаская взглядом свою синюю «Ладу». Недоброжелательно покосился на старенькую «Тойоту», которая явно осложнит мне выезд из дворика. Корнеев, семенивший рядом, услужливо пнул иномарку:
– Ставят где попало, блин, Иван Иванович! Применили бы власть свою когда-нибудь! Добро бы она ещё новая была. А то рухлядь какая-то.
Мне повезло. По улице Бебеля и по Технической я промчался без задержек. Никаких пробок не было. И вот выехал на залитый радостным весенним солнцем проспект Седова. Впереди замаячило здание с колоннами – заброшенный Дворец культуры железнодорожников. Удивительная расточительность, подумал я, глядя на этот пустующий среди парка дворец, крыша которого, а также балконы и террасы заросли молодыми берёзками и клёнами.
Место происшествия было во дворе дома №22 по улице Коуровской, примыкающей к проспекту Седова. Весь квартал состоял из старинных, сталинской постройки, пятиэтажек. Между собой дома соединялись вычурными арками. Там и здесь можно было натолкнуться во дворах на полуразрушенные беседки с когда-то белыми, а сейчас облезлыми колоннами, с лепниной, изображавшей львов и райских птиц. Во дворе работники ЖЭУ в синих комбинезонах, как на субботнике, дружно прятали мусор в чёрные пластиковые мешки. Я обратил внимание, что все они были таджиками. Вместе со взрослыми можно было увидеть таких же старательных подростков. Довольно споро они завязывали наполненные мусором мешки.
Мне нравился этот район старой Сортировки. Чем-то он напоминал Уралмаш и окружавшие Екатеринбург рабочие городки. Всё здесь было выдержано в одном определённом стиле, стиле эпохи социалистического государства, победоносно возрождающегося после военной разрухи. Отсвет надежды и веры в скорое построение общества социальной справедливости был на этих начинающих сейчас разрушаться кварталах. В этом районе практически не встречались новостройки, в отличие от центра, обрастающего небоскрёбами и стеклянными дворцами с замысловатыми куполами.
– Вот ещё один вам, господин следователь, повод для раздумий, – сказал Корнеев, выходя из машины следом за мной. – В последнее время я жил у матери в Юго-Западном районе. А тут, у себя, появлялся редко. А убили меня именно здесь!
Я обошёл вокруг дома, в котором жил потерпевший Корнеев. И у меня стало зарождаться подозрение, что Корнеев стал жертвой благодаря таившейся в этом тихом дворике идеальной обстановке для длительной слежки и последующего убийства. Помимо двух беседок с колоннами во дворе находилось здание котельной с трубой-телескопом, устремившейся в небо, и несколько металлических, окрашенных серебряной краской гаражей, не дававших соскучиться, по крайней мере, трём поколениям подростков. Ну, а посередине двора находился хоккейный корт. Он был обнесён глухим, высоким дощатым ограждением, аляповато разрисованным яркими красками. Привлекали внимание броские лозунги: «Только трезвая Россия выстоит и победит!»; «Россия – для русских!». Затеряться во всём этом многообразии преступнику не составляло никакого труда.
– Обратите внимание, господин следователь! – Корнеев, исправно исполняя роль гида, вывел меня на середину двора. – При всём при этом выходов со двора на улицу всего лишь два! С одной стороны можно выйти через арку на проспект Седова, с другой – на улицу Коуровскую. Ну, а там дальше – в парк и к заброшенному дворцу культуры. Каково? Казалось бы, идеальное место для убийства, но двор-то хотя и большой, а практически замкнутый. Всего-то и есть два пути отхода. Если у ближайшего выхода меня ждал проклятый водила Калабошкин – ни дна ему ни покрышки! – то убийце после нападения придётся бежать ко второму выходу через весь двор!
Да, как-то непрофессионально получается, подумал я.
Павлюченкова дома не оказалось.
– Он должен быть в гараже. Сегодня пятница, – сказала его мать, пожилая женщина лет семидесяти. Она стояла в прихожей, тяжело опираясь на палочку, и с тревогой глядела на меня. – По пятницам он всегда там, с друзьями задерживается.
Голова у неё была по-деревенски обвязана цветастым платком. Женщина плохо слышала, и долго расспрашивать её было тяжело да и бессмысленно. Я обошёл ещё три квартиры, застал дома нескольких соседей и допросил их. На выходе из просторного и чистенького подъезда я остановился и задумался.
– Вот-вот, Иван Иванович! – поймал мой взгляд Корнеев. – И я о том же! Видите, где удобнее всего было меня подкараулить и совершить нападение. В подъезде! Во-первых, можно было укрыться в нише-колясочной.
Корнеев присел в затемнённой нише, стал совсем невидимым и уже оттуда глухо, как из погреба, продолжил вещать:
– Во-вторых, здесь просторно. Подъезд на кодовый замок не закрывается. Красота. Преступнику ничего не мешало расположиться здесь. Я с семьёй жил на третьем этаже. Убийца услышал бы, как я выхожу из квартиры, спускаюсь по лестнице и смог бы подготовиться. Любой ребёнок скажет. Но у вас почему-то убеждение, что нападение совершено на улице. Невелика важность – лужица крови на асфальте и показания моей вдовы. Да, она говорит о моих криках со двора. А вот соседи ничего не слышали!
Весь в раздумьях, я зашёл в соседний подъезд и допросил ещё нескольких соседей, после чего направился в гаражи. Никто из жильцов соседнего подъезда так же не слышал шума во дворе и вообще чего-либо подозрительного в то утро не заметил. Гаражи располагались в трёхстах метрах от дома Корнеевой на улице Маневровой, напротив Железнодорожной стоматологической поликлиники, в редких столетних соснах, оставшихся от шумевшего когда-то тут соснового леса. Здесь был своеобразный тупик. Улица Маневровая деликатно обходила сосны и уходила в сторону, чтобы продолжить свой бег дальше, не трогая этот сохранившийся уголок природы. Надолго ли, подумал я и увидел людей.
Павлюченков в окружении товарищей сидел возле раскрытого гаража у дымящегося мангала и кочегарил тонким металлическим прутом. Рядом на импровизированном столике высилась горка заправленных мясом шампуров. Тут же бегали чьи-то детишки. Ближе к ящику пива, деликатно прикрывая его от посторонних глаз, расположились детская коляска и трёхколесный велосипед. И на всё это мужское веселье взирала с затаённой угрозой женщина в белом плаще, державшая за руку девочку лет пяти.
– Присаживайся, старина! – пригласил меня кто-то из водителей, угадав во мне представителя власти. Мне освободили тарный ящик, служивший кому-то креслом. Павлюченков, мешавший импровизированной кочерёжкой раскалённые древесные угли, бросил на меня недобрый взгляд. Кивнув одному из товарищей на мангал, он подошёл ко мне и пригласил в стоявшую неподалеку «Ниву».
– Меня уже оперативники всего задёргали! – пожаловался он. – Неужели всерьёз меня подозреваете?
Выражение неудовольствия и досады не сходило с его лица. Он закурил и нехотя стал отвечать на вопросы.
– Дерьмо он, этот ваш Корнеев! – решительно заявил он, отвечая на вопрос о взаимоотношениях с потерпевшим. – Если б не спрашивали, то ничего бы и не сказал о мёртвом! А так скажу – за что он боролся, на то и напоролся! Расплодилось сейчас это племя, повылезло из подворотен, чтобы в три горла жрать. Я понимаю, если бы ему надо было кормить много детей или инвалида на ноги поставить. Нет, у детворы и инвалидов отбирают, чтобы тачку покруче купить да чтоб пожрать и выпить до посинения. Дочка у него уже взрослая – нянчиться с ней ему не надо; да, по-моему, он ей от своего куска даже крошки не даёт! Видел я, как он усаживался в машину свою эту навороченную, из-за которой у нас конфликт произошёл; так при этом криком кричал ей и её парню, дескать, что я вам тут, автобус, что ли? Да рукой махал. Мол, вон трамвай – он быстро домчит, куда вам надо. И уехал. Дочка чуть не плакала. А у меня, если хотите, алиби. Не было меня здесь и – вообще в городе. У брата в Челябинске гостил. Аккурат 19—20 апреля и гостил. Брат подтвердит…
– Да тут камни возопят, господин следователь! – возмутился Корнеев, крутившийся возле меня назойливой мухой и всё это время безуспешно пытавшийся проколоть колёса у павлюченковской «Нивы». – Какой мерзавец! Ну какой мерзавец, а? Видели таких? Ведь он заранее побеспокоился о своём алиби. Замечаете? Брат подтвердит! Знаем мы, как делается такое алиби. Злой он и очень мстительный. Этот Павлюченков. За обиду может жизни запросто лишить. А я помню, вы сами всегда говорили, что убийство вызревает на навозной куче быта!
После допроса, отказавшись от предложенного мне шашлыка, я поехал домой. Было около девяти вечера, в прокуратуру заезжать не стал и через каких-то двадцать минут благодаря пустынным к этому часу улицам был уже дома. Вспоминая ароматное, зажаренное на углях мясо, которое так решительно отверг, я достал из холодильника опостылевшие безвкусные сосиски. Бутылка прохладного пива, иногда две обычно примиряли с этим продуктом. И в то же время, даже сейчас, за ужином, из головы не выходили мысли об убитом Корнееве, о его жене, их взаимоотношениях…
Выйдя на балкон, снова вспомнил, что бросил курить. Я живу на окраине Юго-Западного района. Мои окна выходят на объездную дорогу и простирающийся за ней лес. Вдыхая сгустившийся к вечеру и напитанный влагой лесной аромат, я глядел на проносящиеся огни автомобилей, на длинную цепь высоких фонарных столбов, своими огнями уходящих в бесконечность, а точнее, в сторону соседней Перми. А ведь неспроста в моём сознании вот эта взаимосвязь: труп Корнеева и его жена. Есть, видимо, много деталей в этом деле, которых я ещё не осознал, но которые исподволь указывают мне на эту взаимосвязь. Все свидетели утверждают о наличии между ними конфликта. При этом у Корнеева была любовница…
– Что вам любовница моя покоя не даёт, а? – сказал Корнеев. – А что если у моей вдовы был любовник? Думаю, вы поняли мою мысль.
Да, подумал я, а вот это вы, господин следователь, совсем как-то упустили!
10
Валентина как чувствовала, что я начинаю злиться, не имея возможности связаться с ней. Только зашёл в свой кабинет, как раздался телефонный звонок.
– Так вот, Иван Иванович! Я воспользовалась той информацией из записных книжек Корнеева, которую ты мне дал. И нашла…
– Любовника его жены? – попытался угадать я.
– Всё вам, мужикам, любовники жены мерещатся! Не любовника нашла, а его компаньона в Челябинске. Я ведь в Челябинск сгоняла!
– В Челябинск сгоняла? Это хорошо! – сказал я. – Только как соберёшься в следующий раз сгонять куда ещё – не забудь мне об этом сообщить. Договорились? А теперь приезжай, расскажешь подробнее. Или нет, я через час собираюсь в Сбербанк. Поэтому встретимся в Зелёной роще. Захвати всё, что наработала в Челябинске.
Я уже знал, что в пользовании Корнеева был банковский счёт в Ленинском отделении банка. На этот счёт регулярно поступали в разовом порядке внушительные суммы, которые обычно недели через две-три снимались. Меня заинтересовал апрель 2000 года. Непосредственно перед убийством Корнеев снял со счёта два миллиона рублей. А утром 20 апреля был убит. Логично было бы предположить, что именно эта сумма и была похищена. Требовалось официальное подтверждение банка об этой финансовой операции.
Поговорив с Валентиной, я встал из-за стола и подошёл к окну, выходившему в тихий двор. Взгляд скользнул по автомашинам, теснившимся на уже позеленевших от подрастающей травы и одуванчиков газонах, и упёрся в очередь к нотариусу в соседнем здании. Вот кому сейчас раздолье – нотариусам! Народ кинулся совершать разнообразные сделки. Наживает капитал. Становится собственником. «Какая же крылась сделка за этими деньгами? – думал я. – И кто мог о ней знать?» Информация, которую Румянцева получила в Челябинске, могла бы многое прояснить.
Я вернулся за стол и ещё раз перечитал заключение судебно-медицинской экспертизы. Произведено было два выстрела. Убийца стрелял в грудь, не в упор, но с достаточно близкого расстояния. С двух-трёх метров. Из тела была извлечена пуля калибра девять миллиметров. Второе ранение было сквозным. Убийца, стрелявший с трёх метров, справился, в общем-то, со своей задачей. Обе пули попали в жизненно важные органы. Одна даже задела сердце. Стрелял человек, ранее уже управлявшийся с пистолетом. И, что важно, задачи добить жертву у него не было. Убийца только забрал деньги, оставив потерпевшего живым и в сознании. Значит, он не опасался, что жертва его опознает, сможет выдать.
Справку в банке я получил быстро, всё подтверждалось. Корнеев девятнадцатого апреля снял два миллиона рублей. Вот именно эту сумму и похитили у него.
В парке я оказался раньше Валентины. В ожидании прогуливался вдоль сталинградского вида восьмиэтажной, чернеющей провалами окон заброшенной больницы. Тёмные оконные проёмы завораживали своей бездонной чернотой. Было странное ощущение, словно кто-то или что-то наблюдает за мной из чернильной пустоты здания. Может быть, это Корнеев, с недавнего времени оставивший меня в покое, вздумал поиграть со мной в прятки? Вглядываясь в эту пустоту, я пытался увидеть его в одном из окон, и в какой-то момент мне вдруг показалось, что в пустующих окнах мелькнули чёрные силуэты жертв. Это, должно быть, бомжи. Да, это бомжи облюбовали пустующее здание. Они. Мои мысли как-то незаметно перескочили с Корнеева на старые дела, которые мне довелось закончить ранее. До перехода в это следственное управление, работая в районной прокуратуре, я направлял в суд каждый год примерно двадцать дел о совершённых убийствах. Если учесть, что в районе проработал десять лет, то, значит, по моим делам убитых человек двести пятьдесят. По каким-то делам убили сразу двоих, а было так, что и четверых. Я смотрел на зияющие окна заброшенного, пустынного здания и мысленно расставлял в каждом оконном проёме всех тех, кого помнил из жертв по своим старым делам. Оказалось, память моя сохранила имена очень многих. Если не всех. Но это были дела в основном бытовые. Сын убил отца, муж – жену, дочь – родную мать, брат – брата, дедушка – внука, внучка – бабушку, жена – мужа, племянник – всех своих родственников сразу, сосед – соседа… В основном люди били своих. В последнее время специфика убийств поменялась. Пошли убийства всё больше заказные, тщательно продуманные. Нередко они оставались нераскрытыми. Вот и мой Корнеев, не исключено, из этой же категории, заказных…
А, ну вот и Валентина! На этот раз она была не в джинсах, а в цветастом платье, поверх которого надела нарядную ветровку. Я отметил про себя, что этот наряд вуалирует её обычную агрессивность и напористость. И вообще, женщина-то неплохая. Можно сказать, даже хорошая. И чего это я не оценил её как следует в своё время? Да, к слову сказать, и сейчас ещё не поздно это сделать. Через плечо у Вали свешивалась изящная сумочка, из которой она извлекла записную книжку.
– Так вот, Иван Иванович! Я нашла… – она многозначительно на меня посмотрела, – …нашла в Челябинске компаньона Корнеева!
– Ну, нашла, нашла. Ты уже говорила об этом. И что дальше?
Взгляд женщины мечтательно устремился на покачивающиеся верхушки корабельных сосен.
– Надо сказать, довольно приятный молодой человек. Лаптев Михаил. Спекулирует редкоземельными металлами, ртутью, кадмием и так далее. Похоже, убитый Корнеев занимался этим же бизнесом. Встреча у них, действительно, должна была состояться двадцатого апреля в девять часов в парке имени Пушкина в Челябинске. Корнеев должен был передать Лаптеву два миллиона. А тот ему приготовил пять граммов какого-то вещества, в состав которого входил стронций. Для чего, где всё это может быть использовано – он не пояснил. Есть спрос – вот и занимаются этим.
– У них постоянно были подобные контакты? – Я глядел на носки своих туфель, и что-то мне подсказывало, что Валентина провела встречу с Лаптевым не где-нибудь, а в кафе.
– Не то чтобы постоянно, но пару сделок они уже совершили.
– Называл ли этот Лаптев ещё какие-нибудь фамилии? Тех, кто занимается этим бизнесом здесь, в Екатеринбурге?
– Да, называл, – Валентина заглянула в свою записную книжку. – Я записала с его слов десять фамилий. Есть с кем работать.
– Ну да, – согласился я. – Допрашивать придётся всех, ведь у них мог быть взаимный обмен информацией.
– Лаптев, однако, клялся, что он сам о предполагаемой сделке с Корнеевым никому не говорил. Не в его интересах была утечка информации. – Валентина остановилась, посмотрев на меня. – Как мы и видим, этот Лаптев остался в результате убийства при своём интересе.
– Понятно, – сказал я. Мне было совершенно ясно по блуждающей улыбке Валентины, что она очень хорошо провела время с этим Лаптевым. – У нас теперь есть с кем работать. Ты собери всю, какую сможешь, информацию об этих спекулянтах. И главное, как часто у них пересекались пути с нашим Корнеевым.
– Может быть, Лаптева из Челябинска сюда выдернуть? – спросила Валентина.
Я уже хотел было распрощаться с Валентиной, но, услышав от неё в очередной раз про Лаптева, решил повременить с этим: предложил заглянуть в ближайшее кафе недалеко от общежития Горного университета. Не знаю почему, но вдруг захотелось посидеть с ней здесь. Я любил иногда сюда заглядывать. Сидел в одиночестве за чашкой кофе, поглядывал на симпатичную девушку за барной стойкой. Люди здесь собирались только к вечеру, но девушка всегда находила себе работу и днём. Переставляла товар, вытирала пыль… Вот сюда я и привёл Валентину. Заказал себе кофе, а Валентине бутылку охлаждённого пива, как она пожелала. Слушая её оживлённую речь, я глядел в окно на недостроенную телевышку. Челябинские строители возвели шпиль не меньше, наверное, Эйфелевой башни, но почему-то дело у них дальше не пошло. И башня, пик которой терялся в облаках, постоянно окутывавших город, стал прибежищем экстремалов да самоубийц. Человек пятьдесят уже воспользовались её услугами для своего последнего шага. Смотрелась она в окне, как картина в раме.
Не скрою, порою и меня притягивала земля, когда я смотрел вниз с балкона своего двенадцатого этажа на Юго-Западе. Несколько лет назад, провожая взглядом свою последнюю в жизни сигарету, звёздочкой прокладывавшую мне путь в ночи, я вдруг услышал:
– Отойди от перил!
Мне даже не пришлось оборачиваться. Голос отца, мягкий и несколько приглушённый, я узнал сразу. Он чувствовал свою вину и, думаю, понимал – своим безумным поступком увеличил мои шансы решать жизненные проблемы быстро и разом, если не выстрелом себе в голову, то прыжком с балкона.
Посидев в обществе Валентины ещё минут десять, я понял, что, скорее всего, придётся менять опера. Было понятно, что мысли женщины всё чаще улетают в сферы, далёкие от уголовного дела, далёкие от меня и от Корнеева. Поручив Валентине поиски возможного любовника Корнеевой, я ушёл. Возвращался тем же путём, через Зелёную рощу. Когда проходил мимо заброшенной больницы, краем глаза заметил Корнеева, отделившегося от чернеющей в глубине окна стены и устремившегося следом за мной.
«Редкоземельные металлы… государственные интересы…» – вертелось у меня в голове. В своей работе я сформировал некоторый философский подход к жизни. За годы следственной практики, как у врача покоятся его пациенты на кладбище, в сейфе у меня пылилось уже не одно загубленное, нераскрытое убийство. Прошло то время, когда я не мог уснуть ночью в страхе, что убийство останется тёмным. Да, первая неделя всегда бессонная. Этого требует ритм первоначального этапа расследования по горячим следам. Ну, а затем, найден убийца или нет, работа переходит в рутинную стадию. Следователь смиряется с тем, что он не способен перепрыгнуть через собственную голову. Да и свежие уголовные дела начинают подпирать. Но всякий раз, когда не удавалось раскрыть очередное убийство, я чувствовал, что не дело отправляю навечно пылиться в сейф, а своими руками хороню покойника на кладбище. Ночью приснился сон, в котором на меня падала недостроенная телебашня у общежития Горного университета. Она медленно заваливалась, сгущая надо мной тень. Я бежал прочь изо всех сил и с ужасом начинал понимать, что это катастрофа, масштаб которой начинаешь осознавать только в последние секунды.
11
Озадачив Валентину поиском возможного любовника Корнеевой, я решил переключиться на отработку новой версии и допросить Берсенёва. Незадолго до убийства он укладывал ламинат в квартире Корнеевых. Почти месяц ламинатчик находился рядом с Корнеевым и мог получить информацию о готовящейся сделке и наличии у Корнеева крупной суммы денег. Поэтому вполне мог оказаться причастным к убийству. Наверное, как писателю, чтобы написать один хороший рассказ, надо написать десять неудачных, так и следователю – выход на нужный след предполагает плутание по десяти ложным. При этом ложный след имеет все признаки верного пути. Тут можно при желании увидеть всё: и преступника в честном человеке с его скрытым интересом, и хитрую, искусную маскировку, и попытки направить следствие по ложному пути. А если немного пережать в своём усердии, то можно получить и явку с повинной. Десять направлений, и по каждому – своя явка с повинной. И каждый раз, когда следователь ступает на этот новый след, сердце его в какой-то момент замирает – а вдруг это есть то самое настоящее! Тот самый единственно верный путь! Как у грибника, разрывающего кочку и уже видящего своим внутренним взглядом под ворохом прелой листвы крепкую грибную шляпку. Или как у азартного игрока, открывающего карту. Самое главное, надо ступить на этот путь и пройти его.
И раньше я уже пытался звонить Берсенёву по номеру сотового телефона, который дала Корнеева. Однако абонент постоянно оказывался недоступен. Наконец в строительной фирме удалось получить информацию о том, что мастер работает в Сысертском районе. Как заверил меня руководитель строительной фирмы, село Никольское всего лишь в часе езды от Екатеринбурга. На своей застоявшейся «Ладе» я до Никольского доехал за сорок минут с ветерком. Благо трасса была отличная. Когда оказался на месте, то почувствовал, что поездка хотя бы в одном своей цели достигла – я от быстрой езды немного воодушевился и, как говорится, воспрял духом, компенсируя некоторое тревожное состояние из-за весьма скромных достижений в расследовании.
Село мне понравилось. Раскинувшееся на старом Челябинском тракте, вдоль необыкновенно красивого озера, оно было населено, судя по всему, умелыми рыбаками. То у одного, то у другого дома можно было увидеть искусно вырезанного из фанеры окуня, леща, щуку. На любой вкус. Это означало, что у хозяев можно при желании разжиться рыбкой. Противоположный берег озера густо порос лесом, источавшим многочисленные чистые, профильтрованные лесным болотом ручейки, которые и питали это озеро. Лес поднимался в живописные синие горы. Здесь, ближе к югу, горы уже не казались дикими, как на севере области, где я был недавно в командировке. Там горы пугали непроходимыми болотами, полусгнившими березами и поваленными соснами. Тут же лес радовал, успокаивал сказочным видом, светлым отражением в озере, уместившим в себе и прозрачное весеннее небо, и голубые горы. Мой следственный опыт, однако, подсказывал, что нередко под светлой озёрной гладью на поверку оказывается губительная болотная ряска. Да я и не собирался здесь открывать купальный сезон. Мне надо было лишь ковырнуть одного человечка, скромного на вид труженика, который вполне может оказаться матёрым убийцей.
Берсенёва я нашёл быстро. Увидев меня, он не удивился, словно давно ждал следователя. Занятия своего плотник, однако, не бросил, продолжал подколачивать свежевыструганную доску.
– Ишь какой умелый и расторопный мастер! – насмешливо покачал головой Корнеев. На этот раз он не плёлся, как обычно, за мной, а чуть ли не оленем скакал впереди, словно ведомый предчувствием скорой развязки. – У меня так три недели ламинат стелил. Ровно неделю на одну комнату. С бесконечными перекурами да опозданиями. Всё вынюхивал чего-то, приглядывался. Думаю, он просто, господин следователь, боится смотреть вам в глаза. Вот и не отрывается от работы. Шуганите-ка его, допросите-ка с пристрастием! Чую, рыльце-то у него в пушку!
Однако я не спешил отрывать Берсенёва от работы. Задавая вопросы, внимательно следил за ним. Человек производил или ловко пытался произвести впечатление хорошего плотника. На моих глазах, отвечая на вопросы, он мимоходом установил на недавно выстроенной веранде красивые перила из жёлтой, как только что взбитое масло, липы. Аромат свежей древесины напомнил детство. Взгляд невольно остановился на валявшейся скрученной стружке. Волнующий, как хорошие женские духи, тонкий запах древесины пробудил вдруг во мне желание поднять с земли стружку и спрятать в кармане. Берсенёв перехватил мой взгляд и замолчал. Видать, ждал, поддамся ли я первому импульсу или же задушу свой душевный порыв.
– Вы заметили? – воскликнул обрадовано Корнеев. – Стоило вам спросить про деньги, как он тут же замолк, сбился. Тот ещё ловчила! А денежки-то как любит! Втридорога содрал с нас за свою халтуру!
Тем не менее плотник если и отрывался от работы, отвечая на очередной вопрос, то потом неизменно к ней возвращался.
– О деньгах я с Корнеевым не говорил, – пояснял Берсенёв. – Все денежные расчеты по работе производятся на фирме. У нас всегда так. А как по-другому? Я же не частник. Конфликтов между нами не было. К работе моей он претензий не имел. Да и какие они могли быть? Дело своё я знаю. Смотрела и принимала работу его супруга. А самого Корнеева я видел редко. Да можно сказать, и не видел. Так, один-два раза. Обратил внимание, приходил и уходил он всегда с шумом. Никогда не раздевался и не разувался. Так, прямо в башмаках, по новым полам топал из комнаты в комнату, рылся в мебели, вещах, ругался с женой и уходил. Меня не замечал. Слышал как-то, кричал он на жену: «И ещё на коттедж претендуешь!» А потом: «Голову тебе оторву – на раз. Вот лучше ты меня не зли!» В общем, та ещё семейка.
– Обычный приём, господин следователь! – Корнеев, словно он не призрак, а новомодный экстрасенс, стал делать руками какие-то пассы над головой Берсенёва. – Не верьте ему! Вы ещё увидите его подлинное лицо! Без этой маски работяги-простачка!
Да кому я верил в этой жизни? Кто хоть раз окажется в обманутых простаках, тот уж никому не доверяет. Спасибо Светлане за науку! Тем не менее в чём-то плотник снискал моё уважение. Наверное, тем, что он, как и следователь, работая со своим материалом, искал тот единственный результат, ради которого и строилась вся его деятельность. Только у него этот результат называется гармония, а у меня – справедливость. Пожалуй, так. Не меньше.
Я пригласил Берсенёва в стоящий неподалёку дом, оформил протокол допроса и вскоре поехал обратно. Выводы делать было рановато. Пока никто из проверяемых не дал повода работать с ним вплотную и интенсивно. Берсенёв не вызвал никакого подозрения. Честный, простой работяга. Так же и владелец автосалона Смольянов по большому счёту тоже оставался для меня вне подозрений. Хотя складывалось впечатление, что ему известно больше, чем было сказано. Так и не допрошенный Бекетов, другой товарищ пострадавшего Корнеева, показался мне конченым человеком, ни на что не способным. Но то, что он так ловко ушёл от общения со мной, всё-таки настораживало. Логичным и обоснованным было поведение челябинского компаньона Корнеева. Водитель Корнеева Калабошкин – хотя и скользкий тип, но какой-то уж явно ограниченный и тупой. Такой способен в своей машине придушить человека и неделю ездить с трупом на заднем сиденье. Но вряд ли его хватит на продуманное и дерзкое нападение. Месть со стороны родственников убитого Корнеевым таджика? В принципе, это возможно. Но пусть эту версию Валентина проверяет. Мне она кажется маловероятной. Всё-таки версия о семейных разборках предпочтительнее. Уж больно жёсткой женщиной Корнеева мне показалась. Вот уж никогда бы не подумал про Светлану! Да ещё, конечно, неохваченные связи самого Корнеева что-то могут дать…
