Азбука спасения. Том 73

Вопрос: «Должно ли что-нибудь полезное делать против желания брата?»

Герман: «Что же, если один хочет сделать что-нибудь, что по Богу усматривает полезным и спасительным, а другой не изъявляет согласия, должно ли исполнить против желания брата, или оставить по его воле?»

Ответ, что постоянная дружба может пребывать только между совершенными

Иосиф: «Посем мы сказали, что полное и совершенное дружество может пребывать только между совершенными мужами, и одинаковой добродетели, которым одинаковая воля и одинаковое намерение никогда не допускает или редко допускает думать различно и разногласить в том, что относится к преспеянию в духовной жизни. А если бы они начали заводить жаркие споры, то ясно, что они никогда не были единодушны по тому правилу, о котором мы сказали. Но, поелику, никто не может начинать с совершенства, а начинают с основания его и вы исследуете не то, каково величие совершенства, а как можно достигнуть его, то считаю необходимым коротко раскрыть вам правило его и некоторую стезю, по которой бы направлялись ваши стопы, чтобы вы удобно могли достигнуть блага терпения и мира.

Итак, первое основание истинного дружества находится в пренебрежении богатства мирского и в презрении всех вещей, какие имеем. Ибо совершенно несправедливо и нечестиво, если после отвержения суеты мира и всего, что в нем есть, драгоценной братской любви предпочитать маловажную домашнюю рухлядь, какая осталась. Второе основание состоит в том, чтобы всякий отсекал свою волю, так чтобы не считал себя мудрым и рассудительным и не желал последовать лучше своему мнению, нежели мнению ближнего. Третье: всякий должен знать, что всему, что считает даже полезным и необходимым, надобно предпочитать любовь и мир. Четвертое: надобно верить, что ни по справедливым, ни по несправедливым причинам вовсе не должно гневаться. Пятое: всякий должен желать уврачевать гнев брата на него, питаемый даже без основания, таким же образом, как свой, зная, что и для него равно гибельна печаль другого, все равно как бы сам осердился на другого, если не изгонит ее из души брата, сколько зависит от него. Последнее основание, которое, без сомнения, есть общий истребитель всех пороков, состоит в том, чтобы всякий думал, что он в этот же день переселится из этого мира. Это убеждение не только не допустит никакой скорби оставаться в сердце, но и подавит все движения вожделений и всех грехов.

Итак, кто это сохранит, тот не может ни потерпеть горечи гнева и раздора, ни причинить другим. А когда этого не будет и как скоро враг (диавол или страсть) любви в сердца друзей неприметно будет вливать яд огорчения, то необходимо, при постепенном охлаждении любви от частых огорчений, сердца любящих, долго растравляемые, когда-нибудь он разлучит. Как может в чем когда-нибудь рассориться с своим братом тот, кто поступает по вышесказанному правилу, кто первую причину распри, которая обыкновенно происходит из-за малых вещей и ничтожных предметов, совершенно пресечет, ничего своего не защищая, всею силою сохраняя то, что в книге Деяния святых Апостолов читаем о единении верующих: народу же веровавшему бе сердце и душа едина, и ни един же что от имений своих глаголаше свое быти, но бяху им вся обща (Деян.4:32)?

Потом, как произойдет семя раздора от того, кто, угождая воле не своей, а брата, сделается подражателем Господа и Владыки своего, Который от лица человека, которого носил, говорит: снидох с небесе, не да творю волю Мою, но волю пославшаго Мя Отца (Ин.6:38)? Каким образом подаст повод к спору тот, кто касательно разумения и чувства своего решился доверять не столько суждению, сколько мнению брата, по его воле, с смирением благочестивого сердца исполняя то, что говорится в Евангелии: обаче не якоже Аз хощу, ноякоже Ты (Мф.26:39)? Или как допустит что-либо, чем бы опечалился брат, тот, кто ничего не считает драгоценнее блага мира, не выпуская из памяти изречения Господа: о сем разумеют вси, яко Мои ученицы есте, аще любовь имате между собою (Ин.13:35), посредством которой, как по духовной печати, Христос хотел, чтобы познавали стадо Его овец в этом мире и этим, так сказать, характером они отличались от прочих? По какой причине допустит оставаться в себе или в другом скорби тот, кто вполне убежден, что не может быть справедливых причин гибельной гневливости непозволенной, и как может молиться, когда брат сердится на него, все равно как если бы сам он сердился на брата своего, всегда содержа в смиренном сердце изречение Господа Спасителя: аще принесеши дар твой ко олтарю и ту помянеши, яко брат твой имать нечто на тя: остави ту дар твой пред олтарем и шед прежде смирися с братом твоим, и тогда пришед принеси дар твой (Мф.5:23,24)?

Никакой пользы не будет, если ты хоть уверяешь, что не гневаешься, и думаешь, что исполняешь эту заповедь: солнце да не зайдет в гневе вашем (Еф.4:26); и: всяк гневаяйся на брата своего всуе повинен есть суду (Мф.5:22), а скорбь другого, которую мог бы укротить своею кротостию, по упорству сердца пренебрегаешь. В этом случае ты становишься таким же нарушителем заповеди Господней. Ибо Кто сказал, что тебе не должно гневаться на другого, Тот сказал и то, что скорбь другого не должно презирать, потому что нет разности пред Богом, Который желает всем людям спастись, себя ли или другого кого-либо ты погубляешь. Одинакова бывает Ему потеря от погибели кого-либо: также и тому, кому приятна погибель всех, одинакова прибыль, твоею ли или братнею смертию она приобретается. Наконец, как может и самую малую скорбь иметь на брата тот, кто верит, что он в каждый день во всякое время может переселиться из этого мира?

Итак, как ничего не должно предпочитать любви, так, напротив, ничего не должно поставлять хуже ярости или гневливости. Ибо хотя бы все казалось полезным и необходимым, однако ж, должно пренебрегать, чтобы избежать возмущения гнева, также все, что считается противным, надобно принимать и переносить, чтобы ненарушимо сохранялось спокойствие любви и мира, потому что нет ничего гибельнее гнева и скорби и полезнее любви.

Как между плотскими еще и слабыми братиями враг скоро производит раздор из-за маловажного, земного имущества, так и между духовными порождает разлад из-за различных мнений. От этого, без сомнения, происходят большею частию споры, распри в словах, которые Апостол осуждает, отсюда завистник и злобный враг постепенно посевает раздоры между единодушными братиями. Ибо верно изречение премудрого Соломона: ненависть воздвизает распрю: всех же нелюбопрителных покрывает любовь (Притч.10:12).

Посему для сохранения всегдашней, неразрывной любви не принесет никакой пользы отсекать первую причину раздора, который обыкновенно происходит из-за тленных, земных вещей, презреть все плотское и дозволить братиям безразличное пользование всеми вещами, какие нужны для нашего употребления, если также, отсекая и вторую причину, которая относится к духовным понятиям, не приобретем во всем смиренный смысл и согласную с другими волю.

Преподобный Исидор Пелусиот

И сам я не безгрешен, и друзей ищу не безгрешных, потому что безгрешных и не найду. Но у кого преспеяний много и они велики, а недостатков мало и они не важны, тех включаю в список друзей, а в ком нахожу противное сказанному, тех и не включаю, и не исключаю. Не включаю, чтобы не дали повода клеветать на весь сонм, потому что у всякого в обычае судить о человеке по его приближенным. Но и не исключаю, оставляя им добрую надежду. И одними пользуюсь, как советниками и друзьями, а с другими не бранюсь, но поддерживаю возможный мир, стараясь сохранить апостольское предписание: аще возможно, еже от вас, со всеми человеки мир имейте (Рим.12:18). Советую же удерживаться от порока и держаться добродетели. Но если совет мой обратят они в повод к вражде, то немалую причинят мне печаль тем, что не воспользовались, а не тем, что изъявили неприязнь.

Кто печется о живущих с ним, трудится для них, и как увеселяется их благоденствием, так печалится затруднительными их обстоятельствами, тот сильный ловец дружбы.

Самым прямым правилом дружбы признаю следующее: без притворства соглашаться с братией, не завлекать в дружбу ласкательством, не заводить вражды тайно; но душу иметь для всего открытую, простое сердце, простой язык; а паче того еще более простую жизнь.

Преподобный Макарий Оптинский

Пишешь ты, что ты имеешь любовь к ближним, ежели это истина, а не самообольщение, то ты стяжала верх добродетелей, но я, грешный, чувствую, что не достиг еще оной и чувствую оскудение, хотя и желаю и стараюсь по силе моей изъявлять оную во всяком случае, но не достиг ее, ибо она приобретается многим временем, подвигом, трудами, отвержением себя и помощию Божиею. Любовь есть плод духовный, а свойство ее св. Апостол так описывает: любы долготерпит, милосердствует… (1Кор.13:4—8). Когда же поверим себя с сими свойствами любви, то увидим, что еще далече отстоим от оной, что и должно нас смирять, а смирение способствует любви, по слову св. Лествичника: «священная двоица любовь и смирение, первая возносит, а последняя поддерживает вознесенных и не дает им падать».

Всякая дружба, не основанная на истинной любви и смирении, а паче (дружба) по страсти, непрочна и разрушится.

≈

В последнем письме вашем вы… опять о любви Божией говорите… Мы вам уже писали, сколь высока есть добродетель любовь Божия, и оная не может быть без любви ближних, по слову св. Апостола: аще люблю Бога, а брата своего ненавижу, ложь есть (1Ин.4:20). Надобно достигать до любви чрез хранение заповедей Божиих и чрез страх Божий, а не мысленным к Нему восхождением. Потщимся паче всего возлюбить ближнего, ибо в его любви и любовь к Богу заключается.

Что же мы воздаем Господеви о всех, яже воздал и воздает нам?! Не должны ли возлюбить Его всею душою нашею, всем сердцем и всем помышлением нашим и ближнего нашего как самих себя? А любовь-то к Богу и заключается в любви к ближним (1Ин.4:20). Но мы видим велие оскудение оной в себе, и какой дадим ответ о сем? Надобно позаботиться о сем, понудить себя, ибо нуждницы восхищают Царство Небесное (Мф.11:12); кольми паче, не имея других приличествующих званию нашему добродетелей, должны понудить себя к любви к ближнему, и не к тем токмо, кои нас любят и уважают и делают нам угодное, ибо и язычницы такожде творят (Мф.5:47), но к тем паче, кои нам противное творят, нудить себя на любовь.

Вы упомянули о любви вашей к Богу, что сердце ваше пламенно горит любовию к Богу. Я в этом не сомневаюсь, но любовь Божия состоит не в том только, что в некоторое время ощущаем чувство умиления и слезы: это можно относить более к дарованиям Божиим или награде от Него, а о любви сказано: любяй Мя заповеди Моя соблюдает (Ин. 14:21); то, считая чувства оные любовью к Богу, можно обольститься о себе мнением, за что иногда попускаются искушения, подобные тем, какие вы испытываете: грусть, тоска, мрак и т. п. Когда прочтете 55 Слово Исаака Сирина, то можете уразуметь гораздо лучше, в чем состоит любовь Божия.

≈

Видел ваше друг против друга возмущение и не удивляюсь оному: враг завидует вашему мирному жительству, старается различными кознями возмутить мир ваш и разрушить ваше согласие, но благодарение Господу, что не порадовался враг, но посрамился вашим объяснением и смирением друг перед другом. Так и впредь поступайте, я вас предварял, что любовь, дружба и согласие противным искушаются, не тогда только они тверды, когда мы любим ласкающих нас и уважающих и не замечаем, какие в сердце нашем кроются страсти гордости, самолюбия, злобы, гнева, зависти и прочее. Как бы ни случилось, по нечаянности ли, неумышленно, или по вражиему прилогу, друг друга оскорбить или оскорбиться и возмущаться, не закосневайте в оном, не давайте пищи страстям, не утешайте врага: вы уже испытали, знаете, как одержать над ним победу, при Божией помощи: самоукорение, смирение, «прости!», а ежели будете раздувать искру вражды и плести помыслы, то недолго пламени возгореться, и запутаетесь в пленицы помыслов, самосмышления и самооправдания, потеряете мир, то что сего бедственнее и плачевнее?

≈

…Пишешь, что не имеешь мира с N.; кажется, можно научиться этой азбуке, что это устроение твое не от нее, а от твоего залога сердечного неправого. Мы ученицы Христовы, а Он повелевает любить врагов. Где же эта любовь? Как же мы познаем, имеем ли ее? Конечно, тогда, когда нас обижают и поносят, и им позволяет это делать Бог к испытанию нашему. Когда же не только не терпим, но и не имеем любви, то должны о сем каяться и себя укорять, что посланные случаи к нашему обучению не только не обращаем себе в пользу, но еще и вредимся ими, получаем оружие на поражение врага, а вместо того себя оным уязвляем.

≈

Тебя не любят, ты люби их, то, что тебя не любят, не от тебя зависит, а их любить состоит в твоей воле и есть твоя обязанность, ибо Господь заповедал: любить не любящих нас, но врагов (Мф.5:44), а когда в нас этого нет, то и кольми паче должны мы смиряться и прогонять гордость и молиться о сем Господу. Если они не желают иметь общения с тобою, то и не ищи его, надобно всех любить и всех бегать.

≈

Два монаха жили в тесной дружбе. Один из них в чем-то заподозрил другого и охладел к нему. На вопрос брата о причине сего сказал: «Ты сделал то и то». Брат начал уверять, что не было этого, но тот не поверил ему. И вот подумал обвиненный: может, и сделал я что-то, но забыл, как все забываю, а брат помог вспомнить мне грех. И он начал благодарить Господа и брата, через которого Господь сподобил его познать грех свой. Пошел просить прощения, но тот первый поклонился ему в ноги и сказал: «Прости меня, открыл мне Господь, что невиновен ты».

Один брат спросил старца: «Что есть смирение?» Старец отвечал: «Смирение есть дело великое и Божественное; путем же к смирению служат телесные труды, совершаемые разумно, также считать себя ниже всех и постоянно молиться Богу, это путь к смирению, самое же смирение Божественно и непостижимо».

≈

Рассказывали, что, когда братия приходили к авве Пимену, он отсылал их прежде к авве Анувию, потому что Анувий был старше его летами, но авва Анувий говорил им: «Идите к брату моему Пимену, он сам имеет дар слова». Если же где находился авва Анувий вместе с Пименом, то авва Пимен совсем не говорил в присутствии его.

≈

Авва Пафнутий вспоминал: «Во дни жизни старцев я всегда ходил к ним по два раза в месяц, проходя двенадцать миль, и открывал им всякий помысл свой. Старцы всегда говорили мне одно и то же: «Куда бы ты ни пришел, храни смирение – и будешь спокоен».

≈

Некий брат жил в общежитии, и все обвинения, которые возлагали на него братия, даже обвинения в любодеянии, принимал на себя. Некоторые из братий начали роптать на него, говоря: «Сколько он сделал зла и не хочет даже работать!» Настоятель, зная его подвиг, говорил братиям: «Для меня приятнее одна циновка работы этого брата, сделанная со смирением, нежели все ваши, сделанные с гордостью». Чтобы доказать судом Божиим, каков этот брат, авва велел принести циновки работы братий и обвиненного брата, потом развели огонь, и авва положил в огонь все циновки. Работа роптавших братий сгорела, но циновка брата осталась неповрежденною. Братия, увидев это, умолкли, просили прощения у брата и отселе считали его своим отцом.

≈

Поведал о себе авва Антоний: «Я видел все сети диавола распростертыми поверх земли. Увидев это, я вздохнул и сказал: «Горе роду человеческому! Кто же сможет освободиться от этих сетей?» На это сказано мне: «Смиренномудрие спасется от них, и они не могут даже прикоснуться к нему».

≈

Как-то авва Иоанн сидел в Скиту. Братия, обступив его, вопрошали его о своих помыслах. Увидел это один из старцев и, побежденный завистью, сказал ему: «Иоанн! Ты подобен блуднице, которая украшает себя и умножает число любовников своих». Иоанн обнял его и сказал: «Истину говоришь, отец мой».

≈

К авве Серапиону пришел некий брат и старец предложил ему, по принятому между монахами обычаю, сотворить молитву, но брат отказался, называя себя грешным, недостойным и самого монашеского образа. Старец хотел умыть ему ноги, но он не допустил, отказавшись теми же словами. Авва предложил ему разделить с собою трапезу. Когда они вкушали пишу, старец начал с любовию говорить ему: «Сын мой! Пребывай в твоей хижине и внимай себе и деланию твоему, потому что хождение с места на место не принесет тебе такой пользы, какую принесет безмолвие». Брат, услышав это, сильно огорчился, и это огорчение не могло укрыться от старца. Тогда авва Серапион сказал ему: «До сего времени ты называл себя грешником и говорил о себе, что недостоин и жизни, а только я сказал с любовью о полезном для тебя, как ты и разгневался! Если хочешь стяжать истинное смирение, то приучайся мужественно претерпевать наносимые оскорбления от других, а пустым смиреннословием не облекайся». Брат, выслушав это, просил у старца прощения, сознаваясь в ошибочности своего поведения. И пошел от него, получив большую пользу.

≈

Один брат находился в церкви, где происходила вечеря любви. Он сел за трапезу, чтобы подкрепиться пищею с братиею. Некоторые братия спросили: «А этот зачем здесь?» И ему сказали: «Встань и выйди вон». Он встал и вышел. Другие огорчились тем, что его выгнали, и позвали его назад. После этого один из братии спросил его: «Что помышлял ты, когда тебя сперва выгнали, а потом снова позвали?» Он отвечал: «Положил в сердце моем, что равен псу, который выходит, когда его выгоняют, а когда призывают, приходит».

≈

Некий из отцов рассказывал: «Два епископа жили недалеко друг от друга. Один из них был богат и силен, а другой – смирен. Случилось так, что они не поладили, и сильный искал случая причинить зло другому. Узнав об этом, смиренный сказал своему клиру: „Мы победим его благодатию Божиею“. „Владыко! Кто же сможет сладить с ним?“ – возразили ему. „Потерпите, чада, – сказал он, – и увидите милость Божию“. Когда у богатого епископа был праздник святых мучеников, смиренный епископ собрал свой клир и сказал им: „Следуйте за мною и смотрите, делайте то, что я буду делать, и мы победим его“. Пришли они на праздник, когда окончилось у него молебствие и собрался у него весь город. Смиренный епископ с клиром своим падает к ногам сильного епископа: „Прости нам, владыко, мы рабы твои“. Он, пораженный и умиленный тем, что сделал смиренный, сам упал в ноги его, говоря: „Ты будешь мой владыка и отец“. И с того времени воцарилась между ними великая любовь. Смиренный сказал клиру своему: „Не говорил ли я вам, чада, что мы победим его благодатию Христовою?“ Так и вы, когда имеете вражду к кому-нибудь, делайте то же – и победите благодатию Господа нашего Иисуса Христа».

≈

Святой Нифонт, патриарх Константинопольский, после удаления из Константинополя и Валахии, тайно пришел под видом поселянина в афонский монастырь святого Дионисия. Как неведомый пришелец, он был сделан погонщиком мулов и ухаживал за рабочим скотом. Но Бог в видении открыл его тайну игумену. Представилось ему, что он находится в храме. Тут является Предтеча Господень и говорит ему: «Собери братство, и выйдите навстречу патриарху Нифонту. Высота смирения его да будет образцом для вас. Он – патриарх, а снизошел до состояния одного из ваших рабочих». Пораженный сим, игумен долго не мог прийти в себя. Потом, когда успокоилась его мысль, приказал ударить в доску. Собралась братия, и он рассказал им о видении Предтечи Господня. Тогда все узнали в своем рабочем патриарха Нифонта. Пока это происходило, святой работник отправился в лес по дрова.

Когда же он возвращался со своего послушания, все вышли к кладбищенской церкви навстречу ему и, как патриарху, почтительно поклонились. Тронутый до слез неожиданным торжеством собственного своего смирения, Нифонт повергся перед всеми и плакал. «Кончился искус терпения твоего, Вселенныя светильниче, – сказал ему настоятель, целуя святительскую десницу, – довольно смирения твоего для смирения собственной нашей немощи». Плакал блаженный Нифонт, глубоко потрясенный событием. Плакали братия, а наипаче те, которые по неведению огорчали его и, прося прощения, лежали у ног его. «Для того, отцы и братия мои, скрыл меня Господь от вашей любви, – сказал, наконец, святой Нифонт, – что сам я просил Его о том, чтобы во смирении моем помянул меня Господь».

≈

В одном городе был епископ, который, по диавольскому наущению, впал как-то в смертный грех. Горько раскаявшись в своем падении, епископ, чтобы получить прощение, поступил следующим образом. Когда в церковь собралось множество народа, он вышел на середину храма и перед всеми открыто исповедовал свой грех. После этого, считая себя, по глубокому смирению, недостойным святительского сана, он снял с себя омофор, положил его на престол и сказал народу: «Простите меня, братие, теперь я уже больше не могу быть у вас епископом». Видя великое смирение и сокрушение своего пастыря, все, кто был в храме, с плачем воскликнули: «Пусть грех твой на нас ляжет, отче, только не лишай нас своего пастырства». Долго они умоляли епископа остаться с ними.

Уступая, с одной стороны, молению своей паствы, а с другой, желая чем-либо искупить свой грех перед Богом, епископ, наконец, воскликнул: «Ну, если уж непременно хотите, чтобы я остался у вас, то я сделаю это, но только при одном условии: если вы дадите мне слово беспрекословно исполнить то, что я сейчас повелю вам». Все дали слово. Тогда епископ приказал запереть церковные двери и сказал: «Знайте же теперь, что тот из вас не будет иметь части у Бога, кто сейчас не попрет меня своими ногами». И с этими словами простерся ниц на земле. Все ужаснулись, но, не смея нарушить данного слова и боясь прещения епископа, стали проходить через него. И что же? Когда переступил через него последний человек из тех, кто был в церкви, голос с неба сказал: «Ради великого его смирения Я простил его грех!» Все услышали этот голос и прославили Бога.

≈

Петр, пресвитер Диосский, когда бывал на общественной молитве, то, хотя его и принуждали стоять впереди всех из уважения к его священству, по смирению своему всегда становился сзади других, исповедуя свои грехи. Делал он это, никого не оскорбляя.

≈

В Сергиевом Посаде жили два друга: Николаи Иванович Шабунин, заведовавший лаврской аптекой, и некто Сергей Сергеевич Бочкин. Николай был старше Сергея, иногда позволял себе допускать фантазерство по вопросам веры, а Сергей в религиозных убеждениях был строго православен. Иногда их разговоры касались темы вечных мучений. При этом всякий раз Николай фантазировал, как и многие, говоря, что вечных мучений не бывает. «Не может быть, – утверждал он, – чтобы Бог осудил Свое создание на вечные мучения». А Сергей, на основании слов Господа в Святом Евангелии: идут сии в муку вечную (Мф. 25:46), считал истиной существование вечной муки. Шабунин обычно упорствовал, и спор друзей кончался тем, что они оставляли этот вопрос до смерти кого-нибудь из них. Кто первый умрет, уславливались они, тот должен, если на то будет воля Божия, обязательно явиться из загробной жизни оставшемуся в живых и сказать, есть ли вечное мучение. Николай говорил шутя: «Ну, Сережа, придется мне являться к тебе из загробного мира с ответом о вечных мучениях. Я старше и несомненно умру прежде тебя». Сергей отвечал: «Бог знает, кто из нас умрет первым, может случиться, что я, молодой, умру прежде тебя».

Так и вышло. Прошел год после их разговора. Сергей заболел. Ему сделали операцию, которая оказалась неудачной, и он умер. После его смерти, накануне сорокового дня, Николай, ложась спать, читал книгу профессора Голубинского «О Премудрости и Благости Божией в судьбах мира и жизни человека». Почувствовав усталость, он положил книгу под подушку и уснул. Только он задремал, как ясно видит перед собой Сергея. Лицо его молодо, необычайно красиво и исполнено радости. Одежда на нем изящная, что особенно привлекло внимание Николая, а в его галстуке сияет крупная брошь, переливаясь всеми цветами радуги. Сергей, подойдя к Николаю, сказал: «Есть жизнь светлая, вечная, есть и муки вечные, уготованные собственным произволением грешников». Сергей сказал другу еще несколько слов и в завершение добавил: «Всего сказано мной ты и не упомнишь, но у тебя лежит под подушкой книга. Прочитай в ней с особенным вниманием шестую и седьмую главы, и твой ум просветится благодатной истиной о жизни вечной. В этой жизни существуют и неизреченное райское блаженство, и мука вечная». Когда Николай проснулся, то немедленно зажег огонь и с великой радостью прочитал в книге Голубинского указанные места. От прочитано ум его как бы просветлел, а сердце наполнилось радостью и успокоением. Он искренне благодарил Бога за Его великую милость к нему, а Сергея – за дружескую любовь, которая вечна и не умирает.