скачать книгу бесплатно
– Не мечта, – ответил я убито, – грезы…
А ведь я в самом деле, мелькнуло неожиданное, хочу бродить по пескам Марса. Вроде бы бездумно брякнул, но выразил то, что уже давно во мне прорастает тихо, малозаметно, однако прорастает.
Мечтаю, чтобы под ногами трещал метановый или какой там лед. Более того, я так жадно и долго таращу глаза на небо, люблю рассматривать фотографии далеких планет, звезд, галактик, туманностей… потому что это куда интереснее, чем высохшие кости фараонов. И только сейчас вот, сидя в кафе с девушкой, понял это. Нет, во мне какой-то сдвиг. Ненормальный я…
Я попытался взять себя в руки и посмотреть на нее мужским взглядом. Да, она по всем женским параметрам уступает Лариске, да и не только Лариске. Но в то же время у нее такое изумительное лицо с тонкими чертами, такая шея и такая фигура, словно за ее плечами тысяча поколений аристократов.
Она озабоченно взглянула на крохотные часики на левом запястье, нахмурилась:
– Ой, как время летит!
– Что случилось? – спросил я в испуге.
– Мне пора, – ответила она просто и поднялась.
Я бросил деньги на стол, к ним сразу устремился официант, чтобы быстро пересчитать и успеть задержать нас, если что не так. Габриэлла вышла на улицу, я вылетел следом, сказал, сильно волнуясь:
– Габриэлла, я так счастлив, что вас встретил… и так страшусь, что больше не увижу. Я могу позвонить вам?
Легкая улыбка чуть раздвинула ее красиво очерченные губы.
– Вячеслав, не надо…
– Почему?
Она покачала головой:
– Мне нужно учиться.
– Но все студентки…
– Я не все, – ответила она мягко, но я ощутил, что под этой мягкостью скрывается титановая плита толщиной с обшивку космического корабля. – Мне в самом деле нравится учеба. Правда.
– Но для души…
Я не договорил, что и для тела тоже, но она сразу покачала головой.
– И для ума, и для души у меня моя астрономия, Вячеслав. Ничего мне пока больше не надо. Я вижу, как девчонки теряют время и силы на ерунду всякую… уж извините, но я никудышняя женщина… в смысле, как женщина. Наверное, буду хорошим астрономом.
Она примирительно улыбнулась, ласково коснулась моей руки. Глаза ее, чистые и лучистые, смотрели тепло, но другая рука уже делала взмахи, останавливая машины.
Скрипнув тормозами, остановился потрепанный жигуль, хриплый голос спросил деловито:
– Куда поедем, хозяин?
Я не успел открыть рот, Габриэлла открыла дверцу и села на заднее сиденье. Еще раз улыбнулась мне через стекло, машина угодливо рванулась, изображая рвение. Я остался на обочине, свет померк, словно грозовая туча закрыла солнце, а на душе стало тоскливо.
Сегодня я двигался через черный и мертвый космос медленно и неторопливо, словно скопление звезд из одной галактики в другую. Время для меня не имеет значения, я в поисках и вот сейчас смотрю в надежде, что здесь отыщу то, что необходимо. Очень редко вблизи проносятся через пустоту святящиеся шарики, это звезды, я мог бы их покатать на ладони, будь у меня ладони… Нет, сразу же лопнут, как мыльные пузыри…
Нечто острое из другого измерения уперлось в меня, причиняя неудобство, я ощутил себя еще и в другом мире: микроскопическом, где тоже я, лежу на кровати, лежу не один.
С трудом разлепил веки, рядом спит, замотавшись в простыню и стянув ее с меня, Лариска. Лицо спокойное, умиротворенное, довольное. Вчера у нее концерт прошел на ура, а я хорошо поработал с аппаратурой, настроил так, что лазерные лучи успевали следовать за Ларискиной грудью, какой бы дикий прыжок она ни совершала.
А сиськи у нее классные, даже сейчас, как говорится, смотрю в глаза, но вижу только груди.
– Чем больше девушек мы любим, – пробормотал я, – тем меньше устает рука. И обратный закон: чем меньше женщину мы любим, тем больше устает рука. Так что у меня все правильно.
Но хоть простоял под горячими струями душа вдвое дольше, чем обычно, все равно не вымыл ощущение, что все-таки что-то неправильно.
Знать бы, что.
Лариска появилась на кухне заспанная и потягивающаяся, когда я ставил на стол неизменную яичницу с ветчиной и кофе с гренками. От обнаженного тела все еще пододеяльное тепло, когда все мышцы расслаблены настолько, что уже не мышцы, а теплая сладенькая плоть.
– Ранняя пташка, – сказала она и сладко зевнула. – А я вот никак не приучу себя вставать рано.
– Зачем тебе? Ты – человек искусства. Вы все совы…
Она вздохнула и придвинула к себе ближе тарелку с яичницей.
– Побеждает тот, кто рано встает.
– Но вы же поздно ложитесь?
– Все равно, – пояснила она неумолимо, – вставать надо рано. Чтобы трудиться и трудиться!
– Ух ты какая…
Она вздохнула еще горше, ее рука умело и быстро работала вилкой, но между бровями пролегла складка. Я видел, что роскошное тело здесь, а душа уже на сцене отрабатывает новые движения, разучивает новую песню, что, конечно же, обязана стать хитом.
Душ она приняла потом, перед выходом, я уже стоял в прихожей, нетерпеливо позвякивая ключами. Оделась быстро и без кокетства при мне, чего стесняться, мы давно свои, наскоро подвела перед зеркалом губы, смешно выпячивая их трубочкой.
Волосы распустила по плечам: густые, длинные, роскошные, блестящие. А длинные волосы – это почти то же, что крупные сиськи. В восприятии мужчин, понятно. Мы с одинаковым удовольствием смотрим и на крупную женскую грудь, и на длинные волосы. И всегда инстинктивно представляем, как бы эти роскошные волосы разметались по подушке.
В старину, когда женщины волосы не стригли, им предписывалось ходить в платках.
Сейчас такое время, что даже если и не думаешь о траханье, его все равно навязывают со всех сторон средствами СМИ, книг, кино, ток-шоу. А еще полоумные идиоты, которые как-то втерлись в деятели культуры, тоже с экранов жвачников толкуют о необходимости постоянно трахаться, трахаться, трахаться, принимать пилюли по увеличению члена и снова трахаться, трахаться, совокупляться, заказывать постоянно поставку виагры и трахаться, трахаться…
Я спохватился, подумал обеспокоенно, а не потому ли я трахаюсь, что поддался рекламе… Фу, я столько же трахался и раньше. Более того, памятуя, что лучший друг у паренька – его правая рука, я стал чаще заходить в ванную и вручную сбрасывать излишки, чтобы не начинали руководить мною, куда идти и что сделать. Это же ясно, что я должен взять записную книжку и начинать обзванивать знакомых подруг на предмет совокупления.
Когда поймали такси, Лариска напомнила:
– Славик, у меня сегодня концерт очень важный!
– У тебя все важные, – сказал я.
Машина медленно ползла по запруженной улице, а что будет, когда въедем в центр, страшно подумать. Лариска ерзала, нетерпеливо оглядывалась по сторонам.
– У меня все важные, – согласилась она. – Мне расти надо!
– Ты растешь.
– Медленно!
– Ого, да тебе мелочь завидует, а примы начинают присматриваться с явным подозрением…
Она сердито фыркнула:
– Это ж нормально.
– Никто не любит, когда их опережают.
– Придется им это принять, – заявила она безапелляционно. – А ты уж проследи, чтобы твоя техника не подвела! Как группу Баребасова с их танцевальным ансамблем.
– Меня тогда не было, – напомнил я, – а Корнеев за пультом – что блондинка за рулем.
– Но ты сам проследи, хорошо?
– Хорошо, – пообещал я. – Чего я для тебя не сделаю, поросенок!
– Это я – поросенок?
– Ладно, пусть деловая женщина.
Она подумала, кивнула:
– Нет, пусть лучше поросенок.
Лицо ее оставалось отстраненным, даже пощупала меня только для того, чтобы сделать приятное, хорошая девчонка, никогда не забывает сделать другим хорошо, но душа ее, вижу по глазам, уже неистовствует на сцене под рев музыки.
Вернее, работает на сцене.
Машина прижалась к бордюру, я сказал:
– Беги, мой деловой поросенок.
– А ты?
– У меня сегодня в левом крыле больше работы. Но на твой концерт приду.
Она улыбнулась и в самом деле пробежалась до подъезда. Вообще-то следить за цветомузыкой не мое дело, но ради Лариски ладно. Не зря же она так старалась в постели.
Глава 9
Фотокамера в моем мобильнике не самая слабая, такие вполне устраивают абсолютное большинство. Меня, конечно, не устраивает, но камерой мобильника я не пользуюсь. Практически единственный снимок – это фото Габриэллы, я успел заснять ее, когда сидели в кафе.
В мою студию заглядывали то шеф, то его заместители, каждый обращал внимание на ее портрет, он у меня на самом большом экране.
– Красивая девушка… Это хто?
– Суперзвезда, – говорил я всякий раз. – Но для самой-самой элиты.
Корнеев рассматривал ее дольше всех, хмурился, рассматривал со всех ракурсов.
– Нет, – заявил он, – не пойдет.
– Куда?
– На рекламу не пойдет.
– Думаешь?
– Точно, – заверил он. – У меня чутье.
Я покачал головой:
– Чутье – это не довод. Хочешь кого-то убедить, давай что-то повесомее.
Он продолжал рассматривать ее портрет с недоверием и даже подозрительностью.
– Не пойдет, – повторил он. – Слишком… да, слишком…
– Что?
– Изысканна, – он вздохнул. – А мы рекламируем массовый продукт.
Я загадочно улыбнулся:
– Да?
Он насторожился:
– Ты что? Отхватил заказ от алмазной фирмы? Или от торговцев жемчугом?
– Ага, – сказал я, – признаешь, что именно такие лучше всего смотрятся в драгоценностях?
Он фыркнул:
– Наоборот. Драгоценности смотрятся лучше всего на таких женщинах.
– Спасибо, – сказал я с удовлетворением. – Вот и работаю, как видишь…
Он хмыкнул и ушел, а я перетаскивал фото из программы в программу, работал с масками, светотенями, контрастом и прочими фичами, пиксели вылезают наружу, но после тщательной обработки снимок получился больше похожим на дорогую картину, а пиксели исчезли.
Место на стене выберу в прихожей, чтобы Габриэлла смотрела на меня сразу же, как переступаю порог. Да и чтоб провожала, когда иду на работу… В сердце сладкий щем, теперь смутно понимаю все эти мерехлюндии насчет душевного томления и муки сладкой. Но в те века они были уместны, а сейчас я выгляжу каким-то уродом.
И если еще могу признаться, что ничего особенного не нахожу в сексе с женами приятелей, то в таком вот… в мерехлюндиях и душевном томлении – никогда и никому.
Тягостное ощущение, что все это не кончится добром, как не кончилось такое же в Древнем Риме, с каждым днем все отчетливее, тягостнее. Я буквально чувствую страшную грозовую тучу, что сгущается над миром. Ту самую, что в библейские времена выжгла, как клоповник, Содом и Гоморру, на заре христианства уничтожила сверхмогучую Римскую империю… за то же самое: за разврат, содомию и половые утехи, возведенные в культ, а теперь собирается над ничего не подозревающим человейником и готовится обрушить на него испепеляющий гнев.
