Полная версия:
NORGE 9999
Густав – лось-альбинос. Но это не просто блондин с розовым носом, нет. Ещё у него имелись такие же белые, как у лебедя, крылья. Соответственно, можно заключить, что он умел летать. Такой вот скандинавский аналог пегаса или единорога. Забавно, как схожи мифы в разных частях планеты.
Зверь этот, как и полагается альбиносам, был не особо тепло воспринят другими лосями с момента своего рождения. А в природе это означает только одно – гарантированное одиночество и даже изгнание. Ещё детёнышем энергия, не вышедшая во взаимодействие, перетекла в душевную развитость, совсем не звериную. И к зрелому возрасту душа этого вымахавшего здоровяка сравнялась с человеческой.
В тундре, среди каменных гор и в долине реки с изобилием лосося трудно скрыться от человеческих глаз. Тем более такому вот заметному бродяге. Люди стали обсуждать, замечать и придумывать. Сострадание ещё больше укрепило немую коммуникацию между местными и Застенчивым Густавом.
Почему же он получил имя Застенчивый? Всё дело в крыльях. Он быстро научился летать, но приносило это только несчастья. Там, где его сородичи часами проходят болота и острые камни, он их просто перелетал. Измученные укусами насекомых и тяжёлыми переходами другие лоси, в том числе и его родные, относились к крылатому с неприязнью. В какой-то момент другие вообще перестали его замечать, будто не видели. Даже звериная психика спасается, как может, и искажает реальность, чтобы избежать неприемлемого.
В итоге наш Густав почти всегда прятался в зарослях, не шёл на контакт. И перестал летать. Чтобы взлететь, нужен простор. Расправить крылья и взять разбег невозможно в темнице скрюченных переплетений веток. Да и практической пользы в полётах лосям нет никакой, кроме экстраординарных событий. К тому же, у людей есть ружья, а эстетические чувства в те тёмные времена были не особо в цене.
Жители Håpfjord в трудные моменты шли к изгибу ручья, когда им нужно было, чтобы их услышали и приняли без условий и предписаний. Когда человек понимал, что он слишком мал, слаб и уязвим и что его грудная клетка уже не вмещает клубок перьев дерущихся ворон, он обращался к тому, кто был гораздо больше и сильнее, с острыми рогами, широкими крыльями и крепкими копытами, но при этом был изгнан и прятался, не признавая своей силы.
Местный пастор был возмущен происходящим и боролся с этим язычеством как мог, однако тропинка к излучине ручья только укреплялась и камни складывались в ступеньки к Застенчивому Густаву. Пепел в костровище паломников не успевал разнестись ветром. Утром очередные теплые угли сушили сердечные слезы тех, кто выговорился, очистился и получил окрыленную надежду. И он махал на прощание белой морде Застенчивого Густава, выглядывающей из-за рябины.
Лучшая награда рассказчика – яркий огонь в глазах слушателя. Значит, история продолжается, значит, мы взаимодействуем не только в мире, который можно потрогать, но и в воображении. Свет в глазах Итулля от истории про Застенчивого Густава мы с Ульяной ощущали спинами с заднего сиденья автомобиля, петлявшего между скалами. Ехали мы молча с послевкусием океана в ушных раковинах. А на нашей обуви остались сувениры – песчинки.
2*. Вечный подарок на день рождения
—= письмо терапевту =—Часто задумываюсь, кто это отражается напротив меня в глади озера и что этот человек привёз с собой, кроме вещей в новую страну?
В эту арктическую рыболовную деревню приехало наследство от дедушек и бабушек. И всех до них. Почти 90 килограммов бородатого отпрыска. Щурится на полярном солнце и северном ветре материализовавшаяся история семьи.
Маленький семейный завод по производству энергий мозгом. Мой вечный подарок на день рождения. Куда потратить этот подарок? Вопрос на миллион мыслей и обратных связей, практических опытов, проверяющих очередную гипотезу.
Искусство принимать решения. На что потратить следующие 10 лет? В какую очередную школу 10-летку пойти, чтобы на выпускном не краснеть перед собой-первоклассником? И ответственность эта исключительно внутри меня. Астролог и карты, волнительные сессии с коучем и путешествия в подсознание с психотерапевтом, инсайты от книг авторитетов и даже семейные легенды – всё это внешние инструменты. А что же я? А куда я сам?
Жилистый прадед, который всегда скажет: «Всё это временные трудности, чего убиваться-то? Всё обязательно наладится. Это инстинкт выживания нашего рода. Это наш вечный подарок тебе на день рождения. А вместо того, чтобы сливать так много от нашего подарка в канаву тревожности и сомнений… Вместо этого потрать его на что-то, что пригодится в неминуемо великолепном будущем созидания».
Генеалогию обычно визуально сравнивают с деревом. Мне больше импонирует круговорот воды. Предки – это ручейки и реки. Счастливый рыбак пытается справиться с трофеем в реке. Рыбак весь в брызгах. А капли этих брызг здесь и сейчас, но попали они в этот поток реки далеко в прошлом – день или год назад с расстояния километров, невидимых даже в бинокль.
Почему же я всё ещё бобыль? А что, если моя река – это старица после весеннего половодья – высыхающая лужа с головастиками и кувшинками? Или, может быть, я уже в океане, и моя судьба – испариться в облака с надеждой пролиться не в пустыню, а в красивые зелёные горные болота? Ополоснуть пушицу и морошку и весело начать свой путь с чистым ручьём.
Другая моя теория о том, что я превратился в ледник. Текло, спешило, обтекало валуны, собиралось… Но вся эта масса воды остановилась. Неподвижный потенциал, если и придёт в движение, будет предпосылом существенных и видимых из космоса изменений. Король страны фьордов будет гордиться ещё одним.
Кто, какие силы растопят мой ледник? Душевные люди отрасли исследования книжных полок моих мыслей? Те, кто захотел увидеть диафильмы моего воображения? Эти отважные знакомы с моим уязвимым, светящимся в ледяной пещере тающего ледника.
Однажды та самая, своя, весенняя тёплая речка растопит последнюю несущую опору обездвиженности, и мы вместе унесёмся. Сотворим самый живописный фьорд, раздвинем скалы, на склонах которых заиграют солнечные зайчики с лепестками цветущих садов.
3. Собеседник закрытых глаз
—= глава истории =—Наступил июль. Оказалось, что это массовый отпускной период для норвежцев. Все, кто смог хоть как-то приостановить свою работу либо найти временную замену, все они умчались в длительный отпуск. Нам же, понаехавшим, объявили, что заниматься нами некому. Поэтому – самообучение и самоорганизация. «Прекрасная возможность посвятить летнее время исследованию полуострова, посетить природные и исторические места» – подумал я.
Рerletur – так называется в нашей части Норвегии туристический проект, призванный растормошить жителей с их диванов на пешие прогулки. Каждая коммуна готовит карту и маршруты, в интернете можно найти подробное описание и фотографии. В конце каждого путешествия путника ждёт небольшой деревянный ящичек с кодом, который необходимо зарегистрировать на сайте. Прошедшим все маршруты – приз, почёт и уважение. Вот и мы стали участниками этой прогулочной игры.
Первым нашим путешествием с Итуллем и Ульяной стало плато над городом с ветряными мельницами. Последнюю мельницу установили совсем недавно и торжественно запустили этот альтернативный источник электричества.
Мы никогда не видели ветряков ранее, поэтому было решено начать с их исследования. Гравийная пыльная дорога зигзагами взбирается на вершину. Взбираемся и мы. Неторопливо, ветрено, просторно. Лопасти всё громче делают свои обороты под давлением ветра. Этот звук-гул вызывает какой-то страх и показывает ничтожность человеческой фигурки перед природными стихиями и конструкциями человеческой мысли.
Отряд гигантов на горе, нависший над городом. Трижды белокрылые, они синхронно и размеренно вращают маховик, но остаются неподвижными и грозными. Раньше это было бы про величие и смирение, раньше тут были бы пилигримы. Паломник был бы потрясен увиденной свыше картиной-ощущением. Но сейчас – это прагматичное использование природы человеком. Украденное у «всего-лишь» стихии…
Этот гул, этот ветер и эти пустынные груды камней создают фантастические ощущения. Будто мы присутствуем при разговоре неких грозных всемогущих великанов. Нам неясен этот язык, но кто мы такие со своими азбуками? Вряд ли они говорят о нас, незначительных? А с кем остаётся нам говорить? Кто готов нас услышать?
Долгожданный привал в стороне от пугающих взмахов белоснежных громадин. Вид на фьорд и корабли, шмыгающие туда-сюда между портом и океаном. Бутерброды, печенье, шоколад и конфеты тоже шмыгают, аппетитно скрываясь во рту проголодавшихся путников. Травяной чай из термоса вьётся загадочным паром вокруг лиц, смотрящих на север.
– Жаль, Густав здесь больше не живёт. Я бы поделился с ним сейчас нашими вкусняшками, – сказал Итулль, и мы с Ульяной переглянулись.
– А где Густав сейчас живёт? – уточнил я.
– Спустился в долину, ищет себе новый дом. Он говорит, что от ветряков у него постоянно болит голова и он не может спать. И думать тоже не может.
– Это он сам тебе сказал такие слова? – Ульяна уже метала в меня дротики своими глазами, и чаще попадала.
– Да, мы иногда болтаем с ним у реки. Он очень добрый и пугливый. Сказал, что теперь у этих людей появились ещё более мощные белокрылые собеседники закрытых глаз. А он не нужен и может уйти.
– Получается, он теперь тоже мигрант-переселенец, как и мы. Только он ещё не пришёл, но уже в пути. Мы можем его понять, – подытожил я.
Ульяна стала торопливо собирать застолье, организованное на плоском булыжнике, давая понять, что разговор окончен и пора спускаться вниз – в город.
Всю дорогу обратно мы преимущественно молчали. Остался последний поворот, и финишная долгая пыльная прямая ‒ вниз. Итулль убежал далеко вперёд, и я осторожно нарушил задумчивость шагов.
«“Собеседник закрытых глаз” – какое ёмкое название. Мы все часто ведём внутренний диалог. Но кто этот собеседник, когда наши глаза закрыты? Этот человек, к которому мы обращаемся, – наша копия, только хуже, и это критика с осуждением? Или, наоборот, это кто-то лучше, кто заботится и любит нас? Может быть, он реалист, и тогда наш диалог скорее напоминает собрание, где мы планируем и распределяем ресурсы? Это пессимист или оптимист? А может, это вовсе не человек, а, например, крылатый лось или другой персонаж из книг, мультфильмов или фильмов? Интересно, с кем разговаривают психологи? К кому ты обращаешься, когда закрываешь глаза?» – размышлял вслух я.
Далее я запишу пересказ эмоционального ответа Ульяны. Слова из неё всё лились, словно вырывались водопадом с зажатой высоты и в свободном падении гулко уносились по склону в воды океана.
«Скорее всего, этот мой собеседник – дракониха по имени Боюсь. Моё яркое воспоминание из детства – каштановые качели. Два каштана так крепко переплелись ветвями в саду, что качели дедушка прикрепил к ветвям разных каштанов. Поэтому я летала на этих качелях по витиеватой траектории в угоду ветру и балансировке. Потом я чуть подросла и качели заменили уже на широкие качели-лавку. На них можно было прилечь, укрыться пледом. Там я читала и дремала под шум листьев, мечтала и смотрела только вверх, сквозь купол крон на лучи солнца и голубое небо. И тогда я начала разговаривать с принцессой по имени Творожная. Это был собирательный образ всех моих любимых девичьих героинь. Эта принцесса была мудра, задорна, благородна и заботлива ко мне. Но чем старше я становилась, тем менее было видно эту принцессу. А сейчас она совсем исчезла.
Наверное, дракониха её сожрала. И дракониха эта, скорее всего, зовётся Боюсь. Страх за себя, страх за ребёнка, страх, страх, страх… Эта огромная животина заняла всё место внутри. И очень нервно и истерично на всё реагирует, кого зубьями проколет, а кого и огнём испепелит. Так себе собеседник, но Боюсь я не могу никак выгнать. Это сильнее и больше меня. Была Творожная, а стала Тревожная.
Раньше с принцессой Творожной мы могли часами расчёсывать мои длинные медовые локоны, смотреть лёгкие фильмы или слушать солнечные французские мелодии, визуализировать себя на лазурном берегу с красавчиком в кабриолете. А теперь все силы уходят на откуп драконихе, и слова в этом принудительном монологе в мою сторону чаще колючие: «циничность», «прагматичность», «нужда», «безысходность». Дракониха полна ненависти и жажды агрессивно мстить, её глаза красные, а тело сконструировано разрушать и убивать.
Я выбрала Арктику не только из-за начитанности о приключениях в северных краях и увлекательных историях первооткрывателей. Но выбрала ещё и потому, что тут очень мало людей и очень много непокорённой природы. Люди, и я в том числе, оказываются такими вот драконами, упивающимися кровью, грязью, изломами и пепелищами. Хотя я смотрю в глаза Итулля и верю, что принцесса Творожная до сих пор где-то в темнице. Она роет подкоп, ищет мифических героев на помощь и готовится в королевы. Она не сдаётся, это точно».
Итулль сидел на последнем валуне вдоль дороги на повороте в город, но заметил, как двое взрослых смущённо обнялись на мгновение и тут же поспешили к нему, неуклюже запинаясь. Ульяна быстро, украдкой утёрла блестящие глаза, а Эмиль светился доброй улыбкой сквозь бороду.
3*. Королевство очаровательных
—= письмо терапевту =—Я переместился в совершенно другую страну – все внешние стимулы и влияние радикально изменились. Я переместился лишь с рюкзаком вещей. Но внутри меня всегда собрана целая команда субличностей и удивительных персонажей. Мозг – это корабль с бандой на борту. У них там интриги, соперничество, борьба за власть и внимание. Где тут я, и куда этот корабль направляется?
В прошлом письме я сравнил каждого человека с отдельной уникальной вселенной, и конкретно в этом – с королевством. На златом крыльце сидели… Может, моя роль – стать лидером этого всего сброда. Как король Артур усадил всех за круглый стол и направил действия хаотически настроенных рыцарей в одну созидательную сторону?
До сих пор для меня не существует однозначно эффективной модели лидерства. Лидером нарекают самого опытного и мудрого, того, кто всё знает наперёд? Должен ли лидер уметь предвидеть и предсказывать результат? Нужно ли лидеру непременно быть тираном, диктатором, подчиняющим и подавляющим? Тот ли лидер, кто всего лишь вдохновляет, а остальные способны самоорганизоваться под знаменем задуманного? Может, лидер – это судья, который принимает решение, когда выпущенные в самостоятельность не смогли договориться? Лидер отвергает предвзятость, и деятельность его никак не подвержена личной биологии и эмоциям? Как сможет лидер понять другого, если он бесчувственный? Как поступать лидеру с его интуицией?
У меня нет чёткого ответа на вопрос, каким должен быть лидер, но важные решения нужно принимать постоянно. Ответственность всё равно лежит на мне. Корабли не созданы для того, чтобы просто плыть без цели со случайными людьми на борту. Хороший лидер должен уметь понимать человеческую натуру и разбираться в мотивах команды.
У нас с вами не особо получается терапия. Что я ожидал, как хотел? Наверное, это запрос на понимание, принятие. «Человеку нужен человек». Но я бы дополнил, что человеку нужен заинтересованный в нём человек, любопытствующий. Интерес не в функции, полезности, выгоде. А именно в детском исследовательском любопытстве, привлекательности, увлечении. Мы, взрослые, научились быть вежливыми, идти стандартными сценариями, использовать манипуляции. Мы любим навесить бирок-категорий, классифицировать собеседника, подогнать его под известные модели-теории. Не успел незнакомец и рта раскрыть, а мы его уже уложили в подписанный ящичек картотеки. Это, конечно, экономит кучу энергии и переводит тяжёлую ручную работу мозга в автоматизмы.
Но если мы говорим про свою внутреннюю команду: есть ли здесь место отстранённым автоматизмам? Нравится или нет, но на этой подводной лодке внутренним участникам некуда деться.
План такой:
1. Понять каждого, исследовать с неистовым вниманием к деталям, проявлять интерес, не ограничивать любопытство. Единственный допустимый ярлык для каждого – «это мое создание».
2. Активно наблюдать и открыто слушать на равных. Без предвзятости, отстранённости и манипуляций.
3. Стремиться к адекватному восприятию реальности.
4. Дать возможность высказаться, выражаться, проявлять себя. Быть услышанным и понятым на постоянной основе. Без подавления и порицания, без навязывания и слома.
Раз этот голос внутри меня уже пробился до слышимости, он сильный, он преодолел конкуренцию и все барьеры. Этот «собеседник закрытых глаз» заслуживает уважения и принятия. Быть принятым со своим манифестом при дворе предводителя этого королевства. Желательно не в официальном протоколе, а в уединённом разговоре равных, беседе «без галстуков». Крылатый лось-альбинос в галстуке будет выглядеть неуместно и потешно. Любой может быть и, скорее всего, есть субъект чувствительный, уязвимый и не очень устойчивый. А значит, ожидающий деликатности и нежности.
Мои собеседники очаровательные. Чары бывают разные, но не терпят разочарованности. Я признаю, вы есть. Я слушаю и слышу! И каждый из вас принимает посильное участие в этом плавании нашего корабля!
4. Остров белокрылых лосей
—= глава истории =—Следующее путешествие было более дальним – в соседнюю коммуну на маяк! Поездка предстояла за 90 километров на другую часть полуострова. Рано утром я заехал за Ульяной и Итуллем. Последний спросонья радостно плюхнулся на заднее сиденье досматривать увлекательный сон, но впереди всё новое и интересное! Первую треть пути мы постоянно забирались всё выше и выше от линии моря на перевал в утренней свежести. Небольшие группки оленей жевали сочные дары летней тундры в лучах тёплого круглосуточного солнца. Недавно рождённые оленята забавно носились и прыгали, развивая в играх тощие длинные ноги. Взрослые рогатые родители монотонно передвигались, постригая сочную зелень естественных пастбищ. В тундре ощущался дух материнства: природа снова приносила жизнь, и детёныши всех животных впервые знакомились с ярким миром цветущей Арктики.
Дорога петляла вдоль верховых болот, а это единственная дорога, соединяющая наш городок с остальным миром. Только вдумайтесь – раньше городок был лишь с морским путём в остальной мир! Водораздел, наконец, преодолён, и автопутники взбодрились. Шины размеренно шумели уже вниз, обратно к океану. Лебеди вытягивали длинные шеи и выглядывали из-за зарослей цветущей морошки на звук редких сверкающих четырёхколёсных.
Наконец, показался ожидаемый, но пока неизведанный нами участок моря в промежутках острых скал. Итулль прильнул к окну, и мы открывали для себя эти закоулки земли и воды. Каждый поворот дарил наблюдателю небольшие пляжи и камни, облепленные бакланами и чайками. Спокойные зеленоватые заводи со стайками рыжеголовых крохалей. Один раз в морских локонах волн даже промелькнула голова любопытного тюленя с тёмными сферами глаз. Дорога уворачивалась от нагромождения острых скал, и за очередным резким изгибом показался наш маяк! Высокая четырёхугольная белая башня с озаряющей комнатой–смотровой за массивной решёткой. Гранатовый конус-шлем, что покрывал маяк, создавал образ рыцаря-дозорного с открытым забралом на своём посту. Маяк и гости смотрели на северный горизонт, где до самого полюса планеты ‒ лишь нелюдимый океан. Океан начинался здесь, и тянулся своими беспокойными непокорными гребнями дальше и глубже. Даже под грудами морозных кристаллов оставался единым и непознанным волнительным целым.
Каждый из нас, не сговариваясь, отделился и бродил поодиночке вдоль шумного продуваемого мыса, ловя солнечные зайчики подглядывающих сверху стёкол. Мысли о благородности собственной судьбы. Уложенный слоёный пирог скал, камней, трав, мха и цветов мелодично обтёсывался перекатами волнения стихий и солёной галькой. С края земли своя судьба почему-то кажется именно благородной, достойной и даже доблестной. Плечи расправляются, пропадает зажатость и вынужденность. Простор снаружи обнаруживает простор и внутри.
Итулль долго и неподвижно что-то высматривал в старый бинокль, который был всегда в его рюкзаке вместе с дневником. Очевидно, он не находил искомое, но не сдавался и продолжал обследовать морские линии горизонта. Когда я наговорился сам с собой под июльский плейлист Баренцева моря, я обратился к Итуллю.
– Что там должно быть видно? – кивнул я на потёртый бинокль.
– Остров белокрылых лосей. Но это не тот маяк, – разочарованно ответил он.
– Ого, это что-то в терминах географии от Застенчивого Густава?
– Да, но это секрет. Густав так и не нашёл себе нового места и решил готовиться к путешествию домой. Не в тот дом, где спальное и съестное, а Домой – туда, где обитают такие же, как он сам. Он вдруг невыносимо затосковал по Дому. Часами смотрит в сторону океана и жуёт. А может, и не жуёт, а просто по привычке двигает челюстью. А со стороны кажется, что он говорит с кем-то, не открывая рта. Всё, что он знает, – это то, что это остров напротив заброшенного маяка. Во время отлива можно лосиными ногами пройти на этот остров. А на самом острове в скале уже и грот Домой. Дом Застенчивого Густава и его рода – он по ту сторону этого туннеля. Ни Густав, ни я не особо разбираемся в картах, поэтому нам нужна твоя помощь. Но обо всем этом Ульяна не должна узнать, по крайней мере изначально. Она сразу скажет «НЕТ», это точно. Поможешь?
К нам подошла Ульяна. Она казалась оттаявшей Снегурочкой, яркие лучи позади её волос и шерстяной кофты озарили её пушистым свечением. Пушистое свечение было и в зелёных добрых глазах, от которых невозможно оторваться. Она потрепала взлохмаченные ветром волосы Итулля и села рядом. Взяла бинокль и нежно погладила его металлическую поверхность с гравировкой.
– Бинокль моего папы, – объяснила она мне.
– Дедушка Итулля был моряком? – спросил я, ныряя в предвкушении отличной истории вокруг этого старого и значимого для неё предмета. Иногда в музеях или замках моя фантазия сама расцветает уютными историями при взгляде на тот или иной артефакт. Кто был его хозяином или хозяйкой, кем и где вещица была изготовлена, в каких переделках она побывала, какие разговоры невольно подслушала и что хранила в секрете, даже потеряв владельца?
– Дедушка был охотником и высматривал кормёжки гусей в полях, – важно заметил Итулль.
– И воришек дедушкиных яблок, – не скрывая смеха, добавила Ульяна.
Бинокль был доверен мне. Старый, местами со сколами и вытертый до блеска тяжёлого металла. Часть округлости окуляра со вмятиной от удара – вероятно, выпал из рук на твёрдое. Одна линза немного треснула в правом верхнем углу. Внутри – скопление пылинок и песчинок. Видимость как старая фотография – немного размыто, чуть тускло, но очень тепло, всё живое и будто с дополнительной историей, не видимой обычным взглядом.
– Да он же волшебный! – не удержался я. ‒ В него видны истории! Вы только посмотрите сами – сквозь него вокруг нас одни болтушки. Все и всё вокруг болтается в неустойчивых руках смотрящего сквозь бинокль. Все и всё болтает без умолку. Нас окружают желающие заявить свою важную историю, они наперебой ждали случая высказаться, заявить о себе и своих приключениях, поделиться наставлениями, забавным и печальным опытом, поведать сагу или небылицу.
– Так вот откуда дедушка столько историй знал! Вечер заканчивался раньше, чем его истории на веранде за каштанами. Помнишь, Итулль? – задорно поддержала меня Ульяна.
– Я сделаю всё, что могу, чтобы этим летом увидеть со старого маяка в этот волшебный бинокль остров с гротом, – многозначительно произнёс я в океан и прищурился, словно Итулль и я ‒ кавалеры тайного средневекового ордена.
Теперь у нас появился план. Осталось как-то посвятить в него самого строгого участника, вернее, участницу. Воодушевлённым на приключение надо быть иногда очень хорошими дипломатами. Очаровать рациональных взрослых на экспедицию – это то ещё искусство. Как ребёнку «защитить проект» перед заранее известным осуждением со стороны родителя? Переговоры, подкуп, манипуляции, предвыборная кампания, слёзы и обещания, эмоции ради цели, ораторские навыки – именно так пробивается дерево из случайно обронённого жёлудя. Жёлудя с идеей, интересом, наброском. Незатухающее внутри неуёмное «возможно», рвущееся в реальный мир, – это наш лучший учитель создания в реальности.
