Илиабар

В проеме двери за её спиной из темноты возникла мужская фигура в синей гаунаке. Вазар. Его шагов не было слышно за ревом ветра. Рядом с ним высветилась Мелит. Она держала таблички. В её восхищенных глазах я увидел блеск слез – как в тот день, когда она рассказывала мне легенду об Энмере.

Вазар молча взял футляры из рук Мелит, зашел в амбар и отсек старшую сестру дверью, как отсекают ножом кусок порченого мяса.

Положив футляры с табличками у ног Верховной Жрицы, он ловко опустился на колени и, отведя руки назад, прикоснулся лбом к полу. Поверхность маски гулко ударилась о твердую поверхность.

– Да пребудет с тобой чистота Истоков Хетту, Мать Кандазара! Да не иссякнет Кровь Письма в жилах Дерев!

Кончики пальцев Цафан сложились вместе, затем развелись в стороны.

– Да проявится… Воля Порядка в… Чернилах и Речи. Встань.

Вазар послушался, и его грузное тело поднялось так же проворно. Достав платок из складок одеяния, он быстро протер серо-коричневое пятно, отпечатавшееся на его Лике.

– Печать Соли под… Илиабаром еще сильна… Торопись.

Цафан медленно опустилась на колени перед табличками. Обнаженная кожа её спины мерцала во вспышках молний, как влажный камень. Пальцы дрожали, когда она коснулась первой пластины.

«Смотри», – шепнул мне чей-то голос в голове.

Вазар замер за её спиной, его Лик был обращен к табличкам. Воздух в амбаре сгустился, стал вязким, как воды Рукава Забвения. Каждая вспышка за окном отбрасывала теперь не свет, а тени: гигантские, искаженные силуэты мешков с зерном, которых здесь никогда не было, плясали по стенам. Так оживали призраки наших лживых отчетов.

Цафан начала шептать.

– От седьмого эрибтума… зерно ячменя… меры полные… хранилище крепко…

С каждым словом на поверхности зеркальных табличек происходило преображение. Темное стекло шевелилось. Отражение амбара, видимое минуту назад, начало расплываться, как картина, смытая дождем. На его месте проступали четкие контуры аккуратных стеллажей, тугих мешков, гор чистого зерна. Порядок Истины начал заменять хаос Лжи.

Но цена…

Первая капля упала на табличку. Тонкая струйка чёрным потоком пересекла бледную спину Цафан, стекая из-под края её маски там, где фарфоровый Лик впивался в кожу висков.

От того места, где руки жрицы соприкасались с полом, пошла зыбкая волна.

В углах амбара, где валялись кучи гнилого зерна, воздух вдруг глухо схлопнулся. Сладковатый запах плесени сменился сухим, пыльным ароматом спелого колоса. На моих глазах слипшиеся черные комья начали распрямляться. Они темнели, высыхали, обретая форму чистых, золотистых зерен. Но в то же время я видел, как сквозь них просвечивала поверхность грязного щербатого пола.

Цафан закашлялась. Это был хриплый, надрывный звук, будто рвут ткань. Она прижала руку к маске, там, где безгубая щель Лика уже была заполнена алым пузырящимся месивом. Когда она убрала руку, на темном стекле таблички остался черный отпечаток. След углублялся.

То же ледяное жжение, что ползло по моему ожоговому Следу, теперь впилось в виски, одновременно с пульсацией крови у Цафан. Сила Лика связывала их. И, возможно, связывала со мной – свидетелем.

– …хранится… в надлежащем порядке… по воле… – голос жрицы прервался. Спина её выгнулась дугой. Она рухнула вперед, всем телом накрыв таблички. Стекло треснуло с резким влажным звуком, поставив небрежным росчерком точку.

Только рев бури за окном и мерный стук крови в висках. Накидку Вазара, как листву на неподвижном древнем дереве, рвал сквозняк. Цафан не двигалась. Черные подтеки растекались по полу, смешиваясь с мышиным пометом и фантомным зерном.

Потом Вазар, встрепенувшись, шагнул вперед. Его движения были нечеловечески плавными. Он поднял безжизненное тело жрицы. Лик Цафан, фарфоровый, испещренный каллиграфией, был покрыт паутиной трещин. Сквозь них сочились кровь и что-то белесое. Он бережно, почти нежно, положил её на бок, с хлюпаньем оторвав от разбитых табличек. Потом достал из складок своей синей гаунаки небольшой мешочек из грубой ткани. Соль.

Он густо посыпал солью черное пятно на полу, поверх разбитых табличек, поверх фантомного зерна. Потом посыпал солью руки Цафан, её окровавленную спину, треснувший Лик. Шепот его голоса был еле слышен сквозь вой ветра:

– Ложь стерта. Истина зафиксирована. Цена уплачена. Да будет забвение.

Лишь сейчас до меня дошло, что вот так, в считанные мгновения, оборвалась чья-то жизнь.

Вазар повернул свою золотую маску в мою сторону. Мне показалось, или слепые прорези его Лика смотрели прямо на меня, сквозь мрак и груды зерна? Он отвернулся и взял тело Цафан на руки – его обыкновенно прямая спина прогнулась – и понес к выходу, ступая по соли, крови и призракам зерна. Дверь открылась, впустив порыв ветра и песок, и захлопнулась за ним.

Я остался один. Запах крови, соли и кандаловой смолы стоял в воздухе. Ожоговый След на щеке пылал ледяным огнем. Я смотрел на соль, смешанную с кровью и грязью на полу. На разбитые осколки, в которых тускло отражалось мое лицо – искаженное ужасом и каким-то новым, холодным пониманием.

Истина пожирала своих жрецов. Истина была ложью, а порядок – хаосом, одетым в яркие одежды. А я был опарышем, зарывшимся в числе многих в гниющие раны тела Амату.

Зерна скрипели под медленной поступью. Я подошел к тускло сверкающему осколку, что лежал рядом с бесхозными драгоценностями. Но не они интересовали меня, а фарфоровый черепок, отколовшийся от маски жрицы. В нем была прорезь в форме глаза. Мною двигало опасливое любопытство, когда я приложил его к лицу.

Чувство правильности, охватившее меня тогда, в подвале э-дуба, когда я закончил ложные отчеты, накрыло меня теплом тысячекратно. Пальцы ног свело судорогой экстаза, которого я не испытывал никогда в жизни, по позвоночнику разлилась горячая волна блаженства. Шум песка, который горстями кидала в окна буря, превратился в бессмысленный шепот, пространство амбара умчалось на многие лиги. Гаммалу, перестав существовать, растворился в этом драгоценном черепке фарфора. Кусочек Лика выпал из руки, и я вернулся в собственное тело, как будто разом преодолел бесконечно длинный узкий тоннель.

Дрожащей рукой я снова подобрал осколок и положил его себе за пазуху.

Хоть век опарыша и короткий, и ему тоже нужно сполна насытиться прежде, чем умереть.

Глава 8. Цена

Долгие дни я ждал, когда весть о смерти Цафан станет всеобщим достоянием.

Но этого не