Когда выстраиваются звёзды

– Правду? – Голос Брайана срывается, а в его глазах загорается странный блеск. То ли от недоумения, то ли от злости. Она смотрит на него с некоторым испугом. – Ты хочешь правду? Хорошо, ты её получишь. Да, я люблю тебя. И, между прочим, давно. Давно, Делани, понимаешь?

Гробовая тишина наступает почти сразу. Прикусив губу, Брайан засовывает руки в карманы, а слова, словно по щелчку, застряли в горле. Делани толком не может сказать хоть слово, сердце пустилось галопом, как свободолюбивый конь.

Признание застигло её врасплох.

Почти так же, как и в том сне, только сценарий немного изменён. А что самое странное – так Делани вовсе и не во сне. Здесь и сейчас. Это происходит, и это сводит её с ума.

Парень подходит к ней, наклоняется к её лицу, так, что его тёплое дыхание ощутимо на коже. Делани чувствует, как голова начинает кружиться от близости, которой в её жизни не было. Контроль тут же улетучивается, когда она взяла Брайана за руку и поцеловала, мягко схватив его губы.

Ещё не понимая, что происходит, Брайан мгновенно отвечает на поцелуй. Крепче сжимает руку, а вторая гладит линию её шеи, тихонько лаская. Дрожь пробегает по телу девочки от накапливаемых эмоций, а мир вокруг будто растворяется в темноте, как будто в этом поцелуе они заснули.

Пара мгновений, и поцелуй тут же прерывается, а дыхание чуть сбито. Делани понимает, насколько импульсивно поступила, и теперь в её голове возникает вопрос: простит ли друг за только что совершённую глупость и смогут ли сохранить дружбу после этого?

Она отходит на шаг, а глаза выдают некоторые смятение и неловкость. Губы прикушены так, что больше нет смысла этого делать.

– А я тебя нет, Брайан, – с мрачностью и дрожью в голосе отвечает она. – Ты мой лучший друг. Я не могу так.

– То есть ты пригласила меня ради чего? Для того, чтобы я сказал тебе правду? Ты её получила. Довольна? – Его голос поначалу звучит тихо, но эмоции дают о себе знать. – Ради прощального поцелуя перед тем, как тебя неделю не будет в Лондоне?

Их лица снова оказываются ближе друг к другу, а Делани раскрывает глаза от удивления.

– Откуда ты узнал? – почти шёпотом спрашивает она.

– Джозефин рассказала, – отвечает Брайан, его лицо искажено от злости, глаза выражают блеск разочарования и обиды, а слова снова застревают в горле, будто он не в силах продолжать дальше.

Она сглатывает.

– Прости меня, Бри…

– Не Бри, а Брайан. – Он внезапно повышает голос до баритона, отстранившись на шаг. – Тебе попросту плевать на мои чувства…

– А тебе на мои чувства не плевать?! – восклицает Делани с внезапной искоркой злости в глазах. Ситуация почти выходит из-под контроля.

Брайан инстинктивно сжимает руки в кулаки. Делает всё, чтобы не потерять контроль над своими эмоциями. Но чувствует, что его терпению пришёл конец.

– Не смей на меня кричать, Делани.

– М-м-м, а то что?! – продолжает она всплёскивать свои эмоции, надменно наклоняя голову и скрещивая руки на груди. – Что ты мне сделаешь?!

Тот раздражённо вздыхает, не в силах сдерживать себя. Но, всё равно, находясь под импульсом, произносит:

– Тогда нашей дружбе придёт конец. Я не шучу, Делани.

И тут девочка останавливается. Слова друга больно ударяют в самое сердце, а в ушах теперь звенит эхом. Ей вдруг становится стыдно за то, что позволила себе выплеснуть свои эмоции, но где-то, в глубине души, понимала, что, пусть она и не права, правильно сделала, что защитилась.

Пытаясь изо всех сил сохранить здравый рассудок, чтобы им полностью не управляли эмоции, хоть они уже и на пределе, девочка сглатывает, одновременно прикусывая язык. Слова, сказанные ею, будто испарились, и теперь она жалеет.

А на кону теперь стоит их дружба.

– Нечего сказать? – поддевая, спрашивает парень с ухмылкой.

– Ты ставишь мне ультиматумы. – Делани снова скрещивает руки на груди. – Я угадала?

– Нет, – отвечает он. – Правда, я люблю тебя. А ты говоришь, что нет.

– Потому что так и есть. Я хочу, чтобы наша дружба росла. – Девочка поднимает на него глаза, вдобавок нахмурив брови. – Но не так.

Брайан сглатывает, с разочарованием в глазах смотря на подругу. Он явно испытывает вину перед ней, но не показывает за почти ледяным взглядом.

– Тогда я не буду целовать тебя.

– И не надо, – отвечает Делани и достаёт телефон из кармана. Часы на экране показывают четыре часа дня. – Мне пора.

Убрав телефон, она наконец сдвигается с места. Вылет и время не должны стоять на одном месте. Она бросает короткий взгляд на Брайана, который, стоя на месте, смотрит на отдаляющую её фигуру, на которой играют лучи почти закатного солнца.

После короткой паузы, он спрашивает её, чуть прокричав:

– Тебя проводить?

Делани оборачивается, скромно улыбнувшись.

– Спасибо, я сама, – отвечает она, а потом уходит в тень.

Проходит по улицам, оставляя друга одного со своими мыслями.

5. Третье июля

Очередь вьётся перед трапом, как длинная, уставшая змея, что уже почти доползла до цели, но внезапно замедлилась, будто кто-то схватил её за хвост. Делани стоит где-то в середине этой змеи, вцепившись в ручку чемодана так крепко, что костяшки пальцев побелели.

Время капает ей в уши: без пятнадцати шесть. Пятнадцать минут. Они успеют, конечно, должны успеть – но почему всё так медленно?

Почему каждое движение окружающих похоже на замедленную съёмку?

Почему этот мужчина впереди с такой невыносимой тщательностью перекладывает рюкзак с плеча на плечо, словно взвешивает всю свою жизнь?

Плечи Делани ноют под тяжестью рюкзака, ремешки будто впились в кожу. Она коротко встряхивает плечами, но легче не становится. В горле пересохло. Она сглатывает, как будто могла проглотить этот ком напряжения внутри себя.

«Ну же. Быстрее. Быстрее!» – кричит мысленно, но вслух вырывается только сдавленное «чёрт» и тут же прикусывает язык.

Её слова словно искра у пороховой бочки эмоций – достаточно одной искры, чтобы взорваться.

Мимо проходит стюардесса с ровной, отточенной улыбкой, будто нарисованной на лице. Делани ловит себя на мысли, что завидует этой невозмутимости.

Очередь вновь оживает, как будто наконец проснулась.

– Движемся, – выдыхает отец, стоящий рядом.

«Наконец-то…» – звучит в голове Делани эхом, как удар сердца перед прыжком с высоты.

Медленно выдыхает, когда они с родителями поднимаются по лестнице и улыбаются стюардессе. Та пропускает их внутрь, но взгляд девочки скользит по её лицу, а потом чувствует, как пустота снова заполняет пространство.

Всё кажется знакомым, но не своим.

В салоне полумрак. Папа суетливо разглядывает билеты, поднося их слишком близко к глазам, так как очки остались дома. Она слегка усмехается про себя. Всё-таки, как бы они ни старались, иногда чувствуется, что они тоже не в своей тарелке здесь.

Делани садится у иллюминатора, снимая рюкзак с плеч, которые всё ещё ноют. Лондон за окошком, огоньки на полосе в сумраке, и сердце сжимается в тугой узел. Странное чувство, как будто не с городом прощаешься, а с чем-то более важным.

Родители сели впереди, и щелчок ремня безопасности словно заставляет её вернуться в реальность. Делани долго смотрит в иллюминатор, прощаясь с чем-то родным, что через несколько минут исчезнет.

Голос капитана скользит по салону: «Призываем вас приготовиться к взлёту!». Самолёт начинает движение, и с этим толчком её сердце подскакивает в груди.

Лондон, огоньки, всё уходит во мрак, но не отпускает. Почти незаметно, но девочка ощущает это – полёт уже начался.

Сделав глубокий вдох, Делани отрывается от иллюминатора и сжимает подлокотники, будто от этого зависела стабильность всего самолёта. Ногами прижимает рюкзак под креслом, словно пытаясь удержаться в знакомом. Самолёт ускоряется, затем – короткий толчок, и земля уходит из-под ног.

Лондон отдаляется стремительно, слишком быстро и внезапно.

Она крепко зажмуривает глаза, стараясь выровнять дыхание. Мысли скачут, как на взлётной полосе – неуправляемо. В её жизни уже были полёты – к дяде в Глазго, летом в Брайтон, в места, где Лондон всегда был рядом.

Где всё – своё.

Но не сейчас. Сейчас всё иначе.

Она никогда не летала так далеко. За границу, за океан. Это не страх высоты. Нет. Это тянущая тоска по тому, что остаётся позади.

Ведь раньше она всегда возвращалась туда, где чувствовала себя на своём месте.

Где не нужно было прощаться даже на время.

Делани нервно сглатывает, медленно открывает глаза и бросает взгляд в иллюминатор. Руки всё ещё цепко держатся за подлокотники, будто бы она и вправду может таким образом удержаться в себе. За стеклом – безбрежное небо, окрашенное в медово-золотистый вечер. Облака – плотные, как хлопья снега, плывущие в тишине.

Эта воздушная бескрайность кажется почти символом свободы. Почти. Как статуя Свободы, которую они должны будут увидеть в Нью-Йорке. Может, даже поднимутся наверх, если хватит духа.

Но сейчас она чувствует себя не свободной птицей, а испуганной, запертой в золотую клетку. Эту роль играют стены самолёта: гулкие, замкнутые, душные.

И даже небо за окном – вроде бы открытое и живое – ощущается далёким, как нечто, к чему ей пока не дотянуться.

Спустя несколько минут дыхание Делани выравнивается, сердце больше не колотится в груди, как испуганная птица. Глаза закрыты – темнота перед ней кажется почти уютной. Будто уснула… но нет. Просто пытается привести в порядок хаос мыслей, заглушить назойливые сцены в голове, что крутятся, как сломанная кинолента.

Нащупывает в рюкзаке энциклопедию по истории Америки – ту самую, что сама решила взять для того, чтобы не скучать в самолёте. Раскрывает. Там всё: от Колумба до Декларации независимости, от имён философов Просвещения до архитектуры Вашингтона. Даже про достопримечательности Нью-Йорка отдельный раздел есть.

Делани вчитывается, зарывается в факты, будто они – щит от реальности. Шесть часов до Нью-Йорка. Шесть часов до того, как придётся столкнуться с этим всем наяву.

Но мозг не отключается. Прошлые сцены, словно заело, снова и снова крутят одно и то же. И даже страницы с историей не спасают.

«Какая скукотень…» – бурчит она себе под нос и с тихим хлопком закрывает книгу.

Закладку, конечно, не взяла. Да и всё равно.

Энциклопедия остаётся на коленях. Делани складывает руки и снова утыкается лбом в иллюминатор. За ним – тишина, высота, белая вата облаков. Всё красиво и не по-настоящему.

И всё же дыхание предательски сбивается. Но она делает усилие – и остаётся спокойной. Или, по крайней мере, делает вид.

***

– Делани, милая, – тихо и ласково позвала её мама, когда со скрипом двери зашла в комнату.

Делани чуть вздрогнула. Её разум был увлечён историческим романом, что читала до того, как услышала её голос.

– Да, мам?

– У меня есть новость.

Именно из-за слов мамы «У меня есть новость» она почувствовала сердцебиение и странно возникшее дежавю. О чём говорила мама? Из-за любопытства она выгнула бровь, а мама присела напротив неё, на край кровати.

Молчание. Но не такое неловкое, но явно что-то предсказывало. Мама легко улыбнулась, будто у неё случилось что-то невероятное, но не знает, как это сложить в предложение. Однако Делани нейтрально посмотрела на неё. Что вызвало в ней причину улыбнуться? Выиграла лотерею с суммой в миллион фунтов? Но разум не угадал мысли мамы.

А молчание прервалось её словами, которые прозвучали как гром среди ясного неба:

– Мы летим.

– Куда летим? – После заданного вопроса Делани замолчала. Бровь так и осталась удивлённо выгнутой.

Мама сделала глубокий вдох, собираясь с мыслями. Было видно, как она волнуется, да и руки заметно тряслись. Да что произошло? Она может, наконец, сказать?

Однако молчать не было смысла. Нужно было сказать это прямо сейчас, чтобы у её дочери не возникало никаких вопросов. Чтобы до определённого момента не выяснять отношения на этой почве.

– В Нью-Йорк, – наконец ответила мама. – Дорогая, мы летим в Нью-Йорк.

– Что? – Делани встала из-за стола, а лицо выдало замешательство, смешанное с чувством разочарования и недосказанности. Чуть прикусив нижнюю губу, она продолжила: – В смысле мы летим в Нью-Йорк?

– В прямом смысле, – твёрдым тоном ответила мама, а потом встала с кровати и положила ладони на плечи дочери. – Ты же мечтала там побывать, помнишь? Вот, твоя мечта почти на пороге, милая.

Делани посмотрела на маму снизу вверх. Сердце больно кольнуло, когда она напомнила о её несбывшейся мечте о поездке в Нью-Йорк. Да, когда ей было тринадцать, девочка впервые поделилась своей мечтой с мамой и папой. Однако те разрушили её светлые надежды на разрешение тем, что не могут этого позволить.

Их отказ был, как вонзить нож в спину. Делани было очень обидно, но не показывала этого, делая вид, что всё понимает. И больше, с тех пор, так и не упоминала про свою мечту.

Но вдруг, будто из ниоткуда, объявилась эта новость, спустя три года, как Делани почти выкинула свои мечты о Нью-Йорке из своей головы. Она смирилась с этим уже давным-давно. А дальше… Необоснованные ссоры, захлопнутая Делани дверь после того, как мама покинула комнату в грустных чувствах, а накопившиеся обиды перед поездкой – хуже и не бывало.

Всё это превратилось в одно невыносимое торнадо, что мощным вихрем готов разрушить девочку изнутри. Теперь в её голове вертится один-единственный вопрос: как найти время для того, чтобы поговорить с мамой с глазу на глаз? Честно, откровенно, и без притворства.

6. Третье июля

«Ты правда думал, что всё, что я написала вчера – это финал драмы? Как бы не так, мой дорогой дневник.

Мысли, как волны – наваливаются и откатывают, снова и снова. И ещё этот перелёт. Через океан. Остался всего час до приземления.

И пока я в этой душной консервной банке с крыльями, уже даже успела подремать, но всё равно… надо рассказать столько всего. Только не знаю, с чего начать…»

Делани замирает, перечитывая написанное. Слова кажутся банальными. Но в них – она. Вся. Каждая буква дрожит от того, что прячется глубже: растерянность, тоска, злость, малого страха и слишком много… чувств.

Слёзы подступают неожиданно. Она не понимает, из-за чего именно. Может, из-за того, что это всё правда? Что она действительно улетела? Что Лондон остался позади?

Шмыгнув носом, она прячет лицо в полутени кресла, украдкой взглянув в иллюминатор. За стеклом – вечернее небо, растянутые облака, и мягкий, будто медовый, свет.

Скоро посадка. Но Делани не готова. Она ведь понимает, что это всего на неделю. Не навсегда. Но внутри всё кричит, будто её вырывают из дома, где она всегда чувствовала себя в безопасности.

А дневник всё ещё лежит у неё на коленях. Ручка – между страницами, как всегда. Делани берёт её в руки и вновь начинает выводить буквы. Сердце будто диктует ритм:

«До посадки остаётся всего час. Один час до того, как я ступлю на чужую землю. И всё это кажется сном. Нет… не сном – кошмаром, из которого никак не выбраться.

Мне больно. Больно осознавать, как далеко я от дома. Но, наверное, неделя – это как раз тот срок, за который я смогу смириться. Или хотя бы попробовать.

Больше всего мне жжёт внутри то, что я наговорила маме перед отлётом. Резко, необдуманно. Я знала, что она просто хотела как лучше, но тогда… я не слышала её. Только себя. И теперь всё это звучит в голове, как эхо. Горькое.

Я чувствую себя одинокой. Не потому, что скучаю по Лондону, друзьям, привычному. А потому, что скучаю по тем дням, когда всё было проще. Когда мамины объятия казались решением любой проблемы. Когда мы могли просто сидеть рядом – и этого было достаточно.

Теперь я будто сама себя от неё оттолкнула. Всё это время избегала её. А теперь жалею. Только слишком поздно я это поняла.

И знаешь, что страшнее всего? Не Нью-Йорк. Не перелёт. А мысль, что мы проведём неделю рядом и будем говорить только короткими, бездушными фразами. Что я потеряю её ещё больше…»

Дневник с ручкой внутри тихо захлопывается, а потом оказывается в рюкзаке. Застегнув молнию, Делани держит и сжимает в руках бежевый кожаный рюкзачок. Почти обнимает его, но такое ощущение, что держится за спасательный круг, когда тонет. Небо потихоньку темнеет, а она даже не знает, сколько времени.

Но одно знает точно: незаметно наступил вечер.

Проходит почти час, а до посадки остаётся примерно три минуты. Самолёт теперь оказывается ниже облаков, а над землёй видны маленькие огоньки. Наверное, это посадочная полоса.

Делани проверяет ремень безопасности. Слава богу, застёгнут. Облегчённый выдох срывается с её губ. Рюкзак оказывается под ногами, даже не заметив, как это произошло. Снова сжимает подлокотники, затаив дыхание, но не может унять непонятную дрожь по всему телу и гулкое сердцебиение.

Похоже, Делани и правда боится летать.

Виды за иллюминатором начинают постепенно меняться. Не так, когда едешь в автобусе в библиотеку или обратно домой: прямо, кварталы сменялись один за другим. А в самолёте, наоборот, сверху вниз. Облака мало-помалу начинают меняться на вечерний вид уже приближающегося Нью-Йорка, под небом, небольшие огоньки мерцают где-то издалека, а колёса легонько касаются земли.

Толчок за толчком, только потом ровное движение по посадочной полосе, где с двух сторон оснащена огоньками. Как будто это звёзды с неба упали, но при этом безопасно, без какого-либо взрыва.

Моторы наконец прекращают свою работу, перестав урчать под ногами пассажиров.

Тишина. Почти мёртвая, но длится недолго. Примерно через минуту шуршание ног одного из пассажиров об пол салона нарушает эту тишину.

Делани облегчённо, будто с лёгкой победой, выдыхает. «Наконец-то свобода…» – проносится это в голове, всё с таким же облегчением, а улыбка, пусть и слабая, появляется на её лице. Незаметно. Даже сама девочка не поняла, как так вышло.

Другие пассажиры начинают покидать свои места, доставать чемоданы из багажного отсека, при этом смотря в телефон, на время. Та в это время отстёгивает ремень безопасности, одновременно смотря в окошечко, к которому успела «привязаться» за шесть часов полёта. Вечер Нью-Йорка, почти сизое небо, а огоньки на посадочной полосе теперь чётко видно. Отражаются в её глазах.

Делани продолжает смотреть в иллюминатор с видом аэропорта ещё какое-то время. Улыбка не спадает с её лица, а только сохраняется.

– Делли, – доносится тихий голос рядом. Кладёт руку на плечо и мягко трясёт. – Делани, милая, нам пора.

– Папа? – Она чуть вздрагивает, обернувшись к нему лицом. Её глаза встречаются с его с лёгким оттенком испуга, но внутри остаётся спокойной.

– Такси может уехать без нас, если опоздаем.

Делани встаёт с места, стукнувшись головой о потолок размером с периметр. Чувствует боль, но быстро проходит, потерев рукой голову, чуть взъерошив волосы. Другой рукой хватает рюкзак из-под кресла.

– Прости, – шепчет она. – Просто задумалась. – Её глаза нервно смотрят куда-то в сторону, будто боится дальше смотреть отцу. – Пойдём быстрее отсюда. Кстати, где мама?

Вопрос почти застаёт и саму девочку врасплох. Но неожиданно доносится до её ушей другой, уже женский голос:

– Ты готова, Делани?

«Она здесь», – мысленно говорит про себя, не в смысле облегчённо. Внутренне сжимается, как пружина, у которой сила упругости уменьшилась в несколько раз.

Однако она старается делать вид, что всё нормально.

– Готова, – отвечает она, но её голос звучит почему-то слабо и неубедительно. Поэтому решает взять себя в руки и твёрдо, с чёткостью произнести: – Готова.

Мама чувствует, что её девочка внутренне отстраняется от неё. Она даже не пытается приблизиться, обнять, узнать, всё ли с ней хорошо. Будто боится обидеть её ещё больше. Но её глаза всё равно наблюдают за действиями дочери, делая это ненавязчиво. Будто пытается понять, что та на самом деле чувствует за маской холода и отстранённости.

Медленно, мало-помалу, семья выходит из тёмного салона самолёта, достав чемоданы. Выйдя на свежий воздух, Делани вдыхает. Судорожно, нетерпеливо, жадно. Будто находилась сотни лет в заточении у своего врага, а после того, как его обезвредили, оказалась на свободе. Лёгкие кое-как раскрываются, ведь шесть часов полёта через океан негативно повлияли на то, что они вовсе не раскроются и не наберут нужного количества кислорода.

Но это ещё не самое худшее, что ждёт девочку.

А сотрудники и капитан самолёта помогают им спуститься по металлической лестнице, где и Делани, и родители, идут друг за другом, стараясь не спотыкаться.

Нью-Йорк. Представляет сумрачным небом, осыпанным маленькими белыми звёздочками-точками. Находятся где-то далеко, в невесомости, но пытаются высветиться во всей своей красе.

Однако Делани до сих пор скептически относится к ситуации, из которой, кажется, нет выхода.

Не опасная вроде, правда? А выход только один: переждать здесь неделю. А это только усиливает её внутреннее напряжение, а сердце сжимается в тугой узел, который развязать никому не в силах. Даже Делани не в силах предотвратить эту ситуацию. Бессильна, как будто проиграла бой.

Поднимает глаза в небо, чуть щурясь, пытаясь разглядеть далёкие звёздочки, которые еле-еле мерцают. Жадно вдыхает воздух сквозь зубы, словно цедит, как дикий зверь, а потом бурчит себе под нос:

«Посмотрим, как ты меня удивишь, Нью-Йорк».

***

Машина останавливается у здания отеля, чьи окна ещё светятся. Наверное, там тоже живут те, кто, как и они, скоро вернётся домой. Семья открывает дверцы машины, водитель, улыбнувшись, помогает достать чемоданы из багажника и подержать дверь.

Скоро он хлопает дверцей и уезжает, растворяясь в шуме вечернего Нью-Йорка.

Делани остаётся стоять на месте, не шевелясь. Рука, побелевшая от напряжения, всё ещё сжимает пластмассовую ручку чемодана. Пальцы затекли, но она почти не чувствует этого – будто сама превратилась в камень.

Только спустя минуту она поднимает глаза на здание отеля. Вдох – носом, как всегда, глубокий. И тут же замирает, удерживая его внутри. Усталость накрывает с головой, мысли где-то далеко, совсем не здесь.

Её вырывает из оцепенения бархатный голос отца:

– Хочешь немного отдохнуть?

– Эм… – Делани резко выдыхает, словно всё это время находилась под водой. Смущённо улыбается и сжимает руку отца. – Да… перелёт, наверное, даёт о себе знать.

– Я тебя понял. Пойдём. – Он кивает маме, стоящей рядом, смотрит на неё тем же мягким взглядом и целует в щёку.

Чемоданы в руках, семья направляется к входу в отель. Их шаги тихи, неторопливы. Где-то внутри горит свет, приглашая, обещая укрытие.

На улице ещё не совсем ночь – только половина восьмого вечера.

Отец придерживает тяжёлую стеклянную дверь с чёрной рамкой, помогая Делани и маме войти. Они осторожно протаскивают за собой чемоданы, стараясь не задеть друг друга, не сбить с пути. Потом заходит и отец, прикрывая за собой дверь.

Холл отеля раскрывается перед ними мягким сиянием медных стен. С потолка свисают маленькие люстры, похожие на звёзды, разбросанные в чужом небе, с чёрными ячейками для свечей, от которых пляшут тени.