CRYolite

Творец по своей природе каторжник, как бы ни была хороша и беззаботна его жизнь. Муки, связанные с созданием художественных образов, не имеют себе равных. Это не просто профессия, это диагноз. Художник творит не потому, что не может заниматься ничем другим, а потому, что просто не хочет. Это и наказание, и высшее счастье.

Патетично?

Элина часто задумывалась о том, каково это – быть настоящим художником. Потому что искренне не была готова примерить этот статус на себя, несмотря на успехи и заслуги. В её глазах эта роль была одновременно привлекательной и пугающей. Она всегда мечтала о волнении аудитории, о том, как её искусство меняет чьи-то жизни, но страх быть понятой неправильно, и жесткая критика от лица мастеров, сдерживали девушку долгие годы.

Сложно назвать себя тем, кто прошёл путь длиною во всю жизнь, стремясь к этому призванию. Ведь оно лишь слегка коснулось её, оставив базовые знания, полученные благодаря самообразованию и краткосрочным курсам.

Никакой учёбы в академии или высших учебных заведениях, никаких бессонных ночей в мастерской, никакого членства в союзе. Сама по себе, с открытым вопросом: «художник или творец?»

В начале пути она искала утешение в словах таких же, как и она коллег. Каждый раз, когда она принимала кисть в руку, внутри разгоралась противоречивая борьба – стремление выразить себя и желание скрыться. Её картины, полные темных красок и обезличенных форм, были лишь попыткой заглушить внутренний голос, который шептал о неуверенности. Она оставляла свои страхи на холсте, но сама не осмеливалась взглянуть им в лицо. Проще сумбурно произвести чем осознать, верно?

Она знала, что исцеление может прийти только через признание себя. Приняв это, она могла бы углубиться в свой процесс, превратив недостатки в катализатор, а не в удавку. Этот шаг требовал смелости, и без него её творчество так и оставалось бы всего лишь трюком, маской, за которой пряталась истинная сущность.

Возможно, именно интроспекция помогла ей достичь успеха. Но успех ли это?

Арт-терапия для «пострадавших», искусство для таких же сломленных и потерянных. Элина шла сквозь темноту бесконечного пространства, пропуская между пальцев тонкую, полупрозрачную нить, которая символизировала ложную осознанность и проработанность. За неё цеплялись сторонники эстетизма и шли за ней, слепо веря, что их любимый автор знает путь. Но она не знала. Она умело изображала свою боль, но не понимала как с ней работать.

Искусство давно перестало лечить и отвлекать, оно помогало только зрителям увидеть в мазках и цветах свою собственную боль и страдания. Мало кому было важно, кто стоял за произведениями искусства. Да и Элине это было не нужно. Она хотела прославить свои творения, а не своё странно-красивое лицо.

Временами она ловила себя на мысли, что ей недостаёт уверенности в своём предназначении, которую ей давал бывший партнер. Теперь этот статус стал для неё непосильным бременем. Но, пожалуй, Лондон может дать ей повод освободиться, иначе мечта рассыплется, подобно иллюзии.

Сопровождающий, заметив, что девушка погрузилась в раздумья, попытался разрядить обстановку, начав негромко рассказывать о том, как менялся облик Лондона на протяжении последних десятилетий. Однако слова продолжали ускользать от неё.

Сложно распутать клубок запутанных нитей – тех самых полупрозрачных, которые она отпускала своим поклонникам.

Вдалеке виднелся фасад отеля. Темнело достаточно рано несмотря на то, что была только середина сентября. Стоило ей выбраться из машины, как тут же закапал моросящий дождик, превращая остаток дня в унылое зрелище.

Очевидно, она запрётся в номере, опустошит мини-бар, наденет наушники и уткнётся носом в подушку до следующего дня, желая забыться и отогнать всю ту чернь, что крутится в голове не переставая. Возможно, через время она найдёт в себе силы выбраться из своего кокона и открыться новому городу, но… «Не сегодня».

Серебро и платина

Очередная лондонская улица, окутанная роскошью и богатством.

«Ну вот и где я?»

Навигатор-предатель постоянно путал, заставляя Элину идти наугад. Да и какая разница, какие улицы стачивают каблуки девушки? Она упрямо шла вперёд, стягивая пояс кожаного плаща до удушья, пытаясь представить, что это не её обнаженные ноги кусают тысячи холодных, мелких игл и пронизывающий до костей ветер. Оставалось лишь стиснуть зубы, чувствуя, как предательская дрожь поднимается от коленей к бёдрам.

«Холоднее, чем в Москве… уродство», – пробурчала она, беспокойно обводя глазами улицу в надежде отыскать подходящую, неведомым самому богу требованиям, тёплую «коробку».

Белое платье, ослепительно яркое на фоне серого, залитого мокрой грязью города, вызывающе точно обрисовывало каждую линию её фигуры. Плотные светлые пряди были единственным барьером между кожей и непогодой. Прохожие оглядывались. Что такого? Ах, да – вокруг пуховики, да пальто из шерсти, а она как ожившая манекенщица с подиума, выбежавшая покурить перед тем, как выйдет на прославлять творца.

«Не смотрите так, я знаю, что дура».

Больше привередничать и выбирать сил не было. Все демократичные варианты утонули в потоках воды, словно сама судьба намекала, что сегодня её эстетика будет стоить дорого. Элина, смирившись с неизбежным, рванула к ближайшему зданию, где массивные двери из черного дерева отбрасывали на мокрый тротуар холодный отсвет металлической таблички.

«Что там было?..»

Само её наличие в сердце Мейфейра кричало: «либо историческое наследие, либо частный клуб, куда тебя не звали».

Пространство внутри оглушило просторной тишиной. Холодный воздух пропитан камнем и дорогим табаком. Интерьер был настолько безупречен, что на секунду сознание раскололось: рациональная, выживающая часть цепенела в лёгком отвращении, в то время как внутренний ценитель прекрасного, голодный до неприступных красот, дико ликовал, топая ножкой.

Восторг длился ровно до того момента, пока Элину не пронзила простая и чудовищная мысль: здесь один лишь её вздох, вероятно, уже ей что-то стоил.

Высокие стены из нешлифованного бетона и тёмного стекла уходили вверх, в полумрак. Свет падал с потолка ледяными потоками, выхватывая из темноты барную стойку из цельной плиты кварцита, напоминающую застывший дым. За ней, как в клетке из стекла и стали, сияли полки с алкоголем стоимостью в депозит за квартиру в Челси.

Безупречная, монохромная вселенная. Ни ярких красок, ни мягких линий. Каждая деталь была острой и точной.

Ничего лишнего.

Кроме Элины.

Хаотичный мазок белилами по супрематическому квадрату.

Но уходить поздно.

Бармен замедлил отточенные до автоматизма движения, перестав притворяться, что у него есть дело поважнее новой гостьи. Даже капли, стекающие с её волос на каменный пол, отдавались в ушах оглушительным грохотом. Казалось, всё заведение замерло в ожидании, когда она совершит эти несколько шагов – от дверного проема до барного стула.

«Я здесь на один бокал…»

Ну да. Конечно…

Скупой платит дважды. Особенно когда его валюта – собственное лицо.

Окружающие сливались в безупречный ансамбль, сошедший с конвейера под названием «Респектабельность &Ко». Какой разительный контраст с её родными просторами, где в похожем антураже всегда присутствовали либо матерящиеся компании «для тех, кому за…», либо блюющий несовершеннолетний фон. Здесь же выверенность. Стерильность. Если, конечно, не считать VIP-зону. Ту, что пряталась за матовым стеклянным барьером, напоминая заповедник низменных инстинктов.

Элина стала невольным зрителем театральной постановки. Несколько мужчин в дорогих пиджаках горланили, размахивая папками с документами, словно дубинками. Девицы в мини-юбках извивались на их коленях, как ручные питоны, а в эпицентре хаоса, как скучающий демиург, наблюдающий за неудачным экспериментом, восседал некто опасно-статичный. Он не моргал. Всего лишь скучающе поглаживал женское колено и медленно вращал в длинных пальцах полупустой бокал. Казалось, стекло вызывало у него куда более живой интерес, чем всё происходящее.

Полутьма скрывала детали, оставляя лишь размытые силуэты и намёки. Бурная фантазия услужливо дорисовывала картину, и Элине приходилось вырывать себя из гипнотического плена, возвращая взгляд к бармену или бездушному экрану телефона.

– Чем могу порадовать, мисс?

Ослепительная улыбка сотрудника обещала полный сервис. Но подгонять Элину не пришлось. Желание не выпасть из безупречной картины делало всё за него.

– Коньяк, – бросила она, не глядя, тыча пальцем куда-то за его спину. Словно ассортимент этого храма брутализма был ею впитан с молоком матери. – Вот этот. Графин.

«Графин?! Ты что, сдурела?!»

– Закуски? – Улыбка бармена не дрогнула, только в зрачках загорелся алчный огонёк, отражавший лик монарха на банкноте. Он уже видел, как эти пятьдесят фунтов перекочуют в его уже набитый карман.

В ответ – лишь резкое, почти раздраженное движение головой. Её взгляд, будто маятник, снова и снова качался в сторону той самой «абсурдной» клетки.

Минуты утекали так же безвозвратно, как и очередная скомканная, небрежно вытащенная из сумки купюра.

Слышали ли вы о тех, кто проводит дни в дорогих ресторанах, словно экспонаты на витрине, растягивая остывший кофе в тщетной надежде, что проходящий мимо «добытчик» споткнётся об их подставную неловкость?

Классические охотницы за статусом.

Но здесь добычей чувствовала себя она. Словно акулы, учуявшие в воде каплю чужеродной крови, они один за другим подплывали с дежурными фразами, пытаясь усыпить её бдительность алкогольной анестезией и приторными комплиментами.

За окном угасал последний намёк на свет, а вместе с ним таяла и надежда на такси. Погода, как сообщница этого заведения, намеренно портилась, вынуждая оставить здесь ещё большую дань.

Опустим тот факт, что для Элины весь Лондон был одной сплошной неизвестностью, где каждая вторая дверь вела в финансовую западню.

Очередной тяжёлый, хрустальный графин с тихим звоном опустился на стойку. Она взглянула на золотистую жидкость как на орудие пытки, изобретённое её же самомнением. Элина стала добровольной жертвой собственных амбиций. А когда было не так?

Буквы в телефоне поплыли. Еще один претендент на её внимание ретировался, получив в свой адрес лишь неловкую улыбку и сотни отрицательных кивков головой.

Внимание к VIP-зоне становилось всё навязчивее.

– Прямо выставочная инсталляция, не находите? – цинично бросила она бармену, надеясь на соучастие. Но наткнулась лишь на маску вежливого недоумения.

Кажется, этой самой «инсталляции» или «предмету интерьера» как изначально планировала съязвить Элина, было решительно всё равно, какая именно девушка украшает собой его личное пространство. Ему не нужно было прилагать усилий.

Нигде. Почти никогда.

Его имя в этих стенах было абсолютной индульгенцией. Но сегодня центром всеобщего внимания была отнюдь не его персона, а та, чьё нахмуренное лицо то грозилось оставить вмятину в каменной стойке, то пожирало происходящее наивным, восторженным взглядом, будто эту постановку отыгрывают лично для неё.

Именно эта наивность и заставила маску абсолютного безразличия дрогнуть. Пустой взгляд, словно луч лазера, насквозь пронзил незваную гостью и застыл на ней. Как на аномалии. Диссонансе. Пальцы наконец отпустили бокал.

Он не улыбнулся, не нахмурился. Всего лишь зафиксировал объект, нарушающий привычный порядок вещей.

– Мы не заключим сделку до нового года! Это невозможно! – один из разгорячённых партнёров толкнул «короля вечеринки» в плечо, пытаясь вернуть его к реальности. – Он меня не слушает! Мы при всём желании не успеем подготовить Ollu…

Гробовое молчание. Его мыслей здесь уже не было.

Женская рука с наигранной нежностью принялась расстёгивать верхние пуговицы его тёмно-серой рубашки, обнажая бледную, мертвенно-холодную кожу.

– Сходим на мероприятие в конце недели? Ты так много работаешь… Совсем забыл о нас…

Реакции – ноль.

Он привык к женскому обожанию. Он не мог сосчитать, сколько раз на него смотрели как на божество, но ни одна не оставила и царапины. Только сегодня что-то шевельнулось. Тёмное. Нет – ребяческое, как желание разобрать сложную механическую игрушку, чтобы добраться до шестеренок, даже если собрать назад уже не получится.

Ему потребовалось несколько секунд, чтобы оценить гостью как лот на аукционе.

Каблуки. Идеальные, будто только что из коробки, вопреки лондонской слякоти.

Платье. Будто специально сшитое для роли «приманки».

Вызывающе чистая и одновременно бесстыдно доступная.

Она явно переоценивала свой капитал. Как бы ни старалась, в её теле не было ничего, за что можно было бы зацепиться, кроме острых углов. Даже приглушенный свет не способен скрыть, что её безупречный образ – результат плотного слоя макияжа, скрывающего следы усталости.

Как можно быть настолько незаинтересованной, когда вокруг – концентрация денег и влияния? Она просто сорит деньгами, уставившись в телефон, и игнорирует правила игры.

Он коротко, почти незаметно для окружающих, кивнул самому себе, мысленно поставив галочку, и лишь тогда отвлёкся, чтобы тихим, не терпящим возражений тоном приказать своей «свите» продолжать без него.

Мужчина поднялся с дивана, лениво, с привычной небрежностью поправляя пиджак, и направился к стойке, игнорируя цепкие, полные надежды взгляды присутствующих. Каждому из них что-то от него что-то нужно. Всегда.

Одна из них осмелилась коснуться рукава, но тот лишь провёл по ткани, будто смахивая пыль, и уверенно вышел из мрака, демонстрируя «белому мазку» свою роль.

Сначала пространство заполнил запах крови, кожи и хвои. Он вёл её затуманенное сознание вглубь сумеречного леса, где за сплетением сухих ветвей и сгнивших листьев таилась истекающая слюной пасть. Поднять глаза было бы немым согласием принять его присутствие. Да и он не мог решить, что привлекало сильнее: её вызывающая поза или эта жалкая пародия на безразличие, пока она, задержав дыхание, отсчитывала шаги.

Что ж, она не планирует прерывать тишину.

«Вот упрямая…»

Он наклонился ближе, его палец легонько толкнул её полупустой графин, заставив жидкость танцевать.

– Надеюсь, ты не ждёшь, что я попрошу разрешения присоединиться, – его голос был ровным, без вопросительной интонации, лишенный какой-либо вовлеченности или хотя бы намека на присутствие.

– Прошу прощения? Вы всегда так знакомитесь? С места в карьер и с лёгким нарушением личных границ?

– Не местная. Твой вид… это не про Лондон. Это про что-то другое.

– Как проницательно. А ваша манера вести диалог – это про что? Про необходимость сразу заявить доминанту?

Он пропустил это мимо ушей, его взгляд скользнул по графину, по её рукам, которые инстинктивно оттягивали край платья, будто её ноги это единственная сейчас проблема.

– Большинство здесь пытаются слиться со стеной. Или стать её частью. Ты же… – он сделал крошечную паузу, – ты её царапаешь. Нарочито. Зачем?

– Может, мне просто нравится царапать. Без повода. Или это тоже нужно как-то оправдать в вашей системе координат?

– И предпочитаешь уходить от сути, – заключил он, его внимание приковалось к жилке на её шее, пульсирующей с каждой минутой всё быстрее. Он наблюдал за ней с холодным любопытством.

– Что ты ищешь уже второй час здесь? – сменил он тактику. – Билет в лучшую жизнь?

– О, Боже, ещё один, кто считает себя самым умным, – она с насмешкой покачала головой. —Может, я просто жду, когда закончится дождь. Или пью. Разве нельзя просто пить?

– Можно. Но не в таком платье. И не с таким выражением лица. Это не «просто». Это перформанс. Довольно претенциозный. Основанный на твоём представлении о собственной значимости. – он провёл пальцем по влажному конденсату на её бокале. На секунду его взгляд стал отсутствующим, будто он видел не стекло, а бесконечную череду таких же бокалов, таких же разговоров, растянувшихся на годы. Но мгновение спустя пустота вернулась. —«Привилегии красивых», да? Этим ты руководствуешься?

– Я.. художник.

– Я не спрашивал. – тихо перебил её. – Но это объясняет позу. И концентрацию на собственном отражении в стекле. Раз ты стала инициатором знакомства, назови имя. Для полноты клинической картины.

«Какого хера я всё еще сижу здесь?!».

– Элина. Художник-интроспективист. – Протянула она, заставляя голос звучать твёрже. Глаза не опустились, а встретились с его бездной. Пальцы сжали край стойки, выдавая напряжение, которое она отказывалась показывать иначе. – Через несколько дней я открываю персональную выставку в Тейт Модерн.

На его лице не дрогнул ни один мускул.

– Поздравляю, – сказал он, и это снова прозвучало как соболезнование. – Тейт… впечатляет. Значит, ты не просто царапаешь стены. Ты умудрилась ещё и продать это. Кому? – Его взгляд, тяжелый и оценивающий, вновь скользнул по ней, от каблуков до разгоряченного лица. – Ты не выглядишь как инвестиция. Ты выглядишь как пассив. И не дорогой, и не неликвидный. Интересно, кто твой ангел-хранитель, согласившийся на такие риски?

– Нет, это уже слишком, – голос прозвучал резко и громко, заставив пару ближайших гостей обернуться. Она встала, накидывая плащ на плечи с театральной медлительностью, которую только могла собрать. – Глядя на вас, я-то надеялась, что в Мейфейре хоть кто-то способен отличить палитру от прайсера.

Она сделала шаг, всем своим видом демонстрируя презрение, но его холодный, ровный тон и низкий тембр остановили на месте.

– Ллойд Аддерли. И мне искренне любопытно… Почему, отбив все атаки до меня, ты сломалась именно на этом? – Он отпил крошечный глоток из оставленного ею бокала. – «Спонсор». Какое хрупкое место. Для художника.

– Ты… ходячий кредит под залог папиной недвижимости. Твоя «роскошь» вопит о деньгах, которые ты сам не заработал, и о вкусе, которого у тебя нет. Я же здесь – на свои.

Она швырнула на стойку ещё одну смятую банкноту, словно плату не только за выпивку, но и за своё присутствие. Вырвав бокал из рук мистера Аддерли, она запрокинула голову, одним глотком отправив внутрь остатки своего презрения. Затем, небрежно запахнув плащ, двинулась к выходу.

Каблуки яростно отбивали ритм, будто могли раскрошить бетон. С каждым шагом паника подступала к горлу, а тихое дыхание превращалось в жалкую попытку проглотить желание вдохнуть весь воздух в помещении.

– Элина.

«Да что тебе еще надо от меня?!».

Она замерла у самой двери, пальцы уже коснулись тяжелой металлической ручки.

– Ты забыла кое-что.

Она обернулась, готовая швырнуть новую колкость. Но он не смотрел. Его лицо было отвернуто к барной стойке, где лежала её смятая купюра. Рядом с ней он положил идеально ровную, новенькую банкноту того же достоинства.

(Новая версия главы находится на корректировке)

Сбегать нельзя сиять

– Сколько?! – воскликнула девушка, широко распахнув гл