Планетроника: популярная история электронной музыки

И разумеется, прилетело за это совсем не тем, кто этого заслуживал. Едва ли не главным символом такой коммерциализации брейкбита стал музыкант Smart E’s, заработавший известность благодаря хиту «Sesame’s Treet» с сэмплом из популярной детской передачи «Улица Сезам». В 1992 году Smart E’s выпустил альбом, который немедленно заклеймили как последнюю конъюнктурщину. При этом Smart E’s вовсе не ставил перед собой цели заработать быстрых денег на модном звуке, а был честным и идейным брейкбитчиком. Свой крест он нес потом еще много лет, продвигая классический брейк-бит и находясь безнадежно ниже радаров.

Единственными, кому удалось выйти из этой истории без потерь, были The Prodigy. Они с самого начала стояли особняком. Дело в том, что в электронной тусовке вообще не было принято ни «торговать лицом», ни даже играть концерты (что регулярно делал Лиам Хоулетт со товарищи). Единственной допустимой формой присутствия электронного артиста на сцене считались диджей-сеты, да и к диджеям совсем не было принято относиться как к идолам и гуру, брейкбит строился скорее на идее демократизма и равенства. The Prodigy, наоборот, с самого начала позиционировали себя как рок-звезды, что по меркам тогдашней электронной тусовки скорее осуждалось: даже слово «рокизм» применительно к электронике использовалось исключительно как ругательство. Впрочем, The Prodigy все это сходило с рук, и в среде «тру-рейверов» к ним, в общем, относились хорошо.

Долгое время брейкбит оставался исключительно британским явлением. Небританцев, которые играли бы такую музыку, можно было пересчитать по пальцам одной руки. А вот слушали брейкбит в других странах довольно активно, была у этого жанра немалая аудитория и в России. У нас его пропагандировал хорошо известный Диджей Грув. На его миксах, датированных примерно 1993 годом, мы слышим немало британской брейкбит-классики, например треки с лейбла Suburban Base. Вместе с группой Not Found (это, разумеется, не одноименный рэп-коллектив, а совсем другая группа с тем же названием) Грув даже пробовал себя в роли музыканта (дело, разумеется, было задолго до его поп-хитов типа «Счасте есть»). От «того» Not Found сохранилась буквально пара треков, но они вполне заслуживают того, чтобы их найти и послушать. Ну а лучший пример отечественного брейкбита первой волны – это первая версия трека «Космонавт» группы «Радиотранс».

Но вернемся в Англию. Результатом коммерциализации брейк-бита стало отделение «темной фракции» и появление джангла. По настроению эта музыка была куда более мрачной – никаких ускоренных голосов и никаких развеселых фортепианных аккордов. К тому же в этом звуке куда более явно был слышен «черный» корень, ямайский или даже африканский. К тому же джангл-музыканты более внимательно относились к ритму: они не просто брали брейк, ускоряя и зацикливая его и нарезав максимум на две-три части. Они создавали из этого брейка очень сложный и затейливый рисунок, который мог не повторяться в течение всего трека. Этот процесс они называли breakbeat science, «наукой брейкбита». Позже эта наука достигнет своей высшей точки в таком жанре, как драмфанк.

Еще одной отличительной чертой джангла был чрезвычайно низкий и глубокий бас. Часто для этого использовался даже не звук басового синтезатора, а сэмпл бочки из драм-машины TR-808, который загружался в сэмплер и использовался как мелодический инструмент. От термина «джангл», впрочем, скоро было решено отказаться, в первую очередь потому, что он был признан расистским. В этом, надо сказать, есть доля правды: этим словом в начале XX века называли джаз, и у этого слова была ярко выраженная расовая окраска. На смену этому названию пришел более политкорректный термин драм-н-бейс, который начал употребляться примерно с 1995 года. И здесь снова не без теории заговора. Дело в том, что этот «ребрендинг» нередко связывают с попыткой продать эту музыку более широкой (в первую очередь, белой) аудитории – трюк, который несколько раз удачно проворачивался в американской музыкальной индустрии. Так было, например, с термином «рок-н-ролл».

Именно с термином «драм-н-бейс» связано появление первой гигантской звезды на этой сцене. Речь, конечно же, о Goldie. Клиффорд Джозеф Прайс – выходец из брейкбит-сцены первой волны, у него выходили пластинки на его лейбле Metalheadz еще в самом начале 1990-х. В 1995-м он выпускает, ни много ни мало, концептуальный альбом – запись долгоиграющего диска для клубного музыканта, в принципе, считалась необычным шагом, а уж джангл и его наследник драм-н-бейс так и вовсе распространялся почти исключительно в виде 12 синглов. Диск «Timeless» включал в себя элементы очень разной музыки. Основу тут составлял драм-н-бейс, но в полотно были вплетены и соул, и эмбиент, и даже классический оркестр.

Goldie стал не просто музыкальной звездой (альбом, естественно, попал в чарты), он сделался еще и звездой медийной, поскольку обладал идеально продаваемым образом. Это был человек из низов с криминальным прошлым и внешностью харизматического бандита, широко улыбающегося полным ртом золотых зубов (отсюда и псевдоним). Красок к образу добавляло еще и то, что у Goldie был роман с Бьорк. Надо ли говорить, что музыканта сразу же полюбили британские таблоиды.

Примерно с середины 1990-х и до наших дней драм-н-бейс активно растет вширь, сейчас под этим зонтичным брендом существуют десятки очень разных жанров, но мы, пожалуй, сейчас не будем углубляться в то, чем различаются jump up и rolling, и ограничимся лишь парой примеров, которые показывают, насколько же эта поляна широка. Композиции DJ Fresh – это уже почти EDM, то есть коммерческий поп-саунд, идеально заточенный под массовый рынок. А, скажем, Squarepusher – это уже практически IDM, то есть, наоборот, музыка интеллектуальная, нарочито сложная и совершенно массовому слушателю недоступная.

Одним из самых интересных ответвлений драм-н-бейса в середине 1990-х стал так называемый арткор. Так называли гибрид затейливых джангловых ритмов с эмбиентом или джазом – музыку, предназначенную не столько для рейвов и клубных танцполов, сколько для чиллаутов и прослушивания дома. Одним из наиболее ярких представителей этой сцены стал Марк Роял, более известный как T-Power. Такой же звук в то время продвигали одни из брейкбит-патриархов 4Hero, а системообразующей для жанра станет серия сборников «Artcore», выпущенная популярным танцевальным лейблом широкого профиля React. Всего их выйдет четыре, а первые два до сих пор считаются классикой.

Если же говорить об эволюции клубного драм-н-бейса, то стоит вспомнить такие явления, как текстеп и нейрофанк. Отличительная особенность этих жанров и вообще всего этого направления – в отказе от той самой брейкбитовой науки, то есть от мелко нашинкованных сэмплированных драм-лупов. От классического драм-н-бейс-ритма оставлена лишь та часть, что играется драм-машиной, а также глубокий бас (это, кстати, очень похоже на то, в какую сторону сейчас эволюционирует хип-хоп). Это музыка уже не сэмплеров, а синтезаторов и драм-машин, впитавшая в себя влияние техно и электро.

В середине 1990-х музыка, выросшая из брейкбитового корня, начинает разрастаться вширь. Параллельно с расцветом драм-н-бейса набирает ход и жанр, названный биг-бит. Здесь тоже есть ломаный сэмплированный ритм (и вообще это музыка очень сэмплерная), но, в отличие, скажем, от драм-н-бейс, темп в биг-бите куда медленнее. А главное – в этом жанре есть тот корень, которого до этого момента в брейкбите вообще никогда не было. Это корень роковый. Вообще, середина 1990-х в музыкальном плане – это довольно странное время. С одной стороны, электронная революция уже произошла и протянула свои щупальца в самые разные музыкальные жанры. С другой стороны, от клубной электроники, которая несколько лет воспринималась как музыка будущего, надежда и опора современного шоу-бизнеса, публика потихоньку начинает уставать.

Даже многие из тех, кто в 1990-м слушал эйсид-хаус и проводил выходные в рейв-угаре, в 1995-м уже предпочитают Nirvana или Oasis. Что уж говорить о поколении более молодом. Собственно говоря, одним из тех, кто в конце 1980-х увлекался эйсид-хаусом, а в 1990-е уже играл рок, был лидер Oasis Ноэл Галагер. Когда он, уже увлеченный психоделическим роком, познакомился с коллегами из группы Amorphous Androgynous, он был очень удивлен, что за экзотичным псевдонимом скрывались те самые люди, что записали в конце 1980-х рейв-хит «Humanoid», а в эру брейкбита уже под именем The Future Sound Of London выпустили эйфорический утренний гимн «Papua New Guinea».

В общем, потребность вернуть в электронику живой драйв рока определенно в этот момент существовала. Кроме того, большое количество музыки, которая тогда создавалась в Британии (тот же самый драм-н-бейс, за редкими исключениями), совершенно не работало вне клубов. Это была совсем не та музыка, на которую можно было снимать клипы и крутить их по MTV, не то что можно было ставить по радио и продавать миллионными тиражами. А потребность в «электронике для масс» у этих самых масс определенно была.

И тут на сцене появляется целая генерация новых артистов. Во-первых, к ней относится манчестерская группа The Chemical Brothers. Во-вторых, музыкант по имени Норман Кук, который еще в 1980-е играл рок, потом переключился на электронику, а в 1990-е завел себе новый псевдоним Fatboy Slim. В-третьих, загадочный коллектив Propellerheads. Ну и в-четвертых, наши хорошие знакомые «электророкеры» The Prodigy, которые к этому моменту уже успели выпустить два альбома и готовили третий. Все они как бы возвращали в электронику человеческий фактор. В их музыке были грязный роковый звук, запоминающиеся ходы и даже вокал, пусть зачастую и сэмплированный. Все эти артисты делали ставку на грязный и сырой драйв рока и фанка. Норман Кук к тому же был заядлым коллекционером музыки 1960-х и 1970-х (в первую очередь северного соула), так что за хорошими сэмплами ему редко приходилось ходить дальше собственной фонотеки.

В результате вторая половина 1990-х становится временем коммерческого триумфа биг-бита. Первый альбом The Chemical Brothers «Exit Planet Dust» (1995) попадает в британскую топ-десятку, а второй, «Dig Your Own Hole» (1997), поднимается на первое место. Тогда же, в 1997-м, сенсационно выстреливает третий альбом The Prodigy, «Fat of the Land» (пластинка становится одним из самых успешных дисков десятилетия во всех жанрах), а в 1998-м на первое место поднимается уже Fatboy Slim, а Propellerheads (которых одни замечают по клипу «Crush» с актером, изображающим Элвиса на кухне, а другие – по дуэту с британской поп-матроной Ширли Бесси) попадают в десятку. При этом на этот раз брейкбит наконец выходит за границы Великобритании. География чартовых успехов тех же Fatboy Slim и The Prodigy включает уже и Америку, и континентальную Европу. А лучшим свидетельством мирового успеха становится то, что The Prodigy в США подписывает лейбл Maverick, которым управляет Мадонна.

Интересно, что, несмотря на то что драм-н-бейс играли тысячи артистов, в первое десятилетие существования жанра большой звездой среди них стал только Goldie. А вот биг-бит сразу же породил с полдюжины поп-звезд и ими же, в общем, и ограничился – подводная часть айсберга в биг-битовой сцене не слишком представительна. Да и большой долгоиграющей историей со множеством направлений и поджанров (как, опять же, случилось с драм-н-бейсом) из биг-бита не вышло. Впрочем, артисты, взлетевшие на гребне бигбит-волны, до сих пор активны и популярны, хотя играют зачастую уже совсем другую музыку.

Как это часто бывает, свежая кровь в брейкбит пришла оттуда, откуда не ждали. Идеями брейкбит пополняется из прогрессив-хауса – музыки, основой которой всегда был ритм, ровный, как поверхность хирургического стола. В конце девяностых набрал популярность balearic breaks (в названии содержится отсылка к легкому и воздушному саунду Ибицы конца 1980-х – начала 1990-х), музыка до крайности расслабленная и очень мелодичная, но построенная при этом на небыстрых брейкбитовых ритмах. Нечто подобное стали популяризировать как раз звезды прогрессив-хауса, например Chicane и Way Out West. Альбомы их никогда не строились целиком на таком звучании, но хиты – то, что с одинаковым успехом проникало и в чиллауты, и на танцполы, и даже на радиостанции – звучали зачастую именно так. Это, например, трек Chicane «Offshore» или сингл Way Out West «The Gift».

По большому счету, весь «чиллаутный брейкбит» произошел из одного трека, замечательного сингла The Future Sound of London «Papua New Guinea», о котором мы уже упоминали чуть раньше. Эта вещь изначально стояла особняком: она формально как бы была сделана по правилам UK Hardcore (то есть представляла собой сэмплерный коллаж, нанизанный на ломаный ритм), но звучала совершенно не так, как тогда было принято. В этом треке нет ни «химической веселости», ни мрачно-странной рейверской энергетики. Да и источник главного вокального сэмпла был, мягко говоря, необычным – вместо того чтобы сэмплировать соул или диско-классику, Брайан Дуганс и Газ Кобейн взяли для своего трека этереальный вокал готической дивы Лизы Джеррард из группы Dead Can Dance. «Папуа Новая Гвинея» немедленно стала идеальным утренним гимном, это была изящная и возвышенная музыка, которая идеально звучала на танцполе в 5 утра.

Параллельно с балеарик брейкс, который все же был трендом довольно локальным, набирал ход так называемый nu skool breaks. По ритму он напоминал не то биг-бит, не то электро: в основе все те же сэмплированные брейки, но ритм как бы слегка упрощен и выровнен. Рисунок драм-машины, который тут снова подчеркивает сильные доли, похож уже скорее на электро. А вот бас, глубокий и рокочущий, тут позаимствован уже из джангла. С биг-битом нью брейкс роднил сравнительно невысокий темп – и это делало новый жанр понятным и привлекательным даже для тех, кто не был готов скакать всю ночь в бешеном ритме 160 ударов в минуту и выше.

В пространстве ломаных ритмов нью скул брейкс стал своего рода метажанром, объединившим в себе сразу несколько противоположных и, казалось бы, несовместимых тенденций. В нем уживались вместе светлая и темная стороны, которые разошлись еще в 1992-м после заката UK Hardcore. Например, многие треки Hybrid или BT – это уже почти транс: мелодичная, эйфорическая синтезаторная музыка. А вот если обратиться к тому, что записывали тогда Aquasky или Meat Katie, мы услышим басовитый минимализм без признаков поп-мелодий. При этом Adam Freeland или Terminalhead запросто могли записывать треки, которые и по структуре, и по звучанию напоминали рок. И все это отлично укладывалось в ритмическую картину нового брейкса.

Зачастую брейкс-музыканты даже записывали ремиксы на рок-хиты, которые активно звучали на танцполах. У проекта Hybrid вышел целый альбом ремиксов на других музыкантов, где есть и группа Filter, и Андреас Джонсон, и даже Аланис Мориссетт, Hybrid с легкостью и блеском адаптировали под формат клубного брейкбита текущие радийные хиты. В какой-то момент вообще казалось, что брейкс – это новый поп, и этот звук займет то место, которое сейчас занимает R&B. Например, в 2001 году BT спродюсировал песню N Sync «Pop», а год спустя Junkie XL записал ремикс на «A Little Less Conversation» Элвиса Пресли, и это был вообще один из главных коммерческих релизов года. На волне славы и вооружившись деньгами, полученными за этот ремикс, Junkie XL записал отличный альбом под названием «Radio JXL: Broadcast From The Computer Hell Cabin», куда в качестве приглашенных вокалистов собрал примерно всех, с кем мечтал поработать всю жизнь, начиная с Дейва Гаана из Depeche Mode и Роберта Смита из The Cure и заканчивая Чаком Ди из Public Enemy. Но увы, большого хита из пластинки не получилось. Ну а потом пришел Timbaland со своим R&B-минимализмом и все испортил.

Чуть более успешным пасынком брейкбита оказался UK Gara-ge – самобытный гибрид хауса, джангла и R&B. Понятный британской публике хаус-грув сочетался здесь с раскатистым джангловым басом, сэмплированными брейками и, главное, с вокалом. В герридже (так его произносили на британский манер в противовес американскому «гараж») нашли свое место соул-певцы и дивы, придававшие этой музыке легкий налет гламура. Тут нужно вспомнить проект Artful Dodger и их хит «Re-Rewind» (по сути, запустивший карьеру Крейга Дэвида так же, как «фит» у звезды раннего хауса Adamski запустил карьеру Сила) или проект Shanks & Bigfoot, ну а вообще, UK Garage хит был даже у Виктории Бэкхем.

И вот мы незаметно дошли до середины нулевых, когда брейк-бит/хардкор-история достигла двадцати с небольшим лет, а двадцатилетний цикл (то есть расстояние в одно поколение) – это почти гарантированный ренессанс. Так и вышло. Музыканты и диск-жокеи типа Altern8, SL2 и Liquid начинают играть ностальгические сеты с классическим материалом, и кто-то из них даже попадает на крупные фестивали калибра барселонского Sonar, не говоря уже о британских фестивалях поменьше типа Bangface, где всегда чтили дух настоящего рейва, а брейкбит для них всегда был строго обязательной частью программы.

Одновременно о влиянии британского хардкора много говорят едва ли не самые модные и прогрессивные артисты Британии середины нулевых: Kode9 и Burial, отцы интеллектуального дабстепа (о них мы позже поговорим в лондонской главе этой книги). Kode9 даже вводит в обращение понятие «хардкор-континуума», которое потом будет активно применять Саймон Рейнольдс, известный журналист и писатель, занимавшийся, в частности, исследованием рейв-культуры как социального явления. Дабстеповый музыкант Zomby выпускает альбом «Where Were U In 92?» («Где ты был в 92-м?»), который звучит как набор прямых цитат из брейкбитовой классики типа SL2. Даже The Prodigy, которые от этого звука, казалось бы, уже давно отошли в сторону коммерческого драм-н-бейса, выпускают сингл «Warrior’s Dance», звучащий как этакий «оммаж самим себе начала 1990-х».

В общем, как это всегда и бывает, та музыка, которая в какой-то момент становится немодной и даже стыдной, а затем вовсе исчезает с радаров, через какое-то время (чаще всего лет через 20) всплывает заново уже как явление модное, актуальное и в то же время несущее в себе черты вечной классики. В 2010-е годы потихоньку начинается возрождение брейкбита. С одной стороны, абсолютно рейверские по духу и брейкбитовые по звучанию (сам он, конечно же, называет их хардкоровыми) пластинки выпускает Burial. В какой-то момент с альбомов он переходит на синглы по 2–3 трека (что, опять же, очень отвечает духу брейкбит-сцены начала 1990-х), и немалая часть этих треков звучит действительно очень похоже на брейкбит-классику.

С другой стороны, неожиданно возрождается балеарик брейкс. Пожалуй, самой яркой фигурой на этой сцене становится грузинский музыкант Гача Бакрадзе, которого подписывает лейбл Apollo, имеющий репутацию законодателя мод. Большими звездами, которые играют на всех крупных фестивалях и издаются, к слову сказать, на все том же XL Recordings, становится британский дуэт Overmono. Их звучание тоже в большой степени вдохновлено старым брейкбитом, причем ориентиром для них становится не хардкор-классика образца 1992 года, а очень хорошая (и не слишком известная) вещь группы Underworld «Born Slippy». Речь не о знаменитой композиции «Born Slippy.NUXX», которая вошла в саундтрек к фильму «На игле», а об инструментальной композиции, вышедшей на первой стороне этого сингла в 1995-м.

Абсолютно идеальный брейкбит выпускает музыкант Lone, которого мы знаем по бейс-тусовке конца 2000-х. Наконец, брейкбитовым звучанием стали увлекаться даже техно-музыканты, в том числе немцы (неслыханное дело!). В том, что делают, например, Shed или Shlomo, особенно в их записях конца 2010-х – начала 2020-х, влияние брейкбита просто огромно. Ну а, скажем, пластинку Answer Code Request «Shattering», изданную лейблом Delsin в 2022-м, уже смело можно назвать новой классикой жанра.

Возвращение брейкбита называют одним из главных событий на клубной сцене конца 2010-х – начала 2020-х, и чем дальше, тем больше ломаных ритмов звучит на мировых танцполах. Кажется, осталось лишь дождаться момента, когда за брейкбит снова возьмутся поп-звезды.

III. Транс

Начало маршрутаФранкфурт. Германия

https://music.yandex.ru/users/Planetronica/playlists/1009?yqrid=S77vmaGUWAE

Наша следующая остановка – немецкий город Франкфурт, и в этой главе речь пойдет про транс. Надо сказать, что за почти 30 лет, которые этот жанр существует, транс успел стать, наверное, самой массовой клубной электроникой в истории. Если не брать в расчет EDM (довольно размытое понятие, объединяющее под этим брендом очень много совершенно разной музыки и относящееся скорее к категории маркетинга, чем к области искусства), то ни один другой жанр не привлекал такие гигантские толпы, как транс, – за годы транс превратился прямо-таки в «стадионное звучание». Если задаться вопросом о том, почему транс стал так популярен, то ответ, видимо, в том, что этот жанр совмещает в себе энергетику клубной электроники с доступностью поп-музыки: в первую очередь в трансе часто присутствуют яркие мелодии, которых нет, например, в техно.

Годом рождения транса принято считать 1990-й или 1991-й. Но чтобы понять, откуда вообще взялась эта музыка и что ей предшествовало, давайте еще немного отмотаем пленку назад. Что непосвященный человек знает о Франкфурте? Это финансовый центр, где есть небоскребы, а также большой аэропорт-хаб, где многие не раз совершали пересадку, но едва ли десятая часть этих людей хотя бы на несколько часов выходила в город. В общем, на первый взгляд он имеет репутацию города несколько скучного и в число немецких культурных достопримечательностей не входит. Но если в смысле «традиционных культурных ценностей» это, конечно, не Берлин и даже не Дрезден, то с ночной жизнью во Франкфурте всегда было неплохо.

В частности, в 1978 году там открылся замечательный клуб под названием Dorian Gray. Клуб этот был чем-то вроде западногерманской версии Studio 54, куда ездили тусовщики со всей страны. Находился этот клуб прямо в аэропорту, благо свободных помещений там хватало, а поблизости не было добропорядочных бюргеров, чей мирный сон клубы имеют обыкновение нарушать. Что же там звучало? Естественно, в конце 1970-х – начале 1980-х системообразующим жанром для Dorian Gray было диско, но постепенно туда проникали и другие жанры – сначала новая волна (благо, в Германии даже существовал собственный ее подвид – Neue Deutsche Welle), затем ранний хаус и даже техно.

В результате вокруг Dorian Gray к середине 1980-х сформировалось сообщество молодых диджеев, исповедовавших сходные представления о прекрасном. Это были Свен Фет, Mark Spoon, DJ Dag, Tala 2 XLC и другие. И первым делом нам стоит подробнее остановиться на фигуре Свена Фета. Сейчас он известен нам как диджей-суперзвезда и патриарх немецкого техно, но в 1980-е, помимо того что он крутил пластинки в клубе Dorian Gray, Свен был еще самым настоящим поп-певцом. Он был фронтменом (то есть вокалистом и лицом) недолго прожившей, но весьма популярной нью-бит-группы под названием OFF (Organization for Fun). Продюсировал этот коллектив Михаэль Мюнциг, который в 1990-е добьется мировой славы, запустив карьеру хип-хоп-группы Snap!. В 1988 году Свен Фет и Михаэль Мюнциг на пару решают открыть новый клуб. Он получил название Omen и был уже ориентирован исключительно на современное звучание, то есть на техно, хаус и все, что из него вытекает.

Собравшаяся вокруг «Омена» компания диск-жокеев (которая со временем становилась все более многочисленной – к этой же тусовке вскоре примкнули, например, Оливер Либ и Паскаль Фиос) стремилась не только ставить на танцполе чужие пластинки, но и сочинять танцевальные треки самостоятельно. Дело в том, что когда музыку пишет диск-жокей, у него в голове всегда есть образ трека, который идеально прозвучал бы в его собственном сете. Проведя за пультом сотни и тысячи часов, пробуя разные треки на публике и видя реакцию танцпола, диджеи как бы обучают «внутреннюю нейросеть» и развивают в себе способность определять, а затем и создавать те треки, которые лучше всего раскачают публику.

Кроме этого, никто лучше диджеев не понимал, чего именно не хватало тем пластинкам, которые они ставили. А тогдашней танцевальной музыке несколько недоставало мелодизма: это был либо американский хаус, построенный на соул-ходах (которые изначально не очень были по душе немецкой публике), либо достаточно механистичное и чересчур жесткое техно, к которому, по крайней мере, на тот момент, франкфуртские клабберы еще не вполне были готовы. Не забудем, что еще со времен Баха немцы тяготели к красивым гармониям и ярким мелодиям. В лице транса публика из Франкфурта, а затем и из всей Германии получила собственный клубный звук, идеально заточенный под свои вкусы и локальный культурный код.

Корней у транса было несколько, и, наверное, самым важным среди них была спейс-электроника 1970-х, о которой мы уже рассказывали в главе, посвященной Берлину. Как и спейс-электроника, транс строится на повторяющихся секвенциях, которые своим бесконечным водоворотом как бы вводят слушателя в состояние гипноза или транса – отсюда, собственно, и название. Из спейс-электроники берлинской школы транс унаследовал и довольно яркую и несколько сентиментальную синтезаторную мелодику. Второй корень – это, конечно, техно-ритм, который подложен под эти космические красоты. Это ровный бит драм-машин Roland TR-808 или Roland TR-909, которые тогда были очень популярны. Еще одним корнем, пусть и менее очевидным, была классическая музыка. В отличие от более монотонной клубной музыки, в транс-треках чаще всего присутствовала «классическая форма»: завязка, развитие сюжета, кульминация и некий общий драматизм. В каком-то смысле первое поколение транс-музыкантов повторило трюк Джорджио Мородера, который, прикрутив танцевальный бит к космическим секвенциям, получил футуристический диско-хит «I Feel Love». Немцам оставалось лишь избавиться от вокала и слегка утяжелить бочку.