скачать книгу бесплатно
Ночи в кафе «Бродячая собака»
Дон Нигро
Пятнадцать актеров (5 женских и 10 мужских ролей). Драма. Судьбы знаменитостей Серебряного века, преломленные через ночи, которые они проводили в петербургском кафе «Бродячая собака». Главная героиня – Анна Ахматова. Захватывающая, не отпускающая до последней реплики пьеса.
Дон Нигро
Ночи в кафе «Бродячая собака»
Действующие лица:
АННА АХМАТОВА
АНДРЕЙ БЕЛЫЙ/ПЯТЫЙ КЛОУН-СКЕЛЕТ
АЛЕКСАНДР БЛОК/ВТОРОЙ КЛОУН-СКЕЛЕТ
ЛЮБОВЬ БЛОК
ЛИЛЯ БРИК
ОСИП БРИК
НИКОЛАЙ ГУМИЛЕВ/ТРЕТИЙ КЛОУН-СКЕЛЕТ
ТАМАРА КАРСАВИНА
ВЕЛИМИР ХЛЕБНИКОВ/ОФИЦИАНТ/МЕДВЕДЬ/ЧЕТВЕРТЫЙ КЛОУН-СКЕЛЕТ
ВСЕВОЛОД КНЯЗЕВ/ПЕРВЫЙ КЛОУН-СКЕЛЕТ
ОСИП МАНДЕЛЬШТАМ
ВЛАДИМИР МАЯКОВСКИЙ
ВСЕВОЛОД МЕЙЕРХОЛЬД
ОЛЬГА СУДЕЙКИНА
БОРИС ТОМАШЕВСКИЙ/КОНСТАНТИН СТАНИСЛАВСКИЙ
Место и время действия: подвал в Ленинграде (ранее и теперь Санкт-Петербург) в сентябре 1941 г., во время нацистской осады города. Гораздо раньше, в второй декаде 1900-х (31.12.1911 – 3.03.1915) здесь находилось знаменитое кафе «Бродячая собака», через призму которого, посредством воспоминаний и воображения АННЫ АХМАТОВОЙ, мы увидим также другие места в другие времена. Справа лестница с узкими ступенями ведет в подвал. Только АННА и ТОМАШЕВСКИЙ будут пользоваться этими ступенями. Остальные будут появляться из теней и исчезать в них, все равно где. Пьеса плавно переходит от реальной АХМАТОВОЙ в 1941 г. к ее воспоминаниям и фантазиям о случившемся в «Бродячей собаке» и в последующие годы. В идеале весь театр – «Бродячая собака», а зрители – приглашенные гости, окруженные действом. Столы, стулья, небольшой кукольный театр на столе в левой части сцены, приподнятая платформа, окруженная игровым пространством, на котором большие литавры и аккордеон ХЛЕБНИКОВА. После первого появления актеры остаются на сцене большую часть пьесы, выходят из теней и скрываются в них. Но когда кого-то увидят КЛОУНЫ-СКЕЛЕТЫ, это навсегда.
Музыка: «Таинственные баррикады» Франсуа Куперена, играется на пианино, находящемся вне сцены. Артисты поют традиционные «Очи черные», Калинку» и «Интернационал», но со своими словами. Музыку для «Моей маленькой русской прелести» можно найти в конце «Авторского послесловия».
«Слышно страшное в судьбе наших поэтов».
Николай Гоголь
«Нет ничего ужаснее поэзии. Она остается, чтобы ни случилось».
Владимир Маяковский
«Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать –
В Россию можно только верить».
Федор Тютчев
Посвящается Татьяне Кот
Действие первое
Картина 1
«Бродячая собака»
(Сентябрьский вечер в 1941 г. в Ленинграде (ранее и позже Санкт-Петербург) во время нацистского авианалета. Вой сирен и разрывы бомб. Подвал, кутающийся в тени. Тут и там круглые деревянные столики и стулья, зеркала, в глубине сцены чуть поднятая платформа. Два человека осторожно спускаются по лестнице справа и проходят через низкую дверную арку внизу. БОРИС ТОМАШЕВСКИЙ, 51 год, литературовед, и АННА АХМАТОВА, поэтесса, по-прежнему стройная и прекрасная. По ходу пьесы она будет становиться моложе, потом старше).
ТОМАШЕВСКИЙ. Спускайтесь. Тут хоть какое-то укрытие. (АННА проходит через дверную арку). Осторожно, не ударьтесь головой. Как вы?
АННА. Я бы спросила об этом Луну.
ТОМАШЕВСКИЙ. Думаю, вы слегка плохо соображаете.
АННА. Весь город такой. Люди входят и выходят из моей квартиры. Они думают, что это мужской туалет. Но я не могу их винить, потому что на двери табличка: «МУЖСКОЙ ТУАЛЕТ».
ТОМАШЕВСКИЙ. Вас ударило по голове кирпичом.
АННА. И они таскают столовые приборы. Я прятало вилки и ложки в своих галошах. Теперь суп воняет грязными ногами. А что мне делать? Я – поэтесса. Неужели кто-то думает, что я буду есть суп пальцами?
ТОМАШЕВСКИЙ. Тут много стульев. (Усаживает ее). Посидите и немного успокойтесь.
АННА (тут же встает). Я должна сидеть в продуваемой насквозь комнате, пить водку стопками, тогда как незнакомцы шастают взад-вперед весь день и полночи, и доносчики прячутся в сырости под обоями, как жабы, записывая все, что я говорю. Вы это не упустили, товарищи? Хорошо меня слышите, жалкие маленькие хорьки? Или мне пердеть громче?
ТОМАШЕВСКИЙ (усаживая ее вновь). Пожалуйста, постарайтесь успокоиться и не вставайте больше. У вас, возможно, сотрясение мозга.
АННА. Посмотрите на все эти зеркала. Я жила в столь многих зеркалах.
ТОМАШЕВСКИЙ. Тут полно столов, стульев и зеркал. Те, кто здесь жил, похоже, любили сидеть в подвале и смотреть на себя. А вот старый фонарь. Готов спорить, кто-то принес его сюда, чтобы не спотыкаться на каждом шагу.
АННА. Насилие и похоть. И предательство.
ТОМАШЕВСКИЙ (зажигает фонарь). Да будет свет.
АННА. Этот сукин сын Кутузов[1 - Голенищев-Кутузов Владимир Викторович (1879-1934)] походя лишил меня невинности. Он был такой красивый, такой элегантный, такой холодный и абсолютно самоуверенный. Он пугал меня до смерти, но я не смогла оторвать от него свою душу. Я отравлена на всю жизнь.
ТОМАШЕВСКИЙ (поднимает фонарь, оглядывается). Интересное место.
АННА. Первые двадцать лет мы пишем себе сценарий, а потом проводим остаток жизни, меняя состав и проигрывая его снова и снова.
ТОМАШЕВСКИЙ. Не из тех, подвалов, что найдешь в любом доме. Более того, кажется знакомым.
АННА. Мой отец бросил мою мать. Мужчина, забравший мою невинность, бросил меня. И теперь я всякий раз ожидаю, что меня бросят. А чего ты ждешь, то и получаешь. И мне становится не по себе, в ожидании.
ТОМАШЕВСКИЙ. Эти стены, разрисованные птицами.
АННА. Птицы на стенах?
ТОМАШЕВСКИЙ. Красиво разрисованные.
АННА (встает, оглядывает стены). Знаете, где мы?
ТОМАШЕВСКИЙ. В чьем-то старом винном погребе. Но почему они разрисовали стены птицами…
АННА. Это «Бродячая собака». Здесь находилось кафе «Бродячая собака». Его закрыли в прошлую войну. Птиц рисовал муж Ольги[2 - Судейкин Сергей Юрьевич/Георгиевич (1882-1946) – русский художник-живописец, график, художник театра.]. Я приходила сюда со своим первым мужем, как там его звали.
ТОМАШЕВСКИЙ. Гумилев.
АННА. Нет, не с ним.
ТОМАШЕВСКИЙ. Вашим первым мужем был поэт Гумилев. И вам нужно сесть. Незачем вам вскакивать, пока врач не осмотрит вас. Честное слово, вы не в себе.
АННА. Я и раньше была не в себе. Всегда такая. Сюда приходили все. Мандельштам и Блок, и Маяковский, и Мейерхольд, и моя подруга Ольга Судейкина, и Тамара Карсавина, прима-балерина.
ТОМАШЕВСКИЙ (ему удается вновь усадить ее). Посидите и попытайте расслабиться. Бомбардировка никак не закончится. Вы правы. Это «Бродячая собака». Но кафе закрыли давным-давно. Я знаю врача, который живет неподалеку. Попробую выйти из подвала и привести его к вам. Пожалуйста, оставайтесь на месте. Хорошо?
АННА. Лучшие дни моей жизни прошли в «Бродячей собаке». Ты минуешь дверь, оказываешься на лестнице и словно спускаешься по ней в ад. Воздух всегда был напоен табачным дымом, и таинством, и смехом, и сексом, и пусть жизнь била ключом в настоящем, возникало и некое ощущение вне временности, будто ты ступал в вихрь, где смешивались прошлое и будущее. А если часа в четыре утра ты пристально всматривался в стены, то видел, как птицы двигались, а листья шуршали пред зарей.
ТОМАШЕВСКИЙ. Вот и прекрасно. Смотрите на птиц, а я скоро вернусь. Дождетесь меня здесь?
АННА. Куда я пойду? Вокруг больше ничего нет. Это место – центр вселенной. Нам всегда так казалось.
ТОМАШЕВСКИЙ (колеблется, смотрит на нее). Никуда не уходите. (Поднимается по лестнице и исчезает).
АННА. Ночью, заснув, я возвращаюсь в это место. Я столько раз спускалась по этой лестнице, проходила через арку, такую низкую, что Станиславскому приходилось наклонять голову. Художники, поэты, актеры, танцовщики. Владельцы заложили окна, чтобы отсечь окружающий мир, и разрисовали стены арлекинами и птицами. Для богемы это был рай. Все спали со всеми, и мы говорили себе, что это нормально, потому что мы – другие. Мы – творческие люди. И никаких правил для нас не существовало. Уникальное сборище пьяниц и шлюх, все поголовно полагали себя гениями, и никоторые в этом не ошибались, но сколько горя мы причиняли друг другу. И однако, как отчаянно мне не хватало этого места. (Звуки «Таинственных баррикад» Куперена, пианино где-то за сценой). Тут была маленькая сцена, но играли здесь все, как на сцене, так и вне. Кто-то музицировал, а Тамара танцевала. (ТАМАРА КАРСАВИНА, прима-балерина, появляется из теней и танцует на возвышении у задника, за спиной АННЫ, которая ее не видит). Она была такая красивая. Вроде бы хрупкая, но сильная. Танцовщики всегда удивительно сильные. И единственная девственница во всем заведении. Тут даже принимали ставки на то, кто станет у нее первым. (МАНДЕЛЬШТАМ появляется из теней, наблюдает, как танцует ТАМАРА, в руках бутылка и два стакана). И Мандельштам сидел, наблюдал и смешил меня эксцентричными толкованиями Каббалы.
МАНДЕЛЬШТАМ (садясь за столик АХМАТОВОЙ). Малкут – это последняя десятая сефира Древа жизни. Но она не исходит напрямую из Бога. Она исходит из создания Божьего. Мы можем познавать Создателя только через созданное им, как зеркала, отражающиеся зеркалах.
АННА. Мандельштам?
МАНДЕЛЬШТАМ. Именно поэтому мы не имеем ни малейшего понятия о том, что Он задумал.
АННА. Осип, что ты здесь делаешь?
МАНДЕЛЬШТАМ. Я пытаюсь не задавать этот вопрос, потому что не знаю, хочу ли узнать ответ. Малкут – это портал, врата в Древо жизни. Мы входим в корни, движемся наверх, но по пути большинство из нас пожирают белки.
(Другие начинают появляться, рассаживаются за столиками: МАЯКОВСКИЙ, ОЛЬГА, БРИК и ЛИЛЯ, БЛОК И ЛЮБОВЬ, БЕЛЫЙ, КНЯЗЕВ, ХЛЕБНИКОВ с аккордеоном. ТАМАРА танцует среди них. Некоторые поют песни, которые мы услышим позже, другие произносят реплики, которые мы тоже услышим позже, нарастает какофония звуков).
АННА. Осип, только не сочти меня грубой, но я думала, что ты умер.
МАНДЕЛЬШТАМ. Это Россия. Здесь все мертвые.
МАЯКОВСКИЙ (поет, ХЛЕБНИКОВ аккомпанирует ему на аккордеоне).
Иди ко мне,
Моя маленькая русская зазноба,
Позволь мне
Обнять тебя перед рассветом.
Скоро мы оба
Будем забыты.
Время остановится…
И пойдет снова.
ВСЕ (хором, кроме АННЫ).
Скоро мы все
Будем забыты.
Время остановится…
И мы уйдем[3 - Подстрочник приводится, чтобы не ограничивать театр в его фантазиях. Возможны и такие варианты:].
МАЯКОВСКИЙ (высокий, харизматичный, поднимается на возвышение, тогда как ХЛЕБНИКОВ продолжает тихонько играть). Итак, дети мои. Расставляйте мебель, как положено для ночной оргии. В отсутствии Мейерхольда, которого, похоже, задержали, и Станиславского, он раздает автографы и гладит ягодицы на кухне, режиссером буду я, а так как я понятия не имею, что делаю, вы, вероятно, разницы не заметите.
АННА. Господи. Это же Маяковский!
МАНДЕЛЬШТАМ. Маяковский не верит в Бога. Он верит, что это он – бог. Он – великий коммунист и обожает руководить.
ВСЕ (кроме АННЫ поют и расставляют мебель).
Иди ко мне,
Моя маленькая русская зазноба,
Позволь мне
Обнять тебя перед рассветом.
Скоро мы оба
Будем забыты.
Время остановится…
И пойдет снова.
Скоро мы все
Будем забыты.
Время остановится…
И мы уйдем.
(Когда песня заканчивается, все сидят за столиками, и мы переносимся в «Бродящую собаку», какой она могла быть в 1913 году, может, чуть раньше, может, позже).
АННА. Вон Блок и его прекрасная жена, Любовь. И Андрей Белый. И Лиля и Осип Брики. И бедный, странный Хлебников, одержимый птицами.
ХЛЕБНИКОВ (откладывает аккордеон, перекидывает полотенце через руку, становясь официантом). Кар! Кар! Кар!
ОЛЬГА. Анна! Ты здесь. Я везде тебя искала.
