Заложники дьявола

Школьный день у Майи тогда выпал удачный: последним уроком была литература, а учительница заболела. Завуч отпустила класс по домам, поскольку подменить литераторшу оказалось некому. Выйдя из школы, девочка посмотрела на часы и поняла, что мамули сейчас дома нет, в это время она всегда отправлялась на ближайший рынок за продуктами. Ходила она туда ежедневно не потому, что не могла закупить продукты про запас на всю неделю, а потому, что ей так нравилось – что-то вроде прогулки: мамуля ведь редко куда-нибудь ходила! Гулять одна и даже с Майей она не очень любила, а папа всегда был занят.

Девочка улыбнулась, вспомнив, как мамочка каждый раз, прежде чем отправиться за покупками, тщательно принаряжается, никогда не выходит в одном и том же платье из дома два дня подряд.

Подумав, Майя решила, что, поскольку домой можно пока не спешить, не грех и ей прогуляться: на дворе цвел и сиял, как и сейчас, пышный, зеленый, по-летнему теплый в том году май... У нее были с собой деньги, и она, вместо того чтобы свернуть к дому, пошла к троллейбусной остановке, решив проехаться до Ботанического сада. Если действовать осторожно, можно потихонечку нарвать там запретных ландышей и спокойненько вынести их из Ботаники в школьном рюкзачке: мамуля обожала ландыши, которые, к сожалению, не разрешалось теперь даже продавать, кажется, их занесли в Красную книгу.

Троллейбус появился на удивление быстро, и спустя двадцать минут Майя, заплатив за вход, уже шла по центральной аллее сада. Она прекрасно знала, где и куда нужно свернуть, чтобы добраться до ландышевой поляны, потому что любила Ботанику и изредка ездила сюда одна, еще реже с мамулей, которая была жуткой домоседкой и соглашалась составить дочке компанию нечасто.

Ее затея удалась: никто из сотрудников сада девочку не застукал, а ландыши здесь были неправдоподобно крупные и пахучие. Майя нарвала их даже больше, чем собиралась, и аккуратно припрятала в одном из отделений рюкзачка, которое специально с этой целью освободила от учебников и тетрадей. Оставалось последнее – покинуть Ботанический сад с нейтральным, а может, даже грустным выражением на лице... И это у нее получилось тоже!.. Причем все, вместе взятое, заняло совсем немного времени: мамы наверняка все еще нет дома.

Майя не любила приходить домой, когда ее не было. А любила она совсем другое: чтобы мамулечка встречала ее в прихожей, чтобы на плите уже стоял подогретый к ее приходу обед, чтобы, пока мама накрывает на стол, а Майя в предвкушении еды сидит и ждет, они разговаривали. Она расскажет ей, как прошел школьный день и про операцию «Ландыш», а мамуля будет испуганно ахать и охать, но при этом искренне радоваться и белоснежному букету, и тому, как любит ее дочка, как ради нее рискует, и самое радостное то, что, когда рисковала, мама об этом не знала, а теперь, слава богу, все позади. И обязательно скажет Майе: «Больше так никогда не делай, если не хочешь, чтобы у меня случился разрыв сердца! Дай слово, что больше не будешь!»

И она даст. И, конечно, при первой же возможности его нарушит!

Майя посмотрела на часы и задумалась, куда ей девать оставшееся до маминого прихода время. А его впереди еще хватало: уроки литературы у них были спаренные, как в вузе, а с ландышами она управилась на удивление быстро. И она решила дойти до кинотеатра «Рига», вдруг есть подходящий сеанс, на котором можно убить время? С цветами ничего не случится, если она аккуратно поставит рюкзак на колени – они же совсем свежие!

Лучше бы Майя тогда сразу отправилась домой и ждала маму там. Потому что, когда она дошла до «Риги», взгляд девочки, случайно скользнувший по расположенной рядом с ним парковке, заставил ее вздрогнуть, словно она наткнулась на невидимую стену: ей показалось, что крайняя машина, темно-вишневый «сорок первый», – это их «Москвич», который в данный момент должен был находиться совсем на другой, привокзальной, парковке... Может, она ошиблась?..Майя никогда не запоминала специально номер «Москвича», помнила только, что в нем есть число «28»... Здесь оно тоже было. Но не это главное: за спинкой заднего сиденья, в заднем окне машины, лежал в точности такой же плюшевый тигренок, как у них... Майя сама подарила его папе на день рождения три месяца назад и собственноручно водрузила его туда так, чтобы тигренка было видно сквозь стекло.

Девочке было уже пятнадцать с половиной лет, и она знала кое-что о жизни... Это знание и заставило Майю не бросаться сразу к машине, а попятиться и с гулко забившимся сразу же сердцем затаиться за ближайшим деревом. Ей показалось, что ждала она целую вечность. На самом деле, когда потом, позже, посмотрела на часы, оказалось, что прошло всего минут двадцать – двадцать пять, не больше.

Именно через такое время из ближайшей кафешки, примыкавшей к кинотеатру, и показался отец с Крысой под ручку... Крысой она стала называть ее уже потом, а тогда просто смотрела во все глаза на ту самую «профессиональную секретаршу с двумя дипломами о высшем образовании» и, кроме отчаянно колотившегося сердца, почти ничего не чувствовала. Майя не знала, что такое шок, поэтому и позже, вспоминая этот момент, не могла понять своего тогдашнего состояния. Конечно, ей следовало выскочить из своего укрытия, кинуться на отца с его секретаршей, которую он, прежде чем посадить в машину, поцеловал так, как имел право целовать только их мамочку, и никого больше; ей следовало выцарапать Крысе глаза, а может, и предателю отцу тоже, а она вместо этого словно прикипела к месту, вцепившись в шершавый ствол дерева, за которым стояла.

Они уехали. А Майя все еще держалась за дерево. Потом выпустила ствол из ладоней, на которых яркими алыми пятнами отпечаталась вся география коры. Потом она медленно сдвинулась с места и побрела куда глаза глядят, пытаясь вместить в себя то, что только что увидела и узнала...

– Не спишь, значит?.. – Майя едва не подпрыгнула на кушетке: если ее что-то и раздражало в дяде Юре, так это его способность появляться бесшумно, неожиданно, словно ниоткуда.

Она смущенно посмотрела на него, с трудом возвращаясь из своих воспоминаний, и промолчала.

Дядя Юра покачал головой, присел на край кушетки и взял Майю за запястье, одновременно освободив из-под обшлага рубашки левой руки часы – очень красивые и, наверное, дорогие.

Помолчав с полминуты, он покачал головой:

– Сердечко частит, – он коснулся пальцами лба девушки, – взмокла вся... Никуда не годится, девочка моя... Тебе сейчас надо думать о будущем, а не о прошлом, о вас с мамой и о детях, о которых я тебе рассказывал... Давай спать!

Майя покорно кивнула и протянула ему руку, которую дядя Юра, послушав пульс, успел выпустить.

Он очень осторожно взял Майину ладонь в свою и пристально посмотрел ей в глаза:

– Спать, моя маленькая, спать...

Глаза у дяди Юры были черные и бездонные, как омуты, наполненные спокойствием и тишиной.Девушка слабо улыбнулась, ощутив легкое, приятное головокружение, и не заметила, как ее собственные веки опустились. Ей казалось, что она плывет, легко и свободно, по каким-то теплым, нежным волнам то ли озера, то ли и вовсе моря, хотя настоящего моря никогда не видела. Но это и неважно, главное – ей было хорошо, по-настоящему хорошо...

Он осторожно выпустил Майину ладонь из руки, задумчиво посмотрел на спящую девушку. Поднялся и аккуратно поправил на ней плед, после чего осторожно вышел из комнаты и вернулся к прерванной работе.

ГОССОВЕТНИК ЮСТИЦИИ

1

Ирина Генриховна открыла глаза и улыбнулась, но вслед за этим сразу же нахмурилась:

– Шурик... Ты что, всю ночь не спал?

Турецкий покачал головой и нежно взял жену за руку:

– Всегда завидовал собственной жене: не успеет распахнуть свои синие очи, как уже проснулась... Ну с чего ты взяла, что не спал?

– Ох, Шурик... Вовсе не надо быть семи пядей во лбу, чтобы это понять: ты в зеркало на себя смотрел? У тебя глаза красные!.. Даже не думай меня обманывать, у тебя же все на лице написано! И как ты только своих подследственных вокруг пальца обводишь?– Психолог ты мой... И что же ты еще знаешь о своем муже и при этом молчишь?

Но Ирина шутки не приняла, вполне серьезно покачав головой:

– Уж знаю... Например, что у тебя сейчас какие-то важные дела, о которых ты страшно беспокоишься, из-за которых буквально разрываешься пополам...

– Вовсе нет, ты просто стала мнительная, Иришка!

Александр Борисович воровато отвел глаза, а потом и вовсе поднялся со стула, на котором действительно провел всю ночь, и, подойдя к окну, с наигранным интересом уставился на больничный двор. Его жена, посмотрев на напряженную спину супруга, грустно улыбнулась:

– Шурик, если тебе надо куда-то идти, пожалуйста, иди! Катя сегодня дежурит в своем отделении, в соседнем корпусе, и сразу после обхода придет ко мне... Иди, Шурик!

– Да с чего ты, в самом деле, взяла, что мне надо куда-то идти?!

– Видел бы ты себя со стороны... Ночью я просыпалась на минуточку, смотрю – ты взад-вперед по палате, как тигр в клетке, ходишь. Да и сейчас: спина каменная, отвернулся, чтобы я твою физиономию не видела, а сам по подоконнику пальцами барабанишь... И телефон отключил, чтобы тебе не звонили... Шурик, поезжай куда тебе надо! Ну очень тебя прошу...

– Если Бог хочет наказать мужчину, – вздохнул Турецкий, поворачиваясь к Ирине, – он посылает ему жену-психолога... Из тебя со временем выйдет отличная мисс Марпл, осталась самая малость – дожить как минимум до восьмидесяти лет!

– Ты все шутишь... На самом деле я стала такая тупая! – Ирина Генриховна вздохнула и осторожно села на постели. – Хочешь взглянуть, что я сейчас читаю? Вот... Сплошная желтуха...

Она иронично фыркнула и достала из-под подушки действительно в прямом смысле слова желтую по цвету бумаги, на которой издавалась, газету.

– Нет, Турецкий, ты только послушай: «Людмила Гурченко стала прабабушкой...» Это еще ничего! А-а-а... Вот: «Знаменитая звезда шоу-бизнеса Герда выходит замуж за английского лорда и улетает в его замок в Шотландии!» Как думаешь, зачем она сдалась английскому лорду?.. Хотя, если верить снимку, он и сам больше похож на какого-нибудь хиппи, патлатый какой-то...

Александр Борисович улыбнулся и покачал головой:

– Ну надо же, как мир-то тесен...

– Что ты имеешь в виду?

– Знаешь настоящее имя этой самой Герды? Татьяна Мохова!

– Не знала, что ты еще и в шоу-бизнесе ориентируешься, – удивилась Ирина.

– Не в шоу-бизнесе я ориентируюсь, а, как легко догадаться, в бандитах... Мохова несколько лет была любовницей Цезаря.

– Кого?!

– Пашки Садовничего... Цезарь – его погоняло: в девяносто девятом он ухитрился совершить сразу три ограбления в разных районах Москвы одновременно, минута в минуту... Вот и прозвали.

– Надо же! – Глаза Ирины заинтересованно блеснули. – И кто из них кого бросил?

– Ну по официальной версии – Мохова. Она потом во всех интервью вопила, что он ее бил, угрожал... Ублюдок, словом.

– А почему ты говоришь «по официальной»? Что, неофициальная версия тоже есть?

– Ну знаешь, она всегда есть – так, на всякий случай...

– Не понимаю... А какое, собственно говоря, это имеет значение, кто из них кого бросил?

– Ты права, никакого... А вот если никто никого не бросал, а вся история с разрывом была просто-напросто с какой-то целью ловко разыграна, – тогда имеет.

– Ой, Шурик, какой ты умный, я бы о таком варианте ни за что не подумала... Говорю же, тупая стала. А телефон ты все-таки включи и, если тебе нужно куда-то отлучиться, поезжай! Катя будет с минуты на минуту, раз уж ты так за меня волнуешься.

Турецкий ласково посмотрел на жену и, подойдя к кровати, обнял Ирину за плечи:

– Никуда я не поеду... А телефон, если ты так настаиваешь, включу...

Ответить мужу она не успела, поскольку в палату заглянула медсестра:

– Турецкая, в процедурную, вас ждут!

– Осторожно, я помогу тебе встать, – тут же засуетился Александр Борисович. И с нежностью добавил: – Девчонки вы мои драгоценные...– Девчонки?.. – Ирина замерла, а ее муж по-настоящему смутился.

– Черт... Проговорился...

– Да, Шурик, ты, конечно, великий конспиратор!

И, внимательно посмотрев на супруга, не выдержала и рассмеялась.

Перепоручив Ирину переминавшейся в нетерпении медсестре, Александр Борисович некоторое время расхаживал по палате, изредка нервно поглядывая на дверь. Наконец все-таки извлек из своей барсетки мобильный телефон и включил. И аппарат тут же, не замедлив, разразился громким, нетерпеливым звонком, а на экране высветился, как, собственно, он и предполагал, номер Меркулова. Что ж, ничего не поделаешь... Он вздохнул и включил связь:

– Слушаю тебя, Костя!

– Плохо слушаешь, я тебе уже полчаса названиваю!.. Саня, быстро собирайся и лети сюда, я послал за тобой машину с Денисом, он с минуты на минуту будет на месте!

– Да что стряслось?!

– Садовничий час назад бежал из здания суда!..

– Как?!

– Не знаю я как! Вывели, вероятно! Исчез офицер конвоя... Турецкий, как хочешь извиняйся перед своей Ириной и на всех парусах дуй сюда!..

Александр Борисович к этому моменту уже и сам успел выскочить из палаты и, молча пролетев мимо сестринского поста, не обратив внимания на изумленный взгляд сестрички, бросился вниз по лестнице, не дожидаясь лифта.Меркулов оказался прав: Денис домчал до больничных ворот как раз вовремя, несмотря на все еще не рассосавшиеся утренние пробки: помогла сирена, благодаря которой половину пути он проделал по встречной полосе...

– Сан Борисыч, – начал было он, открывая переднюю пассажирскую дверцу, но Турецкий закончить фразу не дал.

– Быстро в Шереметьево!.. – Он с размаху шлепнулся в кресло и захлопнул дверцу. На реакцию Грязнов-младший никогда не жаловался: выкрашенный в традиционные желто-синие тона «Москвич», украшенный разноцветными мигалками и снабженный совсем не москвичевским движком, моментально рванул с места, одновременно взвыв сиреной.

Всю дорогу до аэропорта Турецкий напряженно молчал, Денис не отвлекал «важняка» дополнительными вопросами, полностью поглощенный дорогой, одолел которую в рекордные сроки.

В шереметьевском зале Александр Борисович, быстро оглядевшись, задержал на мгновение взгляд на табло и внезапно успокоился:

– Вот что, Дениска... Иди в здешнее отделение, подсобери оперов – всех, кто свободен и несвободен, пусть прихватят наручники... Так, на всякий случай... Ко мне близко не подходить, все должно выглядеть как обычный чёс дежурных в зале...

Грязнов-младший молча кивнул и, тоже глянув на табло, ретировался. Если верить электронному сообщению, раз за разом проплывавшему по черному полю, в данный момент завершалась регистрация на очередной рейс Москва – Эдинбург...Турецкий подошел к прилавку небольшого бара, ближайшего к регистрационным стойкам, заказал чашечку кофе и еще раз незаметно оглядел зал. Как раз вовремя, чтобы заметить входивших туда в этот момент мужчину и женщину. Пара была заметная: дама, еще молодая, явно до тридцати, была красива броской красотой зеленоглазой брюнетки, ее походка, жесты, почти королевские, свидетельствовали о том, что эта красавица привыкла к всеобщему поклонению. Спутник женщины, облаченный в дорогой костюм и не менее дорогую шелковую сорочку с галстуком, несмотря на это, выглядел гораздо «дешевле» женщины. В первую очередь из-за слишком длинных, словно у хиппи шестидесятых годов, волос: впрочем, аккуратно, даже слишком аккуратно причесанных. На глазах у него были большие темные очки.

Как и предполагал Турецкий, оба они направились на регистрацию. Александр Борисович тихонько отодвинул свой кофе и незаметно, стараясь не попадаться парочке на глаза, проскользнул за ними. Боковым зрением он засек появившегося в сопровождении двоих дежурных милиционеров Дениса. Все трое с самым безразличным видом неторопливо двинулись в его сторону.

«Заканчивается регистрация на рейс тридцать один двадцать пять до Эдинбурга!» – сообщили в этот момент динамики приятным женским голосом. А девушка-регистратор приветливо улыбнулась только что подошедшей паре:

– Вы последние... Ваши паспорта и билеты...Ответить никто из них не успел. Турецкий, пока сотрудница аэропорта изощрялась перед важными пассажирами, тихонько тронул мужчину за плечо.

– Здравствуй, Паша, – почти ласково и совсем негромко произнес Александр Борисович.

Мужчина невольно вздрогнул от неожиданности и обернулся. К ужасу девушки-регистраторши, прекрасно знавшей, кто именно едва не опоздал на рейс тридцать один двадцать пять, изящный, вполне симпатичный и мирный на вид блондин, пристроившийся за звездой шоу-бизнеса и ее спутником, внезапно размахнулся и изо всех сил вмазал по физиономии господину королевских кровей, жениху великолепной Герды.

Спустя два с половиной часа в кабинете все еще бледного Меркулова над эпизодом, завершившим-таки эпопею Цезаря, все еще нервно посмеивались над «важняком» оба Грязновых – старший и младший. Физиономию самого Александра Борисовича украшал довольно-таки приличный фингал, уже начавший менять свой цвет с багрового на желтый. Заместитель генпрокурора, впрочем, не слишком бурно реагировал на подначки друзей, невозмутимо попивая коньячок, который по такому случаю Константин Дмитриевич самолично водрузил на стол.

– Гарольд Спенсер Фицрой-Симпсон Джу... Джуниор! – громко зачитал по бумажке Вячеслав Иванович. – Родился в одна тысяча девятьсот шестьдесят пятом году в Лондоне. Лендлорд, судя по всему, четвероюродный племянник принца Чарльза... Зачем же ты на него, Санечка, полез-то?

– Действительно, Турецкий, – не утерпел и Денис, – ты готов к войне с Англией?

– Ну хватит, ребята, – Александр Борисович поморщился. – Понимаю, это у вас нервное... Меня другое заботит: что я сейчас Иришке скажу?.. У нее через пять минут капельница кончается, вернется в палату, а мужа и след простыл!

– С твоей-то фантазией наверняка выкрутишься, – уверенно и немного насмешливо произнес Меркулов. – Лучше скажи, как тебе удалось до такой тонкости отточить свою интуицию? Честно говоря, история на грани мистики... Я-то понимаю: сочетание твоего немалого опыта и внутренней работы! Но если со стороны посмотреть?.. Ну скажи на милость, как ты допетрил, что Цезарь со своей якобы бывшей подруженькой мотанет именно в Англию? Как?

Турецкий вздохнул, рассеянно посмотрел в окно и, поколебавшись, сказал правду:

– Если честно, Ирина помогла...

Грязнов-старший недоверчиво покосился на друга:

– Тебе, Сань, если верить, так ты в последнее время ни одного дела без помощи Ирины Генриховны не раскрыл и не завершил. А раньше-то, спрашивается, как работал?

– Говорю тебе, помогла, – значит, так оно и есть, – рассердился Александр Борисович. – Правда, случайно! Ну и что?.. В общем, показала мне статью одну, где говорилось, что Мохова замуж за лорда из Шотландии выходит. А потом о Цезаре разговорились. В газетенке как раз писали, что она собирается лететь в родовой замок лорда...