скачать книгу бесплатно
– На каких же факультетах держат нынче двоечниц?
– На филфаке. Но я не круглая двоечница. Просто меня женщины-преподаватели не любят.
– Завидуют, ясное дело.
– Чему?
– Молодости и красоте, чему же еще!
– Ну, они у нас и сами еще ничего себе. Хотя, конечно, староваты. Самой молодой – сорок. Это уже почти старость. Вот я ей и пересдаю.
«Сорок – это уже почти старость! Слышала бы Ирина!» – Александр хмыкнул и спросил:
– Что, если не секрет?
– Историю искусств. Искусство северного Возрождения.
– О! Снимаю шляпу. И как, готовы?
– Ну… Не знаю. Можно, я потренируюсь?
Девушка тряхнула кудрями и, не дожидаясь ответа, начала:
– Небольшой стране, включающей территорию нынешней Бельгии и Голландии, суждено было стать в пятнадцатом веке самым ярким после Италии очагом европейского искусства. Нидерландские города, хотя и не были политически самостоятельными…
Александр не слышал слов, наслаждаясь чистым, звонким ее голосом, легким ароматом духов, поглядывая на четкий профиль с прямым, аккуратным носом и слегка выставленным вперед подбородком, выдающим упрямый характер.
– …По праздникам створки алтаря распахивались, и перед прихожанами возникало во всей лучезарности ван-дэйковских красок зрелище, которое должно было в совокупности своих сцен воплощать идею искупления человеческих грехов и грядущего просветления.
– Как-как? – прислушался Александр.
– Идею искупления грехов и грядущего просветления, – на секунду задумавшись, повторила девушка и тряхнула каштановой гривкой.
– Боже, твоя воля! И где это искупление грехов? Где просветление? С пятнадцатого века и поныне никакого просветления. Зато грехов – хоть отбавляй.
– …Что было, то и будет, и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем… – чуть грустно проговорила девушка.
– О, да вы знакомы не только с искусством северного Возрождения, но и с Екклесиастом! – изумился Александр. – Здравствуй, племя молодое, незнакомое! Хочется немедленно познакомиться со столь славной представительницей…
– Настя, – улыбнувшись, перебила его девушка.
– Александр Борисович, – чуть склонил голову Турецкий.
– Я, Александр Борисович, вообще-то больше люблю философию древнего мира. Конфуций, Лао-цзы, притчи царя Соломона, древние греки… Действительно, нет ничего нового под солнцем, и не скажешь лучше, чем-то кто-то из древних уже сказал об этом. Ну вот мы почти приехали. У следующего светофора остановите, пожалуйста.
Саша отметил про себя, что останавливаться ему совсем не хочется.
– Что ж, удачи вам, Настя!
Автомобиль замер у бровки тротуара.
– Знаете что? Вы такой замечательный! Я хотела бы вас отблагодарить.
– Это как же? – навострился Александр.
– Приходите вечером в бар «Голливудские ночи». На Варварке. Я там работаю.
– Стриптизершей? – испугался Турецкий.
– Нет, что вы! Официанткой. Там половина нашего курса подрабатывает. Деньги-то нужны.
– Это точно. Деньги еще никто не отменял. И когда?
– Хоть сегодня. Я как раз сегодня работаю.
– Сегодня вряд ли.
– Ну… Когда захотите. Там интересно. Актеры бывают, режиссеры, всякие шоумены. Я через два дня на третий работаю. Мы открываемся в пять вечера. И до утра. Я вас фирменным коктейлем угощу.
– Спасибо, Настя! Давно меня девушки не угощали. Пожалуй, со времен студенческой юности, – с чувством произнес Турецкий
– Ну вот и вспомните юность! – Настя стрельнула в государственного советника юстиции озорными черными глазами и выскользнула из машины.
Саша, пережидая красный сигнал светофора, загадал: если она обернется, схожу в ее клуб, что уж такого-то? Если нет… Девушка дошла до перекрестка легкой, стремительной походкой. Еще мгновение – и она исчезнет. Сердце учащенно забилось. Уже на повороте Настя оглянулась, улыбнулась и махнула ему тонкой рукой в браслетах. Турецкий облегченно вздохнул. Сзади нетерпеливо сигналили. Светофор вовсю пылал зеленым. Александр нажал на газ, насвистывая арию Тореадора.
Устроить праздник на троих не удалось. Накануне торжества позвонил Грязнов и заявил, что он все равно заявится поздравить любимую жену лучшего друга, независимо от того, захочет ли его увидеть виновница торжества.
– Захочет! – обрадовался Турецкий.
Ирина рассердилась на самоуправство мужа.
– Ну что ты? Славка же свой человек! – оправдывался Александр.
– А может, я хотя бы в свой праздник хочу побыть с тобой и Ниночкой? Могу я позволить себе такую роскошь раз в сорок лет? Славка придет, вы уйдете на балкон курить и будете говорить только о делах. Что, я не знаю, что ли?
– Клянусь, что говорить будем исключительно о тебе! Чтоб мне сдохнуть!
– Не надо мне пустых обещаний! И я не хочу, чтобы обо мне. Я хочу, чтобы со мной.
– А ты знаешь что? Ты пригласи Тамару. Может, она нашего Славку обворожит, замкнет на себя. И мы будем как бы вдвоем.
– Вот именно – как бы! Тем более что Грязнов не любит эмансипированных женщин.
– Я тоже, – отозвался Александр.
Ирина сердито фыркнула и ушла на кухню.
Тамара – давняя приятельница Ирины по студенческим временам, женщина свободная и приятная во всех отношениях – приглашение приняла с удовольствием.
Но обворожить непреклонного Вячеслава ей не удалось. Вообще весь этот день не задался. С утра Турецкий отправил жену в парикмахерскую, храбро взвалив на себя хлопоты по приготовлению праздничного застолья. Гвоздем программы должны были стать языки по-французски. Подробная инструкция по доведению уже отваренных и «освежеванных» телячьих полуфабрикатов до состояния готового блюда лежала на кухонном столе. Александру надлежало натереть яблоки и сыр. В полученную смесь добавить майонез, множество специй, обмазать этим добром лежащие на поддоне языки, засунуть все это хозяйство в духовку. Контакт двадцать минут при температуре такой-то. Не сводить глаз! Не забыть выключить!
Но во время контакта блюда с духовкой пришел Грязнов. Они приняли по малой, заговорили о работе, черт ее побери. Ушли на балкон курить… Нинка, которой был перепоручен контроль за блюдом, зависла на телефоне… Кончилось тем, что Ирина влетела к ним рассерженной фурией – запах гари распространялся по лестничной клетке. Языки по-французски безнадежно сгорели. И как ни пытались Слава с Александром утешить именинницу, она вдруг горько расплакалась. Тут как раз заявилась эмансипированная Тамара. Увидела подругу в слезах, учуяла запах горелой пищи и понимающе хмыкнула. Затем, уже за столом, провозгласила тост за совершенство женщин и убожество мужчин. Тут уж не выдержал Александр. Схватив рюмки и бутылку «Хеннеси», он увлек Славу на балкон…
Раздражение против Ирины не оставило его и поздним вечером, когда они уже лежали в постели.
– Я одного не понимаю: неужели эти несчастные языки стоят испорченного всем вечера? – процедил сквозь зубы Александр.
– Ты вообще много чего не понимаешь, – откликнулась жена.
Турецкий сердито отвернулся и засопел, делая вид, что спит. Слыша, как тихо всхлипывает Ирина, и почему-то не желая ее утешить.
Глава 4
Невидимый меч
Они сидели в небольшом, безлюдном кабачке. Бояринов, оказывается, знал массу таких уединенных местечек в шумной и суетной Москве. Пили вино, поедали всякую морскую живность и говорили, говорили…
– Скажите, Верочка, это ведь не первый ваш брак, правильно?
– Да. Третий. Но, в отличие от двух предыдущих, абсолютно счастливый, – откликнулась Вера Горбовская.
Бояринов лишь рассмеялся этаким мефистофельским смехом.
– Что вы смеетесь, Антон?
– Да полноте! «На свете счастья нет, а есть покой и воля». Это стало штампом, но все истины банальны.
– Ну почему же нет? А у нас – есть, – с вызовом ответила Вера.
– И чем этот ваш брак отличается от двух предыдущих?
– Чем? – Она задумалась, покусывая веточку зелени. – Знаете, оба предыдущих были стандартны для людей нашей профессии. Полная свобода, параллельность существования.
– Они тоже были актерами, ваши прежние супруги?
– Нет, первый был художником. Это, впрочем, почти то же самое. Если не хуже. Натурщицы и все такое… По молодости казалось унизительным требовать супружеской верности. Тем более что все мы, по сути, живем на площади, все друг друга знают. И всем хорошо известно, кто с кем спит. Единственное средство защиты – делать вид, что тебе безразличны измены мужа, и… изменять самой. Это на самом деле очень разрушительно для брака.
– Да? Но многие актерские семьи именно так и живут. Годами, десятилетиями.
– Да, это так. Но я, видите ли, из очень патриархальной семьи. Мой отец хоть и москвич, но не коренной. Он осел в Москве после института, женившись на маме. А вообще он из сибирской домостроевской семьи. Где по воскресеньям всей семьей лепили пельмени, где мой дед был строг и скор на расправу. И сам отец был таков же. Тоже мог пройтись ремнем.
– По вашим, как я воображаю, нежнейшим ягодицам? – изумился Бояринов.
– Нет, меня он пальцем не трогал. А вот брату доставалось. Мы все побаивались его. Но и любили. Он был кормильцем, защитником. И он, а не мама разрешил мне сниматься еще девчонкой. Он верил в меня.
– А ваши мужья? – напомнил Бояринов, не забывая подливать Вере вина.
– Мужья? Я уже объяснила. Невообразимая легкость бытия. Разъезды, гастроли, съемки, редкие встречи и неизбежная отчужденность. А мне подспудно хотелось стабильности, незыблемости.
– И вы нашли ее в Олеге?
– Да, представьте, – словно стараясь что-то доказать, ответила Вера.
– Он ведь, кажется, моложе вас? Лет на…
– Десять. А что? – опять с вызовом ответила Вера.
Но по тому, как мгновенно залилось краской ее лицо, Бояринов понял, что попал на болевую точку.
– Господи, да абсолютно ничего! На самом деле вы выглядите моложе, чем он.
– Меня совершенно не волнует, как я выгляжу, – надменно произнесла она.
– Вот как? – лукаво улыбнулся Бояринов.
– Вернее, я уверена в себе. И в своей внешности.
– Господи, Верочка! Да я с первой минуту общения уверял вас, что вы – обворожительная женщина. Что вы – вне возраста. Что ваша загадочная сексуальность сведет с ума любого мужчину от семи до семидесяти лет!
Вера рассмеялась.
– Ну наконец-то! А то я уж испугался, что потеряю свою звезду. Поймите, я расспрашиваю вас не из пустого любопытства. Я должен знать о вас и об Олеге все. Как семейный врач, как адвокат, если угодно. Я должен чувствовать своих Ирину и Максима – героев фильма. Эти вымышленные образы, они будут воплощены в ваши с Олегом тела, в ваши души, сердца.
Вера завороженно смотрела на Бояринова. Мягкий, проникающий в сознание голос, который обволакивает, заставляет быть послушной и покорной.
– Так все-таки что вы нашли в Олеге? – с безжалостностью натуралиста, препарирующего нечто живое и трепещущее, вернулся к своему Бояринов.
– Разве я не ответила? Олег – воплощение надежности, преданности. Я чувствую себя с ним защищенной. Дело ведь не в возрасте, как вы сами говорите, Антон. Как женственность не зависит от возраста женщины, так и мужественность определяется отнюдь не годами мужчины.
– Ах, Верочка, как я рад, что судьба свела меня с такой интересной женщиной! Вы – потрясающая! Но почему вы исчезли из киношной жизни? Я не видел ваших работ лет… семь, пожалуй.
– Да. У нас родилась дочь. Поздний ребенок. И Олег всегда был против того, чтобы я работала. Он сам достаточно успешный актер и может прокормить нас с дочерью. А я, признаться, к моменту нашего романа устала от напряженной работы и в театре, и в кино. Я была рада передышке. К тому же в быту я женщина не капризная и довольствуюсь малым.
– То есть он запер вас в клетке, ваш Олег?
– Ну… Почему запер… Я сама…
Голос ее зазвучал неуверенно. Бояринов снова подлил вина в бокалы.
– Как же мне удалось завладеть вами обоими? Я имею в виду, разумеется, предстоящую работу.
– Это я настояла. Когда от вас позвонили с этим предложением, я уговорила Олега. Вы – один из лучших режиссеров…
– Один из лучших? – переспросил Бояринов, и взгляд его вмиг стал жестким и холодным.
– Хорошо, лучший. Я просто не хотела, чтобы вы заподозрили меня в лести, – испуганно поправилась Вера.
– Все правильно, вы умница, – сухо рассмеялся Бояринов. – Так вы получили предложение и настояли на том, чтобы его принять?
