скачать книгу бесплатно
— Мое имя-отчество — старший следователь Булавинской городской прокуратуры Кочеров, — сказал он, явно рисуясь и, возможно, подражая кому-то. — Но если вам это необходимо, то меня зовут Игорь Вадимович.
— Так вот, Игорь Вадимович, не смешивайте, пожалуйста, лекции по линии общества «Знание», которые вам известны, вероятно, лучше, чем мне, с профессиональным разговором. Мне, надеюсь, не надо перенимать у вас лекторскую эстафету и в рамках юридического ликбеза разъяснять вам, чем подозреваемый отличается от обвиняемого, а обвиняемый — от подсудимого или осужденного.
Бледнолицый Кочеров покраснел. Но явно не от стыда.
Гордеев, говоря о хорошем знакомстве Кочерова с обществом «Знание», имел в виду лишь то, что Игорь Вадимович был по виду на несколько лет старше Юрия Петровича, а значит, и о замечательном создании советской эпохи — обществе «Знание», действовавшем повсюду, у него были более обширные воспоминания. А мужчины, полагал Гордеев, к счастью, не переняли еще у прекрасного пола обыкновение изображать жеманное смущение или шутливое негодование при разговорах о возрасте.
Однако Кочеров действительно ярился не из-за этого. Это перестроечные ветры занесли его в прокуратуру. А начинал-то он свою карьеру в областном управлении КГБ, куда как активный комсомолец был направлен вскоре после окончания исторического факультета Усть-Басаргинского университета. Оперативник из него был никудышный, людей он, откровенно говоря, побаивался, но, получив власть, воодушевился. Любимым его занятием как раз были выступления с разъяснительными лекциями перед населением, где пустословное краснобайство Кочерова представало поистине образчиком какого-то странного искусства.
Вот и теперь, попав, благодаря обширным связям, в прокуратуру, он сохранил вкус к долгим беседам, нередко забывая о том, кто перед ним находится — несчастный узник, приведенный из зловонной камеры следственного изолятора, или опытный юрист. Узник, конечно, сидя на стуле в чистом кабинете, готов был достаточно долго слушать эту новую Шахерезаду, но Гордеев, несмотря на свою специфическую, разговорную профессию, терпеть не мог демагогов всех мастей. Словесные дуэли для него всегда основывались на умении вовремя мгновенно выложить перед соперником нужные знания, напомнить необходимые неоспоримые факты.
— Мне необходимо встретиться с моим подзащитным — Борисом Алексеевичем Андреевым. — Гордеев решил не дать Кочерову опомниться. — И чем раньше, тем лучше.
— Как давно вы с ним знакомы? — спросил Кочеров, пытаясь собраться с силами.
— Пока незнаком. Но как его защитник должен познакомиться.
— А чего это его защищать? — пытался Кочеров вновь взгромоздиться на своего демагогического конька. — Он же адвокат, как говорят, не из последних. Зачем ему еще кто-то? Он сам себя и защитит.
— А вот вы измените Андрееву меру пресечения, выпустите его под подписку о невыезде, тогда он самостоятельно и докажет вам свою невиновность. Это только Дэвид Копперфилд может со связанными руками и ногами выбраться как ни в чем не бывало из запертого сундука. Андрееву, как и любому обвиняемому, гарантировано право на защиту и на участие защитника в стадии следствия. — Произнося эти юридические положения, Гордеев старался придать голосу учительскую интонацию: слушай, мол, братец, бесплатный юридический ликбез. — Я заявляю первое ходатайство: измените меру пресечения моему клиенту! Освободите его из-под стражи.
Он протянул следователю ордер юрконсультации номер десять Московской городской коллегии адвокатов на ведение защиты на предварительном следствии.
— Думайте, что говорите! — подпрыгнул в своем кресле Кочеров. — Выпустить! Взяточника-адвоката!
Гордеев невольно улыбнулся. Адвокат, так уж сложилось, работает за гонорар, а понятие адвокатского гонорара — очень и очень тонкое понятие. Конечно, Кочеров вместо «взяточника» должен был сказать: «взяткодателя», подумал Гордеев, но он не знал причины этой оговорки-ошибки. А для комсомолистов, хлынувших в годы застоя в КГБ и МВД, органы были лишь ступенями движения во власти, и они не особенно затрудняли себя изучением уголовного права — так, проходили положенное для неофитов и вновь отдавались страстной погоне за должностями и чинами.
— Я-то думаю, — отчетливо произнес Гордеев, — но и вам советую. Когда я смогу встретиться с Андреевым и познакомиться с его делом?
— Ознакомитесь, — сказал Кочеров зловеще, уставя на Гордеева цинковый взгляд своих серых глаз, будто уже видел Юрия Петровича соседом Бориса Алексеевича по камере.
— Это не ответ.
— Сегодня, хочу напомнить вам, пятница. Конец рабочей недели. Если вы так печетесь о своем подзащитном, могли бы позвонить из Москвы, мы бы что-нибудь попытались сделать…
Гордеев вновь почувствовал, что его начинает обволакивать клейкая и душная вата пустословия.
Он достал из портфеля папку с бумагой и, не слушая велеречивое бормотание Кочерова, написал заявление на имя городского прокурора Богдана Осиповича Мещерякина. Такой же лист он протянул Лиде и продиктовал в наступившей тишине ее заявление Мещерякину с просьбой дать свидание с отцом. После чего выложил оба листа перед Кочеровым и сказал:
— Вот теперь мы не только позвонили вам, но и предъявили ордер на защиту, и уведомили письменно о своих ходатайствах. Не знаю, как у вас здесь с нормами рабочего времени, но в понедельник утром вам придется удовлетворить мое ходатайство и вынести мотивированное постановление по поводу всего того, что я изложил в предъявленном вам документе. Не поленитесь заглянуть в Уголовно-процессуальный кодекс, освежите необходимые вам знания. — Лицо Кочерова позеленело, и он злобно посмотрел на Лиду. А Гордеев как ни в чем не бывало продолжал: — В статье сорок седьмой кодекса сказано, что защитник допускается к участию в деле с момента предъявления обвинения, а в случае задержания подозреваемого или применения к нему заключения под стражу — с момента объявления ему протокола задержания. И еще советую: проштудируйте статью пятьдесят первую, где говорится об обязанностях и правах защитников. Телефон Лидии Борисовны указан в заявлении. Да он и в материалах дела есть, которое вы так и не захотели мне показать. До свидания.
Гордеев и Лида встали. Кочеров открыл ящик стола, демонстративно положил туда заявления адвоката и дочери подследственного. Закрыл его снова.
— До свидания, — невозмутимо повторил Гордеев.
— До свидания, Игорь Вадимович, — произнесла Лида. Происходящее в кабинете пугало ее, поведение Гордеева казалось слишком резким, опасным. «Зачем он его дразнит?» — думала Лида, но пока что решила молчать.
Они подошли к милиционеру. Чемоданы были на месте.
— Ну что? — спросил постовой. — Добились своего?
— Каждый своего добьется, — в тон ему ответил Гордеев и добавил полушутливо: — На вещички наши никто не покушался?
— А надо? — снахальничал постовой.
— Об этом лучше справляться в Уголовном кодексе. Особенно полезно перед заступлением на пост. — Гордеев подхватил поклажу, и они вышли на улицу. — Теперь куда?
— Может быть, вы остановитесь у нас? — спросила Лида. — Во вторник и мама приедет.
— Это не кажется мне очень удобным, — сказал Гордеев. — Я бы предпочел провести эту ночь в какой-нибудь приличной гостинице, а потом, может быть, придумать еще что-нибудь… По некоторым соображениям. Есть в Булавинске приличная гостиница?
— Понимаю, — вздохнула Лида. — Приличная гостиница есть. Она и горкомовская бывшая, и интуристовская. «Стрежень» называется. В двух шагах отсюда.
— Очень хорошо. — Гордеев вновь взялся за чемоданы. — Главное, Лидочка, не унывайте! Уныние, как учат нас основоположники, страшный грех.
— Смертный грех, — поправила Лида.
Глава 8. СЕРАЯ ЗОНА
Кем не владеет Бог — владеет Рок.
Зинаида Гиппиус. Три формы сонета, III
Лида повела Гордеева к гостинице переулками, которые напомнили ему Замоскворечье. Так он ей и сказал.
— Ну, это не удивительно, — ответила Лида. — У русской архитектуры есть общие традиции в разных краях, вы же знаете. Притом Булавинск развивался особенно бурно во второй половине прошлого века, и здесь оказалось немало торгового люда из Москвы. Архитекторы тоже были московские, так что есть объяснения вашим впечатлениям. А я когда оказываюсь в переулках близ Большой Ордынки, не раз, посмотрев на какой-нибудь особняк, думаю, будто в Булавинск попала.
— А как людям здесь живется? — спросил Гордеев и вдруг подумал, что его вопрос, хотя вполне понятный для адвоката, прозвучал почти так же ненатурально, как звучали они в фильмах советской эпохи про народ, живущий под мудрым партийным руководством.
Но Лида поняла то, что интересовало Гордеева.
— Живут, как вся Россия. Я ведь уехала отсюда три года назад, бываю теперь только на каникулах, да и то не всегда. А многое изменилось.
— И что же?
— Конечно, во-первых, нет проблем с продуктами. Да не только… — Лида улыбнулась. — Представляете, когда я стала учиться в университете, папа купил для меня маленький телевизор, малазийский, потому что в квартире, которую он мне тогда снял, телевизора не было. Мы на Маросейке его покупали и все рассуждали, может, другую какую модель поискать, с дизайном получше, южнокорейскую? А продавец наш говорит: «Да что вы, берите, уж две недели никаких телевизоров не было». Ну, тогда папа решил еще один такой же телевизор купить, маме в подарок, чтоб ей на кухне около плиты веселее было. Так из Москвы и повез. Трех лет не прошло… — Она горестно вздохнула, вспомнив ту историю, которая с ее хлопотами сегодня виделась ей какой-то забавной, почти сказкой…
— Ну а теперь? — спросил Гордеев, поняв ее переживания. — Телевизоры завезли, стиральные машины доставили?
— Все есть, — кивнула Лида. — В Москве, конечно, подешевле, но если посчитать, сколько на перевозку уходит, так на так получается.
— Значит, Булавинск рынок принял?
— Может быть, но рынок не принял Булавинска. Товары есть, а покупать не на что. Зарплаты задерживают, заводы закрываются.
— У вас, наверное, оборонки много?
— Есть, конечно. Но не только в оборонке дело. Нам с папой мама рассказывала — она экономист, — что наша оборонка на две части разделилась, наверное, как и повсюду. Кое-кто на конверсию перешел, стали всякий ширпотреб выпускать — от кастрюль-скороварок и унитазов до кассовых аппаратов, они сейчас повсюду нужны. А другие замерли и ждут чего-то. То есть понятно чего. Новых заказов от военных.
— А военные не заказывают.
— Наверное. И вот опять и опять: митинги, коммунисты тут как тут, красные знамена, Ленин — Сталин, «За державу обидно!». Как будто бы остальным не обидно, что у нас даже дорог приличных нет. Вот бы и строили, раз такие оборонные-патриотичные.
— Ну, вот эта дорога, по которой мы идем, вполне приличная, — попытался пошутить Гордеев. Они шли по переулку, вымощенному, как видно, еще в стародавние времена тесаным камнем.
— А вы не смейтесь! У нас ведь действительно люди все умеют. Вот когда Вялин мэром стал, улицу, на которой он живет, от его дома до поворота вымостили чуть ли не мрамором. Нашли мастеров без промедлений!
— Это какой Вялин? — заинтересовался Гордеев. — Эс Эм? — Он вспомнил фотографию в рекламном буклете, который видел в самолете. — Серьезный мужчина.
Лида хмыкнула:
— Вы шутите, наверное. Небось слухи о делах нашего мэра уже до Москвы дошли.
— Честное слово, нет, — искренне возразил Гордеев. — Москва наблюдает за битвой Черепкова с Наздратенко. А про вашу область — смотрите же, наверное, свой телевизор — почти ничего не говорят. Ну убили кого-то. Так это повсюду в России разборки. Вон в родных краях Президента прямо охота без лицензий — и ничего…
— Но наш Сергей Максимович тоже прославится, вот увидите!
— И чем же? Что улицу перед своим домом замостил? Так это еще большевики, кажется, учили: начни с себя. Завтра он, может, и еще где-то что-то заасфальтирует.
— Начинать с себя и древние советовали, я не о том говорю. Понимаете, ведь тоже помню, хотя еще школьницей была, чего ждали люди от перестройки восемь, еще шесть лет назад…
— А получили совсем другое? — ожидая утвердительный ответ, спросил Гордеев.
Но Лида не стала соглашаться:
— Получили не то. Вы знаете, я нередко задумываюсь: а почему, собственно, меня понесло на исторический? В наши-то дни, при родителях с такими актуальными профессиями? Было, как говорится, с кого делать жизнь.
— И до чего же додумались?
— Вы знаете, у меня, наверное, мужской ум…
Гордеев остановился и, поставив чемоданы на мостовую, окинул восхищенным взглядом рослую фигуру Лиды, всмотрелся в ее юное лицо с правильными чертами, свежее, на которое не смогли наложить отпечаток ни переживания последних недель, ни начавшийся на рассвете перелет.
— Хороша! — только и сказал он.
— Вы, наверное, понимаете, Юрий Петрович, что феминистка сейчас сказала бы вам кое-что не слишком приятное…
— Но если вы феминистка, зачем же говорить: «мужской ум»?!
— Я не феминистка. Просто у меня, наверное, действительно мужской ум, мне об этом говорили разные люди, — и вот я стала задумываться, что же это происходит в России?
— Сейчас?
— Всегда! Можете смеяться надо мной, как эдаким махоньким Карамзиным в юбке, но все же я решила заняться историей потому, что, по-моему, со времен музы Клио никто из женщин по-настоящему изучением истории не занимался…
— А как же академик Нечкина? — спросил Гордеев.
— Да ну вас! — Лида махнула рукой. — Не буду ничего рассказывать. Селитесь в свою гостиницу и скучайте здесь.
Из переулка они вышли на небольшую набережную площадь, на которой стояло девятиэтажное здание гостиницы «Стрежень» — вполне стандартное, стеклобетонное, но с некоторой выдумкой: балконы-лоджии номеров, сплошь тянущиеся вдоль фасадной стены, были разделены каким-то модерновым подобием колонн.
Гордеев критическим взглядом окинул гостиницу, потом посмотрел в сторону реки:
— А вид из номера, наверное, роскошный.
— У нас из квартиры тоже есть на что посмотреть, — с вызовом сказала Лида. Ей все же было досадно, что Гордеев не хочет поселиться в их доме.
— Посмотрим ишо, — меланхолически пробормотал Гордеев, которому важно было оказаться наедине с теми неизвестными силами, которые упрятали за решетку Андреева и, как уже было понятно, могли похвастаться не только этим.
Холл гостиницы был пуст. Администраторша за стойкой решала кроссворд.
— Ну, что там у нас предлагает семь по горизонтали? — Гордеев подошел к ней. — Здравствуйте.
— Здравствуйте. — Администраторша отложила газету и сняла очки. — Поселяться?
— И номера есть? — Вопросом на вопрос ответил Гордеев.
— Не говорите. Новые ведь времена. Какой желаете? Полулюкс?
— Не обязательно. Что-нибудь скромное, одноместное, с душем.
— Только-то? — разочарованно протянула хозяйка гостиницы. — А девушке тоже одноместный?
— Я местная, — скаламбурила Лида.
— Она местная, а я командированный, — сказал Гордеев. — Сами понимаете, суточные-гостиничные, не разгонишься. Так что одноместный номерок с удобствами.
— А у нас они все с удобствами. — Администраторша полистала свои раскладки. — Хотите так: номер с двумя кроватями, но на вторую я никого подселять не буду. Он будет побольше площадью, чем одноместный.
— Давайте.
— Вы надолго?
— Если б я знал! Можно пока на сутки.
— Завтра же суббота!
— Ну мало ли что! Можно будет продлевать…
— Сейчас все можно. Но листок проживающего все же заполните.
Номер Гордееву дали на шестом этаже, но он оказался с видом не на реку, а на противоположную — на старый город.
Юрий Петрович было пожалел об этом, но Лида успокоила его.
— Во-первых, окна у вас выходят на запад, так что утром солнце беспокоить не будет, а во-вторых… — Она вышла на балкон и позвала его. — Идите сюда. Посмотрите, как красиво.
Действительно, старый Булавинск сверху выглядел уютным миром, утопающим в зелени. Правее возвышался довольно большой храм с крестами, золотившимися в лучах еще довольно высоко стоявшего июньского солнца.
