скачать книгу бесплатно
Друг, адвокат Вадик Райский, был на рабочем месте, и Гордеев договорился с ним пересечься «на стрелке». Жаргон — великая вещь, хотя бы потому, что, обращаясь к нему, экономишь время, а главное, слова. Ведь в жаргонном слове содержится несколько слов обычных.
— Ну что, Юрий Петрович? — вопросил сам себя Гордеев, посмотрев на часы. — В твоем распоряжении почти час. Не хочешь ли ты…
Зазвенел телефон.
«Лида? Нет, не она».
— Слушаю вас.
— Здравствуйте. Это Юрий Петрович?
— Да. Слушаю вас.
— Мне ваш телефон дали в консультации юридической. Марина Юлиановна дала. Сказала, что вы помочь можете.
— А в чем дело? — Действительно, Марина работала секретарем в их консультации, и если она вправду дала кому-то домашний телефон Гордеева, который для нее был то Юрием Петровичем, то Юркой и «змеем подколодным», значит, действительно дело выглядело незаурядным. Правда, Марина, ценя Юрия Петровича как профессионала, нередко, проникшись очередным замысловатым криминальным или гражданским сюжетом, могла отправить клиента к Гордееву, совершенно не думая о том, какая сумма гонорара светит адвокату.
— Понимаете, я сестра… То есть с моей сестрой произошло… Ну, кто мог подумать? — В трубке начались всхлипывания, и Гордеев, которого события этого дня заставили быть настороженным, стал успокаивать звонившую, хотя имел основания предположить, что этот звонок был не просто звонком. После пакетика с героином и не то можно было бы придумать. Однако все же решил послушать… Тем более что проверить не так сложно. Позвонить Марине, в милицию, в прокуратуру…
— Пожалуйста. Что, собственно, случилось?
— Моя сестра… Кто мог подумать! Пришла домой, а они лежат… Ну, она и схватила нож, то есть два ножа…
— Кто лежит? Зачем ножи?
— Да полюбовники лежат. — Голос в трубке стал тверже. — Муж ее, Виталька, и полюбовница его, думали, не придет она. А она пришла и за нож схватилась… А там два ножа было…
Слушая рвущийся от всхлипов и рыданий рассказ, Гордеев понял следующее.
Муж сестры звонившей привел в квартиру подружку. А жена, то есть сестра, в это время была на работе, а поскольку она работала кассиршей в гастрономе, и довольно далеко от дома, все казалось шито-крыто. Однако, возможно — тут уже Гордеев домысливал, — сестра-жена испытала какую-то тревогу, заволновалась и сделала то, чего ни в коем случае не должна была делать на рабочем месте в нынешние времена — хлебнула во время обеденного перерыва чего-то горячительного, благо она работала среди спиртного и закусок. Но и закуска не помогла — администратор отстранил ее от работы. Конечно, здесь уже возникали другие сюжеты — связанные с конфликтами и страстями, которые тлели и горели в гастрономе, но это уже вне обстоятельств данного дела.
Словом, в то время как муж любил свою подружку на супружеском ложе, его юридическая, но в данный момент не фактическая жена в несколько взволнованном состоянии приближалась к дому.
Вероятно, страсть, а может быть, и свойственная мужчинам беспечность не подсказали коварному изменщику, что использование минимального средства безопасности — дверного засова — не является трусостью, а лишь становится способом избежать многих внутрисемейных конфликтов. Так или иначе, разгоряченной малой дозой спиртного и достаточно крепкой административной выволочкой жене пришлось дойти до точки кипения при виде мужа, отдыхающего, держа в объятиях голую девицу. Обнаженность осквернительницы супружеского ложа потрясла, как понял Гордеев, не только нетрезвую жену, но и ее сестру, несколько раз, не иначе как со слов мстительницы за свою поруганную честь, повторившей при рассказе эту подробность…
«Гулять так гулять! — подумал-прокомментировал Гордеев, оправдывая потерпевших, а не ту, которую его просили защищать. — Что ж им в июне заниматься любовными состязаниями в калошах и с зонтиками?!»
Недолго думая, жена схватила попавшиеся ей на глаза два ножа и вонзила их в тела возлюбленных. Эта подробность — именно два ножа, а не один — также показалась Гордееву любопытной. Откуда же взялись два ножа рядом в комнате, не в кухне — в спальне, очевидно?
Он спросил сестру. Она не знала. Два ножа — может быть, они закусывали незадолго до прихода жены — или задолго, какая разница, главное, ножи оказались как нарочно наготове, причем один согнулся при ударе о ребро блудливого мужа.
Проведя акт возмездия, жена вызвала милицию и «скорую помощь», и вот теперь эротоманы валяются чуть ли не под капельницами, но в разных палатах, а отомстившая за свою поруганную честь жена, к тому же протрезвевшая, сидит в камере для временно задержанных. И хотя, по словам сестры, милиционеры относятся к ней хорошо — «и уважают», пару лет лишения свободы она очень и очень вполне даже может получить, как просветили ее бывалые люди из тех, с которыми ей теперь приходится общаться.
Дело, несмотря на всю его бытовуху, заинтересовало Гордеева. Он почувствовал, что здесь ему могут открыться какие-то интересные подробности, которые не мог бы и предположить. Если, конечно, это не интриги тех же людей, которые начали роиться вокруг него. Интриги пока непонятные.
— Знаете что, — сказал Гордеев, — к сожалению, я сейчас не могу заняться делом вашей сестры. Обратитесь еще раз к Марине Юлиановне, она посоветует вам другого адвоката. — Он показал язык в телефонную трубку. — Я ей тоже позвоню. Не переживайте. Дело вашей сестры не безнадежно. Тут состояние аффекта, а это смягчающее обстоятельство!
— Но Марина Юлиановна вас рекомендовала, — повторила настойчивая сестра.
— А я и не отказываюсь. Просто сейчас лето, и даже у адвокатов могут быть свои планы, — туманно ответил Юрий Петрович, вновь показав язык телефонной трубке.
Трубка всхлипнула.
— Есть ведь и у адвокатов отпуска, путевки, планы, которые трудно изменить. В конце концов, у нас в юрконсультации все адвокаты — профессионалы своего дела (в этом Гордеев не был убежден, но есть корпоративная солидарность), и вам обязательно помогут. И потом я всегда могу при необходимости поддержать коллегу. Дайте мне ваш телефон…
Женщина продиктовала номер, по которому Гордеев предположил ее местожительство.
— Сестра у вас тоже в Химках? — спросил звонившую.
— Нет, — не удивившись, ответила она. — Она живет в Сокольниках.
— Хорошо. Попросите Марину Юлиановну, чтобы она подыскала вам еще кого-то.
— А кого бы вы посоветовали?
Фигушки, подумал Гордеев. Никаких советов. Никаких фамилий.
— Трудно сказать. Сейчас лето, как я сказал, отпуска и тому подобное. Да вы не переживайте, — вновь стал успокаивать он, услышав очередной всхлип в трубке. — Думаю, у вашей сестры немало смягчающих обстоятельств, хотя то, что она немного выпила, не очень здорово.
— Но вы понимаете, когда она вызвала милицию, то взяла из бара… ну, домашнего бара в стенке бутылку водки и выпила. Выпила еще…
Гордеев понял, что сейчас откровения сестры покусительницы на убийство окончательно перейдут за опасную черту, к которой при телефонных разговорах даже не следует приближаться.
— Извините, я до сих пор не знаю вашего имени-отчества…
— Клавдия Васильевна.
— Так вот, Клавдия Васильевна, все подробности дела вашей сестры следует обсудить подробно, действительно с адвокатом, а не вот так вот, на бегу, то есть это я бегу. Повторяю — держитесь, сестру при свидании успокойте, а пока все обстоятельно расскажите тому адвокату, которого предложит вам Марина Юлиановна.
Как знать, может, этот звонок был без подвохов. Подвохов со стороны провокаторов с пакетиком. Марина схулиганила. Она вполне могла подсунуть это дело ему именно потому, что уже не раз в минорные периоды их все не кончающегося романа говорила нечто в том духе, что падет блудливый кот Гордеев от руки какого-нибудь мстителя за поруганную честь… Вот пока что и предложила вдуматься в сюжет с мстительницей…
Однако, к сожалению, вдумываться сейчас в эту пикантную историю не приходилось. Господин адвокат еще раз посмотрел на часы и решил пробежать до ближайшего магазина, купить кое-чего к ужину.
Пройдя Пресненским переулком, он вышел на саму Пресню, которая — он так и не мог понять, то ли оставалась Красной, то ли вновь получила старое название — Большая Пресненская.
И вдруг на пороге гастронома Гордеев лицом к лицу столкнулся со стройной большеглазой брюнеткой с большой папкой в руке.
— Инара Альбертовна! — полушутливо воскликнул он, ибо по возрасту брюнетка была ему ровесницей, но выглядела сущей студенткой.
— Юрий кактебятам! — в тон ответила большеглазая. — Куда торопишься?
— Хочу взять баночку-другую джина с тоником и распить с тобой по старой дружбе.
— Не против. Но недолго. Несу работы отца в галерею, — махнула она рукой в сторону Малой Грузинской.
— Выставка?
— Да, есть один проект — картины и графика художников, живущих в горячих точках — Грозный, Таджикистан, Приднестровье… Да где они не горячие?
— А отец все там?
— А куда он поедет? У него там мастерская, сад… Жизнь.
— Понятно. — Гордеев взял джин-тоник и пакетик фисташек. — Может, зайдешь, я тут неподалеку живу, — пригласил Инару.
— Зайду, посмотрю, как адвокаты живут, — пообещала она. — Когда-нибудь потом. Сейчас времени ну вот ни насколько!
Гордеев был знаком с Инарой со студенческих времен. Она окончила Институт стран Азии и Африки при МГУ и знала, кажется, десяток экзотических и полуэкзотических, с точки зрения Гордеева, языков, не считая французского, немецкого и английского. Некогда познакомились они на спектакле университетского театра и с тех пор, встречаясь редко, тем не менее всякий раз испытывали какой-то сердечный подъем, доброе чувство.
— Как жить, Юра? — вздохнула Инара и полезла за сигаретами. — Дни летят, только и вспоминается, как валюсь вечерами без сил на подушку.
— Ну а работа-то хоть есть?
— Работы сейчас хватает — времени слишком мало. Мало мне двадцати четырех часов в сутки — приходится от многих предложений отказываться…
— Всех денег не заработаешь, — меланхолически заметил Гордеев.
— А мне и не надо всех! Мне бы только из своей однокомнатной выбраться и родителей к себе забрать. Вот и все! Но впрочем, сегодняшние цены даже на маленькие квартирки ты знаешь…
— Во всяком случае, я могу оказать тебе юридическую помощь, — грустно сказал Гордеев.
— Окажи мне просто словесную помощь, скажи: ведь то, что я делаю, не просто суета?!
— Ну, Инара, какая же суета, если у тебя и ребенок, и родители!
— Правильно, да только мне кажется, что могла бы заниматься тем, что умею и люблю, без этого жуткого надрыва…
— Но это время такое. Время перемен, как говорят китайцы.
— Да, известный трюизм. Дело не совсем в этом. Все время — какие-то суррогаты. Что-то ненастоящее.
— Но сама-то ты вон какая настоящая!
— Юра, а тебе никогда не хотелось заняться более спокойными делами?…
— Капусту, что ли, на даче сажать?
— Нет, это дело полезное, а я говорю о душеполезных…
— Ты знаешь, я не задумывался особенно. Да и не хочу задумываться. Надо что-то все время делать, по возможности — хорошее, ну вот как ты… А остальное — потомки разберутся. Кстати, если хочешь, и я маленькое хорошее дело сделаю — донесу твою папку.
— Не надо, она не тяжелая. Папа в последнее время и рисовать стал меньше.
— А то давай! К тому же мне было бы приятно пройтись с такой красивой женщиной по улице.
— Вот с этого бы и начинал! А то напустил туману. Ступай по своим делам, я же вижу, что ты, несмотря на твои усилия пофлиртовать, торопишься и через пару минут тебе будет не до меня…
— Инара! Как ты могла!..
— Не ври! Если я тебе действительно понадоблюсь, вот мой телефон. — Она протянула визитную карточку. — Можешь мне дать свою.
— У меня с собой нет. Ты же не захотела заглянуть ко мне… — Гордеев говорил еще что-то, но чувствовал, что действительно ему пора возвращаться к телефону. — Но телефон я ведь могу записать и на твоей карточке. — Будет как пароль. — Он не без труда оторвал глянцевую полоску от визитной карточки Инары и нацарапал — ручку всегда носил в кармане — свой телефон. — Карточка какая красивая, рвать жалко было, но что поделаешь…
— Ладно, — махнула рукой Инара. — Это за счет фирмы. То есть визитка за счет фирмы. Ступай.
Гордеев нахально чмокнул ее в щеку и поспешил домой.
На автоответчике никто не появился, но едва Гордеев начал косметически убирать квартиру, как раздался звонок.
Это была Лида.
Глава 5. ЛЕТАЙТЕ САМОЛЕТАМИ КОМПАНИИ «СИБИРЬ — ЕВРОПА»!
— Да что в мире не воздух? Сам человек, вот выпусти из него воздух, увидишь, что останется.
Бальтасар Грасиан. Критикон, I, ХIII
Коротко поговорив с Лидой, Гордеев условился встретиться с ней в авиакассах на Рождественке, рядом с метро «Кузнецкий мост».
Гордеев мог бы предложить и другое место с кассами — например, в вестибюле метро «Тургеневская», но ему хотелось не то чтобы с уверенностью установить, но полюбопытствовать, будет ли за ними слежка. В уютном и обычно даже летом малолюдном помещении касс на Рождественке следить будет сложнее.
Он велел Лиде, если она окажется там раньше, пройти в здание, встать в очередь и ждать. Все естественно: кто первый приходит — тот и занимает очередь.
А получилось так, что Лида вошла следом за Гордеевым, когда он только появился на Рождественке. Народу, несмотря на лето, действительно почти не было. У международных касс, поигрывая мобильными телефонами, с достоинством заказывали билеты два полноватых молодых человека в дорогих белоснежных летних рубашках с галстуками — очевидно, дорогими, под стать рубашкам. На них, скучая, смотрел секьюрити в милицейской форме, расслабленно занимавший стул у входной двери.
За билетами на внутренние рейсы стояло пятеро: две маленькие кавказские женщины, пестро одетые, они, когда вошел Гордеев, завершали оформление, рослый парень с большой черной сумкой через плечо, как говорится, без особых примет — крепкий, но не «качок», не без мысли на лице, но и не с той мыслью, которая на другие не похожа. Далее стоял ветеран с массивной резной тростью. Что немного удивило Гордеева — почему он в очереди? Разве прежние льготы отменены? Но ветеран пребывал в спокойном ожидании. За ветераном стояла то ли якутка, то ли еще из каких-то северных народов женщина лет сорока пяти, очень симпатичная.
Когда Гордеев впервые увидел Лиду, впечатление о ней составилось довольно определенное: хороша, но еще не осознает по-настоящему ни себя, ни своей женственности; умна, однако ум еще неопытен, не обработан как следует; обаятельна, но будто стесняется себя самой. Лида была в легкой блузке и светлых брюках, отчего казалась еще выше, а ноги ее еще длиннее, несмотря на туфли-лодочки без каблуков. Когда Лида подошла к Гордееву и поздоровалась, оказалось, что она немногим ниже Юрия Петровича, бывшего вратаря футбольной команды университета, ростом не обиженного. Конечно, на лице ее была видна усталость, но не та, которую вызывает сдача зачетов и экзаменов. Эта усталость исчезает через два-три дня после того, как зачетка до следующего семестра сдана в деканат, после того как проспишь столько, сколько хочешь, а не столько, сколько позволит расписание. Нет, на лице Лиды была другая усталость — следы непреодоленных трудностей, следы продолжающихся тревог, следы пугающей неизвестности.
Они поздоровались и успели переброситься несколькими тихими фразами, пока за ними не заняли очередь двое молодых людей — парень и девушка, решавшие кроссворд в рекламной газете.
Гордеев полувзглядом, полушепотом предупредил Лиду, что дело они здесь не обсуждают. Просто берут билеты на ближайший рейс и уходят. Укоризненно покачал он головой и на попытку Лиды вновь заговорить о гонораре. Юрий Петрович не считал себя зажиточным человеком. Он любил дарить подарки, он с удовольствием подкидывал миллион-другой не только матери, но и сестре. Однако в этом случае Гордеев решил действовать по принципу, который в России нельзя считать совсем пустым, — по принципу: куда вывезет. Во-первых, он был уверен, что сможет выручить Андреева-отца и тот оплатит положенное, во всяком случае покроет расходы, а во-вторых, и, может быть, в-главных, считал, что вызов был брошен не просто отдельному человеку, а всему адвокатскому сообществу, как бы оно ни было противоречиво и разномастно внутри. Адвокат призван защищать — тем более делом профессиональной чести и достоинства должна стать защита самих себя. Словом, как говаривал гений преодоления Бетховен: «Человек, помоги себе сам!»
Очередь двигалась быстро, но Гордеев успел подсказать стоявшим сзади кроссвордистам пару слов, в том числе название «запеченного кушанья в виде батона с начинкой». Парочка, решавшая кроссворд, вполне могла быть теми, кого приставили, если приставили, проследить за Гордеевым и Лидой. Кроссворд — слабенький, простенький — они решали плохо. Парень почти по складам читал определение (не потому по складам, что читать не мог, а, вероятно, потому, что девушка в этот момент навострялась услышать, о чем заговорят Гордеев и Лида). Затем девушка называла невпопад какое-то слово, воцарялась пауза (могли слушать оба), затем парень произносил одно и то же: «Не подходит», вновь воцарялась тишина, после чего парень переходил к следующему слову. После нескольких таких пассажей Гордеев подсказал им «курорт на Черном море» — «Евпатория», а затем и «кулебяку», на место которой парень упорно хотел вписать «рулет» и повторял сокрушенно, глядя на лишние пустые клеточки: «Может, опечатка?»
Лида тоже приняла участие в обсуждении, но когда Гордеев начал размышлять вслух о том, что не всегда в кроссворде даются точные определения слов, она очень выразительно на него посмотрела. Юрий Петрович понял этот взгляд так, как он и был послан (позднее Лида и сказала ему это). Взгляд Лиды просил Юрия Петровича не предаваться заумным рассуждениям (хотя вообще ничего заумного в них не было), ибо, как показалось Лиде, кроссворд для их соседей по очереди — занятие не очень-то привычное.
Потом, уже на улице, Лида сказала Гордееву и о том, о чем он сам не раз подумал за эти пять — десять минут в очереди. Она сказала о подлости, о мерзости подозрений, о том состоянии, когда обстоятельства заставляют тебя подозревать всех и каждого, когда ты не можешь вести себя вполне естественно, а вынужден оглядываться, остерегаться, с любой стороны ожидать удара.
Но пока они стояли, не разговаривая между собой, в очереди. Билеты на Булавинск были в достатке, так что Лида даже попросила места поудобнее. Еще несколько лет назад, пояснила она, самолеты летали в Булавинск из Москвы и обратно шесть раз в неделю: и билеты были дешевле, и дел у булавинцев было в Москве побольше, тогда вовсю развивались окрестные горнообогатительные комбинаты, проектировались новые заводы. Теперь же, если срочно нужно попасть в Булавинск, вначале приходится лететь в областной центр Усть-Басаргино, а затем пересаживаться на «Як-40» или ехать ночь поездом.
Но им повезло. Завтрашний утренний рейс позволял попасть в Булавинск еще до конца рабочего дня (хотя была пятница) и попытаться выяснить обстоятельства задержания Андреева. Затем Гордеев хотел в выходные дни без спешки изучить обстановку в городе — в связи с делом, разумеется, — и в понедельник добиться свидания с подзащитным — если не удастся сделать этого в день прилета или в субботу. Ну и, разумеется, надо было продолжить расследование собственной истории с пакетиком кокаина.
Когда девушка оформила им билеты, Гордеев вдруг, для Лиды неожиданно громко, спросил о возможности сразу купить обратный билет.
— А… — начала было Лида (она хотела попросить Гордеева не заказывать пока обратный билет, поскольку в Булавинске ему этот билет достанут без проблем, и заранее определять день возвращения, может быть, не стоит, мало ли как сложатся события). — А… — начала было Лида, но Гордеев словно почувствовал, что она хочет сказать что-то, и незаметно сжал ее руку чуть выше запястья — кожа у Лиды была нежнейшая, это уж как-то само собой у него отметилось.
Девушка-кассир ответила, что заказать обратный вполне возможно, если есть билеты, и спросила число.
