скачать книгу бесплатно
Перелески казались бесконечными. И он далеко уже не был уверен, что бежит все время в одну сторону. Но он твердо знал, что нельзя останавливаться. Он остановится тогда, когда остановится эта пульсирующая струйка крови. Когда остановится сердце.
Чаща заметно редела, и вот уже между стройными осиновыми стволами стало метров по десять, по пятнадцать, по двадцать, они словно превратились в телеграфные столбы вдоль железнодорожного полотна… Железнодорожного? Ну да, конечно, этот поезд… Кто бы мог подумать, что приговоренный к пожизненному заключению человек может еще угодить под поезд. Пять человек…
ГРЯЗНОВ
– Подъем!
Несмотря на протесты Алины Витальевны, Дятел бесцеремонно растолкал начальника.
– Вячеслав Иванович! В двадцати трех километрах на юго-запад от места аварии Комиссаров с собаками обнаружил кровавый след.
Леша Дятел возбужденно подпрыгивал. Он сейчас сам был похож на охотничью собаку.
– Куда ведут следы?
– К воде.
– Узнай группу крови, – распорядился Грязнов, – и кому из зеков она принадлежит.
– Вы имеете в виду – Федоренко или Зубрицкому?
– Я имею в виду – кому из пятерых зеков, бывших в машине.
Алина с сомнением покачала головой:
– Значит, вы не исключаете, что… Кстати, а как мы будем туда добираться? «Газель» не проедет.
– У нас все еще есть вертолет, – напомнил Грязнов, – направляясь к «стрекозе».
– Извините, – сказала Алина Витальевна, достала свой сотовый и отошла в сторону.
Грязнов удивился, но ничего не сказал.
ПРИГОВОРЕННЫЙ
Рыбак бежал уже несколько часов, не останавливаясь ни на минуту. Он чувствовал себя заминированным механизмом, который если остановится хоть на секунду, то взлетит на воздух.
Раз– два-три-четыре. Раз-два-три-четыре. Раз-два-три-четыре. Глубокий, но не максимальный вдох, три движения ногами, на четвертое -свободный, без напряжения выдох.
При толчках от земли колени должны подниматься достаточно высоко, чтобы у икроножных мышц было время расслабиться, прежде чем стопа вновь войдет в соприкосновение с почвой. Когда-то его забавлял этот парадокс. Чем выше задираешь ноги во время длительного бега, тем больше они успевают отдохнуть.
Раз– два-три-четыре. Раз-два-три-четыре…
Вот уж он точно не думал, что еще способен на такое. Способен, не способен – какая разница. Что делать дальше – вот вопрос. Без денег, без документов, без… Стоп. Ведь он же был в чужой одежде. В одежде случайного попутчика, добиравшегося в Скоморохово. Который ехал с ними отнюдь не за спасибо. Рыбак наконец остановился и занялся изучением карманов. В откровенно коротковатых штанах лежала связка ключей и носовой платок. Во внутреннем кармане джинсовой куртки – отлично! – бумажник – портмоне на «молнии». Итак, что в нем? Водительские права на имя Патрушева Антона Николаевича (надо же, тезкой оказался мужик), его же визитная карточка, фотография женщины лет тридцати пяти с девочкой-подростком и пятьсот тридцать четыре рубля. Ну что ж, уже кое-что…
Деревья так осточертели, что уже прыгали перед глазами. С непривычки легкие горели от такой сумасшедшей нагрузки.
Рыбак выскочил на опушку, резко обрывающуюся десятком метров крутого берега перед нервно вьющейся речушкой. Он спрыгнул вниз и через несколько секунд скатился прямо к воде. Возле самого берега лежал человек. В арестантской одежде. Это был один из его недавних попутчиков.
Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что Степанцов мертв.
Рыбак сообразил, что с определенного момента, петляя и путая следы, он невольно шел дорогой Степанцова. Теперь это давало ему некоторый шанс. Если преследователи выйдут сюда и обнаружат тело сбежавшего зека, они успокоятся.
Рыбак заново перемотал ногу, переложил деньги, водительские права Патрушева и фото в кармашек портмоне, застегивавшийся на «молнию», подумал, что не плавал своим любимым кролем уже полгода, и вошел в реку…
ГРЯЗНОВ
В кабине он спросил:
– Чем можете похвастаться?
– Боюсь, немногим пока, – призналась Севостьянова. – Зубрицкий Николай Николаевич, двадцать девять лет, фельдшер. Принимал участие в боевых действиях в Чечне. Последние два года работал на «скорой помощи». В пьяной драке убил собственного напарника. Протрезвел и убил еще одного, который пытался на него донести. На свободе остались жена и двое детей, девочки девяти и восьми лет… Федоренко Иннокентий Михайлович, тридцать один год, уголовник с приличным стажем – на зонах (естественно, подростковых) сиживал с пятнадцатилетнего возраста. Изнасиловал двух несовершеннолетних. После чего зарезал обеих. Последние восемь лет сидит на героине. Умудрялся доставать его и в тюрьме.
– Это все мы видели в личных делах, – резонно заметил Грязнов.
– Согласно моим исследованиям, сбежавшие заключенные делятся на определенные группы по внешним признакам. Это «квадратные и лохматые», «тощие и вытянутые»…
– Ну что толку-то. По такому принципу можно разделить кого угодно, – протянул Грязнов. – Вот мы с Комиссаровым – «квадратные», Дятел – «вытянутый». Но мы ведь не беглые зеки.
– Верно. В общей психологии есть деление на такие группы. Просто у зеков качества, о которых я сейчас скажу, становятся гипертрофированными. И в первые дни побега вызывают различного рода недомогания. «Квадратные и лохматые» буквально одержимы стремлением непременного контроля над ситуацией, они стремятся взвалить на себя побольше ответственности, даже когда их об этом не просят.
– То есть именно они являются инициаторами побега?
– Вполне возможно, хотя я не об этом. Отрицательные заряды у «квадратных и лохматых» скапливаются в затылке. Они мучаются головной болью. Так что, Вячеслав Иванович, если вас когда-нибудь посадят и вы убежите, то не удивляйтесь, что первое время на воле будет трещать голова.
Грязнов тем не менее слушал совершенно серьезно.
– А как будет со мной, Алина Витальевна? – спросил заинтригованный Дятел.
– Пожалуйста, вы все зовите меня по имени, ладно? «Тощие и вытянутые», Леша, отдают свою грудь под хранилище обид, отчего зачастую даже сгибаются характерным образом. Но если в обычной жизни они еще могут как-то с этим бороться…
– А ну выпрямись, – шутливо прикрикнул на Дятла Грязнов.
– …То в стрессовой ситуации побега они хронически сутулятся, – закончила свой тезис Алина. – Есть еще две группы. «Круглые и лысые» – они тяжелее всего справляются с одиночеством. И как правило, лишаются сна. «Треугольные и с залысинами» пасуют перед трудностями, боятся даже незначительных испытаний – в противном случае маются животом.
– Так что нам это дает, Алина? Вы предлагаете отслеживать, кто какие таблетки покупает в ближайших аптеках? Кто от головы, кто от живота?
– Это, конечно, не слишком умно звучит, но примерно так. Я пытаюсь составить возможный график их реакций в сложившихся обстоятельствах, исходя из индивидуальных особенностей. Любопытно, кстати, как они ладят между собой. У Зубрицкого две дочери, а Федоренко изнасиловал двух девчонок. Они ведь наверняка все друг про друга знают.
Запищал сигнал радиотелефона. Алина включила общий звук.
– Мы нашли одного, – сказал голос Комиссарова. – Ждем вас.
Через двадцать минут они были на месте.
Первое, что увидели Грязнов и Алина, был Комиссаров, сидевший на узеньком берегу внизу крутого обрыва, ведущего с опушки к нервной, вьющейся речушке. Собак оттащили подальше, но все еще не могли утихомирить. Комиссаров был мрачнее тучи.
– Чем дальше в лес, тем толще партизаны, – пробормотал Грязнов.
В десяти метрах от Комиссарова лежал посиневший человек.
– Это Степанцов, – сказал Комиссаров. – Не Федоренко. Не Зубрицкий. Съели?
– Ну вот, Алиночка, – вздохнул Грязнов. – Вы удивлялись, как Федоренко и Зубрицкий сосуществуют вместе? Вот вам и ответ. Никак, потому что один из них остался в сгоревшем автобусе. Вот только кто?
Подбежал возбужденный Дятел:
– Есть анализ группы крови, которую нашли в лесу. Что теперь с ним делать?
– Выбрось, – буркнул Грязнов и полез обратно в кабину вертолета.
ПРИГОВОРЕННЫЙ
Голод не тетка, подумал Рыбак. Тетка бы его накормила и спать уложила, если бы была жива. У тетки когда-то был свой огород – классические шесть соток, – и чего там только не росло!
Из березовой рощи бегом через неубранное ржаное поле он выбрался к цивилизации. «Цивилизация», однако, скрывалась за приличным забором.
Но высокий частокол не мог его смутить. Рыбак легко преодолел препятствие и притаился между фургоном и стеной дома. Большой особняк мог оказаться резиденцией какого-нибудь «нового русского». Хотя вряд ли, не слишком эффектное строение. Что же тогда?
Из фургона тем временем выгружали ящики с бананами. Национальной русской едой. Грузчики не слишком торопились. Проследив маршрут разгрузки, Рыбак совершенно спокойно взял один из ящиков и понес в дом с черного хода. В дальнем конце коридора он заметил нескольких человек в белых халатах. Больница? Уж очень на отшибе. Да какая разница. Вот что делать дальше – это вопрос.
Слева по коридору была душевая. Он нырнул туда вместе с ящиком, который не выпускал из рук. Надо сказать, очень приличная душевая. Аккуратно уложенный кафель был стилизован под серый мрамор. Импортная сантехника пребывала в идеальном состоянии.
В трех кабинках, покряхтывая, мылись пожилые мужчины. Еще две были свободны. Рыбак разделся в раздевалке, повесив свои грязные и мокрые вещи в пустующий шкафчик. И несколько минут оттаивал под мощными потоками горячей воды. Вместе с теплом нахлынули воспоминания.
Это была недолгая иллюзия.
Рыбак заметил, что один из моющихся, высокий и крепкий старик, был примерно одного с ним роста. Рыбак выключил воду и заспешил обратно в раздевалку, пока его не опередили. Довольно быстро он нашел одежду этого старика, кое-как напялил ее на себя, забрал документы Патрушева, снова подхватил ящик с бананами и выскочил в коридор. Нахальный план возник спонтанно.
Как только Рыбак вышел на улицу, водитель фургона прекратил треп и возмущенно уставился на него.
– Сказали, это брак, – не дожидаясь вопроса, объяснил Рыбак и сделал движение, словно хотел загрузить бананы обратно в фургон.
– Чего? Какой брак?! А накладные на что?! – И водила умчался качать права.
Рыбак забросил бананы в кабину и запрыгнул следом. Ключ был в замке зажигания. Главное – не останавливаться. Охранник, прохлаждавшийся возле ворот, вовремя отскочил, и Рыбак просто выбил их. Интересно, подумал он, а выбил бы вместе с охранником или остановился б?
Через несколько минут он был уже далеко и не слышал воплей разъяренного водителя и удивленных возгласов грузчиков. Левой рукой поддерживая руль, правой он вталкивал в себя бананы один за другим, один за другим. Голод не тетка.
Для разнообразия включил приемник. Привычно нашарил в FM-диапазоне «Радио-спорт». Оттуда рявкнул бодрый голос:
«И наконец, не забудьте о самом главном событии дня, которого, я уверен, с нетерпением ожидают миллионы наших соотечественников! О вечернем футболе!!!»
– Черта с два, – сквозь зубы пробормотал Рыбак, и улыбка первый раз за долгое время осветила его сумрачное лицо.
ГРЯЗНОВ
С вертолета передали новые координаты беглеца.
– С территории психушки угнали фургон с фруктами. У одного из пациентов, пока он был в душевой, исчезла одежда. Фургон обнаружили спустя полтора часа, он движется в пригороде Москвы. Это Западное Дегунино. Проще говоря, Речной вокзал… Нет, новая информация, он свернул немного восточнее…
– Что значит – в пригороде?! Что значит – восточнее?! Как это место называется?
– В районе Планерной. Съехал с кольцевой на улицу Свободы… Теперь он на Планерной.
– Уже лучше. Никуда он не денется. По коням! – Грязнов проверил оружие: надежный «макаров» был оснащен обоймой, начиненной ампулами со снотворным. – Никакой самодеятельности! Стреляю только я.
– Секундочку, – попросила Алина. – Психиатрическая лечебница – это же совершенно в противоположном направлении. В этом направлении двигался Степанцов. Но он погиб. А другого беглеца, с автоматом, по описанию похожего на Федоренко видели в семнадцати километрах на северо-восток от места крушения поезда.
– Ну и что, – возразил Дятел. – Взял и повернул обратно. Ходит кругами. Пытается нас запутать.
– Для этого ему нужен моторчик в одном месте. Своим ходом так живо не уйдешь. Вячеслав Иванович, вы от нас ничего не скрываете?
– По коням, – не реагируя, повторил Грязнов, даже не представляя себе, насколько он близок к истине.
ПРИГОВОРЕННЫЙ
Рыбак услышал нарастающий вертолетный шум и ни секунды не сомневался, что он имеет к нему самое непосредственное отношение. Рыбак был уже в Москве и никак не мог для себя решить, хорошо это или плохо. Не было времени на размышления. И на действия-то особенно не было времени. Вертолет так и не появился. Трудно было понять, ведут его уже или нет. Остается лишь надеяться, что преследователи не откроют пальбу посреди оживленного движения.
Рыбак сбавил скорость до семидесяти километров. Проскочив шестнадцатиэтажный дом с вертикальной надписью «Бусиново», Рыбак въехал под мост, развернулся и через эстакаду вкатил на мост, немного затерявшись в общем потоке. Впрочем, он особенно не обольщался. Впереди справа появилось какое-то огороженное поле, не то футбольное, не то… А, да ведь здесь же лошадки водятся…
Рыбак обогнал автобус, резко вывернул вправо и въехал на территорию конефермы. Припарковался на стоянке между двумя грузовиками. В зеркальце бокового обзора увидел, как, бешено сигналя, на трассе показалась «Газель» с шашечками такси и вдруг резко остановилась. Из нее выскочили двое мужчин, как-то суетливо озираясь по сторонам. Один – высокий и худой, другой – коренастый.
Снова слышался вертолетный шум. Коренастый выхватил из кармана телефонную трубку, что-то сказал в нее, а может, послушал и возбужденно затыкал в сторону конефермы. Они оба запрыгнули в «Газель», и та стала разворачиваться в его сторону. Рыбак окончательно удостоверился, что это за ним, и бросился к зданию.
«Конно– спортивный центр Госкомспорта» -было написано возле входа на гранитной доске.
Рыбак вбежал внутрь и, не дав опомниться изумленному вахтеру, перемахнул через турникет, пробежал по коридору, уверенно свернул налево. Когда-то он тут был частый гость. Так, теперь еще раз налево, тут был черный ход во двор… Рыбак остановился, растерянно обводя взглядом чистую стену, выкрашенную ровным зеленым цветом. Слишком много воды утекло, перепланировка…
Что же делать?! Что же делать…
А, есть еще один вариант!
Он метнулся назад, добежал до развилки, взбежал наверх по лестнице, теперь направо, где же тут туалет? Вот он. Ну если и тут стену законопатили…
Слава богу, окно было на месте. И всего-то невысокий второй этаж. Рыбак рванул на себя раму – и уже через десять секунд вставал с земли, отряхивая испачканные руки. Теперь он был отделен от Планерной улицы широким зданием конно-спортивной базы и двумя рядами высокого забора по бокам.
Рыбак метнулся к конюшне.
Первый же человек, которого он там встретил, невысокий дряхлый старичок, в старенькой, застиранной джинсовке и с бельмом на левом глазу, вцепился в него натруженными руками. Рыбак уже хотел ему двинуть локтем, да не успел.
– Тоха, – как ни в чем не бывало сказал дед, – а я для тебя лошадь еще не приготовил. Вроде бы сегодня не твой денек, а? К «Европе» готовишься?
– Семеныч, – едва сдерживая изумление, пробормотал Рыбак. – Семеныч… ты, это… Верно, сегодня не мой денек, но я все же покатаюсь полчасика. «Европа», – тут он выглянул на улицу: там пока было чисто, – ты прав – действительно на носу. Мне бы такую лошадку, чтоб с ветерком…
– Тогда бери Черепашку, не сомневайся. – Семеныч вывел из стойла невзрачный мешок с костями.
Но Рыбак знал, что в лошадином вопросе внешность часто обманчива.
