Спешащие во тьму. Урд и другие безлюдья

Грэнби просто лаял на него, как собака. «Манда» было для Грэнби не просто словом, а заявлением о несправедливо присвоенном статусе, о настоящем унижении. Протест Фрэнка несомненно повлечет за собой максимально жесткие ответные меры. Фрэнк сразу же понял это. Если считаешь такого человека как Грэнби мандой, с тобой может произойти все что угодно. Вот что здесь значило это слово. В местах вроде «Ангела».

Также он подозревал, что прямое действие, один на один, вряд ли в стиле Грэнби. Кожа у Фрэнка покрылась мурашками, когда он подумал, что ночью тот перережет ему горло. Или кудрявая голова быстро метнется в темноте, ухмыляясь кривыми зубами, и в спину Фрэнку вонзится нож, когда он будет, согнувшись над раковиной, мыть подмышки.

Самое время для таких фантазий. Сказанного не воротишь.

У Грэнби были ключи от его комнаты.

Нужно немедленно уходить.

Но как же вещи? Если он оставит свои компакт-диски и книги, они пропадут навсегда. А это все, что у него есть. И куда идти? Где перекантоваться? Максимум три ночи в каком-нибудь лондонском отеле, а что потом?

– Послушайте, Грэнби. Подождите.

Грэнби был уже на лестнице и поднимался на третий этаж. Он шел к себе в комнату за оружием? Фрэнк вспомнил недавние репортажи в новостях о сожженных заживо, облитых кислотой, зарезанных людях, и у него перехватило дыхание, а к горлу подступила тошнота. Он хотел загладить вину и ненавидел себя за мягкотелость.

Ноги Грэнби преодолели два лестничных пролета. В верхней части дома хлопнула дверь.

Фрэнк зашел к себе в комнату.

Не прошло и минуты, как кто-то осторожно постучал в запертую дверь. Фрэнк сидел неподвижно на краю кровати. Сглотнул, но так и не смог обрести дар речи.

– Фрэнк. Фрэнк.

Это был ирландец Малкольм. Старый декоратор с жуткими, косыми от астигматизма глазами, который вечерами вечно сидел в холле у таксофона и что-то бормотал в трубку, обычно отстаивая свою позицию в некоем затяжном споре, из двух сторон которого Фрэнк слышал лишь одну. Он толком не знал соседа, они почти не общались, хотя жили на одном этаже. Таким уж местом был Лондон. Другим арендаторам «Ангела» Фрэнк был либо не интересен, либо они опасались нового жильца.

– Что? – шепотом ответил Фрэнк, подойдя к двери.

– Могу я с вами поговорить? Все в порядке, Грэнби вернулся к себе в комнату.

Намек на то, что он прячется от Грэнби, вызвал у Фрэнка чувство стыда. Дрожащей рукой он открыл дверь.

– Могу я с вами поговорить? – Глаза у мужчины смотрели в разные стороны, а лицо от курения было желтовато-серого цвета. Среди прочих ароматов на втором этаже пахло самокрутками.

Фрэнк впустил соседа, закрыл дверь и запер ее, стараясь не шуметь.

Несколько секунд человечек оглядывался, изучая стены. На них не было картинок, только обои с толстым слоем краски цвета скисшего молока. Смотреть тут было практически не на что, если не считать нераспакованных коробок с вещами и неуместно выглядевшего офисного кресла перед подъемным окном, выходившим во двор, забитый сломанной мебелью.

Не глядя на Фрэнка, мужчина сказал:

– О, с тобой будет все в порядке, сынок. Пару дней. И он не придет с тобой разбираться. Здесь так не делается.

– А как делается? – вопрос вырвался у Фрэнка изо рта неожиданно для него.

Малкольм повернулся к нему лицом. Фрэнк не знал, в какой из глаз ему смотреть. Выбрал тот, который не был мертвым, выпуклым и не глядел в пол.

– Тебе нужно быть осторожным, сынок. Не стоит связываться с Грэнби. У тебя есть дня два на то, чтобы все исправить, не больше.

– Я не позволю ему меня грабить. Мы договаривались на сотню в неделю. Он пытался…

– Знаю. Я слышал.

– И что? – Фрэнк вопросительно развел руками. Если этот человек пришел, чтобы только повторить угрозы Грэнби, то мог уходить прямо сейчас.

– Поверь тому, кто знает, мой друг: лучше заплатить этому человеку то, что он просит, чтобы избежать проблем. Серьезных проблем. Сейчас он очень рассержен.

Фрэнк открыл рот, чтобы возразить. Ирландец поднял вверх руку с толстыми пальцами.

– Тебе придется приспосабливаться. Теперь ты с Ангелами, мой друг.

Предлог «с» смутил Фрэнка, будто его сосед намекал, что он присоединился к некому сообществу, созданному ангелами. Фраза «с ангелами» также вызывала неприятные ассоциации со смертью.

– Я съезжаю. Поэтому не будет никаких проблем.

Малкольм улыбнулся.

– О, они не позволят тебе уйти, сынок.

– Что значит «они»? Грэнби меня не остановит.

– Нет, правда. Но они придут и найдут тебя, чтобы взыскать долг.

– Нет никакого долга.

– Это ты так думаешь, сынок. Они считают иначе.

– Что? Кто они?

– Все уже решено. Вот увидишь, мой друг.

– Это безумие.

– Я скажу тебе, что я сделаю. У тебя доброе сердце, сынок, скажу тебе. Так что я пойду и…

– Нет. Я ни в чем не замешан. Я снял комнату. Кусок дерьма в полуразрушенном здании. И теперь я съезжаю, потому что мне угрожают. Все просто.

– Хотел бы я, чтоб так было, сынок. Но в «Ангеле» другие правила, те, которым все мы должны следовать.

– Глупость какая-то.

– О нет, сынок, все очень серьезно. Можешь мне поверить. Меня вообще здесь быть не должно. Он спустится по лестнице и приведет с собой ад, если узнает, что я нахожусь здесь и говорю такие вещи.

При упоминании лестницы у Фрэнка подкосились ноги.

– Он вас всех запугивает. Грабит вас.

– О, это не только Грэнби. Нет, нет, сынок. Это те, кого он слушается, если понимаешь, о чем я.

– Не понимаю.

Мужчина присвистнул сквозь остатки коричневых зубов и приподнял бровь.

– Грэнби работает на других. Плохих. Очень плохих. Он – последнее, что тебя должно волновать.

– На кого, гангстеров-ростовщиков?

– Нет, нет. Хуже, мой друг. На семью. Очень старую лондонскую семью. Грэнби мало что решает. Просто делает для них одолжение.

– Вы имеете в виду организованную преступность? Вроде братьев Крэй[6]?

– Нет, сынок.

– Я правда не понимаю. Спасибо за предупреждение, но…

– Скажу тебе вот что. Ты дашь мне деньги, и я пойду к Грэнби и улажу разногласия.

– Что?

– Пока все не вышло из-под контроля.

Фрэнк покачал головой. Старый жулик пытался получить долю с аферы. Грэнби решил угрожать через подставное лицо.

– Ни за что. Я не дам вам деньги. Я не боюсь его.

Малкольм улыбнулся, почувствовав ложь.

– Противиться бесполезно, мой друг. Только не здесь. Тебе это не поможет. Я видел, что бывает. И как уже сказал, тебе не о нем нужно беспокоиться. – Ирландец понизил голос до заговорщицкого шепота. – Это те, другие, которые обитают с ним на верхнем этаже. Они всем заправляют. Так было всегда. Грэнби – посредник. Но он пользуется их благосклонностью, как я уже сказал.

Фрэнк проглотил застрявший в горле комок.

– Он же там один. Верно?

Малкольм покачал головой с серьезным выражением лица.

– Нет, мой друг. Ты не захочешь поверить в такое. И лучше держать их там, наверху. Типа, поддерживать мир.

– Что… Что вы имеете в виду? Они нападают на людей, эта семья?

– Когда Грэнби пришел сюда, он принес с собой много плохого. Старая семья была в этом городе очень давно. Задолго до Грэнби и большинства других.

Старик махнул рукой в сторону окон.

– Раньше это было другое место, скажу я тебе. Когда-то оно называлось «Иерусалим». Чистое место. Здесь жили хорошие люди. Раньше мы пили в этом баре, когда он был открыт. Даже женщины жили здесь. Но здесь уже пятнадцать лет не было ни одной женщины. С тех пор, как они пришли и поменяли название. Все полетело под откос, когда Грэнби привел их сюда.

– Пятнадцать лет. Вы прожили здесь пятнадцать лет? – Фрэнк едва не добавил «Господи Иисусе», чтобы добавить веса своему ужасу.

– Двадцать, – сказал ирландец.

Фрэнк видел, что старик не шутит.

– Я раньше жил наверху. На третьем этаже. Там комната лучше. Но Грэнби переселил меня сюда. Я не мог столько платить, понимаешь?

Фрэнк скорее не сел, а упал на кровать и попытался осмыслить то, на что намекал старик. На некий иерархический протекционизм, связанный с комнатами и арендной платой.

– Вы имеете в виду… – Он не смог договорить.

– Что, сынок?

– Он переселил вас с третьего этажа. Потому что вы не могли платить больше?

– Не смог поспевать за ростом арендной платы. Здесь могу. Но подумай об этом, сынок. Ты на втором этаже. Куда еще ниже? На первом нет комнат. Негде жить. Так что у тебя уже последняя жизнь.

Фрэнк подумал о пыльном, заброшенном баре, затем разозлился на себя за то, что принял во внимание этот стариковский бред.

Малкольм кивнул.

– Нельзя заводить себе врагов, когда ты уже в самом низу.

– Поверить не могу, что вы миритесь с этим. А другие двое сверху?

– О, да, мы все придерживаемся правил. Иначе нельзя. Я здесь достаточно давно, чтобы уяснить это. Джимми с третьего этажа все еще работает в Сити, и он здесь так же долго, как я. Кроме меня, он – единственный, кто остался. Как, по-твоему, почему такой человек живет в подобном месте? Думаешь, это его выбор?

Возвращаясь с ночных смен, Фрэнк часто видел пожилого мужчину в костюме. Он всегда покидал здание рано утром. Они никогда не общались, и сосед всегда прятал глаза.

– Сколько он платит? – любопытство Фрэнка взяло верх.

– Это знают только Джимми и Грэнби. Вопрос денег здесь не обсуждают. Им это не нравится. Это было твоей первой ошибкой.

– О, им это не нравится? Удивительно. Становится все интереснее. Значит, какой-то парень из сферы финансов застрял здесь на пятнадцать лет, и все это время Грэнби трясет с него бабки? Твою ж мать. Невероятно. Что насчет того чудика?

Малкольм даже не улыбнулся.

– Парень, одевающийся как женщина. Лилиан. Так он сейчас себя называет. И это плохо, мой друг. О господи. Но это доказывает, что бывает, когда Грэнби сердится из-за неоплаченной аренды.

Фрэнку не раз попадался на глаза хрупкий пожилой человек, но за пределами здания он никогда его не видел. Вечно торчащий в ванной с ее грязным зеркалом, тот часто шумел внутри, пока Фрэнк ждал на лестнице, чтобы попасть в туалет. Лилиан также слушал оперу в записи, и из-за него вся лестница пропахла духами. Больше Фрэнк ничего не знал, потому что они никогда не общались. Возможно, некогда тот успешно пародировал женщин, поскольку был тонкокостным, но теперь выглядел изможденным и всегда был пьян.

– Когда-то он был актером, – сказал Малкольм.

– Что?

– О, да. Выступал на сцене. В Вест-Энде. Давным-давно. Работы не стало, и он не смог поспевать за ростом арендной платы. И тогда он изменился. Чтобы пойти на панель.

– На панель?

– Стал шлюхой.

– Нет…

– Чтобы платить за аренду.

Фрэнк ухмыльнулся. Он готов был разразиться истерическим хохотом.

– Это ужасно. Он потерял все. Теперь пьет. Он сдался, это место его одолело. Но ты не должен допускать подобного. Никогда. Тебе нужно научиться приспосабливаться, если хочешь и впредь наслаждаться здесь жизнью. Вот как бывает, когда они впускают тебя сюда. Лилли не может сейчас платить за аренду. И станет следующим, кто уйдет, если не получит твою комнату за меньшую стоимость.

Сосед вроде бы не собирался развлекать Фрэнка, но тот не переставал улыбаться.

– Уйдет? Куда уйдет? Куда уйдет Лилиан, если не переселится в эту сраную комнатенку?

– Я вот о чем пытаюсь тебе сказать: я знал и других здесь, кто размышлял так же, как ты, и кто утаивал деньги от Грэнби. Но теперь их здесь нет. – Малкольм снова зашептал. – Вот только они никуда не ушли. – Он подмигнул тем глазом, на который смотрел Фрэнк. – Грэнби дает каждому пару месяцев, чтобы все уладить, как и в твоем случае. Но потом взиманием платы занимаются другие. И Грэнби это не нравится, потому что такое выставляет его в плохом свете. И они – всё, что у него есть. Если он не сможет взимать плату, им придется вмешаться. Тогда они спустятся. Понимаешь? И когда они спустятся, чтобы разобраться, они будут очень злыми, что их потревожили. Злыми на Грэнби, злыми на нас. И думаю, ждать нам долго не придется.

– Ни он, ни его воображаемая семья на мансарде не получат от меня ни единого пенни. Я уйду через четыре недели или раньше.

– О, сынок, не переоценивай себя. У тебя не будет четырех недель. Как я сказал, ты должен заплатить сейчас же. Так здесь заведено. Чтобы не тревожить тех, других. И отсюда никто не уходит без их разрешения. Таковы условия.

Фрэнк наслушался достаточно.

– Ладно. Ладно. Спасибо за совет. Но я сразу чувствую, когда начинается вымогательство. Чушь все это. Вы реально думаете, что я останусь здесь и позволю себе угрожать? Лет на пятнадцать, пока Грэнби будет брать у меня деньги, повышая арендную плату всякий раз, когда захочет? А если я не смогу платить, мне придется надеть гребаное платье? Боже всемогущий, да что с вами такое, люди?

Фрэнк ненадолго представил себя стариком, одетым в женское платье, разгуливающим в «Дачесс» или где-либо еще. Ему захотелось завыть от смеха.

Он встал и отпер дверь. Малкольм понял, что ему пора уходить, но замешкался.

– Ты теперь в «Ангеле». Ты в их доме.

– Да, да. Спасибо. Я понял. Не нужно продолжать.

Старик вышел из комнаты в полумрак коридора. Покрытое копотью окно на лестничной клетке пропускало мало света. С трудом пробивающиеся серебристые лучи освещали половину дряхлой стариковской фигуры, стоявшей совершенно неподвижно. Своими немигающими безумными глазами Малкольм смотрел, как Фрэнк закрывает дверь.

Из-за двери донеслись отголоски оперной музыки. Приглушенные фанфары. Фрэнка передернуло.

* * *

Наступала ночь, и он принялся расхаживать по комнате от окна к радиатору, взад-вперед. Ковер выглядел так, будто протерся под подобными перемещениями предыдущих жильцов.

Никто из друзей, ни Найджел, ни Майк, не помогут ему с ночлегом. В обоих случаях они ссылались на подружек. «Здорово».

В следующие три дня Фрэнка ждали двенадцатичасовые смены, поэтому у него не было возможности отправиться утром на поиски комнаты. Как временный сотрудник, он не мог позволить себе терять деньги, взяв отгул. Придется продержаться в «Ангеле» еще несколько дней. Возможно, возвращаться попозже и стараться не привлекать к себе внимания. Когда график утрясется, надо подыскать новое жилье и свалить.

Вымотанный переживаниями и размышлениями, Фрэнк поставил офисное кресло под дверную ручку и плюхнулся на кровать.

Забытье пришло быстро. Беспокойное и полное сновидений.

Он увидел какого-то толстяка, который стоял у окна, открытого над вывеской паба. Комната, похоже, размещалась в передней части здания. Мужчина кормил голубей и кричал «сука, гребаная сука» проходившим по улице женщинам.

В другой комнате, похожей на ту, где жил Фрэнк, какой-то старик кругами ползал по ковру. Он потерял свои вставные зубы, и ведущий телевикторины говорил с ним с экрана телевизора об ангелах.

В хаотичной, бессмысленной карусели, напоминавшей бесконечную череду призрачных образов, несколько раз мелькнула и его комната. В каждом коротком эпизоде ковер был светлее, а стены – не такими желтыми. Один раз Фрэнку привиделся яркий образ бородатого мужчины с волосатым телом, лежащего на кровати. Он был накрыт до живота желтым, вышитым «фитильками» покрывалом. В одной руке держал двухлитровую бутылку водки. Мужчина смотрел на потолок с выражением, напоминавшим отвращение и страх.

В другом сне желтоглазый пьяница снова появился в той же кровати. На этот раз матрас частично прикрывал потрепанный спальный мешок фиолетового цвета. Мужчина пел песню из какого-то водевиля, в то время как за дверью кто-то кричал: «Манда!» В этой сцене также присутствовал странный звук без видимого источника. Казалось, будто в комнате застряла огромная птица и билась крыльями о стены. Либо это, либо какое-то другое существо отчаянно пыталось пробиться внутрь.

Фрэнк проснулся и сел в кровати. Лицо у него было мокрым от слез. Он совершенно выбился из сил. Потрясенный сновидениями, не мог снова заснуть, а потому встал и оделся в свою форму охранника.

Потребовалось несколько минут, чтобы набраться храбрости открыть дверь комнаты и выйти в темный коридор. Ему срочно нужно было опорожнить мочевой пузырь.

Когда Фрэнк вышел из ванной, прежде чем его пальцы сумели нащупать выключатель и снова включить светильник со встроенным таймером, он понял, что в коридоре, соединявшем их с Малкольмом комнаты, есть кто-то еще.

Сперва он подумал, что этот шорох издает какая-то собака. Но в тусклом голубоватом свете, падавшем сквозь подъемное окно на лестничной клетке, Фрэнк увидел, что это не собака. Какая-то фигура поднялась с пола у двери его комнаты и сейчас стояла на двух тощих ногах.

Кто-то очень худой, с лохматой головой. Возможно, пожилая женщина. Нечто похожее на «ночнушку» спадало на костлявые колени фигуры. Но руки казались слишком длинными для человека любого возраста. Из-за спины незнакомки донесся звук, будто кто-то яростно взмахнул двумя сломанными зонтиками.

Фрэнк захныкал и, щелкнув выключателем, увидел пустой коридор. Стены с облезшими обоями, красный плинтус, выцветший зеленый ковер и никаких признаков жизни.

Он замер, потрясенный. В ушах стучало. Мозг пытался найти хоть какое-то объяснение случившемуся. Светильник выключился, оставив его в темноте.

* * *

На работе Фрэнк часто стоял перед стеклянными дверями, у входа в жилое здание, которое охранял. Уставившись на передний двор Клэрендон-хаус и не видя при этом припаркованных машин, он размышлял над галлюцинацией и увиденными накануне снами. Гадал, не является ли здание некоей адской ловушкой, куда алкоголики и нестабильные личности приходят умирать. Или, может, оно так влияло на обитателей, что те начинали видеть всякое, галлюцинировать.

К концу дня он более-менее убедил себя в том, что жгут стресса, стягивающий его жизнь, затянулся, и привел к этим сновидениям и эпизоду, перенесенному накануне ночью. Нарастающее ощущение ловушки, угрозы со стороны Грэнби, туманные намеки Малкольма на зловещую «семью», обитавшую в «Ангеле», – все это сыграло свою роль. От напряжения он и увидел остатки кошмара в грязном, темном коридоре.

Закончив смену, Фрэнк провел четыре часа в Ислингтоне, потягивая пиво, которое едва мог себе позволить, после чего направился обратно в «Ангел».

В десять часов вечера осторожно открыл входную дверь, снял обувь и стал крадучись подниматься на второй этаж. Чтобы не шуметь, он старался ступать ближе к краю лестницы. Несмотря на усилия передвигаться тихо, когда он добрался до своей комнаты, держа наготове ключи, то услышал двумя этажами выше, где жил Грэнби, далекий звук открывающейся двери. Мысль о том, что нечто выскользнуло из мансардной комнаты, показалась ему слишком страшной, и Фрэнк, бросив все попытки не шуметь, поспешил юркнуть к себе в комнату и запереть за собой дверь.

С десяти часов до полуночи не было слышно ни оперной музыки из комнаты Лилли, ни бормотания телевизора из комнаты Малкольма, ни звуков из мест общего пользования. Фрэнк сразу решил, что это неприятные признаки ожидания, если не дурного предчувствия, среди других обитателей Ангела. Что-то должно было случиться. Намек соседа на то, что сверху должно спуститься нечто, чтобы «взыскать» с него арендную плату, уже не казался Фрэнку таким абсурдным, как в дневные часы.

Он бодрствовал в большом безмолвном здании до двух ночи, пока сон не одолел его.

В четыре утра он сел, негромко вскрикнув, уверенный, что группа худых фигур, стоявших вокруг кровати, действительно вышла из сна вместе с ним и теперь обступала его наяву.

Он убрал руки от лица и сел неподвижно в темноте. Призраки из сна быстро исчезли.

Тонкие занавески выделялись в рассеянном свете от далекого фонаря на фоне окружающих стен. Остальная комната оставалась темной. Это раздражало, потому что Фрэнк не мог рассмотреть, откуда доносится царапанье, раздававшееся с потолка, прямо над кроватью.

Перевернувшись на бок, он попытался нащупать выключатель прикроватной лампы. Он страшно испугался, а постельное белье настолько затрудняло движение, что потребовалась почти минута, чтобы зажечь свет.

Во время жуткого ожидания он представил, как что-то свисает с потолка вниз головой и лицо этого существа находится всего в паре дюймов от его. В те мгновения, пока комната еще не была освещена, он слышал решительное биение крыльев об потолок. Представил себе, что какое-то животное пытается протиснуться в маленькую дыру.

Когда лампы на потолке и около кровати включились, шум стих. Фрэнк увидел, что наверху ничего нет, как и нет свидетельств какого-либо вторжения, объяснявшего шум над головой. Но у него осталось стойкое опасение, что нечто внутри здания имело твердое намерение показаться.

Он поспешно оделся, схватил бумажник и телефон. Готов был покинуть здание и дождаться утра, гуляя, если потребуется, по улицам, потому что это было бесконечно лучше, чем оставаться здесь.

Но до лестницы Фрэнк так и не добрался.

Открыв дверь, он испугался выйти в коридор.

Там, на лестнице, воздух был наполнен треском сухих крыльев. Будто грязные голуби взлетали со скользкого цемента Трафальгарской площади, только в сто раз громче. В конце коридора, где сквозь окно над лестничной клеткой проникал слабый свет, виднелся силуэт, который не принадлежал ни Малкольму, ни Джимми, ни Лилиан и ни Грэнби.

Фрэнк даже не был уверен, что ноги тощей фигуры касались пола. У него не хватило присутствия духа, чтобы размышлять о том, может ли кто-то так зависнуть в воздухе и то появляться, то исчезать из поля зрения. Но кем бы или чем бы ни был незваный гость, от вида Фрэнка он пребывал в состоянии повышенного возбуждения.

Фрэнк увидел, как фигура замотала в воздухе бесформенной головой. Пальцы, которыми заканчивались длинные руки, то сжимались в кулаки, то разжимались. Фрэнк даже и подумать не мог о том, чтобы включить в коридоре свет и как следует рассмотреть фигуру.

Съежившись в дверном проеме, он обрел дар речи, лишь когда проглотил ком в горле.

– Деньги. Я достану их. Пожалуйста, не надо. Деньги. Я достану их.

Где-то наверху он услышал сквозь биение крыльев голос Грэнби.

– Манда! Манда! Манда! Манда! – тот словно выкрикивал какую-то мантру, будто пришел в некое животное неистовство, отчасти ярость, отчасти мощное сексуальное возбуждение в предвкушении кровавого насилия в стенах этого жалкого дома.

Фрэнк был уверен, что тварь на лестнице разорвет его на части. Или, еще хуже, утащит куда-нибудь в иное пространство, через потолки грязных комнат. И в следующий момент вернувшаяся ясность ума позволила ему сделать предложение. Компромисс для шумного и грязного воздуха, бьющего в лицо.

Он не был уверен, говорил ли вслух или же высказал все в мыслях или даже молитве этому противоестественному существу, которое перемещалось между окном и потолком второго этажа. Но Фрэнк закрыл глаза и пообещал, что будет собирать деньги для него. И похвастался, что станет взимать арендную плату гораздо лучше Грэнби.

Когда невероятный смрад окутал его лицо, отчего его вырвало на ботинки – такие миазмы могли висеть над полем боя или чумной ямой, – Фрэнк рухнул на жесткий ковер.

В себя он пришел от биения старых крыльев на лестничной клетке. Вслед за шелестом с мансарды донеслись крики, человеческие крики, раздававшиеся посреди жуткого стука, будто нечто твердое билось о стену со страшной силой.

Постепенно шум стих, и в здание вернулась тишина. Эта передышка была благодатью для поруганных чувств Фрэнка.

Когда он поднялся на ноги, то знал, что должен делать.

* * *

Комната Грэнби была открыта, но Фрэнк не стал входить. Вместо этого заглянул в дверной проем.

Свет тоже не стал включать. Видимая ему часть была скудно освещена остаточным светом уличного фонаря, проникавшим сквозь мансардное окно. Его оказалось более чем достаточно.

Потолок по обе стороны от центральной балки шел под уклон.

Пол был завален пухлыми мусорными мешками. Ближайший был битком набит банкнотами. Фрэнк предположил, что все остальные тоже наполнены деньгами.

На столе под окном поблескивали наручные часы и ювелирные украшения. В одном углу зловеще громоздилась большая куча обуви.

В центре комнаты, словно объекты поклонения мусорных мешков, возвышались четыре каменных колонны. На каждой виднелась маленькая каменная фигурка.

Фрэнк взглянул на скульптуры лишь мельком. Не смог смотреть на них дольше секунды. Но, стоя в дверном проеме, не сомневался, что они прощупывали его мысли. Слышал у себя в голове хлопанье маленьких крыльев.

Грэнби слишком долго жил рядом с фигурками, и это, похоже, повлияло на его разум. Несмотря на то, что неодушевленный квартет, казалось, был выточен из камня и нес на себе печать великой древности, для человека с более развитым интеллектом и воображением, чем у бывшего хозяина «Ангела», соседство с идолами было бы гарантией полнейшего безумия. Одно лишь нахождение в их присутствии убедило Фрэнка в этом.