Товарищ Сталин. Личность без культа

Безумие какое-то! Русское дворянство, составлявшее, дай бог, десять процентов населения Империи и жившее вольготно и сыто за счет остальных девяноста, смачно плевалось в адрес «презренных жандармов», на которых должно было молиться! Вот и доплевалось в итоге… А уж какую лепту внесла в дело шельмования тайной полиции как таковой и ее конкретных представителей русская либеральная интеллигенция! Один Лермонтов с его отвратным стихотворением о «немытой России» и «мундирах голубых», которое сегодня так обожают цитировать враги нашей страны, чего стоил. Про остальных «демократов» и «любителей прогресса» и говорить нечего. Поливавшие грязью того же Бенкендорфа, героя Отечественной войны (Берлин брал, между прочим!), лично спасавшего в ледяной воде людей во время наводнения в Петербурге, либералы, не стоившие пыли с его сапог, аж заходились от ненависти, не будучи способны внятно обосновать причину таковой. Ну, жандарм же!

Самое интересное, что такую же совершенно патологическую тягу к огульному поношению любых органов госбезопасности, в том числе и давно канувших в Лету имперских, унаследовали от них и «духовные восприемники» – интеллигенты советские, особенно творческие. Лучший пример – картина о «бедном гусаре» действительно гениального Эльдара Рязанова, являющаяся не просто выдающимся набором исторических «ляпов» и глупостей, а именно что клеветой на Третье отделение, его дела и методы – столь же нелепой, сколь гнусной. Что поделаешь, для этой публики что «царские жандармы – сатрапы», что «палачи из НКВД», что «кровавая гэбня» – все едино. По их жалкому, ничего не стоящему мнению, человек, посвятивший свою жизнь защите государства не в открытом бою с его врагами, а в намного более тяжелой тайной войне, порочен и отвратителен априори. Это не лечится… Спорное утверждение, гнусным здесь является скорее конкретный чиновник.

Грозовой февраль – роковые ошибки императора

Что ж, закончив разговор о несомненных предпосылках революции в России, стоит все-таки задаться вопросом: «Мог ли последний самодержец всероссийский предотвратить крушение трона и державы? И что он должен был сделать для этого?»

Оговорюсь сразу – в появившихся за последние годы исследованиях, достаточно полно рассматривающих роль Николая II Романова в событиях, о которых у нас пойдет речь, его личность описывается, как правило, весьма некомплиментарно. Мне бы хотелось, по возможности, избежать резких оценок этой исторической фигуры – хотя бы в силу того, что он канонизирован Русской Православной Церковью и является для многих наших соотечественников иконой, как в прямом, так и в переносном смысле. Однако и от объективности отказываться не стоит однозначно. Чрезмерная идеализация прошлого неизменно приводит к горьким ошибкам в настоящем и будущем.

Поговорим о, так сказать, тактических промахах государя и сформированной в России к тому моменту государственной власти. Возможно, избежав таковых, гибель Империи можно было бы если не предотвратить, то хотя бы отсрочить и сделать катастрофу не настолько ужасной. Итак, ошибки императора…

Начать тут следует, пожалуй, с самого главного или, как говорят сегодня, системного промаха. С того, что выводов из трагических событий 1905 года ни правящим домом, ни высшими государственными чиновниками сделано не было. Никаких – от слова «совсем». «Маленькая победоносная кампания» против «крохотной» Японии, обернувшаяся кровопролитной войной, колоссальными (в масштабах данного конфликта) потерями и позорнейшим поражением… Последовавший за ней революционный взрыв, едва не опрокинувший страну… Массовое народное недовольство и гнев, впервые за века охватившие широчайшие массы населения империи, и, что самое главное – направленные уже не против «плохих бояр», окружающих «хорошего царя», а против системы в целом… Ничего этого Николай II заметить не соизволил.

Спустя неполное десятилетие Россия снова ринулась в бой – будучи готова к нему едва ли не хуже, чем к японской войне. По отзывам военных специалистов того времени, до 1910 года армия и флот только «зализывали раны». О более-менее серьезной реформе и модернизации Вооруженных сил говорить можно было разве что с начала 1914 года. То, что Российская империя была совершенно не подготовлена к Первой мировой войне в техническом отношении – прописная истина. По всему миру приходилось в срочном порядке скупать и заказывать не то, что пушки и снаряды, а винтовки и патроны к ним.

Об остальных аспектах и говорить нечего.

Впрочем, наиболее значительной проблемой была даже не слабость армии. Самое страшное, что ни война с Японией, ни Мировая война абсолютному большинству жителей Империи были не нужны, непонятны, глубоко чужды. Да, вначале народ охватывал «небывалый патриотический подъем» – но только на первых порах. Потом с фронта начинали потоком идти гробы и эшелоны с ранеными, а вместо блистательных побед наступали горькие поражения. И у крестьянина Орловской или Курской губернии, и у питерского рабочего или костромского мастерового возникал вполне резонный вопрос: «Какого рожна?!» Почему он сам или его сын должны, бросив все, надевать шинель и топать за тридевять земель, чтобы умереть непонятно за что?

Ладно, начали войну – так уж начали… Но за какой надобностью Николая Александровича понесло в главнокомандующие, да еще и в августе 1915 года, когда положение нашей армии на фронтах было едва ли не самым катастрофическим? Ничего хуже для «поддержания» авторитета его лично и монархии как таковой и придумать было нельзя! Да и не по Николаю была эта должность. У многих современников сложилось впечатление, что монарх попросту сбежал в Ставку от всего того клубка проблем и сложностей, что имелись в Петрограде, от назревавшей в Империи смуты и развала. Мол, победим германца – и все само собой наладится! Не победили… И не наладилось. Вот вам и еще одна роковая ошибка.

Из нее прямиком проистекает следующая. Раз уж государь был главнокомандующим – с него и спрос, в том числе за то, что в столице были размещены запасные полки. Собственно говоря, они и переметнулись впоследствии на сторону восставших чуть ли не моментально – стоило лишь волнениям охватить Петроград. Войско было то еще… Так называемые «дивизии четвертой очереди», набиравшиеся из «ратников второго разряда». Воевать не рвались, а вот претензий к окружающей действительности – особенно насмотревшись на безумную роскошь шиковавшей, несмотря на войну, столицы, имели превеликое множество. Те же «умные головы», что напихали в и так неспокойный город потенциально ненадежные воинские части, додумались дислоцировать в нем же госпиталя, куда рекой текли раненые и покалеченные фронтовики. Хорошенькое сочетание – нечто вроде тушения пожара бензином. Николай II, будучи главнокомандующим, просто обязан был это безобразие пресечь на корню, отдав приказ обустроить военные городки, максимально удаленные от «столиц», где солдатики учились бы воевать, а не бегали по митингам. Не сделал…

О том совершенно фантастическом пренебрежении, которое царило в «верхах» Российской империи к собственным же спецслужбам, их комплектованию, обеспечению, и работе, я, собственно говоря, уже подробно рассказал выше. Потому повторюсь вкратце – контрразведка, внутренний политический сыск, агентурно-оперативная работа, направленная на борьбу с подрывными элементами и самыми настоящими террористами, были поставлены в России из рук вон плохо. Продырявить из револьвера или жахнуть бомбой могли, по сути, кого угодно – хоть премьер-министра (Столыпин), а хоть и самого государя. Думаете, после событий 1905 года, после вступления России в войну что-то изменилось к лучшему?

Если улучшения и произошли, то крайне незначительные, совершенно не соответствовавшие тому уровню и масштабу угроз, коим подвергалось государство. Ярчайший пример: серьезными историками давно доказано, что перебои с подвозом продовольствия, прежде всего – зерна, вызвавшие в Петрограде те самые «хлебные бунты», с которых все и началось, были самым тщательным образом подстроены и организованы. Кем? Для чего? Вряд ли мы получим точные ответы на эти вопросы – да и искать их должны были имперские жандармы и охранка. На самом же деле спецслужбы Империи вели какие-то непонятные «игры», решая, такое впечатление, каждая свои вопросы. Вот и прохлопали революцию.

Кадровая политика государя… Ну, об этом вообще разговор должен быть особый. Прежде всего, касательно того, можно ли вообще было называть «кадровой политикой» то, что в государстве творилось перед революцией. Современники, во всяком случае, это безобразие иначе как «министерской чехардой» не именовали. Император, лично ведавший назначением высших сановников Империи, менял их, простите, как ветреная красотка – поклонников. И ладно бы каких-нибудь третьестепенных – за два с половиной года перед Февралем в России сменилось: военных министров – шесть! Министров внутренних дел – четверо (и столько же – руководителей министерства юстиции). А вдобавок – шесть премьер-министров. Последний из них – князь Николай Голицын повел себя во время революции совершенно неподобающим образом. Сам ничего не делал и другим не давал, пока не сбежал в отставку. А военный министр Беляев, всю жизнь протиравший штаны в штабах? Его назначение (произошедшее, на самом деле, по указке императрицы, вертевшей членами Кабинета министров, как собственными куклами) сам Николай объяснял тем, что предшественник Беляева… «плохо знал французский!» А этот, шельма, шпарит как на родном. Однозначно – главное качество при назначении на подобный пост в стране, ведущей Мировую войну…

В результате государь в критическую минуту оказался окружен практически поголовно бездарями, трусами, людишками, не способными на принятие ответственных решений, да просто оказавшихся не на своем месте. Генерал Сергей Хабалов, командовавший в критические дни Петроградским гарнизоном, характеризовался современниками как человек для этой должности совершенно не подходящий – бывший начальник военного училища, педагог, ни боевого опыта, ни боевого духа не имевший. Ну, он и доказал это вполне – когда встал вопрос о наказании взбунтовавшихся солдат запасного батальона Павловского полка лейб-гвардии, открывших огонь по своим же офицерам и полиции, Хабалов их казнить категорически отказался, отправив на гауптвахту. А надо было расстрелять! В итоге, когда перепуганное до обморока «правительство» во главе с Голицыным решилось-таки объявить Петроград на осадном положении, у Хабалова не нашлось людей даже для того, чтобы соответствующие объявления расклеить по столбам. Дальше ехать некуда…

Того же пошиба «хранителями трона» были и остальные – командующие фронтами, единогласно фактически (кроме Колчака) высказавшиеся за отречение императора, министр внутренних дел Протопопов, явившийся к восставшим с просьбой… о собственном аресте! Да о чем говорить, если Николая предала его же собственная семья! И ладно бы – только великий князь Михаил Александрович, в пользу которого государь отрекся, а тот наотрез отказался «возлагать на себя тяжкое бремя короны», когда понял, что вместе с ней в эти окаянные дни запросто можно лишиться и головы. Были среди Романовых и те, кто в том роковом Феврале с красными бантами бегал и в горячей любви к «народной революции» публично объяснялся! Тот же великий князь Кирилл Владимирович, командир Гвардейского флотского экипажа свиты его величества, который в разгар революции со своим личным составом приперся к зданию Государственной Думы и заявил, что «переходит на ее сторону». Князь…

Спору нет – Николай Романов не был той харизматичной персоной, вокруг которой могли бы сгруппироваться истинные защитники Веры, Царя и Отечества. Не Наполеон Бонапарт, перед которым, после его возвращения из ссылки, после проигранной ужасающей войны и взятия Парижа союзниками, все-таки падали на колени и склоняли знамена целые полки. Впрочем, харизмы Наполеона хватило всего на сто дней… Однако у Николая II не было и этого. Когда горячие адепты убиенного государя пытаются доказывать, что его отречение было «попыткой предотвратить кровопролитие и спасти Россию», хочется ответить: именно! Именно так и было бы – если б только после этого страна не сорвалась в новую революцию, Гражданскую войну, многолетнюю Смуту, едва ее не погубившую. Согласитесь, в свете всего этого отречение от престола императора Николая II выглядит, скажем так, несколько по-другому – как последняя его роковая ошибка, имевшая самые ужасные последствия для вверенных ему Богом страны и народа.

Давайте вспомним – на момент принятия императором этого решения революция охватила только лишь Петроград. Относительно спокойно было даже в Москве, не говоря уж об окраинах. За спиной главнокомандующего Русской императорской армии было 15 миллионов штыков и сабель! Восставший гарнизон Петрограда насчитывал ровно в сто раз меньше бойцов – к тому же таких, что и сравниться не могли с прошедшими войну фронтовиками. Приведем пример из французской, опять же, истории – Парижская коммуна не так уж и далеко отстоит по времени от нашего Февраля. Сходство – колоссальное. Та же далеко не победоносная война с Германией, та же взбунтовавшаяся столичная голытьба, те же перешедшие на ее сторону войска, то же создание «революционного правительства», красные флаги, «свобода равенство и братство»… Вот только французское правительство, благоразумно убравшееся из Парижа, сумело быстренько замириться с немцами и штыками оставшихся верными ей солдат выбить из парижан революционную дурь, пока та не перекинулась на всю страну.

Ни император российский, ни его окружение ничего подобного сделать не смогли – хотя возможность была. На весну 1917 года планировалось крупное военное наступление – и уж тогда бы точно всем стало не до революций. Возможно (и такое мнение неоднократно высказывалось в историографии), императору и правительству нужно было всего лишь «твердо продержаться каких-то несколько недель»? Или катастрофа все-таки была предопределена и неизбежна? Каждый волен считать по-своему, но в 1917 году случилось именно то, что случилось.

«Великий Октябрь» – вопросы, заблуждения, тайны

Октябрьская революция 1917 года… Кто-то по сей день упоминает о ней исключительно с благоговением и восторгом, как о величайшем событии, а кто-то, напротив – как о страшной ошибке и трагедии нашей страны. Самое замечательное, что определенная доля истины имеется в обеих точках зрения. Несмотря на то что с тех грозных событий минуло уже более столетия, тайнами за семью печатями, порождающими множество догадок и споров, остаются не только некоторые их детали, но даже и основополагающие моменты. С «Великим Октябрем» многое далеко не ясно по сей день.

Прежде всего, в мировой исторической науке относительно этого события имеются две абсолютно диаметрально противоположные концепции. Первая, естественно, рождена советской историографией и по сей день поддерживается всеми приверженцами коммунистических и социалистических идей, коих, поверьте, среди населения планеты Земля не так уж и мало (один Китай чего стоит!). Согласно таковой, Октябрьская революция стала осуществлением вековых стремлений и чаяний народных масс и открыла путь к светлому будущему не только многомиллионному народу России и прочих республик, вошедших в СССР, но и всему человечеству. Как минимум – показала направление, в котором надо идти, чтобы построить общество всеобщего равенства и братства. Соответственно, революция эта стала естественным и неминуемым продолжением тех процессов, которые происходили в России, ведя ее к полному обновлению и трансформации в совершенно новое государство – через Февраль к Октябрю, и далее – через Гражданскую войну к победе большевиков и созданию Советского Союза.

Адепты иного взгляда на те же самые события твердо уверены в том, что в октябре произошел «переворот», «путч», «заговор», «захват власти кучкой большевиков» с примкнувшими к ним «люмпенами» и вообще отбросами общества. Да еще к тому же все это было сделано на «проклятые немецкие деньги» с прямой целью предательства национальных интересов страны. И, следовательно, Октябрь – никакое не великое событие, а ужасная катастрофа, загубившая Россию. Именно она отбросила ее на бог знает сколько времени назад в развитии и предопределила все остальные беды и невзгоды, обрушившиеся на ее народ, «утративший разум» и пошедший бездумно за той самой «кучкой», которая впоследствии и завела ее к «голодовкам, массовым репрессиям и новым войнам». Ничего другого, кроме этих вещей, сторонники такого подхода к советской истории нашей страны видеть в ней не желают вовсе. Большинство из них по сей день продолжают носиться с идеями о том, что Россия вполне могла пойти по-иному – либерально-демократическому пути развития и путь этот был бы для нее якобы величайшим благом.

Нуте-с, давайте попробуем разобраться, за кем больше правды. Начнем с того, что, собственно говоря, «переворотом» Октябрь не стеснялись первое время называть и сами большевики – тот же Ленин употреблял именно этот термин в феврале 1918 года, ничуть не краснея. Ну, не прилип тогда еще к данному слову сугубо негативный смысловой окрас… А вот называть эту революцию плодом усилий «кучки заговорщиков» и примкнувших к ним неких «маргиналов» решительно невозможно! Кого прикажете таковыми считать? 80–90 процентов населения громадной страны? Многовато «маргиналов», не находите? Да и причислять к «люмпенам» миллионы крестьян, которые умирали на фронтах Гражданской в рядах красных ради Декрета о земле и Декрета о мире, тоже как-то опрометчиво.

Да и не был Октябрь делом рук какой-то одной партии, группки или «кучки» – сколько уже раз говорено! Меньшевики имели абсолютное большинство в первых Советах, ведших страну к этой революции. И во время нее, и впоследствии, в период Гражданской множество видных постов – в органах управления, армии, нарождавшихся спецслужбах, занимали левые социал-революционеры (эсеры), анархисты, те же меньшевики. Это потом их уже аккуратненько повычистили – сперва из власти, а потом и из истории. Ну, разве ж могли коммунистические ученые и писатели, десятилетиями старательно вымарывавшие «неправильных» соратников РСДРП(б) из книг и учебников и стиравшие о них память, подумать, что со временем это обернется против них же. Приключится в стране «перестройка», и не имеющие понятия о том, как все было на самом деле потомки «повесят» подвергнутый хуле и анафеме Октябрь на одних только «большевиков». Грустно…

Для того, чтобы понять – закономерен ли был последовавший за Февралем Октябрь, сперва надо дать ответ на главный вопрос: а что получил народ Российской империи в результате первой революции? Вкратце он звучит так: ни фига! В Государственной Думе принялся было что-то там вякать о земельной реформе эсер Виктор Чернов, носивший громкое звание министра земледелия, но даже попытки заикаться на эту тему пресекались его остальными коллегами, членами Временного правительства столь яростно и решительно, что дураку было ясно – землицы крестьянам не видать как своих ушей. Такая же судьба постигла и все поползновения министра труда Матвея Скобелева завести речь о реформе трудового законодательства – ну хотя бы о введении норм, запрещающих заводчикам и фабрикантам заставлять работяг горбатиться у станка по 12–14 часов в день. Господа предприниматели совали под нос социал-демократическому министру ядреный шиш и грозились, что из-за таких его придумок они позакрывают все свои заводы к едрене фене да и отъедут в город Париж, снимать тяжкий нервный стресс. Ишь, чего удумал – права пролетариям давать! Сицилист хренов…

Единственным «завоеванием», как это обычно и бывает со всякими недоделанными «революциями», стала «свобода слова, печати и собраний». То есть теперь лицам всякого звания можно было невозбранно шататься по улицам с тряпками, на которых были намалеваны и написаны разные разности и орать любые глупости, не боясь получить по щам от ближайшего городового. Впрочем, тут тоже имелась, говоря по-умному, коллизия – законодательно, то есть в Конституции, о которой только велись бесконечные разговоры, сии великие достижения никак закреплены не были. И довольно-таки быстро до народишка начало доходить, что все это «пиршество демократии» вот-вот прекратится. Причины к тому имелись весьма серьезные. В июне 1917 года не только в Петрограде и Москве, а по всей России прокатилась волна демонстраций, участники которых требовали уже не только сакраментальных «мира и хлеба», но и открыто говорили о том, что «министрам-капиталистам» самое время наподдать под зад коленом. А уже месяц спустя в столице подобного рода выступления достигли такого накала, что переросли в форменное побоище, да еще и со стрельбой… «Демократическое» Временное правительство ответило на все это введением в Петрограде военного положения и восстановлением смертной казни, не так давно отмененной с большой помпой. Для начала – только на фронте. Но именно, что «для начала»… Над страной замаячил явственный призрак военной диктатуры.

А ведь, собственно говоря, иного выхода уже и не оставалось! Сказать, что в России-матушке к тому моменту воцарился умопомрачительный бардак – это вовсе ничего не сказать. «Временные» поганцы развалили и уничтожили буквально все, что только можно было. Керенский, едва усевшись в кресло министра юстиции, принялся объявлять «амнистии» (термин, между прочим, ранее в России неслыханный, введенный после Февраля). Первым делом приказано было освободить всех «узников царского режима» – то есть тех, кого, пусть и с натяжкой, можно было считать «политическими». Дальше – больше: грехи «скостили» уже тем, кто совершил воинские преступления. Ну, а спустя три дня решили «облегчить участь» и самым натуральным уголовникам. В итоге на свободе оказались, по разным данным, от 90 до 100 тысяч воров, убийц, бандюг и насильников. Как вам «революционный подарочек» населению?

При этом надо учитывать, что все тем же прохвостом Керенским еще до подписания всех амнистий были «упразднены» как «тяжкое наследие царизма» не только охранка и жандармерия, но и полиция вообще! Правоохранительных органов в России не осталось – от слова «совсем». Воспринимать в качестве таковых хилые стайки «народной милиции» со ржавыми «берданками» не могли даже люди с самым развитым чувством юмора. Ну, «птенцы Керенского» (а именно так немедля стали именовать выплеснувшуюся из тюрем на улицы благодаря этому идиоту «братву») и развернулись – со всем усердием. Точное количество совершенных ими преступлений подсчитать не представляется возможным – хотя бы в силу отсутствия органов, которые могли бы вести учет таковых и регулярных пожаров в полицейских архивах, случайными не бывших ни в коем случае. Однако, по данным некоторых отечественных ученых-криминологов, только в Петрограде с весны по осень 1917 года преступность выросла раз эдак в семь! Нормальным явлением стал захват вооруженными бандами не только приглянувшихся им квартир, но и целых зданий, вышибить из которых вконец потерявших берега блатных было попросту некому. Ну, пока чекисты не пришли…

Страна трещала по швам. Первой об отделении от бывшей Империи заявила, вполне ожидаемо, Польша. Ее территория на тот момент вообще-то была оккупирована кайзеровскими войсками, так что «временным» осталось только утереться и заявить о признании права Варшавы на «государственное самоопределение». Однако следующей «на выход» засобиралась Финляндия, где никаких немцев пока что и в помине не было! Тут уж Керенский со товарищи заупрямились и попросили Хельсинки с независимостью погодить – хотя бы до решения Учредительного собрания, собрать которое все никак не получалось. Попутно разогнали на всякий случай ими же разрешенный ранее финский Сейм. Финны, как люди европейского воспитания и нордического склада характера, сделали вид, что подчиняются, но камень за пазухой затаили преизрядный и принялись на всякий случай потихоньку вооружаться…

На Украине к тому времени уже вовсю резвилась Центральная рада, открытым текстом вещавшая о «широкой автономии в рамках новой России», каковая на самом-то деле должна была скоренько перерасти в полную «нэзалэжность» от «клятых москалей». Временное правительство и с этими клоунами вело какие-то игры, вступало в переписки, обмениваясь меморандумами и делегациями, чего-то там «решительно осуждало» и даже вроде как «воспрещало», однако в реальности было прекрасно понятно, что Киев взял курс не то что на автономию, а на полное отделение и сворачивать с такового не намерен. Впрочем, в других местах было ничем не лучше – «революционно» упразднив институт наместничеств и генерал-губернаторств, Временное правительство попыталось на их месте для управления отдаленными провинциями образовать какие-то, смешно сказать, комитеты, состоявшиеся из непонятно кого. Ни властью, ни авторитетом эти «органы», как и следовало ожидать, не пользовались ни малейшим. Взбурлил, почувствовав ослабление контроля, Кавказ. Об отделении принялись вести разговоры в Средней Азии. Да что говорить, если в первых рядах «сепаратистов», требовавших автономии и чуть ли не полной независимости, стояли российские казаки! «За Веру, Царя и Отечество!» Ага, как же… На горизонте нарисовалась Кубанская республика, которая собиралась еще крепко подумать – вступать ли в «свободный союз народов, населяющих Россию», или не стоит. И так проживем!