скачать книгу бесплатно
По мере того как я говорила, лицо Сержа становилось все растеряннее. Он хотел что-то сказать, но не успел: из угла кухни донеслась автоматная очередь, которая перешла в ровный гул артиллерийского налета. От неожиданности Серж едва не свалился вниз.
Это включился мой холодильник. Мы с ним ровесники, или, возможно, он старше меня года на два. Почтенный возраст холодильника отмечен двумя недугами – припадками эпилепсии (пританцовывание на месте под громкий гул) и энурезом (периодическое пускание лужи на пол). Участь старичка незавидна, потому как я избиваю его каждый день: дверь холодильника изогнулась веером, не пристает плотно, приходится дополнительно припечатывать ее ногой. Внизу на дверце холодильника множество вмятин – следы моих ударов.
Серж оторвал взгляд от дребезжащего холодильника и посмотрел на меня.
– Я не умею делать уколов, – признался он.
– Не велика наука, я вас научу. Впрочем, лучше, если это сделает ветеринар.
– Катя, я вам благодарен в высокой степени за то, что вы сделали для Рэя. Не думайте, пожалуйста, я нисколько не останусь вам неблагодарен.
В переводе на русский язык это, очевидно, означало: «Я вас отблагодарю». Первое «спасибо» за два с лишним часа возни с его собакой. Да еще произнесено таким тоном, словно я напрашиваюсь на большой гонорар.
Я смотрела на Сержа снизу вверх, и на языке у меня вертелись фразы одна ехиднее другой. Но тут Рэй завозился и тихо застонал, я пощупала его пульс. Наполнение гораздо лучше. Конечно, водицей кровь не заменишь, но мы хотя бы восстановили ее объем.
Наплевать мне на Сержа, не ему я брюхо зашивала. Я хотела спасти пса, и, кажется, это удалось. А если бы под колеса машины попала собака без хозяина? Что бы я тогда делала?
Наблюдала, как она погибает, тащила бы волоком домой? От этой картины мне стало не по себе. Поэтому дальнейшие просьбы Сержа я слушала спокойно, проглотив ядовитые замечания.
Он хотел, чтобы именно я наблюдала дальше его собаку и делала все необходимые процедуры. Серж, видите ли, мне доверял.
– Во-первых, как я вам уже говорила, я лечу людей, а не животных. Во-вторых, вашу собаку совершенно невозможно оставить здесь. Рэй – злобный, агрессивный пес, он меня просто не подпустит к себе, да я и сама боюсь к нему подойти. Это не милый Приветик размером с кошку.
– Да, я помню вашу собачку со странным именем.
До этого Серж ничем не дал понять, что узнал меня. Собачку он помнит, а девушек, которые тебе на шею бросаются, понятное дело, всех не упомнишь.
– Приветик не моя собака. Впрочем, не важно. Я не могу ухаживать за вашей, придумайте, как доставить ее либо к себе домой, либо в клинику. Все, можете спускаться, я снимаю капельницу.
Рэй открыл глаза и посмотрел на меня туманным взглядом. Я решилась погладить его по голове.
– Ну что, малыш, тяжко тебе пришлось? Потерпи, все обойдется, ты же собака, а на собаке все зарастет, как на собаке.
Рэй слегка поднял голову, лизнул мою руку и тут же обессиленно закрыл глаза.
– Вот видите, он вас тоже просит, – тихо сказал Серж. – Вы бы могли прийти к нам завтра утром, сделать укол и потом, по мере необходимости. У меня есть машина, сейчас я подгоню ее и перевезу Рэя.
– Где вы живете? – вырвалось у меня невольно. Вопрос тут же был расценен как согласие.
– Благодарю вас. Вы проявляете большую доброту.
Он назвал номер дома. Все ясно. Так называемая точечная застройка. Втиснули новое здание среди наших старых, закрыли красивый вид из окон и уничтожили славную березовую рощицу. Новый дом обнесли металлической ажурной оградой, на проходной досадили охранника. Окрестные жители испытывали чувство пролетарского презрения к обитателям буржуйского дома и злорадно усмехались, когда на его стенах появлялись нецензурные надписи.
* * *
Ночью ударил морозец. Оставшиеся на деревьях листья вмиг пожухли, зеленая травка на газонах остекленела и напоминала разбросанный по земле салат из морской капусты. Гололедица. Лучший друг врачей-травматологов. В кавычках, конечно.
Я шла к дому Сержа и думала о том, что за лето народ отвык от движения по оледенелым тротуарам и будет шлепаться за милую душу.
Мысленно я представляла себе картинки и подбирала к ним диагнозы – вот кто-то поскользнулся и приземлился на пятую точку – трещина или перелом копчика; нагруженные сумками тетеньки с переломом голени, кряхтя и охая, потащатся самостоятельно до травмпункта; а бабуль с переломами шейки бедра принесут к нам доброхоты, вместо того чтобы вызвать «скорую»; добрый десяток людей при падении выставит руку вперед – перелом в типичном месте. И все они, несчастные, с глазами, затуманенными болью, будут сидеть в коридоре, ждать очереди на рентген и в гипсовую. Будь моя воля, я бы чиновникам, которые отвечают за чистку улиц, поломала кости во всех типичных и нетипичных местах. Недавно была на конференции «Профилактика травматизма». С таким же успехом ее можно назвать «Профилактика зимы, весны или лета». Люди падали и будут падать – с крыши, с дерева, с велосипеда, со ступенек, забираясь в окна к любимым и удирая от ревнивых мужей. Они будут по неловкости резать ножами руки, ошпариваться кипятком и стрелять пробками шампанского в глаза гостей. Но есть травмы, которых вполне можно избежать, честно расходуя налоги на уборку и освещение улиц или установку светофоров.
Я злилась, потому что мое заявление об уходе пришлось на самое горячее время. Кто теперь будет дежурить вместо меня? Петя?
Он с похмелья череп от позвоночника на снимке отличить не может, не то что перелом со смещением. Я представила себе, скольких бедолаг он упакует в гипс вместо того, чтобы направить в больницу для фиксации костных отломков. Нет, я не буду думать об этом, иначе вообще никогда не выберусь из травмпункта.
Сержа не было дома, или он спал, не откликаясь на мои звонки в дверь. Очень мило, ведь договаривались ровно в восемь, через полчаса мне нужно быть на работе и еще успеть переговорить с Александром Ивановичем. А вдруг собака сдохла? Что могло произойти? Потеря крови? Реакция на антибиотики? Кровоизлияние в брюшную полость? Рэй, лапушка, неужели ты не выдюжил, малыш?
В разгар моих терзаний подъехал лифт, и из него вышел Серж. В руках он держал пластиковые сумки, лицо у него было нахмуренным, уставшим, с темными кругами вокруг глаз, но никакого отчаяния на нем не наблюдалось.
– Простите, – начал он, – я ходил в аптеку и за продуктами, заставил вас ждать.
– Собака жива? – спросила я, тоже не здороваясь.
– Да, ночью скулил несколько раз во сне, тяжело дышал, но в общем без изменений.
– Вы температуру Рэю не меряли? – Я протянула руки и взяла у Сержа сумки, он благодарно кивнул и принялся открывать дверь. – Совсем забыла вам сказать. Надо контролировать температуру. Тридцать семь с небольшим – нормальная для собаки температура. Если повысится – плохо. Значит, начался воспалительный процесс. Поэтому вы, пожалуйста, обязательно измеряйте. Желательно также избежать запоров, чтобы вообще он не напрягался, не травмировал рубец.
Я говорила и исподтишка рассматривала квартиру. Как и моя, она была однокомнатной, на этом сходство заканчивалось. Комната метров на пятнадцать больше моей, а прихожая представляла собой холл-библиотеку внушительных размеров. Расстановка мебели не походила на привычную для наших жилищ – не было традиционной стенки из шкафов. Ее место занимал низкий, длинный комод с витиеватой резьбой на дверцах и ящиках. По бокам комода стояли большие кадки с деревцами – пальмой, карликовым фикусом и еще каким-то деревом, напоминающим тополек. Платяной шкаф, как я поняла, замаскирован в торцовой стене комнаты.
В эту стену, отделанную пробкой, были также вмонтированы телевизор, музыкальная система, компьютер с выдвижным столиком.
Комод заставлен фотографиями в рамках, фигурками каких-то божков и щербатыми глиняными статуэтками, похоже выкраденными из археологического музея. На фото я разглядела миловидную черноволосую женщину и девочку-подростка. Они снимались в разных местах и в разное время, но всегда смотрели в объектив, весело улыбаясь.
Фотографии свидетельствовали о женском присутствии, но только в жизни хозяина, а не в его квартире. Хоть и обставленная изысканно и со вкусом, она неуловимо отдавала холодком бобыльего жилья. Очевидно, Серж разошелся с женой.
Собаку он устроил на большом угловом диване, подстелив Рэю отличный шерстяной плед.
– Ну, как ты, разбойник? – Я подошла к псине.
Рэй зарычал тихо, но внушительно, не открывая глаз. Я остановилась.
– Здравствуйте! Я думала, мы с тобой подружились, а ты рычишь. Так не годится, мне же надо тебя посмотреть, веди себя хорошо. Если бы ты знал, Рэй, как я тебя боюсь, ты бы не тратил силы, чтобы запугать меня еще сильнее.
Кровь через повязку не сочилась. Бурые пятна на ней уже подсохли. Вечером или завтра утром можно удалить дренажные трубочки.
– Вы купили водку? – спросила я Сержа.
– Да, вот. – Он открыл бутылку и протянул мне.
– Боюсь, Рэй не оценит, что мы поливаем его «Смирновым», – ухмыльнулась я, глядя на этикетку. – Вполне может подойти что-нибудь подешевле. Впрочем, ваше дело. Придержите ему голову на всякий случай, а я смочу повязку. Вот так. Поняли? Делайте то же самое. Испарение увеличивается, заживает быстрее и так далее. А теперь мы сделаем мальчику укольчик.
Серж сидел рядом с собакой, гладил ее по голове. От моих последних слов он напрягся и нахмурился, словно ему я собиралась всадить иголку в мягкое место. Рэй на укол никак не отреагировал, даже не вздрогнул.
– Вы замечательно инъектируете, – облегченно вздохнул Серж.
– Что я делаю? Ну и речь у вас. Как будто по нашим улицам не ходите.
– Я хотел сказать, – оправдывался Серж, – что вы прекрасно делаете инъекции.
– Мерси. Можно, конечно, отнести это на счет моего умения, но вообще-то у собак пониженный порог чувствительности. Ему в самом деле не больно. Я загляну к вам, Серж, вечером, сделаю перевязку Рэю.
– Да, да, вот. – Серж засуетился и протянул мне пакет с перевязочными материалами, которые он купил в аптеке.
Бинтов и пластырей хватило бы, чтобы обработать свору раненых собак.
– Не хотите ли выпить чаю или кофе, Катя?
– Я тороплюсь, и меня зовут вовсе не Катя.
– Строго говоря, я тоже не Серж. Мы будем ждать вас.
* * *
Александр Иванович, заведующий нашим травмпунктом, уже сидел в своем кабинете.
Он был милым стариканом, всех величал исключительно Танечками, Манечками, Юлечками и Петечками. В нашу работу совершенно не вмешивался, чертил графики дежурств вместо старшей медсестры, отвечал на звонки наших родственников и друзей, улаживал дела с вышестоящим начальством. В прошлом году мы отметили восьмидесятилетие Александра Ивановича. Почему многочисленные внуки и правнуки отправляли его на работу, я не знала. Хотя, с другой стороны, она, работа, была ему совершенно не в тягость и большей частью заключалась в двух занятиях – мирной дреме и разгадывании кросс вордов. С их помощью он пытался бороться со старческим слабоумием. Но силы уже были не равны – старый доктор хоть и помнил, как звали коня Дон Кихота, но здоровался со всеми по пять раз на день. Если уж случалась совсем большая запарка и заведующему приходилось идти на прием пациентов (что входило в его должностные обязанности), то толку от него было мало – за смену он принимал трех человек против моих двух десятков.
– Юлечка, детка, – приветствовал он меня, – как хорошо, что ты пришла пораньше. Видишь, какая очередь в коридоре?
– Александр Иванович, я принесла заявление об уходе, то есть о переводе на другую работу.
– Что ты! Что ты! – замахал он руками. – Как же я могу тебя отпустить? Оленька легла на сохранение. Петенька вышел на работу с таким запахом, с таким запахом, я уж велел ему валерьяночкой заглушить. Юленька, он до обеда только протянет, а потом опохмеляться пойдет, ты же знаешь.
– Александр Иванович, вы когда в наш травмпункт пришли?
– Уже лет десять, милочка, здесь тружусь.
– Вот и я об этом! Вы пришли сюда в семьдесят лет. А до этого были классным хирургом. Я помню, что говорили ваши ученики на юбилее.
Обо мне подумайте! Неужели до седых волос я буду здесь прозябать и ничему толком не научусь?
– Юлечка, я все понимаю. Но ведь тебя своей преемницей видел, – канючил Александр Иванович.
Может быть, даже наверняка, он полвека назад был отличным хирургом, войну прошел, отделение потом возглавлял, но сейчас Александр Иванович, если его выдергивали из привычной дремы, заботился только о том, как бы побыстрее в дрему вернуться. А дело пусть идет как-нибудь само собой. Проблемы с несварением желудка его волновали гораздо больше, чем моя судьба.
– Не отпустите по-хорошему, – пригрозила я, – напишу заявление на все накопившиеся отгулы. А потом все равно уйду.
– Юлечка, напоследок подежуришь во вторник, в пятницу и субботу?
– Ладно, – согласилась я, – но заявление вы подписываете прямо сейчас.
Александр Иванович мыслил короткими временными дистанциями: решил проблему с дежурствами на эту неделю – и отлично, до следующей еще надо дожить. Через неделю я могу изменить решение, или он что-нибудь придумает, привлечет старший и младший медперсонал, они взовут к моей совести. Но я стояла твердо: подписываете заявление сейчас – или завтра меня уже не увидите. Как и Александр Иванович, я знала, что моей твердости может надолго не хватить. Кряхтя, вздыхая и стеная, начальник подписал заявление.
* * *
Тяжесть наложенной на меня за дезертирство епитимьи мог оценить только наш брат травматолог – все дополнительные дежурства были ночными. Каждый третий пациент в это время суток пребывает в состоянии алкогольного опьянения. Бытует мнение, что бог пьяных опекает. Ничего подобного! Он от них решительно отворачивается, и пьяные сплошь и рядом оказываются под колесами автомобилей, ломают конечности, разбивают черепа и тонут в лужах. Плюс драки и поножовщина. Даже самый тихий алкоголик, добравшись с раной до травмпункта, может превратиться в злобного дебошира. Одурманенное сознание подстегивается видом крови, страхом, болью – и мы получаем неуправляемое агрессивное существо.
Не могу осуждать медиков, которые отказывают во врачебной помощи пьяницам (проспись, потом будем лечить), даже завидую им. Мы себе такой роскоши позволить не можем. Хочешь не хочешь, слушай пьяную брань (несколько раз я пластырем рты заклеивала матерщинникам), вдыхай перегар и врачуй раны. Особо буйных мы принимаем втроем – я, медсестра и охранник Ваня. Он грозит пациенту резиновой дубинкой, или скручивает его в бараний рог, или запугивает:
– Будешь рыпаться – без наркоза останешься! На живую заштопают!
Ваня понимает разницу между наркозом (которого у нас не может быть) и анестезией (которую мы применяем), но слово «наркоз», с его точки зрения, звучит убедительнее. Кажется, он даже приторговывает «наркозом» – приводит кого-нибудь без очереди и бросает многозначительно:
– Юль Александровна, это от меня, с наркозом!
Я послушно киваю, хотя в действиях своих ни в чем не отступлю от необходимого.
Без Вани нам не справиться.
Последнее дежурство, заключительный аккорд моего травматологического бытия, прозвучал особенно мощно. К моему носу даже пистолет приставили.
Молодой человек (изрядно навеселе) с вывихом кисти ойкал и плакал, как ребенок.
С первой попытки вправить сустав мне не удалось – пациент дернулся от боли. В том моей вины не было – обезболивающее плохо действует на пьяных.
– Держи его, Ваня, – попросила я. Охранник смело шагнул вперед.
– Голубчик, потерпите, это быстро, – успокаивала я плачущего парня.
– Нет! – вдруг истошно завопил он и выхватил здоровой рукой пистолет. – Всех перестреляю! Гады!
Я растерянно уставилась на дуло, нацеленное мне в нос, – неужели настоящий пистолет?
Ваня сразу понял, что оружие настоящее, и поднял руки:
– Спокойно! Мы сдаемся! Молоденькая медсестра Наташа попятилась спиной к двери, распахнула ее и вывалилась в коридор.
На наше счастье, в этот момент в травмпункт прибыл наряд милиции освидетельствовать задержанного преступника. Забирая пистолет у парня, они чуть не вывихнули ему вторую кисть. Задержанный, которого они привезли с собой, воспользовавшись суматохой, попытался скрыться.
Милиционеры догнали его на улице и в сердцах подсветили глаз кулаком. А я в нарушение врачебных принципов написала в освидетельствовании: «Видимых повреждений не наблюдается», словно багровая гематома была невидима. Но кисть первому преступнику все-таки вправила, гипсовую повязку наложила. Милиция увезла обоих.
Приняв несколько спокойных больных, мы расслабились – мол, два снаряда в одну воронку не попадают, сегодняшнюю порцию нервотрепки мы уже получили. И жестоко ошиблись.
* * *
Компания из трех каменщиков отмечала получку на рабочем месте – на стройке. Выпили, закусили. Закуска кончилась, водка осталась. Не бегать же за одной закуской, прикупили еще водки. Закуска осталась, водка кончилась – не пропадать же добру. Сколько бы еще продолжалось маятниковое движение – неизвестно, но тут «плита на палец Вовке съехала».
Войдя ко мне в кабинет, строители в два голоса (пострадавший очумело молчал) твердили свою историю «водка кончилась, закуска кончилась…», словно она имела какое-то отношение к диагнозу. Плиту, которая «на палец Вовке съехала», они сумели поднять и теперь совали мне газетный сверток:
– Мы все собрали! Пришейте, девушка, Вовке палец.
Я развернула сверток – строительный мусор вперемешку с месивом, которое час назад было большим пальцем Вовкиной правой ноги, – и швырнула его в ведро:
– Тут нечего пришивать.
Велела охраннику выставить собутыльников за дверь, Наташе – снять самодельную повязку из носовых платков, а сама села заполнять медицинскую карточку.
Оглянулась на крик.
