Редактор

скачать книгу бесплатно


Гость этот был явным англосаксом, сухой, высокий, постоянно (в любое время дня и ночи) в темных очках (прямо как тонтон макут), разговаривал на удивительно правильном русском, и именно это обстоятельство заставляло меня думать, что язык наш ему не родной.

Одет он был всегда безупречно, в костюм тройку, разных цветов и оттенков, в клетку, полоску, елочку и однотонные, всегда либо в галстуке, либо в галстуке бабочке и только несколько раз с шейным платком. По тому, как прямо он сидел, стоял и ходил, мне всегда казалось, что под жестким накрахмаленным воротничком или платком у него как у засушенного висельника, сто процентов должна быть страшная, синяя с фиолетовыми разводами странгуляционная борозда.

Звали гостя Грин, да вот так просто Грин, и нельзя было понять, что это – имя или фамилия, но он на него откликался, поворачиваясь всем корпусом и вздергивал острый подбородок.

Отвечал он всегда веско, сочным и звучным баритоном, но почти всегда односложно и сразу же терял к собеседнику интерес, как будто сказанное им было полностью исчерпывающей информацией, не понять ее мог только полный умственный калека, а значит разговаривать с ним далее – просто потеря времени, а время Грин ценил…

Как-то я решился поднять разговор о моих любовных проблемах с Грином (дядя в этот момент вышел на кухню), Грин при моем вопросе, повернулся ко мне полностью в фас, внимательно и пронзительно посмотрел мне в глаза, какое-то предельное понимание мелькнула в его серых блеклых глазах:

– Дело не в них, – четко произнес Грин, – это гендерный остракизм …. они не выбирают тебя…не могут… они тебя подсознательно боятся… – сказав это, Грин так же всем телом отвернулся от меня и больше мы эту тему не обсуждали…никогда….

Фабула. РЕДАКТОР.

Жизнь Лео.

….. интересно с ним работать, кроме того Воплощение было крайне необходимо.

Дело в том, что исторический отдел Канцелярии обнаружил странную вещь: некоторые изобретения в истории человечества появились как бы сами собой, не имея никакого как говорят врачи «анамнеза». Просто возникли из ниоткуда довольно сложные механизмы и устройства и фундаментальные открытия. Странно было то, что им не предшествовало даже никаких устных источников – сказок, легенд и мифов, никаких предшествовавших работ и изысканий.

Как известно, существует два основных метода познания – академический и эмпирический. Академический путь в принципе основан на изучении и анализе пред идущего опыта и научных трудов, в области эмпирических же находок и исследований даже следа этих новшеств найти не удалось. Сложность была в том, что новаторства эти произошли в разные времена (от Трои до сражения под Сталинградом) и источниками их стали абсолютно разные (даже по социальному и профессиональному уровню) люди.

Наверху началась тихая, но очень ощутимая паника, и заключалась она в том, что появилось несколько официальных объяснений происходящего, одно нелепее другого. Потом вдруг резко, все они были обнулены и началось главное в панике – слухи!!

Главенствовала понятное дело тема о заговоре (без условно всемирном), назывались страны сепаратного толка, которые в тайне от Него в течении нескольких тысячелетий под благовидными предлогами формировали параллельную науку, с целью опорочить веру в Него и все Его царствие свести к не очень удачному опыту управления, были приплетены даже иллюминаты и другие секты различного толка, как примеры выхода (англ. spin-off) на свет божий различных соратников наших предполагаемых всемирных заговорщиков.

Так же большой популярностью пользовалась версия о вселенной инопланетян с иной религиозной платформой, целью которых стало установление в наших мирах своего религиозного уклада и изменении видимой вселенной в целом.

Не буду даже перечислять эти параллельные вселенные, инопланетных прогрессоров (или регрессоров это как посмотреть), а так же Мета разум и Странников…. Все эти теории объясняли абсолютно все, но именно поэтому были не состоятельны. Внутреннее расследование шло около года (в реальном времени) в абсолютном думаю несколько сотен лет…. Я предполагаю, что так ничего и не выяснили и поэтому пошли, как и герои известной киноленты, простым и логическим путем, а именно: узаконили эти научные труды, изыскания и изобретения (в стиле – веревка есть вервие простое) и начали думать, как бы сделать так, чтобы все выглядело естественно.

Мне сразу предложили бессмертие без предварительных условий (к сожалению, в последствии эта фраза таинственно исчезла прямо из опечатанного Канцелярией договора), повышение уровня воздействия в три раза и разных примочек целую кучу (правда примерно половина из них оказалась бесполезной, ну зачем мне, к примеру, часы на внутренней стороне роговицы глаза?).

Вот тут-то и возник проект «Да Винчи». Дело в том, что Лео (я прожил почти всю его жизнь в Воплощении и могу себе позволить его так называть) был и сам довольно талантливым молодым человеком и эта история со щитом с изображением головы «Медузы Горгоны» случилась еще до первого моего Воплощения, и надо сказать, что его отец Сер Пьеро уже тогда эксплуатировал его таланты и присваивал деньги за его произведения.

Апгрейдил я его по усиленному курсу и очень долгое время, надо было, работая с одним человеком заполнить целое множество белых и черных дыр в истории всего человечества и предрешить множество изобретений и целых научных направлений свалив все на его природный гений.

Почему был выбран именно он я не знаю, это вопрос к аналитикам, а вот почему он один могу попытаться объяснить. Все дело в том, что длительное и агрессивное воздействие на одного человека и его последующее реактивное воздействие на окружающий мир не вызывает такого «волнового» возмущения (термин не очень удачен, но другие гораздо менее понятны и менее выразительны) как короткие и интеллигентные воздействия на множество людей если разбить их по направлениям.

Сначала я подобрал ряд кандидатов и Воплощался в них дискретно, развивая каждого из них как направленца в определенной области и добился значительного успеха, но в будущем началась такая кутерьма из событий и последствий, такого ужасающего характера, что операцию пришлось свернуть и обнулить, часть этого опыта была использована при работе с апостолами и обозначается как «Апокалипсис». Поверьте, все эти саранчи, всадники, кровавые реки и все остальное было в действительности в той вселенной, шло потоком, неостановимым потоком…

Аналитики выяснили, что параллельное воздействие на целую группу реципиентов, даже разбросанных по планете складывается и увеличивается кратно и приводит к непоправимым последствиям, достаточно сказать, что моя работа с апостолами обошлась Чёрной смертью, второй в истории пандемией чумы в 1346—1353 года, а ведь апостолов было всего 12 (не считая Искариота).

Массированное воздействие на одного человека, так же, кроме положительного эффекта коррекции, которого добивались, обычно нес с собой и реактивную часть, но как правило хоть и мощную, но единичную и если так можно сказать локальную, сосредоточенную в одном небольшом районе (говорят, что Лео обошёлся нам Степанакертом, но это домыслы, мне кажется ущерб должен был быть больше).

Фабула. АНДРЕЙ.

Смерть.

….. состоялась некоторое время спустя. Я уже начал забывать историю с девушкой на остановке, да и историей ее назвать было нельзя, потому как никакого развития в общем понимании и не было. Был один взгляд и море ощущений, причем ощущений неясных, муаровых, не несущих никакой информации, а несущих только желания, но желания эти были прямо-таки тактильные, ощущаемые телом и кожей.

Был я в те времена бесшабашен, совершенно не от мира сего, работа шла (ни шатко, ни валко), выходные отдыхались, друзья дружились, девушки спались. Полюбил бесцельно гулять по городу, причем интереснее всего было гулять не по центральным улицам, а по задворкам – случайно выбирал линию метро и ехал, выходил на случайной станции и бродил… Находил какие-то немыслимые кафе, ресторанчики, музеи новоделы, совершенно дикие скульптуры малых форм на улицах и конечно людей.

Люди надо сказать, там были своеобразные, думается мне, что Питер всегда, я бы сказал исторически, делился (в людском его смысле) на три неравные части: первая – «основатели» – это люди которые могли или думали, что могут называться коренными, вторые – «туристы» – это люди временно либо постоянно проживающие в городе на Неве, но не понявшие его, да и не стремившиеся его понять, и наконец – «лимита» (или еще орки) – люди, которые все пространство рядом с собой заполняли продуктами своей жизнедеятельности, во всех ее проявлениях.

Понятно, что по таким закоулкам графы в колясках не ездили, в основном там орки правили свой бал. Однако и там встречались люди, попавшие сюда волею судеб и существовавшие в Питере как отдельно взятые единицы.

Во время одной из своих прогулок я и встретился с ней. Встреча надо сказать была короткой и очень монструозной.

Дело было весной, на следующий год после первой нашей встречи, днем. Погоды стояли сногсшибательные – легкий теплый бриз, переменная облачность и, хотя облака были вполне себе угрюмого типа и слегка грозили дождем, солнце тем не менее активно и постоянно пробивалось сквозь них и эти прострелы ослепительного света давали не передаваемую свежесть воздуху и отличное настроение мне.

Девушки вокруг тоже чувствовали приближение, лета, пляжа, отпуска и новых знакомств, поэтому были по-праздничному подкрашены, и высота их юбок неумолимо шла вверх. Взгляды их были смелы и многообещающи, губы улыбчивы, походки легки. Всегда удивлялся способности мужчин одним широким и скользящим взглядом оценить всю женщину целиком и если его спросить, как она выглядит, то двумя, тремя точными выражениями они могли выразить всю ее суть…. Хотя не спорю, бывали и крупные ошибки…

Прохаживался я уже довольно давно и уже приступил к процессу просматривания улиц на предмет небольшого уютного кафе, желательно с верандой, где так вкусно и с особым наслаждением пьется чашка дневного кофе.

И тут я встал… Я просто замер… чувство грядущего, неотвратимого, но неизвестного мне события охватило меня… кончики пальцев пощипывало, в голове вдруг обнаружился серый и непроглядный туман… все вокруг немного расплылось по периферическому зрению и как-то сосредоточилось конусом впереди…. Я медленно начал поворачиваться назад…

Я увидел ее сразу, она шла мне теперь уже на встречу и смотрела только на меня, знакомая стройная фигура (на ум пришло, странная мысль, что мне знакомо ее «выражение тела»), глубокие серые глаза и беззащитное выражение лица. Она была на высоких каблуках и шла по асфальту осторожно, будто он горячий, ступни ее как бы нащупывали дорогу перед собой, чуть отставленная в сторону левая рука, с дамской сумочкой на локте, вторая рука чуть впереди и пальцы на ладони перебирают, трогают воздух перед собой….

Сначала я испытал облегчение (даже выдохнул, по-моему), улыбнулся и пошел вперед, но тут, тягучая боль сжала сердце, невидимые пальцы сдавили виски, я уже почти не видел девушку, но отчетливо видел резко, даже дергано двигающегося ей на перерез крупного мужчину. У меня не было сомнений, что движется он к ней, и в этом движении была угроза, и не просто угроза, а смертельная угроза, а у меня нарастало чувство вины, за огромное непоправимое горе, которое сейчас случится. Меня мгновенно охватило черное отчаяние, беспомощность, сковало руки и ноги… я тихонько завывая, продолжал медленно идти, но теперь уже к нему.

Мужчина посмотрел на меня, неестественно вывернув голову, в глазах его я прочитал жестокость, неотвратимость, смерть и ей и себе, но при этом жалость и извинение, так кусают бульдоги, вгрызаются молча в тебя своей чудовищной пастью и смотрят, не отрываясь большими добрыми глазами, как бы говорящими: – извини, так надо, я не хотел.

Все это происходило как в замедленном кино, движения были очень медленными и плавными, я вдруг понял, что быстрее двигаться не могу, знаете так бывает во сне, когда ты бежишь за кем-то, а догнать не можешь…. звуки вокруг исчезли, солнце не пробивалось сквозь тучи, но вокруг было равномерно светло.

Неожиданно я увидел нечто, что повергло меня в почти полный ступор – мужик этот как-то извернулся и его правая рука устремилась к девушке удлиняясь и неестественно поворачиваясь вокруг своей оси, при этом пальцы руки удлинялись самостоятельно, а ногти превращались в сверкающие стальные лезвия.

Девушка стояла, не двигаясь и с ужасом смотрела на происходящее вокруг, картинка резко изменилась, она уже смотрит на меня и кричит… нет не кричит, она шевелит губами и я читаю – п о м о г и…. я вытягиваю свою руку к нападавшему (очень медленно) и пытаюсь кинуть в него, что-то, что сейчас у меня в руке прямо ему в голову…

Где-то лопнул большой пузырь, звуки хлынули на меня сразу все, сразу громко и много – истошный крик, визг тормозов, звон разбитого стекла, эта девушка стоит, прижавшись спиной к углу дома, почему то вся в крови, но по выражению ее лица (там скорее гадливость и удивление, чем боль) я понимаю, что она не пострадала, у ее ног шевелится какая-то куча тряпья, черного, липкого, расплывающегося под ногами и из этой кучи торчит нога в лаковом ботинке (монки, с блестящей пряжкой) и нога эта дергается и скребет по асфальту (подумалось не в тему: весь лак испортит) и вот тут я вырубился…

…. молодой человек, вы прекрасно меня слышите, ваши свидетели утверждают только одно, что мой племянник был на месте происшествия, предположительно видел, что произошло, но ни один из них не утверждал, что он стрелял в потерпевшего, ударил его или кинул в него тяжелый предмет, ибо оружия или искомого предмета на месте происшествия не обнаружено, следов крови потерпевшего на нем нет, и связь между потерпевшим и Андреем не установлена – дядя Ислам (а по голосу это был именно он) выдохнул и продолжил – исходя из вышесказанного нет абсолютно никаких оснований для его задержания, тем более личность его я подтвердил и как только он очнется и даст показания, думаю, вы не будете возражать против его освобождения. Вопрос его нахождения у вас в ИВС, вместо лечебного учреждения, уже вызывает огромные вопросы о законности ваших действий.

– Гражданин, перестаньте трепать мне нервы, – уставший опер отвечал глухим и простуженным голосом, – это не моя прихоть, это процессуальные действия, основаны они на том, что ваш племянник – зачитываю «…глядел выпученными глазами, орал на незнакомом языке и протягивал к потерпевшему руку…» так следует из показаний гражданина Львова Л.Л. 1969 г.р. военного пенсионера.

– Простите, а что орать и выпучивать глаза противозаконно? Возможно, господин полицейский, это какой-то, новый закон, которого я еще не знаю, ознакомьте меня с ним, будьте так любезны. – Дядя Ислам сделал паузу и продолжил – вижу, вы и сами в затруднении, так я вам помогу, нет такого закона, возможно у него пучил живот, или он ногу подвернул, а скорее всего, испугался происходящего вокруг.

Чуть помолчав и не встретив возражений, дядя продолжил, – вы видели любезнейший тело вашего пострадавшего, это же что-то! Головы нет совсем! Она мелкими гранулами, ровным слоем, была на стене дома и видимо на этой бедной девушке! Рука вообще оторвана, тело скручено как в стиральной машине после отжима! И вы предполагаете, что это все натворил мой Андрюша, просто выпучив глаза!? Да, не хотел бы я оказаться рядом, когда он ходит в туалет по большому!

– Гражданин, дайте мне его хотя бы опросить! – взмолился опер.

– А я и не возражаю, боже упаси, только вызовите медиков и освободите его!

Я открыл глаза и попытался оглядеться. К моему удивлению, хриплым простуженным баритоном обладал черноволосый молодой человек в гражданке, вполне субтильного телосложения. Кроме того, выражение его лица представляло собой смесь неуверенности и растерянности и было очевидно, что в такой ситуации он впервые, а из этого угадывалось наличие некоего старшего товарища, который принял такое непопулярное решение – запереть меня без сознания в ИВС – но сейчас этот старший явно отсутствовал, и ответственность перед дядей Исламом нести приходилось именно ему.

В тот момент в отделение (а это судя по тематическим плакатам, несомненно, было отделение полиции) вошел твердой негнущейся походкой Грин и прямо с порога хорошо поставленным голосом, четко произнес:

– Добрый день, я хочу познакомиться с должностным лицом, которое будет нести полную ответственность, за происходящее здесь беззаконие, – при этом он уверенным шагом направился прямиком, к полицейскому, сидящему за столом, загородил его своей спиной, сделал профессионально – неуловимое движение правой рукой за пазуху, немного согнувшись, произнес неразборчиво единую фразу, после чего резко выпрямился и чуть сместился вправо.

И тут я снова увидел молодого сотрудника, тот резко переменил выражение своего лица и теперь оно представляло собой смесь удивления и испуга.

– Секундочку, – попытался сказать полицейский, но дал петуха, и его хриплый баритон, чуть не превратился в фальцет.

Полицейский начал одновременно и судорожно выполнять сразу несколько функций – во первых: он начал торопливо звонить по мобильному телефону, постоянно повторяя вызов (видимо абонент разговаривал), во вторых: он начал перебирать лежащие на столе связки ключей видимо ища ключ от моей камеры, ну и в третьих: выражением лица и всем телом он пытался выразить одновременно послушность, исполнительность и достоинство, что выходило плохо, потому, что абонент не отвечал, ключи не находились, а пантомима напоминала гримасы сумасшедшего.

Вдруг, что-то изменилось, – Да! Да! да, – все еще фальцетом закричал полицейский, но поперхнулся, кашлянул и хриплым баритоном, все еще взволновано продолжил, – Товарищ майор! У нас тут не предвиденные обстоятельства, за молодым человеком пришли и ….– замолчав он слушал. что ему говорят в трубку, – нет туда послать я не могу, – выслушав еще одну тираду, – нет я не могу, – тут он заслонил трубку рукой и забормотал, что то пугливо и невнятно, косясь одним глазом то на Грина, то на дядю Ислама, – Угу, угу, угу, – прогугукав несколько раз, он повернулся к Грину и заискивающе произнес, – подождите, пожалуйста.

Тут Грин повернулся ко мне и увидев мои открытые глаза весело произнес, – ну вот и «виновник» пришел в себя, и продолжил, – теперь любезнейший, ни о каком ожидании не может быть и речи, «свободу Юрию Деточкину», причем немедленно!

Полицейский сжался и замотал головой, но все еще неуверенно и тут дверь распахнулась и вошел, всеми ожидаемый, именно майор в форме и почему то слегка небритый, с лицом то ли кавказца, то ли итальянца.

– Добрый день, господа пострадавшие и не участвующие, – после первой же фразы стало ясно, похож он именно на итальянца, – прошу снизить порог давления на моего подчиненного, год слава богу не тридцать седьмой и все невиновные ночуют дома, меня зовут Андрей Александрович Кочетков, не прошу меня любить, но прошу жаловать.

Тут он бросил быстрый пронзительный взгляд на молодого сотрудника и тот коротко, но четко указал взглядом на Грина, – прошу всех, включая узника покинуть помещение и ожидать в коридоре, а вас уважаемый, – обращаясь непосредственно к Грину, – прошу на пару слов….

Ну, натурально, я был немедленно освобожден, правда встать сразу не получилось, сильно закружилась голова и я чуть не упал, поддержал меня дядя Ислам, неизвестно как вдруг оказавшийся рядом, он подставил мне плечо, и я как раненый буржуинами мальчиш-кибальчиш, с его помощью вышел в коридор явственно подволакивая правую ногу.

В коридоре оказались лаконичные, но неожиданно удобные пластиковые стулья, соединённые группами по четыре, плюхнувшись на такой стул, я начал осознавать, что хотя подвижность моего тела возвращается ко мне, но чувствую я себя, явно не всего.

Разговор за дверью продолжался недолго и без повышенных тонов (мы бы точно услышали, двери здесь были хлипенькие), через примерно десять минут, дверь открылась, вышел Грин, и сказал, – Андрей зайди и расскажи господину полицейскому то, что посчитаешь нужным и если не возражаешь подробнее, но понятно не в ущерб себе, пятьдесят первую статью уголовно-процессуального кодекса еще никто не отменял….

Первое, что я увидел, зайдя в кабинет, это восседающего за столом майора, на столе стояла яркая лампа и, хотя она не была направлена мне в лицо, ассоциации именно с тридцать седьмым годом проявились явственно. Вид у итальянского майора был скучающим, чем-то Грин огорчил его до нельзя.

Я насколько мог подробно и последовательно, стараясь ни упускать деталей описал произошедшее на моих глазах. Упустил в разговоре я только две существенные детали: то, что я уже видел эту девушку раньше (не думаю, что это касается следствия) и то, что руки и туловище пострадавшего вытягивались, скручивались и превращались в холодное оружие (а то не избежать бы мне психушки, на Скворцова-Степанова).

Немного помолчав и пожевав губами майор сказал, – Складно, складно, только вот ведь в чем дело молодой человек, никакой девушки мы на месте происшествия не обнаружили, ни живой, ни мертвой, а все свидетели, включая таксиста, который кстати от вида разрывающейся на мелкие кусочки головы пострадавшего не справился с управлением своей машины и врезался как раз в тот угол дома где, прислонясь спиной к стене, по вашим словам, должна была стоять и заходится криком молодая дама, а кроме вас ее никто не заметил.

Тяжело взглянув на меня и коротко на Грина, майор произнес, – прошу подписать протокол осмотра места происшествия и ваши объяснения… Я взглянул на Грина, тот кивнул и прошептал одними губами: прочти… Я начал читать, не смотря на возмущенное сопение майора, буквально на второй странице, я наткнулся на фразу «….сильно фонтанирующие массы около мозговой жидкости, смешанные с кровью образовали на стене абрис, напоминающий тело человека…»

– Ну вот же. – возмущенно начал я, – у вас же в протоколе сказано…

– Молодой человек! – резко оборвал меня майор, – в протоколе описана объективная обстановка на месте совершения преступления, мы не делаем тут выводов, о том, как образовался этот кровавый абрис, не говорим, что это контур навязываемой вами девушки или нет, мы просто говорим о том, что он есть, а в причине образования этого граффити разберется следствие!

Мне осталось только подчинится, и пописать бумаги, но перед дверью, я оглянулся и робко спросил: – Андрей Александрович, а можно я буду интересоваться результатами розыска девушки, очень меня ее судьба интересует?

Я думал потолок рухнет от раздавшегося громоподобного смеха полицейского, он смеялся раскатисто, покраснев от натуги и покряхтывая, смеялся искренне, подвывая и даже немного прослезился, смеялся и Грин, но почти беззвучно, чуть согнувшись и держась рукой почему то за сердце, смеялся и просунувший в дверь (уже приоткрытую Грином) голову дядя Ислам, но смех его был скорее осторожным, вежливым и было понятно, он знает, в чем тут юмор.

– Послушайте тезка, – отсмеявшись, сказал майор, – вы не остались здесь только благодаря вашему настойчивому дяде и вот этому товарищу, он указал на Грина, – а так у вас были все шансы наблюдать за ходом следствия и судьбой разыскиваемой девушки, никуда не уходя, прямо из этой камеры.

У меня в голове мелькнуло, название знаменитого сериала («Тайны следствия», по-моему), я понял всю абсурдность своей просьбы и покраснев буркнул – до свидания, – и не удержавшись более громко произнес, – тезка…

Только выйдя на улицу, я понял, какой спертый воздух был в отделении, хотя, возможно, это просто меня пьянил воздух свободы (немного высокопарно, но тогда мне так не казалось).

Оглядевшись по сторонам, я понял, что до места происшествия совсем недалеко, метров, наверное, семьсот, «а не пойти ли туда осмотреться?» подумалось мне, но подумалось лениво. Потом в голове промелькнула другая мысль – о преступниках, которые всегда возвращающихся на место преступления и желание идти туда отпало совсем.

В пол уха я услышал невнятный бубнеж, это дядя Ислам и Грин явно обсуждали происшедшее, до меня донеслись обрывки фраз, которые несли для меня нулевую информативность: «…явный бутчер…», «..полагаю приманка? Нет, я их вроде всех отвадил, колпак беды на нем давно…», «…это сильные задатки, думаю дальше хуже будет…», «…а если не он? Ну не он и все!… ага, а ты так можешь?.... ну если поднапрячься….вот именно!…». Вид у них был встревоженный и я бы сказал озадаченный, как будто произошло то, чего они боялись, но совсем не так как планировалось.

Пора домой, надо явно отдохнуть и все обдумать попозже, и все же одно хорошее во всем этом кавардаке было – я ее снова встретил….

Фабула. РЕДАКТОР.

Лео. Продолжение.

…. как всегда они подшучивали надо мной и строили козни, работать они не хотели совсем, а учитывая, что прибираться в мастерской и ходить на рынок за продуктами доставалось самому молодому, то есть мне, времени на это у них вполне хватало.

Мастер Верроккьо был не очень стар, и я подозреваю, что отец выбрал его именно по этой причине. У него был звучный голос, еще ясные и даже какие-то прозрачно-детские глаза, крепкая рука (моя спина убеждалась в этом не раз) и прекрасное чувство цвета и формы. Именно за это уникальное чувство его и ценили во Флоренции дворяне, а мастерская всегда была полна учениками и подмастерьями.

Среди учеников первыми и самыми задиристыми была эта троица: Перуджино, Лоренцо ди Креди, Аньоло ди Поло, при том, что Поло был младше всех он, несомненно, был заводилой этой компании и автором самых дерзких и злых шуток. Меня они изводили как могли. Дня не проходило, чтобы мне не подложили овечий горох в тарелку с едой, не подставили ногу или не облили водой. Они заставляли, мня рисовать за них эскизы, что впоследствии сыграло с ними злую шутку, разводить краски и месить глину для скульптур. Больше всего их забавлял мой сельский говор (читать и писать по латыни я мог только с трудом), потому как семья моя переехала во Флоренцию совсем недавно, а родная моя маленькая деревня Анкиано (Anchiano LU), расположенная недалеко от городка Винчи (Vinci FI) была провинциальным раем, с курами, лужами и симпатичными крестьянками, на одной из которых женился таки мой отец, она и стала моей приемной матерью.

Каждый раз приходя утром в мастерскую я всегда внимательно осматривался, пытаясь найти подвох в знакомых вещах, осторожно наступая на каменный пол и осматривая холсты и краски. Свет только начинал проникать в узкое длинное помещение, причудливо играя на предметах и эта игра, всегда возбуждало мое воображение, я пытался присвоить каждой тени свой образ, позднее я использовал это в своих картинах, дополняя фоновые пейзажи этими муаровыми тенями. Меня очень привлекали животные, я делал сотни эскизов одного кота в разных положениях, стараясь уловить все нюансы его движений, и конечно лошади – их я рисовал с упоением и во множестве.

Тяга к точности изображаемых мною персонажей привела к тяге изучения строения тела человека и животных, так я стал изучать медицину, мои соученики смеялись надо мной, но после того как я несколько раз поправил их наброски, смех прекратился и пришло молчаливое уважение, они еще продолжали подтрунивать надо мной, но уже скорее по привычке и еще одно – из их шуток ушла злость и желание унизить.

Не меньше, чем рисованием я занимался скульптурой и вдруг выяснилось, что прежде, чем стать скульптором, надо стать механиком и инженером. Когда я лепил маленькие, размером с ладонь фигурки или бюсты, проблем не возникало и то иногда они отказывались стоять прямо, когда же размеры скульптур увеличились до реальных пропорций, стало понятно, что без расчетов делать тут нечего, а в случаях, если материалом была глина – без каркаса не обойтись. Вот эти-то каркасы мне приходилось рассчитывать и строить, а посему пришлось заняться в том числе и архитектурой.

Грустно и несколько трагично расстался я со своим учителем Андреа дель Верроккьо. Он много лет посвятил моему обучению, но до последнего считал меня подмастерьем (звание далеко не уничижительное – у него в мастерской работал сам Боттичелли), многие продолжали работать с мастером, потому, что он был знаменит и получал заказы от многих знатных домов Италии. Это были денежные заказы, получить которые, молодым мастерам было не суждено. Мастер же иногда позволял выполнить часть работы своим ученикам, при этом упоминал о них перед заказчиками, и это было лучшей рекомендацией.

В то время мастер взялся за выполнение заказа «Крещение Христа» (Battesimo di Cristo) и по началу, он исполнял его самостоятельно, не поручая его никому, а особенно мне – он знал, что я не очень набожен и отношусь к религии скорее как к традиции, чем как к основе цели полагания человека. Но со временем он то ли устал, то ли тема перестала его привлекать и вдохновлять, заключительная часть написания холста задерживалась и скажу больше – откровенно не получалась. Вся левая часть картины находилась, в каком-то хаосе воплощений, постоянно переделывалась, менялись герои и мотивы, но законченности ни в смыслах, ни в изображении добиться так и не удалось.

По истечению какого-то времени мастер сделал попытку передать полотно своему любимцу Перуджино, но результат был тот же – много техники и красок, но нет картины. Я начал замечать, как мастер начал задерживаться допоздна, а потом начал приходить пораньше, а затем просто пить….

Однажды утром, с одуловатым после вечерних возлияний лицом он зашел в мастерскую, посмотрел на ненавистное полотно, и сказал:

– Леонардо (он называл меня полным именем, только в минуты настоящего раздражения), я уеду на день или два принять морские и солнечные ванны, надо подлечится, поправить здоровье, отвлечься наконец, – немного помолчав и в задумчивости пожевав губами, он продолжил, – ты знаешь я взял заказ на картину евангелического содержания, а у меня сейчас много работ и забот попробуй заполнить левый край по своему усмотрению, посмотрим есть ли у тебя вкус и стиль…

Немного постояв, он глядел мимо меня, словно пытаясь дать последние наставления, но потом словно передумав он вдруг шумно вздохнул, резко развернулся и стремительно вышел…

Я работал весь день, всю ночь и все утро. Я добавил туда смысла нарисовав ангела, который без условно, должен был присутствовать на таком торжественном и важном для Христа мероприятия. Но это было не все, я маленькими, но четкими мазками прошелся по всей картине, добавил цвета и одновременно воздуха и четкости, картина из блеклой церковной мазни одухотворилась и превратилась в притчу, так как будто застывшее движение сейчас продолжится…

Мастер приехал в полдень следующего дня… его по-прежнему одуловатое лицо не оставило никаких сомнений в том, что либо морские и солнечные ванны не помогают в таких случаях, либо, что скорее всего, произошло лечение подобного подобным и результат был предрешен.

Войдя в мастерскую, натужно покряхтывая, не торопясь оглядывая нас и мастерскую, он прошел в центр, где стоял его стул с высокой склеротической спинкой и сделал движение будто собирался сесть, но тут взгляд его коснулся полотна, он стремительно поднялся, не закончив движения и одним махом преодолев два-три метра, которые отделяли его от картины замер покачиваясь на носках. Покачивался он не от того, что плохо стоял, он просто менял, незначительно угол обзора.

– Как ты!… Леонардо… я же тебе говорил! закричал он, – но тут голос его сломался, он схватил кисть, сжал ее в руке и попытался прикоснутся к полотну, но остановил движение шаря по картине глазами, как бы не понимая куда нужно применить кисть, его рот непроизвольно открылся и нижняя челюсть тихонечко затряслась, сглотнув он вдруг тихо, но четко и внятно произнес:

– Она ЗАВЕРШЕНА! – глаза его потухли, мастер повернулся и вышел, бросив по пути кисть на пол….

Мастер Андреа дель Верроккьо (Andrea del Verrocchio) больше никогда не рисовал, не брал учеников, удалился от общества и через несколько лет умер в одиночестве.

Вся эта история оказала на меня плохое влияние, какое-то время я не занимался искусством – не лепил и не писал. Немного эскизов углем и смешные фигурки из дерева, все что я мог себе позволить, в душе у меня появился барьер, который я не мог преодолеть и это было чувство вины перед мастером, хотя ничего предосудительного я не сделал. Мои сотоварищи ученики стали сторониться меня, неуместные шутки их пропали, уступив место настороженности и плохо скрываемому любопытству. Но любопытство это было другого толка, не любопытство к интересному человеку, а любопытство к уродцу, и скоро, как ни странно, я стал скучать по их проказам, потому что эти проказы делали меня, хоть и младшим, но их товарищем, а не странным существом каким я был для них сейчас.

Несмотря ни на что, мастер не отказался от меня и помог мне в 1473 году в возрасте 20 лет получить квалификацию мастера в Гильдии Святого Луки. В то время я пытался много раз начать работать, но работы свои особенно масштабные почти никогда не заканчивал, хотя и сумел при этом прослыть большим мастером.

Позже в Миланский свой период, попав к Моро, я занимался всем кроме искусства, ведь Моро нужны были инженерные приспособления для военных действий и механические сооружения для увеселения двора, рисованием и скульптурами там и не пахло…..

Работа с Лео была важна не только для человечества в целом, но и лично для меня. Как не странно, но именно это Воплощение стало для меня, чем-то основополагающим. Во-первых это было беспрецедентное Воплощение по срокам реализации, я прожил в Воплощении Лео не менее двадцатипяти реальных лет, при том, что в относительном времени я прожил занимаясь этим делом лет около ста. Все дело было в масштабе в процессе корректировок, мне необходимо было направить его внимание на сотни изобретений, на десятки наук и научных направлений, это можно было сделать только в одном случае – владеть материалом не хуже самого Лео, а иногда и лучше. Во-вторых, он был мне интересен как человек, интересен образом и методом своего мышления, ведь несмотря на все мои заслуги, делал все он сам, иногда даже предвосхищая мои задумки, одна оброненная фраза, одна подстроенная встреча и он прямо-таки воспламенялся идеей и начинал фонтанировать ею покрывая все вокруг плодородием своего мозга.

Удивительно, что позже никто из историков не обратил внимания на тот факт, что один человек сумел достичь таких высот в столь различных сферах человеческого знания. Кто-то скажет: « талантливый человек талантлив во всем», что же я согласен, с этой сентенцией: математик может неплохо рисовать, а художник быть неплохим инженером, но он был ГЕНИАЛЕН практически во всем, а самое главное, что он не перерабатывал окружающий мир, в своих работах и изобретениях – он придумывал то, чего не было в этом мире не в виде готового изделия, не в виде аналогов. Подумайте – изобретение дельтаплана лежало на поверхности – подсмотрено у птиц (и не он, кстати, был первым- вспомним хотя бы майя, но ВЕРТОЛЕТ, ПУЛЕМЕТ или ТАНК??!! А чего стоит марсианский пейзаж, нарисованный за Моной??!!

Просмотрела официальная наук его, просмотрела… позже я, кстати, подумал, что без нашей Канцелярии не обошлось, надавили там на кого надо…