скачать книгу бесплатно
«Тот, кто готовит войну, должен приготовиться к тому, что в тылу окажутся диверсионные группы». Это запоздалое правило генерал повторял сотни раз. Равно как и другое: «Насилие неистребимо, поэтому террор вечен». Поэтому в войсковых подразделениях стали появляться антитеррористические группы, укомплектованные классными разведчиками.
– Тебя считают лучшим стрелком подразделения. Ты отличился? Сколько раз?
– Я не считал, товарищ генерал, – ответил Близнец.
– Есть возможность отличиться еще раз. Большую группу разведчиков обнаружить легче, чем маленькую... – Командующий некоторое время провел в молчании. – Готовься к рейду. Пойдешь вдвоем со своим наблюдателем. Вас проводят до границы, которую вы обычно патрулируете, дальше пойдете вдвоем. Нам нужны разведданные о том районе. Информацию будешь передавать по рации. Более полно обрисуешь обстановку по возвращении. На все про все у тебя восемь дней. Наготове будем держать пару вертолетов, подстрахуем тебя.
* * *
Две бесформенные фигуры, походившие на йети, растворились в «зеленке». Ступили за деревья и словно растаяли.
Топографических карт не было, лишь данные аэрофотосъемки. Примерный маршрут был разделен на короткие этапы. Равно как и обратный маршрут. «Никогда не знаешь, остались ли после тебя следы, – вспоминал Виктор. – Нельзя возвращаться тем же путем, каким шел на огневую позицию. А если удалось поразить важную цель, противник будет всеми способами стремиться схватить или уничтожить снайпера».
Определяя нужное место, Близнец не шел к нему прямой дорогой, но и не останавливался, чтобы не подвергать себя еще большей опасности. Очень трудно передвигаться таким способом. Но еще труднее представлять, как тяжело твоему товарищу. Это он, твой наблюдатель и оруженосец, несет на себе килограммы снаряжения, боеприпасы, провиант, радиостанцию. А у тебя лишь винтовка. Твой товарищ делает все, чтобы ты не устал. Он валится с ног, но не подает вида. Он идет за тобой, соблюдая дистанцию, и готов в любое время подстраховать тебя, вступить в бой, закрыть грудью. Вот кто такой твой напарник, твой ангел-хранитель.
Пара разведчиков углубилась так далеко, что, казалось Близнецу, вон за тем деревом стоит Шамиль Басаев, чуть дальше – Усама бен Ладен. Еще немного, и откроется целая страна террористов и бандитов: с железнодорожным вокзалом, взлетной полосой, с кафе и ресторанами... Странное чувство.
Основную базу боевиков разведчики обнаружили на четвертый день рейда. К вечеру они поменяли подсохшую траву на костюмах, обновили мелкие ветки и заняли высотку с приличным обзором. Близнец не сразу увидел тщательно замаскированную базу. И с воздуха ее обнаружить было невозможно. По сути, она являла собой лагерь, скрытый в горном лесу. Отдельные участки были «задрапированы» маскировочными сетками; такая же картина и над палатками. Палатки отстояли друг от друга на несколько метров. Были и большие армейские, и небольшие туристические.
Сергей Попов, занявший позицию справа от снайпера, смотрел в бинокль. Он доложил не сразу, больше минуты находился словно в ступоре. Потом тихо прошептал:
– Вот они...
– Вижу, – так же шепотом отозвался Близнец.
Разведчики, заняв высотку, подвергли себя смертельной опасности; и легче не становилось от того, что вся «урбанизированная местность» кишела смертями. Чеченские наблюдатели изучили каждый куст вокруг лагеря и в любой момент могли увидеть два зеленоватых холмика, поросших травой, которых раньше не наблюдалось.
Нужно менять позицию, принял решение снайпер.
– Отходим, Серега! – прошептал он.
Сантиметр за сантиметром пара разведчиков отползала с высотки. Помогал ветерок, играющий с листвой и пиликающий невидимым смычком по буковым веткам.
Теперь надо было определиться с выставленными секретами боевиков. Судя по всему, снайперская пара сумела пробраться к лагерю между двумя хорошо охраняемыми точками. Слева и справа. Примерно на равноудаленном расстоянии друг от друга. И таких точек вокруг лагеря хватало.
Нужно уходить. Высота лагеря определена – на карте это отметка 2708. По пути к лагерю разведчики часто встречали следы авиаударов: воронки, поваленные деревья, посеченные осколками, изуродованные вековые буки. Время от времени «сушки» наносили ракетно-бомбовые удары, но всегда действовали вслепую, словно прочесывая огромную горную местность.
Нет обратной связи, неожиданно подумал Близнец. Жаль, пилот не может слышать крики раненых боевиков, иначе бы он отбомбился в том районе еще и еще раз.
Спецназовцы сумели просочиться в логово зверя вдвоем, но наткнулись бы на секреты более многочисленным составом. Правильный выбор сделал генерал, невольно похвалил Дронова Близнец.
На пути к лагерю снайперская пара остановилась в том месте, где полгода назад завязался бой патрульных группы спецназа и чеченских рейдовиков. Семь человек погибло. А могло больше, если бы боевики вышли в рейд более многочисленным составом.
Близнец и его напарник отходили по своим следам. В этот раз пренебрегли основным правилом, чтобы не попасть в сектор наблюдения боевиков. Спецназовцы нашли тот единственный, наверное, участок, где к лагерю можно было подобраться незамеченными. Но случайно ли? Может, и так.
Четыре часа ушло на то, чтобы отойти от базы на полкилометра – по хребту и вдоль леса, друг за другом, каждую секунду рискуя скатиться с крутого склона. Уже звезды высыпали на небе, когда Сергей Попов развернул радиостанцию и передал в закрытом режиме радиограмму: «Обнаружил базу. Отметка 2708. Численность боевиков от 100 до 200». Через полчаса пришла ответная радиограмма: Близнецам оставаться на месте. В 5.00 ждать пристрелочного с воздуха и подкорректировать «Воздух» в открытом режиме».
Эта радиограмма практически означала для пары разведчиков вызвать огонь на себя. Они могли увидеть результат пристрелочного выстрела на самых подступах к базе. А до нее снова нужно дойти. Считай, под прицелом снайперской оптики и биноклей ночного видения. Днем намного безопасней, чем ночью. И средств наведения нет. Не та операция, чтобы тащить с собой лишнее оборудование.
В пять утра все и началось. Вначале послышался гул «сухого». Пристрелочный ухнул в трехстах метрах юго-восточнее базы.
– Поправка – триста метров на северо-запад! – выпалил в эфир Сергей.
А предутреннее небо начало распирать от рева штурмовиков и бомбардировщиков. Разведчики, уже не скрываясь, сорвались с места, но тут же напоролись на автоматный огонь сразу с двух сторон: то заработали автоматчики секретных групп. Однако слева выстрелы прекратились, когда на них свалились несколько ракет. «НУРСами лупят!» Изумлению Близнеца не было предела. С воздуха обозначенный район обрабатывали неуправляемыми ракетами. Они ложились в шахматном порядке, уничтожая все живое и неживое, тех, кто не попал под тяжелые авиабомбы, поднявшиеся над базой палатки и трупы боевиков. Реактивные снаряды предназначались для тех, кто уже начал отступление с базы. И для тех, кто подкорректировал их работу с земли.
Близнец отходил к хребту первым, его прикрывал Попов. А реактивные снаряды словно догоняли снайперскую пару, преследовали по пятам. Один снаряд догнал Сергея Попова...
Прошло много времени – час, два, больше. Близнец уже не знал, что отвечать товарищу. Попову начисто срезало ногу, и Близнецу пришлось обрезать штанину на его комбинезоне и оголенные сухожилия, наложить тугой жгут на бедро, вкатить двойную дозу обезболивающего. «Ничего, брат, все нормально, бедро осколками посекло».
...Снайпер похоронил Серегу Попова на второй день, когда уже не осталось сил нести на себе мертвое тело товарища. Он выкопал неглубокую ямку и привалил тело камнями. Он закончил свою работу, когда его вызвали по рации: «Близнец, обозначь площадку. Мы заберем вас». Они тоже отдали последний долг, перевернув отчаянный запрос Близнеца: «У меня «трехсотый»! Тяжелый, б...! Дайте транспорт! Я обозначу площадку красной ракетой!» То было вчера, когда Сергей был еще жив, а снайпер, отступая, снял двух «духов», неожиданно севших на хвост.
– Первый вызывает Близнеца! Обозначь площадку!
– Иди на х..., Первый!
Виктор вернулся в расположение части на восьмые сутки. Шел к своей палатке и слышал то ли одобрительный гул, то ли недовольный ропот: «А мы думали...», «Мы были в шоке!» Кто-то усмотрел в нем черты Рэмбо.
Витька ни с кем не разговаривал, лишь выслушал обрывочные объяснения лейтенанта Клотикова. Тот ничего не стал утаивать, поскольку все происходило на его глазах.
– Дронов побоялся, что боевики из соседних баз пустят в вертолет «иглу». Он же намеревался обойтись без потерь, особенно авиатехники. Сам знаешь, сколько «вертухаев» разбилось в последнее время. Он разрешил выслать транспорт, когда границу патрулирования перенесли дальше в горы. Причем приказ отдал, находясь уже в Моздоке. А здесь оставил своего адъютанта. Мы были в шоке, честно.
– Если он снова выйдет на связь, скажи ему, что я к тому времени успел похоронить товарища... Надо идти за Серегой. Я место покажу.
Сергея Попова не наградили даже посмертно. Крапивину дали орден «За личное мужество». Он не отказался от награды лишь потому, что по возвращении решил отдать орден родителям Сергея Попова. Но не представлял, как он это сделает. Какими глазами будет смотреть на них, что скажет... в свое оправдание; сам-то он остался жив. Это он виноват в том, что Попова нашли на десятые сутки. А могли сразу, если бы старший разведгруппы не послал начальство куда подальше. Потом решил, что оставит орден как память о товарище. Когда Проскурин спросил: «Ты гордишься своим орденом?» – Близнец едва мог ответить. К этому времени он уже думал и разговаривал по-другому, стал по-настоящему взрослым.
Именно эта трагедия черкнула на титульном листе личного дела Виктора Крапивина красную диагональную полосу: «Нефункционален без каких-либо негативных эмоций», и вызвала короткий комментарий оперуполномоченного: «Испортили человека».
* * *
– Тебе знакомо имя генерала Дронова? – спросил полковник Хворостенко.
– Конечно, – кивнул Близнец, бледнея. – Кто ж не знает Дронова?
– Что именно ты знаешь о нем?
– Боевойгенерал. Сейчас вроде бы работает советником в кремлевской администрации.
– А я знаю его очень хорошо, – тише добавил Хворостенко, – очень.
Полковник как-то незаметно начал рассказ. Он сидел перед зашторенным окном и, казалось, выплетал слова из затемненных углов комнаты, из незримо витавшей над толстым паласом пыли, из книг, повалившихся, как забор, на книжных полках, из своего участившегося дыхания – сухого, как степной ветер. Ветер, который перенес Близнеца в далекий 95-й. Он слушал полковника так, как если бы смотрел по телевизору документальный фильм о герое, о правде, о многом-многом другом. Фильм-откровение. Для молодого снайпера привычно-реалистичный. Он легко представлял картины, которые рисовал перед ним хозяин квартиры. Даже в какой-то момент поймал себя на мысли, что жалеет тех, кто не поймет полковника, не сумеет представить гор, рек, людей в военной форме, слов о тупости, глупости, крови и предательстве. Ему казалось, что аудитория гораздо шире...
Военный прокурор рассказывал о гибели Майкопской бригады.
– Она погибла, получив приказ из штаба Объединенной группировки войск в Моздоке. Новый год, в штабе застолье, управление войсками – вслепую: «При напролом! Используй момент!» Поперли, бросив в авангард 131-ю Майкопскую бригаду... Когда в штабе узнают, что из Москвы выезжают сотрудники военного трибунала и Главной военной прокуратуры, в числе которых был и я, задним числом станут отрабатываться боевые приказы и планирующие документы. Как сказал полковник Генштаба Баранец: «Живые спешили списать грехи на мертвых. Живые спасались за счет мертвых. Мертвые были идеальными свидетелями и одновременно виновниками – они не умели давать показаний...» В этой страшной трагедии виноваты многие генералы и полковники Минобороны и Генштаба, замышлявшие штурм Грозного в ночь на 1 января 1995 года. Почему я выделяю генерала Дронова, тогда еще генерал-майора, – об этом ты узнаешь позже. Я не хочу говорить своими словами – слов нет. Я буду свидетельствовать, ибо материалов очень, очень много. Командир батальона Рязанского десантного полка майор Холод: «Наутро, когда десантники, уже в пешем строю прочесывая местность, ворвались в район вокзала, от которого осталось лишь название, и заняли окружающие дома, они увидели, что стало со 131-й Майкопской. Около сотни боевых машин стояли, как на параде, выстроившись в одну колонну. В некоторых даже еще горел свет, работали моторы. Вокруг лежали убитые ребята. Совсем юные. Спасать было некого...» Командир роты десантников капитан Ильин: «Жесточайшей проверке подвергла контрразведка боевого офицера, раненного в голову и сумевшего вывести из окружения двенадцать солдат с уничтоженной БМД. Он десять дней пробивался к своим, его считали погибшим. Вместо благодарности ему предложили перед допросом сдать оружие». В Великую Отечественную такого не было. Командир части десантников полковник Ленцов: «Я часто вспоминаю новогоднюю ночь 1995 года. И вспоминаю с чувством стыда за Отечество. Ночь. Кромешный ад. Горят танки. Мы выносим убитых, раненых. А Россия забыла о нас, посланных погибать, причем непонятно за что. По радио доносятся звуки московского веселья. Идет традиционная новогодняя передача, рекой льется шампанское. Звучат поздравления: «С Новым годом!», «С новым счастьем!» Лишний раз убедился в том, какое в России скотское отношение к армии...» Полковник Баранец: «Я зажмуриваю глаза. И перед глазами одна и та же картина: из боевой машины пехоты в центре Грозного торчат обгоревшие до костей солдатские руки. А рядом – зажравшаяся, с раздутым животом, чеченская собака, лениво шевелящая языком над обглоданной человеческой костью...» В Ростове, Моздоке и Владикавказе не знали, куда складывать трупы, не хватало даже вагонов-рефрижераторов, в которых обычно возили мороженое мясо. Многим бирку прикреплять было не к чему – не было ни рук, ни ног. Номер писали зеленкой там, где можно было его написать. По инициативе Дронова была развернута схожая жутковатая акция: в спешном порядке искали тех, на кого можно было бы повесить награды. В Ростовском госпитале произошел дикий случай. В палату вошел генерал Дронов со своей свитой. Пацану, которому оторвало руки, он вручил от имени министра обороны наручные часы... А теперь скажи, Виктор, не считаешь ли ты, что место твоему ордену тоже в унитазе?
«Да, это его орден», – в очередной раз убедился Крапивин. Он даже не понял, что только что получил подтверждение. Равно как и в вопросе военного прокурора, зачитывающего обвинительную речь, не расслышал вопросительных интонаций. Они были утверждающими. Твоему – место – рядом – с моим...
И соглашался с Хворостенко по многим причинам. Он – молодой, здоровый и сильный – сидел напротив прикованного к креслу инвалида. Он угадывал, что последует дальше, ждал... и надеялсяна продолжение. Он ждал своего очередного согласия.
– Ты умный парень и догадался, чего хочу я и мои единомышленники. Их, выброшенных в унитаз, сотни по стране...
«Согласен».
– Мы именуем себя «Вторым кабинетом». Пусть тебя не тревожит, что название взято из нацистской практики, главное, сохранилась суть: человек, представляющий угрозу кабинету, уничтожается.
«Согласен».
– Мы остановили свой выбор на тебе. Ты волен отказаться. Мы поймем тебя. Если ты согласишься, ты будешь не один. Но не первым по той причине, что не Андрей пойдет с тобой до конца, а ты с ним. Одному ему будет тяжело, и он не справится с работой. Ваши имена останутся в тайне, я же выступлю открыто. Вы молодые, здоровые, вам еще жить и жить, а мне уже терять нечего. Я двойной калека, меня всего выело изнутри... Подумай хорошенько – но недолго. Неделя – больше дать не могу. Если откажешься, нам придется возобновить поиски. Я не требую от тебя немедленного ответа, потому что не хочу услышать другого человека. Пока что ты находишься под впечатлением, верно? Я же хочу, чтобы оно выветрилось у тебя из головы. Мне нужен трезвый ответ. Потому даю тебе время подумать.
Глава 6
За того парня
22—25 июня
Вторая бессонная ночь. Близнец представил, что у него нет личной ненависти к генералу Дронову, и спросил себя: согласился бы он с полковником Хворостенко? дал бы положительный ответ? удивился бы себе? Трудно ответить.
Он действительно находился под впечатлением. Однажды он сам распахнул глаза, когда «воздух» ответил «земле» неуправляемыми ракетами, а потом хищно прищурил их. А со временем начал забывать или гнать прочь мысли, которые реабилитировали Дронова: хлесткое слово «предательство» насильно материализовалось в «подставу» – дело на войне нехитрое, а порой – обычное. Иногда от хитрости до лукавства один шаг. И сейчас Близнец явственно представил себе желтоватую страницу Библии, черную строчку из «Отче наш»: «Избавь нас от лукавого...» Во множественном числе. Легион.
Но что-то не устраивало Близнеца в состоявшемся разговоре. Он не долго ломал голову над этим вопросом. «Ваши имена останутся в тайне, я же выступлю открыто». Вот что не устраивало и не могло устроить Крапивина.
Ночь дурманит голову, заполняет ее бродящим хмелем. Он заполняет пробелы, пустоту, вскрывает шифр, заложенный в многоточии после слов – «Я согласен...» Он не хочет оставаться не то что безымянным, а натуральным исполнителем, дубовым киллером, наемником. И еще много-много определений. Все это слова; и чтобы взвесить их, материализовав, суток не хватит. Не хватит жизни. Потому что обдумывать можно вечно – что означало «тянуть». Означало прятаться за словами и мыслями. Нужно действовать, переходить от слов к делу – вот где решение всех недомолвок и колебаний. Как сделал это военный прокурор Юрий Хворостенко.
Близнец начал понимать, что не хочет остаться в стороне, но идти вместе со всеми «с открытым забралом». Вдохновляло то, что он оказался наконец-то в организации, походившей на подполье, и так было не интересней, но – значимей. Вместе они вершили что-то важное, делали своими руками, а не протягивали их. Подумал, что в Великую Отечественную, о которой вскользь упомянул полковник Хворостенко, рождались подпольные организации и боролись с фашизмом.
Организация. Он – член организации. Больше того: он – ее равноправный член. И «членская книжица» имеется. И только несколько цифр отличают ее от той, что никогда не грела грудь военного прокурора.
«Я согласен». Но времени дали мало. Хотелось долго, вечно ощущать, как наполняет грудь и голову что-то торжественное, что-то вроде присяги.
Тайная организация. Вот, оказывается, как будоражит кровь соприкосновение с тайной. Но все это ерунда по сравнению с тем, что случится через неделю, а может – раньше. Это обсуждение деталей готовящегося «акта возмездия», это тот самый переход от слов к делу. Бросок с крутого утеса в воду.
Он сошел с берега и устремился по течению бурной реки. Видел берега, но только мельком – не до этого. Главное впереди, за пенистыми валунами, которые еще нужно преодолеть.
Витька мчался по этой реке, чувствуя на горящих щеках резкие порывы, рожденные еще год назад, после возвращения из рейда. Да, только первый порыв можно считать истинным, остальные по сути своей лживые, вскрывающие лицемерие, нерешительность и даже выгоду. Он не мог отказаться от своих слов, произнесенных мысленно перед кучкой камней, которые скрыли тело товарища. Но не потому что их не услышали и не приняли. Тогда они в самом прямом смысле не имели веса, сейчас же, по прошествии времени, налились боевым свинцом. Он не мог допустить того, что кто-то – вместо него– окажется перед парализованным прокурором. Немыслимо представить себе такую позорную и озвученную картину: «До тебя был тут один малый...»
* * *
На крыше серебристо-красного джипа «Тойота» полыхала, как в американских боевиках, магнитная мигалка синего цвета. Она была расположена слева, ближе к водителю; он, видя хвост дорожной пробки, опустил стекло и выставил проблесковый маячок на крышу. Сейчас он гнал джип по встречной полосе и не переставал сигналить. В конце Космодамиановской набережной, которая буквально вливалась в Шлюзовую набережную, вблизи Новоспасского моста, «Тойоте» преградил путь гаишник. Он так быстро махал своим жезлом, что, казалось, крутил посреди проезжей части нунчаки. И что-то кричал при этом. И «задник» был неплох: мост, по которому, наддавая перед поворотом паровозным гудком, тащился к Павелецкому вокзалу поезд; за ним неторопливо двигались облака, пронзенные солнечными лучами.
– Урод! – выругался водитель, резко тормозя напротив гаишника. Он глянул на него через окно: над синеватым кепи постового сиял главный купол Новоспасского собора. – Быстрее! – поторопил водитель гаишника и высунул руку с раскрытым служебным удостоверением. Постовой хотел взять его в руки, но полковник ФСБ Терехин снова прикрикнул: – Быстро читай!
Гаишник не читал, он сличал орущий оригинал со спокойной копией на фотографии и был абсолютно невозмутим. Удостоверение было действительно до 31 декабря 2006 года, оттиск печати четкий. Однако... что-то уж больно молод полковник. На вид ему не больше тридцати. Стрижка под ноль, во взгляде и жестах сплошной беспредел.
Полковник потерял терпение. Он глянул на погоны постового, вгляделся, прищуриваясь, в его личный значок, наполовину скрытый за яркой накидкой-безрукавкой, быстрым движением вынул из кармана ветровки шариковую авторучку.
– Номер личного значка, лейтенант! Плохо со слухом? Номер!
Гаишник не стал напарываться на неприятности. Он отдал честь, выбросив к «бейсболке» с милицейской кокардой руку:
– Проезжайте, товарищ полковник.
Терехин газанул, и его джип, проехав под мостом, свернул налево, в хитросплетения Крутицких переулков.
Офис фирмы «М-дайджест» располагался на первом этаже двухэтажного дома. Все окна зарешечены, жалюзи с внутренней стороны опущены. Полковник остановил машину в десятке метров от офиса и шагнул на потрескавшийся асфальт. Быстро огляделся. Группа захвата была на месте. Бойцы в камуфляже и масках заняли места под окнами и перед металлической дверью. С каждой кованой решетки тянулись металлические тросы. Пара машин была готова вырвать их и дать дорогу спецназовцам.
Чуть в стороне полковника дожидался его помощник – майор Вадим Соловьев.
– Все готово? – спросил Терехин, здороваясь за руку с командиром штурмовой группы, капитаном по званию.
– Да, ждем тебя, – слегка попенял начальнику Вадим.
На другой стороне улицы находилась автозаправочная станция «Гранд» с вертящимся кубом на крыше конторы: буква «G» и черная нефтяная капля на четырех гранях. Небольшое кафе примыкало к автомойке, из него уже поглядывали любопытные посетители и служащие «Гранда», предвкушая захватывающее действие.
– Что дверь? – спросил Терехин.
– Как в банке, – в тон начальнику ответил майор Соловьев, застегивая мятый пиджак. – Заперлись изнутри. – Он потянул носом: – Жгут бумаги, суки!
– Начинаем! – отдал команду полковник. Он достал из оперативной кобуры пистолет и передернул затвор.
Майор скривился. Он знал, что будет дальше. Полковник, как последний сержант, лихо ворвется на объект в числе первых.
Николаю Терехину было тридцать два года, полковника получил рано, в тридцать. Несмотря на относительную молодость, он был опытным следователем, а точнее – оперативником. Он чаще других своих коллег покидал кабинет и лично участвовал в оперативных мероприятиях, вплоть до задержания. Порой стоял пусть не во главе, но в середине группы захвата. Так, полагал он, острее чувствовался весь процесс, начиная с задержания и заканчивая передачей расследованного дела в суд.
Он оттеснил спецназовца, стоящего у первого, считая от двери, окна, и приготовился. Капитан-спецназовец отдал команду, и два «бычка» тронулись с места. Тросы натянулись, раздался скрежет, вытянулась, как тетива, крашеная арматура первой решетки. Потом вдруг вместе с рамой подалась вперед и едва не задела полковника Терехина. Он коротко выругался, качнул головой: «Ничего себе!», и ловко, без помощи спецназовца, перебросил свое тело через подоконник.
Помещение было задымлено, где-то действительно жгли бумаги. Терехин двинул по приоткрытой двери ногой и, держа «макаров» двумя руками, выскочил в коридор.
Фирма «М-дайджест» сотрудничала с финской полиграфической компанией и попутно занималась переправкой финского и австрийского оружия в Россию. «Жгут бумаги» – не значит, что уничтожают накладные на оружие, – уничтожают «черную бухгалтерию», которая ведется практически везде. Короче, избавляются от небольшого, но все же лишнего груза.
В кабинет руководителя «Дайджеста» Армена Азаряна Терехин ворвался первым. Армен успел придать своему солидному телу вертикальное положение. Секунду назад он, согнувшись над опрокинутым металлическим ящиком, дул на пачку бумаг. Они сильно дымили, но горели неохотно, как рукописи.
Николай цокнул языком:
– Ай-ай-ай, Армен!.. Чтобы пожарить шашлыки, нужны хорошие дрова. – Полковник взял со стола бутылку с минеральной водой и вылил в импровизированный мангал.
Позади раздавались крики. Матерились все – и сотрудники «Дайджеста» – в основном армяне спортивного телосложения, и оперативники с военной выправкой, и плечистые спецназовцы. Последние валили первых руками, ногами, прикладами, надевали на них наручники; то тут, то там звучали короткие очереди из штурмовых «каштанов» с магазинами в рукоятке. Оперативник с видеокамерой не успевал за скоротечными действиями. Когда он в сопровождении двух штурмовиков вошел в кабинет Азаряна, Терехин уже сидел напротив Армена, положив ногу на ногу.
– Ну что, Армен, сам покажешь, где оружие, или нам самим поискать?
– Самим поищите, ну, – с нарочито сильным акцентом ответил армянин и даже всплеснул руками.
– Крыльями-то не размахивай, – предупредил Терехин, – а то я тебя окольцую, как вымирающего пеликана. Давай-ка поговорим о деле. Я расследую убийства, а не в порнухе ковыряюсь – это для начала. Вчера на Неглинной, неподалеку от театра «Школа современной пьесы», был убит Джек Гольдман – американец русского происхождения, слышал?
– Нет, не слышал про такой театр.
– А про театр на Лубянке слыхал?
– Э-э... – протянул Армен. – Зачем пугаешь?
