скачать книгу бесплатно
У Бернадотта снова открылось застарелое кровохарканье и он даже попросился в отставку. Но Наполеон на тот момент испытывал дефицит не только в «пушечном мясе», но и в опытных военачальниках (многих из них вместе с войсками пришлось оставить на Пиренеях) и отказал князю Понто-Корво.
Вот и пришлось Бернадотту с его хоть как-то «подтянутым» за несколько недель форсированной военной переподготовки IX Саксонским корпусом из двух дивизий (16 302 чел. и 26 пушек) идти на войну против Австрии. (Хотя Бертье рапортовал Бонапарту, что под началом у Бернадотта якобы состоит чуть ли не 50 тыс. штыков и сабель: к 20 тыс. саксонцев на бумаге, он лихо приписал еще две «мифические» польские дивизии, гарнизонных солдат Данцига и Глогау, а также две французских дивизии Дюпа и Брюйера.)
Бернадотту и его саксонцам пришлось немало поколесить вокруг Богемии, а потом и внутри нее из-за целой череды не последовательных приказов Бертье, который на той войне по началу явно был «не на коне». После поражения Наполеона при Асперне и Эсслинге Бернадотт довольно долго в ожидании приказа простоял под Линцем, а потом у Санкт-Пельтена, пока 6 июня (за месяц до Ваграма) Наполеон не вызвал его к себе в ставку в Шенбруннский замок и не обсудил с ним положение дел в его корпуса, лишь на бумаге насчитывавшем 32 тыс. чел., а на деле вдвое меньшем. Бонапарт прислушался к мнению своего маршала и отдал приказ о его реорганизации по французскому образцу, поскольку, по словам Бернадотта, в организационном и тактическом отношении саксонские солдаты отстали от ведущих армий Европы лет на сто. Правда, при высоком боевом духе и выносливости солдат результат обещал быть приличным. Саксонцев свели в усиленные батальоны, избавившись от непригодных старых и больных солдат и офицеров, комиссовав их, а для усиления корпуса им была придана сильно потрепанная в предыдущих боях французская дивизия генерала Дюпа, которую Бернадотт укрепил тремя саксонскими батальонам.
Пока все это время саксонцы стояли без действия к ним на родину вторглись австрийцы и, естественно, что боевой дух подчиненных князя Понто-Корво от этой новости сильно пострадал и к решающему сражению 5—6 июля под Ваграмом они подошли не в лучшем состоянии.
Перед битвой, переправляясь с острова Лобау на северный (вражеский) берег Дуная, Бернадотт вынужден был оставить позади себя два батальона и половину своих артиллеристов. По диспозиции он вместе с итальянским корпусом наполеоновского пасынка Эжена де Богранэ занял место во второй линии за корпусами Массена, Удино и Даву. По мере продвижения вперед по равнине корпуса стали расходится в стороны веером. В результате войска Бернадотта оказались впереди людей Массена, образовавших левый фланг всей армии. Между Удино и Бернадоттом втиснулись корпуса Богарнэ и Макдональда. К этому моменту корпус Бернадотта заметно «похудел»: у него осталось лишь 12 батальонов пехоты (Дюпа уже направили на другой участок) и 16 эскадронов кавалерии (4 перешли к Удино). Вот в таком составе его саксонцы шли в свой первый бой.
И, тем не менее, они лихо прогнали австрийский заслон у Раасдорфа и двинулись на Адерклаа. Тут на них слева навалилась австрийская кавалерия, но Жерар смог ее отбросить. Потом приказом Наполеона Бернадотту пришлось во фронтальной атаке брать Ваграм и с этой задачей он справился, несмотря на немалые потери. Но и противник «оказался не промах» и сильным контрударом вернул деревню назад. Имея категоричный приказ овладеть Варгамом любой ценой, Бернадотт снова бросил своих немецких солдат вперед и опять ему сопутствовал успех, но неприятель подтянул резервы и выбил-таки бернадоттовских саксонцев из деревни. Отошли назад и понесшие большие потери соседи – Удино с Макдональдом.
Всю ночь саксонцы князя Понто-Корво простояли в Адерклаа, готовясь к продолжению сражения на следующий день.
…Между прочим, потом рассказывали, что раздосадованный неудачей гонористый наваррец Бернадотт, сильно обозленный тем, что его давний недруг наполеоновский начштаба Бертье ослабил его, отобрав у него солдат Дюпа для усиления Удино, вроде бы необдуманно брякнул, что дескать Наполеон из рук вон плохо руководил сражением и что, «будь он командующим, уж он-то точно перестал бы бросать во фронтальную атаку огромные, неповоротливые колонны, а заставил бы австрийского эрцгерцога Карла ловким маневром сложить оружие почти без боя». (И хотя известны и несколько иные интерпетации «болтливости» беарнского бахвала, но суть высказывания примерно одинакова: «генерал Бонапарт» – лох, а маршал Бернадотт -… полководец Милостью Божьей!) Так или иначе, «но слово – не воробей, вылетет – не поймаешь!» и уже на следующий день ему придется держать ответ за наглые высказывания по поводу полководческого искусства императора: бдительные доброхоты тому тут же сообщили о «словоохотливости» его «свояка». А Наполеон тут же найдет повод, если не свести с ним счеты, то, по крайней мере, подвергнуть говорливого свояка-князя Понто-Корво публичной унизительной порке. Впрочем, не все историки склонны так жестко трактовать ход участия Бернадотта в варгамском побоище, в том числе, весь этот эпизод. Тем более? что историю, как известно, пишут победители, а под Варгамом победа осталась за французским императором со всеми соответствующими последствиями…
Бернадотт понимал, что для решения столь сложной задачи – а он со своими войсками оказался на острие удара наполеоновских войск (соседи слева и справа были заметно сзади и на удалении от него) – его саксонцев явно не хватало, а ему ведь опять прикажут брать Ваграм. «От греха подальше» Бернадотт на свой страх и риск приказывает оставить Адерклаа и отойти назад, выровняв, таким образом, линию фронта и не позволяя врагу атаковать его с открытых флангов (в оголенные «стыки» с соседями).
На следующий день эрцгерцог Карл решил нанести свой главный удар по левому флангу Бонапарта, причем, именно в стык между войсками Массена и Бернадотта.
Австрийцы быстро заняли опустевший Адерклаа и обрушились на ослабленный IX-й саксонский корпус. Бернадотт попытался было при помощи Массена отразить врага и вернуть Адерклаа, но силы были слишком неравны, и контратака наполеоновских маршалов захлебнулась. Более того, расстроенные ряды саксонцев Бернадотта покатались назад – к Дунаю. В этот критический момент на их пути оказался… Наполеон Бонапарт, который только-только прибыл на левый фланг для выправления ситуации. Император гневно обрушился на Бернадотта не справившегося не только с поставленной ему задачей, но и со своими войсками.
…Впрочем, некоторые историки склонны описывать ретираду саксонцев Бернадотта, против которых после шквального артобстрела были брошены отборные австрийские гренадеры вместе с резервной кавалерией под началом самого эрцгерцога Карла, весьма конкретно и жестко. (Ведь «на войне – как на войне!») Вплоть до того, что якобы маршал-беарнец попытался было обогнать своих солдат, чтобы повернуть и собрать. Он галопом помчался перед ними, и во время этого маневра налетел… на самого Наполеона. Французский император (вроде бы?) не мог упустить такой шанс отомстить хвастуну Бернадотту за вчерашнее наглое высказывание в его адрес, которое услужливые офицеры, естественно, донесли Бонапарту. Он устроил Бернадотту унизительную публичную выволочку: «Это и есть ваш „ловкий маневр“, которым вы заставите Карла сложить оружие?» – съязвил он под дружный гогот своей свиты. Никогда переживавший столь большого унижения Бернадотт, якобы лишился дара речи. А безжалостный император продолжил «разгром» «опозоренного и ошеломленного» маршала: «Я отстраняю вас от командования корпусом, которое вам не по силам! Уйдите с поля боя! Я даю вам сутки на то, чтобы навсегда покинуть ряды французской армии!»…
Обессиленные саксонские части отвели назад – к деревне Раасдорф, где им поручили прикрывать Массену, а на Адерклаа отправили корпус Макдональда. К моменту завершения битвы саксонцы находились уже в деревне Леопольдау.
А дальше, если, конечно, верить дошедшим до нас сведениям, амбициозный и хвастливый беарнец, явно огорченный неудачами его корпуса, сам продолжил провоцировать развитее конфликта с императором. Наполеон не счел нужным отметить участие саксонского корпуса в битве при Ваграме в официальном бюллетене по армии. Тогда – явно в противовес наполеоновскому бюллетеню – «опальный» маршал с чисто беарнским самомнением по своей инициативе выпустил собственный приказ по своему корпусу, в котором высокопарно подчеркивал (восхвалял!) … его героизм в ходе Ваграмского побоища и его вклад в победу наполеоновской армии в кровавом двухдневном побоище! По сути дела это было «громким» ответом Бонапарту и Бертье на все их несправедливые упреки и унижения за два дня Ваграмской битвы. Более того, перед подчиненными ему саксонскими генералами Бернадотт выразил пожелание опубликовать приказ в… саксонских газетах, что они немедленно проделали. Дальше – больше: «скандальный приказ» был опубликован без ведома Бонапарта не только в дрезденских, но и в парижских газетах, вызвав резонанс среди широкой общественности.
Подобное самоуправство Бонапарт не прощал никому, даже… свояку. Император отреагировал сугубо по-военному: отдал приказ расформировать IX-й саксонский корпус, чьи остатки перегруппировали в дивизию, которая под началом генерала Рейнье перешла в распоряжение Эжена де Богарнэ.
Следует отметить, что Бернадотт никогда не был трусом, но его неистребимое хвастовство, все же, зачастую играло с ним злую шутку, в частности, так случилось и после Ваграмской битвы. Кое-кто полагает, что тогда он, считая себе не менее великим полководцем, чем Наполеон, но в последнее время слишком мало делая для его побед, позволил себе «немного лишнего», весьма лишнего. Некоторые исследователи склонны считать, что Бонапарт все это прекрасно понимал и, давно чувствуя его ненадежность (возможно, даже измену!?), воспользовался случаем, чтобы окончательно убрать Бернадотта от себя подальше, попутно унизив как военачальника.
Не все историки согласны с тем, что Бонапарт выслал Бернадотта из армии в Париж сразу же после «конфуза» саксонцев последнего во второй день варгамского побоища, приказав при этом Фуше с Даву не спускать с него глаз. Скорее всего это случилось после того как французские газеты перепечатали из немецкой публикации берандоттовский приказ по его саксонскому корпусу, где он отдавал должное своим солдатам и офицерам за два дня грандиозного сражения. Вот тогда разъяренный французский император и издал по своей армии приказ, в котором говорилось, что только он один имеет право судить о степени славы каждого солдата и офицера. Впрочем, возможны временн`ые варианты этого решения Бонапарта.
Казалось, после Ваграма военная карьера в наполеоновской армии одного из ее самых самобытных военачальников – маршала Жана-Поля-Батиста Бернадотта завершилась и он уже окончательно не у дел!? Но вскоре случилось так, что князь Понто-Корво остро понадобился на бельгийском побережье.
Дело в том, что пока Наполеон праздновал свою тяжелейшую победу в очередной войне с австрийцами, «нация лавочников» (так Бонапарт презрительно называл англичан) или «океанократов», пользуясь тем, что после Трафальгара Франция фактически осталась без флота, организовала высадку своего британского экспедиционного корпуса старшего брата покойного премьера Питта-младшего на прибрежном острове Вальхерен в дельте реки Шельды. Поскольку регулярных частей во Франции было слишком мало, чтобы оказать достойное сопротивление внешним и внутренним (например, главный пройдоха в окружении Бонапарта министр полиции Фуше всегда был готов на подвох, тем более, что у него под рукой была Национальная гвардия – между прочим, тоже солдаты!) врагам, особенно если они выступят одновременно. Цель десанта – завоевание Антверпена, на верфях которого французы уже строили свой новый флот. Во главе обороны города Наполеон поставил генерала Фоконнэ. Адмиралу Миссиесси чудом удалось спасти зачатки флота и привести его под защиту крепостных орудий Антверпена.
А потом на горизонте возникла импозантная фигура «временно безработного» маршала Бернадотта – безусловно, хорошого организатора и опытного военачальника. Под Антверпеном требовался именно такой человек, но военный министр А.-Ж.-Г. Кларк (1765—1818) и вице-канцлер империи Жан-Жак-Режи де Камбасерас (1753—1824) размышляли над тем – как быть (?) – если император только-только по сути дела выгнал его из армии. Лишь после того как пришло письмо от Наполеона, где им напрямую указывалось, что для разрешения проблем с английским десантом следует отправить князя Понто-Корво, тот 29 июля был тут же командирован на бельгийское побережье, правда, по приказу Бонапарта под надзором маршала Монсея.
15 августа 1809 г. Бернадотт прибыл в Антверпен.
Помимо ищеек Фуше, Даву и маршала Монсея за ним следил специально отправленный Бонапартом верный императорский адъютант Рейлль с поручением докладывать обо всех «телодвижениях» строптивого маршала.
…Кстати сказать, почему за Бернадоттом столь плотно следили!? Может быть потому, что тогда ходило очень много разговоров о желании министра полиции Фуше совершить государственный переворот!? И вроде бы именно Бернадотт должен быть взять на себя верховное главнокомандование французской армией и идти на Париж, где его уже будет ждать Фуше, подготовивший к тому моменту почву для свержения Бонапарта!? Хотя, для крайне осторожного князя Понто-Корво, предпочитавшего в сложных ситуациях оставаться на «запасной позиции», такой «маневр» всегда был очень сложен. Впрочем, такие закулисные «игры» вокруг беарнца возникали очень часто. Другое дело, что он всегда действовал «очень наверняка»…
Бернадотт, под началом которого оказалось 15—26 тыс. чел. (данные сильно разнятся), очень быстро показал свои организаторские и командирские задатки, понудив англичан уже 21 сентября сесть на свои корабли и отплыть к себе на остров.
Правда, затем маршал снова «наступил на грабли»: он не учел, что Бонапарт был в ярости от его «демарша» с поздравлениями саксонцев после Ваграма и 30 августа необдуманно (?) издал приказ, в котором «ретираду» англичан отнес исключительно на свой счет. Хотя тогда не обошлось и без везения: у врага за короткое время заболели польдерской лихорадкой 14 тыс. из 40 тыс. имевшихся в строю и 3 тыс. из них умерли. Тем самым моральное состояние англичан было крайне подавленным.
Поскольку Рейлль регулярно пересылал свои подробные отчеты о поведении своего подопечного императору, то тот, памятуя о чрезмерном честолюбии беарнца (после постваграмского «эпизода» Бонапарт насторожился очень сильно!), предпочел побыстрее убрать Бернадотта из антверпенской группировки, отправив туда преданного ему Бессьера. Бонапарта напрягло, что хвастливый наваррец раструбил на весь свет, как он, чуть ли не вдвое уступая врагу, смог заставить того убраться восвояси «не солоно – хлебавши», тем более, разгласив военную тайну – численность антверпенской группировки Бернадотта. Еще больше его взбесило бернадоттовское обращение к жителям пятнадцати северных французских (в том числе и бельгийских) департаментов с призывом взяться за оружие для отражения нависшей над родиной опасности. Данное воззвание, имевшее невероятное сходство с лозунгами времен революции – Отечество в Опасности! – понудило императора, по-скорее, «задвинуть непредсказуемого свояка за Можай»!
Символично, что сама процедура отставки Бернадотта прошла очень оскорбительно для него: Бессьер сначала предъявил свои полномочия всем командирам дивизий и, только убедившись в их лояльности, приехал к Бернадотту, который не был оповещен о своем смещении и сообщил ему приказ императора.
В общем, «мавр сделал свое дело – он может уходить».
Рассказывали, что Бонапарт вызывает Бернадотта к себе в Вену, где во дворце Шёнбрунн между ними состоялся серьезный разговор. Впрочем, был ли он на самом деле – точно неизвестно, поскольку о нем сообщает только сам князь Понто-Корво. Так или иначе, но неприязнь между «коллегами по ремеслу» лишь нарастала и все последние «демарши» чрезмерно нахрапистого и гоношистого беарнца лишь усугубили ситуацию.
Для 47-летнего маршала Жана-Поля-Батиста Бернадотта, оказавшегося не у дел с убийственной для военного такого масштаба и дарования формулировкой «Не годится для командования крупными воинскими контингентами» наступал 8-месячный период неопределенности…
Казалось, у князя Потне-Корво уже не было никаких шансов во Франции пока ею правил Наполеон. Но Его Величество Случай дал ему – одному из ярых вождей умершего якобинства – возможность протянуть руку к… европейской короне!
Заступивший на шведский трон в 1792 г. после убийства его отца амбициозного короля Густава III (ехидная российская императрица Екатерина II звала его «наш братец Гу») заговорщиками во время карнавала, король Густав IV Адольф слыл человеком странным, мрачным и… мечтательным. В юности он какое-то время считался женихом одной из дочерей великого князя Павла Петровича Гольштейн-Готторпа (стыдливо величаемого российскими историками «Романовым»), причем, женихом, искренне влюбленным в свою невесту, что в принципе было редкостью в династических браках. Но брак расстроился из-за жесткого требования Екатерины II сохранить за своей внучкой православную веру. На это впечатлительный и приверженный своей лютеранской вере шведский принц не мог согласиться никак. Очевидно, это был еще один удар по нездоровой психике принца. И, тем не менее, в 19 лет он женился по настоянию риксдага на красивой 16-летней принцессе Фредерике Баденской – сестре супруги царя Александра I. В том же 1809 г., когда Наполеон разбил австрийцев под Ваграмом, а Бернадотт в его глазах «оконфузился», шведы в очередной раз проиграли войну России.
К 1809 г. стало очевидно, что Густав IV Адольф не способен руководить страной и 13 марта 1809 г. государственный совет Швеции принял решение о смещении короля с трона, его арестовали, вынудили отречься от престола, а в конце года выслали из страны со всеми членами семьи, в том числе, наследником принцем Густавом.
Дядя Густава IV Адольфа, герцог Карл Сёдерманландский, собрал риксдаг, который избрал его в качестве своего председателя, а затем и королем Швеции. 29 июня он вместе со своей супругой на 62-м году жизни был коронован как Карл XIII. Королем (правителем) – этот большой знаток особенностей эрогенных зон слабого пола – был… слабым, а военачальником и вовсе посредственным. Поскольку новый правитель был уже в преклонном возрасте и бездетен, то нужно было немедленно решать вопрос с наследником. Карл XIII уже пережил пару инсультов и конец его правления был явно не за горами.
Большинство шведских политиков было категорически настроено не только против свергнутого Густава IV Адольфа, но и его сына. В риксдаге заговорили о кандидатуре принца Карла Августа Аугустенбургского – родственника датского короля Фредерика VI – из младшей ветви Гольштейн-Готторпов. Казалось, все идет к тому, что быть ему наследником шведской короны, но тут внезапно прилетел «черный лебедь», т.е. вмешалось случайное событие! 28 мая 1810 г. во время смотра войск принц внезапно почувствовал себя плохо, упал с коня и тут же скончался.
Будущее Швеции оказалось неопределенно!
Стране грозила смута!
В риксдаге начались бурные дебаты относительно новых кандидатов в наследники…
В конце концов, многим показалось перспективным предложение противников датско-гольштинских «вариантов» (их лоббировал влиятельный в армии генерал Г. Адлерспарре и его свитские офицеры) ориентироваться на французского императора. Они (в основном, это были высшие государственные чиновники) считали возможным просить его порекомендовать им в наследники одного из его маршалов, в частности, зашла речь об Эжене де Богарнэ и… князе Понто-Корво, запомнившимся всем шведам столь любезным обхождением под Любеком со своими шведскими военнопленными графа Густава Ф. Мёрнера.
Пока в риксдаге все еще «судили да рядили», перебирая кандидатуры претендентов, про-французская партия быстренько снарядила спецделегацию к императору французов с поздравительным письмо к нему по поводу его женитьбы на австрийской принцессе. В ее составе не без помощи весьма оборотистых высокопоставленных чиновников – госсоветника и гофмаршала графа Густава Веттерстедта и министра иностранных дел Ларса фон Энгестрёма (в будущем очень влиятельных фигур в шведском правительстве Бернадотта) – оказался некий 29-летний лейтенант Уппландского пехотного полка Карл Отто Мёрнер (1781—1868) – кузен того самого Г. Ф. Мёрнера, что побывал в плену у Бернадотта. В его секретную миссию входило оповестить Наполеона о ситуации вокруг шведского трона и «заодно» попросить «назначить» кого-то из своих маршалов на «должность» наследника престола.
Разное рассказывали о ходе этой спецоперации, чьи нюансы так и остались для всех тайной за семью печатями. Вроде бы Эжену де Богарнэ и Массена предлагали стать шведским крон-принцем, но те от такой чести якобы решительно отказались. В конце концов, решено было настаивать на фигуре все того же… князя Понто-Корво, который на тот момент был не удел, и что самое главное, так «глянулся» шведам несколько лет назад.
Правда, для начала Карл Отто Мёрнер, заручившись рекомендацией близкого к Бернадотту французского генерала Филиппа-Анри де Гримуара, пошел знакомиться к будущему наследному принцу Швеции.
Как уже говорилось, в этой «операции-комбинации» с привлечением опального наполеоновского маршала на шведский престол – много «белых пятен», «черных дыр» и прочих «шероховатостей с непонятками».
Известно только, что будучи очень осторожным и опытным в хитросплетениях царивших во властных структурах человеком, Жан-Поль-Батист предпочел отнестись к крайне заманчивому предложению со стороны ранее ему неизвестного, неказистого лейтенанта из весьма далекой Швеции – ему прославленному французскому маршалу… со временем возглавить настоящее королевство – крайне осторожно. Но в тоже время, учитывая, что он попал в такую серьезную опалу у всесильного в ту пору императора Франции, из которой ему предстояло выпутываться самому, он предпочел по-тихоньку начать свою игру. Только после углубленных консультаций с людьми знающими «внутришведские» расклады, «выжидала» из Беарна счел необходимым сообщить о поступившем ему предложении… Наполеону и не получил от него… никаких возражений.
…Между прочим, французский император раздумывал предложить шведам своего пасынка в качестве наследного принца. Но тот тогда уже очень конкретно готовился к женитьбе на баварской принцессе, чьи родители по слухам вовсе не были согласны с переходом их дочери из католической в протестантскую веру. И наконец, сам Эжен де Богарнэ не хотел перебираться в «далекую и холодную страну на задворках Европы» и предпочел сразу же отказаться от предложения отчима…
28 июня новоиспеченный «делатель короля» Карл Отто Мёрнер, с положительным ответом маршала Бернадотта «в кармане» отбыл на родину.
Сам князь Понто-Корво, предпочел взять «тайм-аут» и на целых три недели уехал с супругой в Пломбьер на минеральные воды. Там с ней и ее сестрой Жюли он в спокойной обстановке принялся детально обсуждать «все – за и против» по истине королевского предложения из северной страны, причем, обе сестры весьма активно уговаривали его использовать на все 100% случайно подвернувшуюся уникальную возможность войти в историю королем Швеции.
Не будем вникать во все тонкости «возни и шумихи» вокруг шведского престола как в Париже, куда вскоре вернулся маршал-претендент, так и в Стокгольме, куда вернулись все «фигуранты» шведского посольства.
Думается, что по началу Наполеон недооценил всю серьезность возможного превращения его опального маршала в крон-принца Швеции. Он рассчитывал, что, будучи французом, Бернадотт будет с удовольствием «таскать каштаны» для французского императора.
И это после всех многочисленных «тёрок-непоняток», что давно уже имели место между ними!? Неужели он предполагал, что такая самобытная личность как Жан-Поль-Батист, останется марионеткой Бонапарта!? И, приняв со временем (после всеми ожидаемой смерти короля Карла XIII) королевский титул, будет игнорировать национальные интересы его «новой родины»!?
Более того, «генерал Бонапарт» явно недооценивал роль русского царя в маневрах вокруг шведского престола. Отнюдь «непрозрачный» Александр I всегда и везде «играл свою игру»: прекрасно понимая, что «генерал Бонапарт» в скором времени нападет на него, российский монарх предпочитал «расставлять» «своих людей» вокруг границ своей необъятной империи. Когда «нарисовалась» перспектива «насолить» дорогому другу-«корсиканскому выскочке» – подружиться с его опальным маршалом, он, естественно, не упустил такой замечательной возможности и внес свою посильную лепту в приглашении именно Бернадотта в наследные принцы Швеции. Тем самым, он выводил из игры против себя любимого в будущей войне возможного союзника Наполеона – Швецию.
Ходили же упорные слухи, что один из главных зарубежных резидентов русской разведки в Европе, полковник, флигель-адъютант царя, красавец и «секс-мустанг», граф Александр Иванович Чернышев (1785—1857) имел секретные встречи с Бернадоттом. На них последний намекал на возможность своей кандидатуры на трон в Швеции и, что Россия могла бы на него в будущем рассчитывать, т.е. в случае избрания его на престол он будет проводить дружественную по отношению к России политику и даже попросил Александра I о поддержке его кандидатуры. Царь был искушенным дипломатом и пообещал поддержать амбициозного беарнца. Можно ли говорить, что и здесь «любимый бабушкин внучек Сашенька» переиграл «корсиканского выскочку»?
Ясно только одно, что «отпуская Бернадотта в Швецию», Наполеон явно полагал, что Швеция у него уже в кармане или, по крайней мере, не ожидал подвохов со стороны своего не самого любимого маршала-свояка.
…Между прочим, французскому императору, отпуская своего нелюбимого маршала, не следовало забывать, что для Бернадотта, немало повоевавшего под началом Бонапарта, не было секретов ни в стратегии, ни в тактике непобедимого полководца. Взбешенный его напористостью в решении своих карьерных задач, Наполеон обозвал Бернадотта «самым бездарным из моих маршалов», что было отнюдь не так. Просто князь Понто-Корво родом из Беарна, оказался самым гибким и самостоятельным среди наполеоновских военачальников. Став наследным принцем Швеции Карлом-Юханом, Бернадотт, не только не пойдет войной против России в 1812 г., но в трудную для Наполеона годину – в 1813 г. – сделает все, чтобы войдя в союз с Англией, Пруссией, Россией и Австрией, «насолить» своему обидчику. Более того, он будет вынашивать крайне честолюбивые планы, рассчитывая с помощью благоволившего к нему (правда, до поры до времени, поскольку крайне «непрозрачный» «наш ангел» никогда не ставил на одну фигуру в «шахматной дипломатии») российского императора Александра I «забраться» на… французский престол, когда падет Наполеон. Другое дело, что для самих французов он уже станет… не просто чужим, а изменником…
Если, конечно, верить многочисленным разнообразным источникам о развитии событий вокруг «назначения» наполеоновского маршала королем Швеции, то главными «инициаторами» спецмиссии К.-О. Мёрнера были не только Веттерстедт с Энгестрёмом, но за ними стояли и другие весьма влиятельные фигуры в шведском обществе, пожелавшие не афишироваться. В пользу этого может говорить и тот факт, что обо всех обстоятельствах на эту тему в шведских архивах не осталось даже и «ряби на воде»: такие дела обычно решаются при закрытых дверях и в устной форме. И Мёрнера могли использовать «втемную», в том числе, и те, кто имел контакты с весьма «непрозрачным» русским царем, любившим «закулисные тихие омуты», чьими информированными «ушами» в Стокгольме был его посол генерал и барон Й.-П. фон Сухтелен.
Интересно другое: помимо Бернадотта на голосование риксдагу были предложены еще три кандидатуры: Кристиан Август принц Аугустенбургский (брат умершего Карла Августа Аугустенбургского), король Дании Фредерик VI и родственник русского царя – принц Петер Ольденбургский, причем, наполеоновский маршал среди членов тайного собрания котировался ниже всех!
И, тем не менее, очень влиятельный член правительства Ларс фон Энгестрём ухитрился «всё очень правильно обставить»: кого нужно щедро угощали, к кому-то прислали «десерт» виде «валютных ночных бабочек», кому-то «дали в лапу» наличными, не забыли «подкормить» и прессу! В общем, как утверждает современная продвинутая молодежь – «ну, очень большое бабло решает всё»! В результате очень скоро госсовет уже видел «на посту» наследного принца Швеции только и исключительно князя Понто-Корво, которого они совсем недавно «величали» всего лишь «французским капралом».
И неважно, что потом наследник престола не внес в шведскую казну обещанных 8 млн. франков, не списал долги шведских купцов в Париже, не поменял своих наследственных земель во Франции и Ганновере на соответствующие имения в Шведской Померании, не вернул шведам Финляндии. Более того, он – не оказался креатурой Наполеона!
Но лучшего кандидата в короли в то время для шведов просто не было.
Народу было сказано, что наполеоновский маршал Бернадотт – это то, что надо! Это – символ порядка, власти, силы и спокойствия, т.е. все то, что так обожает инертное большинство всех народов, т.е. пресловутое быдло…
Итак, 21 августа 1810 г. по решению риксдага уроженец Беарна (Наварра) в возрасте 47 лет 6 месяцев 3 недель и 5 дней стал наследным крон-принцем Швеции, 20 октября он принял лютеранство, 31 октября был представлен собранию государственных чинов в Стокгольме, а 5 ноября усыновлён королём. С этого времени Жан-Батист-Жюль Бернадотт стал регентом, а фактически – правителем Швеции, на престол которой официально он вступит только в 1818 г. под именем Карла XIV Юхана.
Правда, для этого ему пришлось освободиться от французского гражданства, отречься от католического вероисповедания и сложить княжеский титул. Все это осталось в его прошлом, в общем-то – Славном Боевом Прошлом!
…Между прочим, перед отбытием Бернадотта в Швецию он «попрощался» со своим «благодетелем» -императором Франции, причем, дважды: 23 сентября на обеде в Тюильри и 24 сентября – без свидетелей, наедине! О чем они тогда толковали доподлинно нам неизвестно. Якобы Бонапарт попытался напоследок связать по рукам и ногам этого вечного фрондера и оппозиционера обещанием никогда не поднимать оружие против Франции! Более того, подписать специальную грамоту, по которой кронпринц Швеции гарантировал Франции, что не будет вступать в антифранцузские союзы и, тем более, воевать против своей родины! Но Бернадотт уже почувствовал свою силу и наотрез отказал свояку в его попытке закабалить себя! Якобы он сказал, что все это не обсуждается, поскольку у Швеции должны быть свои национальные интересы, пренебрегать которыми он – будущий король шведский – не вправе. Получалось, что «своего человека» в лице Бернадотта под боком у русских Наполеон не получил! Пришлось Бонапарту ограничиться весьма провидческой фразой что-то типа: «Ну что же, идите, и пусть с нами случиться то, что случится». Бернадотт ушел в самостоятельное плавание без гарантий лояльности к бывшему патрону. Потом князь Понто-Корво попрощался с «коллегами по цеху», т.е. с маршалатом. И опять-таки неизвестно, как это прошло. Фантазировать на эту тему вряд ли имеет смысл. Интересно другое! Отправляя своего маршала принцем в Швецию, французский император обещал ему выдать «подъемными» 4 млн. франков, но потом предпочел ограничиться всего лишь 1 млн. В результате, чтобы хоть как-то соответствовать своему новому статусу, Жану-Полю-Батисту пришлось взять в долг полмиллиона франков у своего адъютанта (видного, между прочим, генерала!) Жерара, не забывавшего брать «комиссионные» при оформлении тех или иных «сделок» его патрона…
Отправляясь в Швецию, Бернадотт взял с собой свиту из 39 французов, в основном прошедших с ним «огонь, воду и медные трубы» еще со времен его службы в армии французского короля, большинство которых осядет с ним и уже не вернется на родину.
А вот его благоверная Дезире Клари-Бернадотт отнюдь не сразу прибыла в Стокгольм! От католичества она не отказалась и шведам в целом не глянулась! А через через пять месяцев она вобще покинула Швецию и вернулась в нее лишь… спустя 12 лет! Не исключено, что ее супругу надо было иметь в Париже «ее любопытные женские глазки и ушки»…
Зато их с Жан-Поль-Батистом сын Оскар всех очаровал и очень быстро овладел шведским языком в совершенстве, что для его 47-летнего отца оказалось непосильной задачей и он так до конца жизни не научился сносно изъясняться по-шведски. А ведь с первых дней своего пребывания в Швеции Бернадотт попытался было освоить язык своих подданных. Правда, терпение будущего шведского короля быстро иссякало. Если в начале он выкраивал целый час для изучения языка, то к весне 1811 г. уже только 15 минут, а потом и вовсе посчитал такое дело необязательным и бесперспективным. Тем более, что по сути дела ему это и не надо было – короли той поры предпочитали говорить по-французски. Но иногда он, как, будщий король должен был произносить речи перед парламентом. Делать это надо было по-шведски. Лингвистическая проблема решалась просто и незатейливо – для монарха готовили шпаргалку, где произношение шведских слов было написано по-французски. Таким способом пользуются нерадивые школьники, изучающие иностранный язык. Бернадот зачитывал текст, плохо понимая его смысл.
…Кстати сказать, Бернадотт не забыл роли лейтенанта Карла Отто Мёрнера в эпопее своего превращения в крон-принца Швеции. Он сделал его своим адъютантом, потом полковником, но дальше этого у них дело не пошло, поскольку «делатель короля» имел взбалмошный характер и дурные наклонности. Бывшему князю Понто-Корво, а теперь крон-принцу Карлу-Юхану вскоре надоело вытаскивать его из долговой тюрьмы и он посчитал, что он с Мёрнером в расчете. А фавориту свергнутого короля Густава IV Адольфа – барону Густаву Моритцу Армфельту (1757—1814) и вовсе не повезло. Про него его недруги напели Карл-Юхану столь гадостей, что тот предпочел поскорее выгнать экс-фаворита за рубеж. Тот оказался в России, вошел в доверие к русскому царю и стал у него русско-финском графом, а потом и генерал-губернатором Финляндии. Так бывает или «каждому – свое»…
Нет смысла подробно «растекаться мыслью по древу» о всех «телодвижениях» новоиспеченного наследного принца Швеции, отметим лишь один из его первых шагов по укреплению своего собственного положения на новоявленной «родине». Он, как и его свояк в статусе французского императора, опасался заговоров против него и учредил специальную службу – личную тайную полицию, призванную выслеживать его врагов, невзирая на их официальное или социальное положение, и отслеживать настроение подданных – от аристократов до простолюдинов. Причем, слежка стала вестись и за членами правительства, и за королевской… тайной полицией! Особо активен был на этом «доходном» поприще… все тот же К.-О. Мёрнер.
Были у него и секретные торги с британским представителем Эдуардом Торнтоном по поводу «отступных» за его отход от Наполеона. Потом вдруг выяснилось, что Лондон выдавать ему субсидии на вооружение армии, но поддерживать его далеко идущие планы по присоединению к Швеции Норвегии пока не готов. Карл-Юхан все понял и сделал вывод, что разрывать отношения с Францией ему тоже… пока рановато.
Зато развитие отношений с восточным соседом его только радовало: Александр I через своего посла Сухтелена не скупился на обещания, в том числе, по поводу возможного усиления Швеции за счет присоединения («аннексии») соседней Норвегии. Особенно русский царь «помягчал» после того, как стало известно, что Пруссия (24 февраля) и Австрия (14 марта) 1812 г. вступили в союз с Францией. Когда Наполеон узнал об успехах Карла-Юхана в «торге» с российским императором, то попытался пойти с «козырной карты». Он пообещал тому отвоевать у России для него Финляндию, потерянную шведами в войне с русскими в 1808—1809 гг. Для этой цели он постралася использовать… Дезире Клари. Но если супруга не вникла в суть предложений и принялась уговаривать супруга согласиться на предложение могущественного французского императора, то Бернадотт, уже сделал свой выбор. Он понимал, что Бонапарт просто блефует, поскольку не имеет никакой возможности оперировать на море и высадить войска в Финляндии, где господствовал британский флот! По мере того, как Наполеон собирал свою очередную Великую армию на этот раз для похода на Россию, шведский крон-принц все активнее контактировал с русским царем. В результате в канун нашествия Бонапарта на Россию Карл-Юхан подписал договор с русским царем, в котором предусматривались совместные действия русско-шведской армии против Франции в Северной Германии и поддержка России в присоединении Норвегии к Швеции. Правда, не изменяя своей дальновидной практике выжидать до последнего, Бернадотт, пока Наполеон не вторгся в Россию, не сжигал последних мостов, связывавших его с французским императором. Он не исключал, что главные игроки на европейской сцене вполне могут договориться между собой, как это было в Тильзите и Швеция останется один на один со своими проблемами.
А потом «нация лавочников-океанократов» решила, что, все же, ей будет выгоднее «прикупить» шведского крон-принца. Тем более, что тот через своих доверенных спецпосланцев откровенно намекал, что изрядно «поиздержался», поскольку лишился всей своей недвижимости во Франции и не получил за нее никакой компенсации от Наполеона (положенных ему по статусу шведских денег явно не хватало). В общем, он желал бы, чтобы из английских субсидий предусмотренных на содержание шведской армии, отдельной нигде не отмеченной строкой выделялось бы 8—10 тыс. фунтов в месяц на… личные расходы (!) наследного принца Швеции. Англичане прекрасно знали, что правильно вложенные очень большие деньги решают всё («ну, очень большое бабло решает всё»! ) и предпочли в данном случае не экономить и «на поддержание штанов» «в конец обнищавшего крон-принца» из особо секретного фонда стала незамедлительно выплачиваться оговоренная сумма в самой твердой валюте той поры – в фунтах стерлингов! Всего с апреля/мая 1812 г. по февраль 1813 г. Бернадотт получил от «нации лавочников» ок. 60 тыс. фунтов, правда, под… его личную расписку! Знал «Туманный Альбион», как прихватить клиента за».. ца»!
Вторая Польская кампания Наполеона (Отечественная война 1812 года) была уже в полном разгаре – Великая армия стояла под Смоленском, когда Бернадотт встретился в Обу с российским императором. Достоверных сведений о том, что тогда обсуждалось за «закрытыми дверьми» нет. Рассказывали, что за спиной шведского крон-принца «стоял» весьма влиятельный в британских высших кругах генерал, лорд Уильям Кэткарт, а у Александра I – шведский… «беглец» Армфельд и Бернадотту пришлось изрядно попотеть, чтобы «залакировать» печально неприятную ситуацию с памятливым шведом. Не исключено, что именно тогда союзники могли переговорить о будущей судьбе… Франции!? Карл-Юхан несколько раз пытался тогда добиться для себя максимума: получить за свое участие в войне против Бонапарта Финляндию либо на худой конец Аландские острова. Правда, «лукавый» («фальшивый как морская пена») русский царь никогда никому не давал больших обещаний, предпочитая конкретные вопросы откладывать на завтра, т.е. любезно кормил партнеров «завтраками». Вот и настырного беарнца ожидала такая участь: так и осталось непонятно – каково мнение российского императора и по Финляндии, и по Аландским островам, и по Норвегии, что очень устраивало Александра I. Зато он исключительно ловко внушил своему шведскому «партнеру» по борьбе с «корсиканским выскочкой» (неуёмным в своих геополитических амбициях генералом Бонапартом), что после падения последнего шведский крон-принц мог бы сыграть определенную роль в судьбе Франции. Это была именно та «фишка», которая была очень привлекательна для крайне амбициозного выходца из Наварры. Этот намек он понял, таккак хотел понять и был очень удовлетворен, что эту «желанную» тему русский царь обозначил сам. Правда, для ее дальнейшего развития Швеция должна была внести свою лепту в победу над Бонапартом, т.е. принять участие в войне против него. Попутно шведский крон-принц, отменно знавший полководческую манеру Бонапарта как бы изнутри, всячески утешал царя в те неудачные для него и его армии дни.
Он советовал ему продолжать отступать в необъятные просторы его империи, тем самым заманивая как можно дальше вглубь страны. «Наполеон может выиграть первую, вторую и даже третью битву, – писал он царю, но четвертая может оказаться нерешенной. Но если Ваше Величество проявит стойкость, то неизбежно выиграете пятую». Когда потом Бернадотту – уже в Стокгольме в самый разгар бала в королевском дворце – сообщат, что Наполеон вошел в Москву, то он с радостью сообщит всем об этом, как о том, что это конец для… Наполеона!!! Он попросит австрийского посла в Стокгольме графа Адама Нейперга (того самого, который через пару-тройку лет станет любовником супруги Наполеона Марии-Луизы после как того оправят на о. Эльбу) сообщить в Вену, что с зятем австрийского императора покончено.
А тогда помимо некоего финансового заёма от России для Швеции, царь и крон-принц заключили между собой совершенно секретное соглашение, так называемый фамильный пакт (союз между династиями). Подразумевалось, что в случае появления угрозы для безопасности и спокойствия одной из сторон предусматривалась взаимная военная помощь. Получалось, что династия Бернадоттов, еще не родилась, а всесильный царь Всея Руси уже определился в своем отношении к ней, т.е. сделал аванс крон-принцу Карлу-Юхану, наградив его к тому же самым престижным российским орденом – ор. Св. Андрея Первозванного. Умел Александр Павлович Гольштейн-Готторп («Романов») подобно своей премудрой бабке смотреть в будущее!
Когда французскому императору сообщили об успехах его бывшего маршала в Обу, то, он, как это с ним бывало при получении крайне неприятного донесения, взбесился так, что окружение предпочло «временно оказаться вне зоны доступа», по крайней мере, те, кто мог позволить себе подобный «маневр-демарш». Все отношения с Швецией были разорваны.
Впрочем, Бернадотт уже выбрал себе направление движения в сторону противников генерала Бонапарта и ему все эти истеричные «телодвижения» его соперника по военной славе были «по барабану». Тем более, что после катастрофы в России французский император все же уже был не тот: его ждала череда трудных («пирровых») побед и скорый крах. Последовали взаимные отзывы своих временных поверенных в столицах Франции и Швеции, причем, первыми это проделали шведы.
В целом развитие событий для шведского крон-принца шло весьма неплохо. Ему, конечно, приходилось за британские субсидии обязаться выставить против Бонапарта 30-тысячную армию, но он сумел так обставить «сделку» по французскому острову Гваделупа, что получил от нее максимальную выгоду для «себя любимого». Хотя проницательный британский министр иностранных дел лорд Роберт Генри Кастлри (1769—1822) и просчитал все возможные дивиденды для Бернадотта лично по этому вест-индскому острову, но стратегически мысля, он предпочел не заострять внимания, что по договору остров Гваделупа отходит не шведскому государству, а его получает в подарок лично король Швеции Карл XIII. В результате Бернадотт так «запудрил мозг» членам правительства и парламенту Швеции, что они «пропустили мимо ушей», весьма конкретную информацию в уже принятой ими резолюции: все короли Швеции, начиная с первого Бернадотта, будут получать и продолжат получать – кроме ежегодного апанажа (денег от государства на содержание «себя любимых») – еще и годовую «гваделупскую» ренту в размере 300 тыс. крон. Правда, потом кое-кто из «левых» поднял крик о «мутных телодвижениях» вокруг гваделупской ренты, но Карл-Юхан очень во время включил на полную мощь государственный репрессивный аппарат и проявил нужную степень личной «щедрости» и благоразумия, подарив госказне половину суммы, полученной потом Швецией от компенсации за возвращение острова Франции. Но половину он оставил себе, положил ее в банк и его потомки до сих пор получают с нее ренту, причем, по нынешнему курсу шведской валюты. Умел недоучившийся адвокат правильно провести сделку в свою пользу. (В общем, как это водится, среди «сильных мира сего» – «быть у воды и не напиться!?» или «на то и власть, чтобы жить всласть…») Помогли ему провернуть эту «махинацию» люди, поставившие на него, когда решался вопрос о наследнике шведского престола – Энгестрём и Веттерстедт. Карл-Юхан умел быть благодарным и перевел им не только значительные суммы денег, но всегда был к ним благосклонен. (Как говориться в одной всем известной «аксиоме»: «друзьям – все, остальным – закон». ) Карл-Юхан так крепко зацепился за «гваделупскую» ренту по одной очень понятной причине: у свергнутого короля Густава IV Адольфа и его сына были еще весьма сильные позиции в определенных кругах Швеции и не факт, что сын Карла-Юхана принц Оскар сможет уверенно претендовать на папин трон после смерти последнего. Вопрос о личном благосостоянии на долгие годы вперед надо было решать тогда раз и навсегда, что сын стряпчего и провернул на редкость мастерски.
А потом для Бернадотта настало время «платить по счетам».
Дело в том, что русский царь был очень недоволен пассивностью шведской армии в самый ответственный для России момент: он ожидал от шведского крон-принца диверсий в тылу французской армии, а их не последовало. Бернадотт вовсе не намеревался «спуститься с того самого забора, на котором сидел с тех пор, как начал бриться». Российский посол в Стокгольме Сухтелен высказал все претензии своего государя к Бернадотту, то пытался юлить, изворачиваться. Потом вспомнив, что «лучшая оборона – это нападение», сам перешел в «контратаку» со всякими не вполне обоснованными обвинениями в адрес России вплоть до того, что экс-маршал позволил себе очень запальчивое высказывание в том плане, что не для того он сбросил с себя иго французского императора, чтобы тут же одеть ярмо… другого!
Не обошлось и без трений с Англией по поводу Норвегии, которую шведский крон-принц так стремился присоединить к своей новой родине, а «нацию лавочников» по большому счету это не устраивало. В конце концов, обе стороны «понудили» друг друга к более или менее компромиссному решению: властные британцы помогут шведам с приобретением Норвегии, а упрямый шведский крон-принц из Беарна вынужден был все-таки выставить в северной Германии 30 тыс. солдат против французского императора.
Вот и пришлось Бернадотту, прихватив с собой друга детства Ж. Р. Гре, весной 1813 г. отбыть из Швеции к штральзундскому берегу. Провожая его в порту, министр юстиции Энгестрём всячески упрашивал Его Высочество Карла-Юхана не гробить понапрасну немногочисленные шведские войска (три пехотные дивизии и одна кавдивизия), поскольку эта война не популярна в шведском народе и до того как Карл XIII не отдаст богу душу, а Карл-Юхан не станет Карлом ХIV, не стоит гневить простой люд непонятными ему смертями соплеменников за морем на чужбине за вовсе не шведские интересы. Впрочем, экс-маршал и сам не собирался «всамделишно» воевать в Восточной Европе против пошедшего ва-банк «корсиканского чудовища» (так давно уже окрестили в монархической Европе генерала Бонапарта), клавшего теперь солдат направо и налево десятками тысяч в каждом очередном сражении (Лютцен и Баутцен), в том числе, и свою до того столь оберегаемую, Старую гвардию, вернее, то, что от нее осталось после катастрофы в России в 1812 г. Так что зря шведы страшились больших потерь: их не было совсем. Экс-маршал принял «соломоново решение»: он будет воевать со своими соплеменниками силами своих недавно обретенных подданных по-св`оему – исключительно по схеме «шаг вперед – два назад»! Тем более, что после того как русские и пруссаки дважды крупно проиграли генералу Бонапарту под Лютценом и Баутценом и заключили с ним перемирие не посоветовавшись с Бернадоттом, то он всерьез задумался о новом Тильзите. Получалось, что крупные игроки вот-вот пренебрегут интересами маленькой Швеции и «аннексия» Норвегии к ней не состоится. В Стокгольме и экспедиционном корпусе шведов заговорили о предательстве, но делать поспешные шаги в отношении союзников Карл-Юхан дальновидно делать не стал. Он и раньше-то всегда в отношении союзников «держал ушки топориком», а теперь и вовсе принялся «выжидать, сидя на заборе», на котором – повторимся – он так удобно устроился с тех пор, как начал бриться.
…Кстати сказать, Наполеон был разгневан неблаговидным поведением (или даже, предательством!?) бывшего подчиненного и стремился с ним поквитаться. Хотя маршалы Мармон и Сен-Сир, хорошо знавшие возможности Бернадотта, поскольку не единожды сражались с ним по соседству, предупреждали Бонапарта, что с Бернадоттом следует считаться всем без исключения. Но французский император в запале перестал учитывать, что Бернадотт был совсем не последним среди маршалов Франции. Другое дело, что и в 1813 г. он действовал в своей традиционной манере: никогда не спешил ввязываться в бой, а все маневрировал, маневрировал и маневрировал. Заставить его вступить в сражение было крайне сложно, потому что он всегда находил массу весомых отговорок. Тем более, что проливать кровь своих «новоподданных» ему было явно не с руки…
Если раньше Бернадотт напрягал своей сугубо «выжидательной» тактикой Бонапарта и своих «коллег по ремеслу», то теперь его «сидение на заборе», медлительность и нерешительность, ожидание личных выгод стали сильно раздражать союзных ему европейских (между прочим, наследственных!) монархов. Правда, в преддверии судьбоносной Лейпцигской битвы ему все же довелось (или, пришлось?) дважды опрокинуть наполеоновских маршалов: сначала – под Гросс-Беерном (южнее Берлина) корпус Удино, а потом и под Денневицем войска Нея. В результате после Денневица монархи-союзники, чтобы «подстегнуть» кронпринца Швеции действовать быстрее и решительнее жалуют его высшими орденами своих стран: Александр I – ор. Св. Георгия, причем, его самого престижного 1-го класса (наградой полководческого уровня!), Франц II – орден Марии Терезии и Фридрих-Вильгельм III – Железный крест.
Казалось, эти две победы стали его наглядным «ответом» на все нападки его многочисленных злопыхателей среди маршалов Франции. Правда, в обоих случаях его шведы особо на рожон не лезли, а проливали кровь (против Удино) пруссаки Д. Г. Бюлова и русские графа М. С. Воронцова (против Нея). Пруссаки и русские потом долго негодовали на намеренную медлительность шведского крон-принца и сдержанность по отношению к противнику и особое не желание пускать в бой своих шведов. Бюлов даже порывался покинуть ряды Северной армии, которой руководил Бернадотт и уйти к Блюхеру в Силезскую армию, но экс-маршал очень вовремя применил контрманевр: нажаловался на Бюлова его королю. Союзники были правы по поводу не желания Карла-Юхана серьезно воевать: пруссаки под Денневицем лишились 10 тыс. чел., тогда как шведы всего лишь 12 раненными. В основном у них сражалась издалека их артиллерия. Против Нея, с которым у него в целом были хорошие отношения, Бернадотт и вовсе не стремился нападать и даже придержал атаку шведской кавалерии, не допустив тем самым полного разгрома своего бывшего «коллеги по ремеслу» (или даже армейского товарища?). Все это не могло не раздражать союзников Карла-Юхана.
А тот по-прежнему старался всячески решить вопрос о Норвегии в свою пользу. Такое намеренное концентрирование исключительно на своих территориальных претензиях к своему скандинавскому соседу понуждало Александра I, Фридриха Вильгельма III и примкнувшего к ним после перемирия австрийского императора Франца, заставить крон-принца шведов активно воевать против французов. На все их потуги он истерично восклицал: «Если я проиграю, никто в Европе не даст мне и шести франков!!!» Более того, после нелепой смерти прибывшего из Америки по приглашению российского императора генерала Моро под Дрезденом, Бернадотт именно себя считал одним единственным пртендентом на пост главного правителя Франции. Причем, он настолько уверовал в это свое предназначение, что нисколько не скрывал этих своих мыслей от посторонних. Именно поэтому он соврешенно не приветствовал вступления союзников на территорию Франции, предлагая всего лишь «отделить Наполеона от французов».
А потом случилась историческая «битва народов» под Лейпцигом, по сути дела положившая конец наполеоновской империи. Примечательно, что и тогда Бернадотт был верен своей неизменной тактике: поменьше усердия, по больше – осторожности! Все уговоры и увещевания – бесполезны! Он проявляет чудеса изобретательности, чтобы не слишком утруждать себя участием в боевых действиях.
Северная армия Бернадотта прибыла лишь к предпоследнему дню сражения и то лишь после того как британский представитель при союзниках генерал Чарльз Стюарт резко напомнил ему о секретных английских субсидиях «напрямую» в его карман и… его расписках о полученных суммах. Рассказывали, что за такую «неспешную» манеру вступления в сражение его критиковали даже шведские генералы. Только под резким нажимом исключительно агрессивного «цепного пса» – прусского фельдмаршала Блюхера, командовавшего соседней Силезской армией союзников, Северная армия медленно «потопала» вперед – в бой. Причем, шведы, скорее демонстрировали порядок и дисциплину, чем боевой пыл, потеряв в результате всего лишь несколько сот человек, тогда как все остальные союзники десятки тысяч солдат
А затем случился «печальнознаменитый» для Наполеона переход во время сражения из его стана саксонских частей на сторону союзников. Вот тут-то Карл-Юхан показал себя во всей красе: в великолепном парадном мундире на роскошном скакуне он выехал на передовую и «под аплодисменты» привел изменников в свой лагерь. Рассказывали, что весь этот демарш был очень умело срежиссирован представителями командования Северной армии, поскольку две саксонские батареи, перешедшие к союзникам, в битве при Ваграме сражались против австрийцев под началом маршала Бернадотта.
Лейпциг, в который он, кстати, вошел первым из союзных руководителей «… верхом на белом коне, одетый в шубу из лилового бархата, отделанную золотыми петлицами, с шляпой на голове, украшенной белыми перьями и громадным развевающимся султаном шведских цветов, с жезлом с руках, обтянутым лиловым бархатом, с золотой короной на обоих концах» стал наивысшей точкой взлета Карла-Юхана как политика и как полководца европейского уровня. После чего начнется его закат или переход на уровень правителя страной «провинциального масштаба». Без него союзники уже могли обойтись.
К тому же, наследный принц Швеции уже изрядно всем надоел своими «нудными завываниями» о Норвегии. Неспроста, умевшая считать деньги, «нация лавочников» после лейпцигской победы над Наполеоном заметно сократила ежемесячные субсидии Швеции – с 150 тыс. до 100 тыс. фунтов стерлингов.
Смертельно раненный в Лейпцигском сражении французский генерал Антуан Дельма в госпитале, где его увидел Бернадотт, открыто бросил в лицо своему бывшему «коллеге по ремеслу» обвинение в предательстве и послал его на весьма доходчивом армейском сленге «куда по-дальше». Рассказывали, что бывший французский маршал впал в шок после такого «реприманда неожиданного» со стороны соплеменника. Он наглядно понял, что французы вовсе не жаждут видеть его на месте… генерала Бонапарта во главе Франции!
Более того, Россия, Австрия и Пруссия постарались не допустить более Швеции к решению участи постнаполеоновской Франции. Слишком мизерен (потери шведов на той войне оценивали в 180 чел. – тогда как у вышеуказанных государств – десятками тысяч бойцов!) оказался вклад шведских войск в победу над Наполеоном в кровавой Саксонской кампании 1813 г. Хитрость, уклончивость и намеренная медлительность крон-принца Швеции была наказана.
Карл-Юхан вовсе не рвался воевать на территории своей родины. Он выступал за сохранение Франции в ее «естественных границах 1792 г.». С середины октября 1813 г. и по февраль 1814 г. его Северная армия практически против наполеоновских войск уже не сражалась. После инцидента с Дельма Бернадотт воевать против своих соотечественников не хотел ни при каких обстоятельствах.
Он очень умело топтался на месте, «маневрируя» в пользу того, чтобы понудить Данию уступить ему столь лакомую для Швеции Норвегию. Он просто наплевал на союзников и энергично решал «свой норвежский вопрос» пока у него под началом еще были русские (Винцингероде с Воронцовым) и пруссаки (Бюлов). Не вдаваясь во все нюансы хитросплетений военных действий (бои с датчанами) и дипломатических маневров (секретные сношения с Даву в Гамбурге) Карла-Юхана, скажем лишь, что ему удалось не без помощи русского царя (у которого возникли свои «тёрки» со слишком «себе на уме» австрийцами) понудить датского короля Фредерика VI 14—15 января 1814 г. подписать Кильский мирный договор, по которому Дания, с 1380 г. владевшая Норвегией, была вынуждена уступить ее Швеции. Карл-Юхан добился своего, причем, малой кровью своих подданных, поскольку и на этой войне в основном использовал русских с пруссаками и… британские деньги.
Впрочем, это очень мутная история, поскольку ходили упорные слухи, что хорошо знакомого ему английского эмиссара Торнтона через которого шло финансирование шведов, шведский крон-принц просто «купил» и тот до поры до времени «закрывал глаза» на какую войну идут деньги «Туманного Альбиона». («Быть у воды и не дать другим напиться – это хуже чем преступление, это – ошибка, порой, роковая!» – эту аксиому сын беарнского стряпчего знал хорошо и всегда ей следовал.)
Заветная мечта Карла-Юхана свершилась, после приобретения Норвегии его популярность на новой родине подскочила до небес (бескровная «аннексия» всегда нравится живущему одним днем простонародью, т.е. быдлу!)
И вот теперь он вознамерился замахнуться на трон Франции, который вот-вот должен был освободиться из-под «корсиканского выскочки». Но своими «мутными телодвижениями», приведшими к «приобретению» им Норвегии у Дании, Бернадотт слишком «насолил» австрийцам (Меттерних) и англичанам (Кастлри) и они решили убрать его с политической авансцены Еропы той поры. В общем, победа над Данией обошлась наследному принцу Швеции не просто дорого, а очень дорого. Хофбург (Вена) и Сент-Джеймский дворец (Лондон) вовсе не собирались допустить экс-наполеоновского маршала Бернадотта до решения судеб Франции после окончательной победы над «корсиканским чудовищем». Но поскольку вокруг все было очень зыбко и не стабильно (у русского царя с самой сильной среди союзников армией было на этот счет свое мнение), то амбициозный беарнец Карл-Юхан попытался и здесь «поймать „золотую рыбку“ в мутной воде».
Но у него ничего не получилось…
Дело в том, что крайне лукавый русской самодержец, как всегда, играл в свою игру, используя излишне амбициозного Карла Юхана, как средство давления на англичан и австрийцев. Он прекрасно знал, что экс-маршал мало популярен у себя на родине и для успеха царской политики в Европе его как можно дольше следует оставлять в неведении относительно взглядов французов на своего соплеменника, ухитрившегося стать наследным принцем Швеции. Бернадотт мечтал занять во Франции трон Бонапарта, и конечно, расстался бы со Швецией. В связи с этим, русскому царю, безусловно, следовало играть на амбициозности беарнца из Наварры.
Не вникая во все «тихие омуты» той ситуации, что складывалась вокруг шведского крон-принца (его секретные контакты и с рвавшим и метавшим напоследок Бонапартом, и с Бурбонами, «сиротливо сидевшими в самом дальнем обозе союзников») и его претензий на французский трон, скажем лишь, что «сильным мира сего» в первую очередь, Британии, в лице Кастлри, беарнский адвокат-недоучка на престоле Франции был не нужен. Капитал доверия к нему среди союзников иссяк окончательно и бесповоротно. Спорить с Британией – владычицей морей – тогда было невыгодно никому. Вот и Бернадотт во время понял, что его карта будет тут же бита и может всплыть, что он находится на секретном содержании у «нации лавочников», а потому предпочел выждать. К тому же, Норвегию еще предстояло «проглотить», а в силах коварного Альбиона было сделать так, что этот лакомый для Швеции «кусок европейского пирога» мог стать «комом в горле» (или «поперек горла», впрочем – это «кому как нравиться, тот тем и… давится!?»).
