скачать книгу бесплатно
Другим результатом «непонятки» между Бернадоттом и Бонапартом, спровоцированной последним, стало письмо первого к Баррасу с просьбой немедленно отпустить его из Италии. Дело в том, что его «итальянские коллеги по ремеслу» с раздражением и даже с презрением воспринимали как его самого, так и его, порой, неадекватные в чужих глазах, поступки. В частности, по тем или иным причинам именно тогда (или, все же, раньше?) его вызвал на дуэль генерал Брюн, а того поддержал самый известный в армейской среде бретер и дуэлянт Ожеро – один из признанных классиков фехтования той поры. Правда, поединок так и не состоялся, поскольку Бонапарт, узнав об этом, запретил ее. Амбициозный беарнец просит назначить его на другие театры военных действий: на Корфу, в Реюньон и даже в Португалию, но только не в так называемую «Английскую армию» Бонапарта, который в ту пору планировал вторжение на Британские острова. Бернадотт умел скрывать свои обиды, но никогда их не забывал.
Так или иначе, но генералу Бонапарту генерал Бернадотт отправил дружеское письмо, полное благодарности за предоставленную честь сражаться под его началом. Так бывает или, вернее сказать, так принято поступать, когда люди не хотят иметь друг с другом дела, но и не хотят ссориться. Впрочем, истинные причины такого «маневра» остались «за семью печатями».
Бернадотт рассчитывал, что его назначат на Ионические острова, но не сложилось. Не получились и другие «комбинации», в частности, возглавить войска в… Италии, т.е. вместо генерала Бонапарта! И тогда Директория предложила Жану-Полю-Батисту совершенно иное амплуа: сменить острую шпагу военного на отточенное перо дипломата… в Вене!
…Между прочим, ходили слухи, что такому «реприманду неожиданному» в немалой степени опять-таки поспособствовал его… «старый недруг» Наполеон!? После всем памятной «встречи двух друзей» крайне амбициозный генерал Бонапарт предпочел убрать «наглого неуча» из армии с глаз долой. Невероятная напористость и повышенное честолюбие Бернадотта не на шутку его встревожили. Не хотел недавний триумфатор Итальянской кампании, чтобы на его месте в Италии оказался командующим генерал Бернадотт, что грозило бы непредсказуемостью для очень далеко идущих планов Наполеона – планов диктатора. Видя в нем своего соперника в борьбе за власть в Париже, Бонапарт вовсю расхвалил Директории… дипломатические способности Бернадотта. И с его подачи норовистого и самонадеянного вояку-самоучку отправили послом в побежденную Австрию…
Бернадот соблазнился перспективой прославиться теперь уже на политической арене, заняв один из ответственнейших дипломатических постов, ибо «Вена была в то время полюсом, вокруг которого вращалась вся европейская политика…». Помимо этого его могло привлечь и довольно солидное жалованье – 144 тыс. франков. Причем он сразу же получил половину ежегодной суммы плюс 12 тыс. франков на дорожные расходы.
Не исключено, что приложил свою руку к назначению популярного генерала неопытным послом в Вену и «хитрейший из хитрейших» в области интриги той поры епископ Отенский Шарль-Морис де Талейран-Перигор (1754—1838). Фигуру эту в истории Франции конца XVIII – первой четверти XIX вв. принято считать исключительно влиятельной, эдаким «серым кардиналом» подковерных комбинаций, которого сам Наполеон «величал» лучшим плутом среди всех министров того времени. Есть и несколько иные прозвища у этого «колченого дьявола в сутане», например Большой Подонок Большой Политики. Впрочем, в политике не бывает маленьких подонков. Правда, это всего лишь «оценочное» суждение.
Так вот, этот «плут из плутов» знал, что делал, когда назначил Бернадотту очень высокую зарплату – 144 тыс. франков в год «плюс» 72 тыс. франков «подъемных» (впрочем, есть и иные данные о «подсластилях» амбициозного беарнца), чем в определенной мере развеял некоторые сомнения наваррца в необходимости столь кардинальной трансформации. (А ведь узнав о том, что его отсылают на дипломатическую работу, Бернадот по началу отказался от этого поста, но, пораскинув мозгами, с учетом финансового содержания, согласился.) 1
1 января 1798 г. он уже полномочный посол Франции в Вене.
Получив свое назначение, он, даже не дожидаясь дипломатического паспорта, двинулся прямиком в Вену. Здесь явно сыграло в очередной раз его самомнение, нежели неопытность в дипломатических делах: на его взгляд, раз он получил назначение, то его должны были пропускать на всех пограничных пунктах. Естественно, без соответствующих документов, он был остановлен на границе австрийским патрулем. Бернадотт был разгневан таким неуважением к французскому послу и заявил, что если его не пропустят дальше, он расценит это как объявление войны Франции. Эти угрозы так подействовали на австрийских пограничников (напомним, что Австрия только-только проиграла Франции войну!), что, не желая осложнять ситуацию, они подняли пограничные шлагбаумы. Так безродный Бернадотт, «накачанный» хитроумнейшим Магистром Интриги аристократом Шарлем-Морисом де Талейраном, без паспорта и верительных грамот (!) прорвался через австрийские пограничные кордоны и его «диппоезд» из трех замызганных грязью карет с бешеной скоростью помчался по чистейшим мостовым австрийской столицы.
Прибыв в Вену 8 февраля 1798 г., он обосновался в бывшем дворце князя Лихтенштейна, находившемся в нескольких сотнях метров от резиденции австрийского императора. 27 февраля он вручил свои верительные грамоты канцлеру Францу Тугуту, а 2 марта был принят самим императором.
Интересно, что нашему беарнскому герою было рекомендовано проводить «наступательную» жесткую линию в отношении австрийцев. Директория требовала, чтобы Бернадот любыми средствами добивался отставки барона Тугута со своего поста и вел диалоги со всеми, особенно с политиками, исключительно с позиции силы. В общем, следовало особо с имперским двором не церемониться и всячески подчеркивать превосходство молодой французской республики над побежденной ею монархической, дряхлеющей час от часу, австрийской «старушкой-шлюшкой». Тем более, что совсем недавно французы гильотинировали одну из ее принцесс, правда, заодно с ее мужем – французским королем. Директория посчитала, что именно «солдат-генерал» жестко покажет венскому двору, что и в дипломатии можно и нужно уметь «наматывать на свои штыки… вражеские кишки»!
И вот отнюдь не аристократ по происхождению, уроженец провинциального городка из Наварры, всю жизнь до того проведший в казармах, походах, на биваках и полях сражений, оказался в самом центре чопорной великосветской Вены с «ее элитным кружевным дамским нижним бельем» и «всем остальным». Там он тут же стал ее настоящей «достопримечательностью», причем довольно скандальной.
Началось все с того, что республиканский Париж не стал делать традиционный в таких случаях запрос о желательности (или нет) для Вены именно этого посла. И, тем более, получать на него соответствующий общепринятым дипломатическим канонам агреман, а нагло – без спросу и без стука – вломился в «закрытую дверь». Так не было принято в старомодной и чопорной монархической Европе!
Бернадотта проинструктировали в ведомстве колченого (хромого) Перигора, что в случае каких-либо «трепыханий» со стороны австрийского двора (как по поводу, так и без повода) ему следует немедленно угрожать объявлением войны. Размахивать «дубинкой войны» и нагонять страх на побежденного врага, для него – всего лишь за четыре года войны прорвавшегося в полные генералы, причем, исключительно благодаря личным заслугам на полях сражений, было не трудно. Вот Бернадотт и принялся всячески показывать, что французам свойственно ставить Австрию «на счет раз-два» «в позу прачки» (литературно выражаясь, «миссионерскую позу»).
Сотрудники Бернадотта принялись вести себя крайне вызывающе. Они везде устраивали скандалы и своим поведением – в театре они, при словах «Да здравствует император!», могли зашикать, засвистеть или отпустить громкое неприличное замечание, презрительно отзываться об австрийском императоре и его армии – буянить в ресторанах, поносить католическую религию. Впрочем, «ребята» Бернадотта были его адъютантами (Виллат, Морен) или его офицерами (Жерар, Туссен) и не боялись ни черта, ни ладана, и от них можно было ждать чего угодно, тем более, что чуть что они угрожающе хватались за эфесы своих «изрядно зазубренных на австрийских хребтах» сабель, норовя тут же пустить их в ход, благо крепко знали свое кровавое ремесло.
Задавал тон в этом эпатаже, конечно, бахвал и наглец Жан-Поль-Батист, несомненно, исключительно импозантный с его смоляными локонами до плеч, небольшими черными бакенбардами, крупным орлиным носом, красивыми выразительными глазами, плавно льющейся речью, гордой осанкой, нервно подрагивающейся на эфесе шпаги рукой, в овеянной порохом кровавых боев шляпе с революционным трехцветным плюмажем. Так в нарушении дипломатического этикета Бернадотт повсюду требовал себе первого и самого почетного места, вызвав тем самым естественное раздражение у русского посла Андрея Разумовского, который был в дипломатическом корпусе Вены дуайеном и не собирался уступать пальму первенства «французскому бунтовщику». Кроме того, французский генерал, прибыв в Вену, не стал наносить протокольные визиты своим коллегам-послам (Австрия, кстати, ждала не посла, а всего лишь… посланника, потому что сама готовилась отправить в Париж только посланника!), но разослал всему дипкорпусу свои визитные карточки, в которых снисходительно указал, что сам он протокольные визиты принимать готов. Все это в дипломатическом этикете было неприемлемо и, естественно, что никто не собирался этого делать, поскольку первые протокольные визиты, независимо от национальности и возраста, должен наносить коллегам только что прибывший в столицу дипломат, а не наоборот. Не случилась у него встреча и с эрцгерцогом Карлом, с которым он совсем недавно с переменным успехом «фехтовал» на полях сражений. Хотя, по началу все к этому шло, но затем по ряду «субъективных» причин (со стороны австрийского полководца?) рандеву не состоялось. Исключение Бернадотт сделал лишь для послов Турции и Испании. Отношения с влиятельным главой гофкригсрата (придворного военного совета) бароном Тугутом у него не сложились вовсе, прямо как у «кошки с собакой».
Вполне понятно, что все эти «революционные выкрутасы» эпотажного французского генерала и его вечно «собачившихся» офицеров-«подручных» вызвали у австрийцев желание не… портить настроение французскому послу и предупреждать любые его желания. Дело в том, что уже тогда Австрия начала готовиться к новой войне с Францией и никак не хотела до поры до времени обострять отношений. С первого же дня пребывания Бернадотта в Вене за ним и его непотребными «удальцами» было установлено плотное наружное наблюдение, а тайная полиция приняла все меры к тому, чтобы завести в посольстве французов своего агента. Очень скоро император Франц II с большим интересом читал материалы слежки и разработки французских дипломатов.
Дело в том, что с именем порывистого и заносчивого «горе-дипломата» Бернадотта связана целая череда опасных с точки зрения политика (но не военного) казусов и досадных промашек.
Самый громкий конфуз случился 13 мая 1798 г., когда Вена праздновала годовщину выступления своего ополчения против войск Бонапарта в Штайермарке. Против всех дипломатических правил Жан-Поль-Батист приказал повесить на балконе посольского дома большой трехцветный флаг республиканской Франции с надписью «Французская республика. Посольство в Вене», чем вызвал взрыв народно-патриотического возмущения у австрийцев, только что позорно проигравших войну Бонапарту.
Этот знаменательно-занимательный эпизод в биографии будущего маршала Франции принято описывать очень объемно, порой, чрезмерно красочно. Ограничимся тем, что в ту пору вывешивание флагов на зданиях посольств было не принято, поскольку оно означало… завоевание города. Вполне понятно, что венцы восприняли этот «демарш», как наглый вызов. Собралась толпа, все время все увеличивавшаяся и увеличивавшаяся. Она принялась требовать немедленно снять флаг, полиция поддерживала это и советовала послу уступить и снять «предмет скандала» либо связаться с министерством иностранных дел и дать объяснение своему поступку. Но Бернадотт «полез в бутылку» и подлил масла в огонь, появившись перед заведенной публикой в парадном генеральском мундире, при всех республиканских регалиях и во все оружии, выкрикивая в адрес собравшихся недвусмысленные оскорбления, тем самым, показывая им, что готов защищать свой республиканский триколор на территории, проигравшего войну врага до последней капли крови.
В ответ полетели камни. Зазвенели разбитые стекла посольства. Кое-кто из самых решительных жителей Вены преодолел ограду и полез на балкон, французский флаг был сорван и… сожжен! Пепел от сожженного флага принесли к императорскому дворцу, где состоялась патриотическая манифестация с здравицами в честь императора Франца.
Австрийцы отомстили Франции, но возбуждение толпы было столь велико, что некоторые на этом не остановились, а при полном попустительстве местной полиции, а потом и высланного Тугутом военного отряда, вломились в здание посольства, разбив окна и сломав двери. Дело приняло дурной оборот: взвинченные горожане принялись крушить мебель и экипажи посольства.
Бернадотт отправил Тугуту ноту протеста, требуя немедленно выдать ему его паспорт, поскольку он не может больше оставаться на своем посту в государстве, чье правительство потворствует бесчинствам разбушевавшейся толпы. Секретаря посла отправившегося с нотой протеста перехватили, избили!
Тогда Бернадотт, как бы в подтверждение своей боевой репутации, приказал своим сотрудникам… открыть огонь. В его окружении, как известно, были сплошь офицеры – стреляли они профессионально и толпа отхлынула, утаскивая за собой раненных, тем более, что сам Бернадотт и его «братья по оружию» по команде обнажили сабли и приготовились «рубить врага в капусту»…
Не известно, чем бы все окончилось, если бы Тугут, до того явно тормозивший с принятием «охлаждающего» пыл своих сограждан решения, наконец не понял, что дальше может последовать резня («бернадоттовцы» – профессиональные вояки – явно продали бы свои жизни очень дорого)! Более того, никто не мог гарантировать, что французская Директория не ответила бы агрессией на агрессию, причем, по полной программе, а как умели сражаться революционные французы со своими генералами-сорвиголовами, Вена знала не понаслышке!
Наконец прибыла кавалерия, остановившая разъяренную толпу уже на главной лестнице посольства и очистившая его от посторонних. Только к часу ночи был восстановлен полный порядок. Но Бернадотт уже вошел в раж и в очередной раз потребовал от Тугута объяснений, попутно заявив о необходимости предоставления ему и его сотрудникам паспортов для немедленного возврата на родину. Прибывший с объяснениями по поводу многочасовых проволочек со стороны Тугута кандидат в посланники Австрии в Париж барон фон Дегельманн никак не мог уладить ситуацию: Тугут «тугутил», как потом про него говаривал Александр Васильевич Суворов, который вскоре столкнется с «оригинальной» манерой выстраивания взаимоотношений венского главы гофкригсрата. Бернадотт ни за что не хотел «спускать инцидент на тормозах» и продолжал «нажимать на все педали»: написал обо всем случившемся императору Францу II. Письмо с подробным описанием всего случившегося и поведением Тугута повез боевой офицер Бернадотта – Э. М. Жерар, очень известный в скором будущем генерал. Тот сумел прорваться сквозь разъяренную толпу и императору пришлось принимать решение.
…Между прочим, дивизионный генерал (23 сентября 1812 г.), барон империи (3 мая 1809 г.), граф империи (21.1.1813), к тому же, маршал Франции при Бурбонах (17 августа 1830 г.) Этьенн-МорисЖерар (4 апреля 1773 Дамвилье – 17 апреля 1852/55? Париж), вошел в историю, в первую очередь, очень энергичным требованием к своему начальнику маршалу Груши прекратить преследование отступающих частей после поражения от Наполеона при Линьи в начале Бельгийской кампании 1815 г. пруссаков Блюхера согласно ранее заданному маршруту и немедленно идти на орудийный гром разгоравшегося сражения Бонапарта с Веллингтоном у Ватерлоо. Категорично-высокомерный отказ Груши последовать совету своего назойливого подчиненного принято считать одной из причин случившейся тогда катастрофы Наполеона, не успевшего дожать-добить англичан до появления на поле сражения пруссаков Бюлова, Цитена и Пирха. Кроме того, для азартного Жерара это стало поводом всегда и везде обвинять в этом роковом поражении именно несговорчивого кавалерийского военачальника Груши, волею судеб ставшего маршалом и заодно… вершителем судеб!? По крайней мере, так принято считать, хотя на самом деле ситуация тогда была не столь однозначно прозрачной и отнюдь не все зависело от расторопности («гениального озарения»! ) Груши – крепкого профессионала, но и не более того…
Все очередные объяснения и заверения со стороны правительства Австрии Бернадотта никак не устроили. Он явно настроился завершать свою дипломатическую карьеру, вернувшись в столь любимую им армейскую среду, в которой он чувствовал себя «как рыба в воде». Для того, чтобы покинуть Вену он всячески настаивал не только на немедленной выдачи ему паспорта и наказания всех виновных, но и восстановлении на здании посольства флага республиканской Франции, ремонта здания и компенсации понесенного французской дипмиссией ущерба.
Наконец, вечером 14 мая «горе-дипломат» и его боевые сотрудники-военные получили паспорта и 15 мая с огромной помпой под сильным кавалерийским эскортом покинули Вену.
Поведение обеих сторон в этом конфликте вызывает немало вопросов: кому это было выгодно!? Бернадотт был твердо уверен, что на родине его даже не пожурят. И действительно, Директория официально высказала Вене свое возмущение и протест, хотя обострение отношений с Австрией на тот момент в ее планы не входило, но и Талейран, и Бонапарт, а после некоторых «раздумий» и «директоры» посчитали, что в разжигании конфликта в первую очередь виноват… генерал Бернадотт.
…Между прочим, по словам очевидцев, инцидент с французским флагом в Вене чуть было не сорвал готовившуюся экспедицию генерала Бонапарта в Египет. Международная обстановка накалилась, и французское правительство раздумывало о возможных ответных действиях. Но затем благоразумие политиков-прагматиков взяло вверх, и французская сторона спустила инцидент «на тормозах». В Париже не стали вешать на гоношистого генерала-беарнца/наварца всех собак, поскольку сами дали ему опрометчивое предписание выставить на здании французского посольства в Вене революционно-республиканские трехцветные эмблемы, тем самым, спровоцировав конфликт…
Всего генерал Жан-Поль-Батист Бернадотт пробыл на дипломатической работе в Вене 2 месяца и неделю (а в качестве признанного посла и того меньше – полтора месяца), но в историю дипломатических отношений этих двух стран вошел как генерал-провокатор.
И, все-таки, именно во времена Бернадотта в посольстве Франции у него в гостях побывал великий Л. Бетховен, с которым Жан-Поль-Батист по слухам познакомился в доме известного скрипача той поры Рудольфа Крейцера и якобы тогда легендарному композитору пришла идея написать Героическую симфонию в честь Наполеона!?
Вскоре после этого инцидента Бернадотт, ожидавший свою участь в Раштадте, получил новое назначение, а именно, – взять командование над 5-й дивизией, располагавшейся в окрестностях Страсбурга. Бернадотт отказался, что, в принципе, не было удивительным, поскольку для такого человека как Бернадотт эта должность показалась слишком незначительной. Как это бывало и раньше, свой отказ он облек в дипломатические рамки, чего ему совершенно не хватало в Вене; он заявил, что в виду того, что война закончилась, он решил отойти от дел и мечтает о «жизни простой и безмятежной».
Вернувшийся после некоторых проволочек во Францию, Бернадотт совершил совершенно неожиданный маневр, причем, отнюдь не военный! Он решил, что ему пора… жениться и вплотную занялся этим личным вопросом.
Обстановка к этому важному шагу явно благоприятствовала. Его соперник по полководческой славе, генерал Бонапарт отправлялся в свой Восточный поход (многие полагали, или, даже надеялись, что там он и сложит «свою буйную головушку»), война в Европе приутихла, а сам Бернадотт был в расцвете сил и мужской красоты. Где бы импозантный генерал Жан-Поль-Батист не появлялся, то тут же становился объектом повышенного внимания со стороны столь сметливого в столь жизненноважных со всех точек зрения интимных вопросах слабого пола. Надо отметить, что республиканская Франция в ту пору переживала своего рода бум на все виды чувственных наслажденией, особенно женщины, причем, не только детородного (но и очень глубокобальзаковского) возраста, словно с цепи сорвались, «пускаясь во все тяжкие» ради «океана любви» во всех его «ипостасях», безудержно «опорожняя бокалы любви со специфической мужской жидкостью» военных всех чинов и званий. Падение нравов было несусветным и это признавали сами французы, знавшие толк в изысканном сексе.
В Париже наш «предмет» женского грехопадения всех мастей и комплекций возобновляет старые знакомства, заводит новые, в том числе, из ближайшего круга своего главного «доброжелателя» Бонапарта.
Так, он оказывается на «короткой ноге» с самым умным из братьев Наполеона – Люсьеном. Более того, он часто бывал гостем у хлебосольного Жозефа Бонапарта, отнюдь не самого глупого брата прославленного «генерала Вандемьера», женатого на Жюли Клари. С ней и ее сестрой (свояченицами Наполеона!) он был знаком еще с мая 1789 г., когда полк Бернадотта был переведен из Гренобля в Марсель. Здесь волею случая Жан-Батист свел судьбоносное знакомство (разные ходили об этом слухи) с семьей зажиточного купца Франсуа Клари, торговавшего шелком и мылом. Рассказывали, что в его доме Бернадотт, в то время всего лишь адъютант полковника д’Амбера, снимал скромную комнатку. Конечно, тогда вряд ли кто, в том числе и сам беарнец, мог предположить, что постоялец г-на Клари станет членом его семьи, а его дочь, шаловливая малолетка Дезире, – супругой горбоносого брюнета из Наварры.
Все лето 1798 г. прошло для Бернадотта в интенсивных ухаживаниях за сестрой жены Жозефа Бонапарта, с которым он был хорошо знаком по Италии, 20-летней дочерью уже покойного на тот момент Франсуа Клари – Эугенией Бернардиной Дезире Клари (1777? – 1860; с датой ее рождения есть неясности,поскольку вечно молодящаяся «мадемуазель» до смерти скрывала ее, приуменьшая свой возраст примерно на 4 года).
Пикантность возобновления знакомства заключалась не только в том, что за прошедшие с той поры 10 лет Дезире из шаловливого ребенка превратилась в грациозную и сексуально привлекательную томную девицу с испытующе-многообещающим взором огромных бархатных глаз. Глаз, в которых даже наш бывалый наваррский петух-ловелас 35-летний Жан-Батист «увидел всю… свою оставшуюся жизнь»!
Романтическая и, как оказалось, очень темпераментная девица уже успела пережить две личные драмы. Сначала был пылкий (платонический?) роман с генералом… Бонапартом! Для которого Дезире стала первой юношеской любовью! Но их мимолетный роман закончился отнюдь не по ее вине! Бонапарт в самый последний момент предпочел ей брак с многоопытной в секс-утехах и обширными связями во властных кругах светской львицей-«горизонталкой» бальзаковского возраста Жозефиной де Богарнэ, чьего мужа генерала Александра де Богарнэ революционная Франция, как известно, уже гильотинировала. Затем последовало не состоявшееся замужество: ее суженного, уже обрученного с ней, генерала Дюфо убивают на улице – как пишут источники, прямо на глазах у шокированной невесты – во время антифранцузского восстания в Риме 27 декабря 1796 г.
Кое-кто из историков склонен считать Дезире Клари, которую Наполеон Бонапарт явно искренне любил, всего лишь «прелестной болонкой». Но тогда ей уже было за 20 лет (возраст в ту пору для невест весьма немалый!), правда, у нее было очень симпатичное приданное (100—150 тыс. франков; по тем времена отнюдь немало!) и она благоразумно позволила 35-летнему бравому генералу «сократить дистанцию» (до «огневого контакта», где тот был весьма эффективен?), а затем и приняла его предложение о замужестве.
Не исключено, что Дезире Клари решилась на этот «неравный брак» – разница между новобрачными была немалой, что-то типа 15 лет (?) – все же не из-за безумной любви к удачливому революционному генералу, а в «пику» своему прежнему воздыхателю Наполеону Бонапарту! Много лет спустя Дезире очень просто объясняла, почему она согласилась выйти замуж за Бернадотта: он единственный кто мог противостоять Наполеону!
Женская логика обезоруживает раз и навсегда.
На церемонии венчания 17 августа 1798 г. со стороны невесты присутствовали братья Наполеона Бонапарта – Жозеф и Люсьен, тогда как со стороны жениха – его «брат по оружию» Антуан Морен, уже давно следовавший за ним по «военным путям-дорогам».
Наполеон получил сообщение об этой свадьбе уже в Египте. Большой радости он от этого явно не испытал: его соперник вопреки его воле теперь стал его… родственником (свояком?), так как женился на родной сестре супруги его брата! И, тем не менее, своему брату он написал: «Желаю Дезире с Бернадоттом счастья, ибо она это заслужила». И уже через 11 месяцев (беарнец и здесь оказался весьма продуктивен!) – 4 июля 1799 г. у молодоженов родился их единственный сын – Франуса-Жозеф-Оскар. Свое третье имя – Оскар – он получил под влиянием модных тогда оссиановских баллад. Когда он со временем стал королём Швеции, то такое имя оказалось как нельзя более кстати. Крестным отцом отпрыска Бернадотта стал Жозеф Бонапарт, до конца своих дней сохранивший очень хорошие отношения с этой семьей, несмотря на то, что его знаменитый брат отнюдь это не приветствовал.
…Между прочим, пройдут годы, и Наполеон горько пожалеет о том, что бахвал-беарнец вошел в его корсиканскую семью Бонапартов. Так судьба еще теснее переплела пути-дороги двух революционных генералов, рвущихся на Олимп, где (в который уже раз повторимся!) место было только для одного. Ибо оно «покупается» «морем» крови (своей и чужой) и смертями бесчисла (с обеих сторон). Поэтому, когда Бонапарт отправился в 1799 г. в Египет, он не взял с собой Бернадотта, тот остался в Европе и женился на первой любви своего соперника, которую тот бросил ради многоопытной «горизонталки», правда, не первой свежести, но зато весьма и весьма влиятельной благодаря «членам своего кружка». Jedem das seine…
Завершая рассказ о женитьбе Бернадотта и Дезире Клари, нельзя не остановиться вкратце на некоторых нюансах их дальнейшей семейной жизни.
…Пережившая своего мужа на 16 лет, дожившая, очевидно, до 83 (?) лет, Эугения Бернардина Дезире Бернадотт, француженка-южанка по темпераменту, обожала Париж, так никогда и не выучила шведский язык после того как ее муж стал сначала крон-принцем Щвеции, а затем и ее королем. Она была 14 ребенком у своего отца (в первом браке у того было четверо детей) и последним во второй семье. Светская жизнь была ее единственным призванием. В юности и молодости она выделялась небольшим росточком, хрупкостью, обаянием, кокетливостью, повышенной жестикуляцией и резкими перепадами в настроении. Политика ее мало интересовала, она любила семью и, больше всего, общалась со своей старшей сестрой Жюли, которая достаточно рано ушла из жизни. Вместе с тем, именно она храбро отправилась спасать своего брата Этьенна, когда его арестовали в 1793 г. и смогла добиться у революционных комиссаров его освобождения.
После того как ее сестра – не слишком привлекательная, всего стесняющаяся, но очень покладистая – вышла замуж за Жозефа Бонапарта, на «горизонте» Дезире «нарисовался» бригадный генерал Наполеон Бонапарт. Принято считать, что кто-то из ее родителей счел: их семье хватит одного Бонапарта и ему дали «отвод». (Вряд ли тогда окружающие представляли сколь блестящая партия миновала Дезире, которая так и не стала императрицей Франции, а всего лишь королевой Швеции, чьи потомки, правда, правят ею до сих пор!?) Более того, в тот самый момент Наполеон все же больше был нацелен не на женитьбу, а на карьерный рост. Благоволивший к нему Огюстен Робеспьер отправил его тогда с дипломатической миссией в Геную, из которой он загремел в тюрьму и ему грозила гильотина. И если бы не антиякобинский переворот и приход к власти Директории, то еще не известно какова бы была судьба «генерала Бонапарта». Он оказался не у дел, вынужден был поехать в Париж, где в нем тоже не нуждались. Дезире туда ему писала, причем, это явно была пылкая любовь. Очень может быть, что на тот момент будущий вершитель судеб Европы – явно вычеркнутый из списка активных командиров – не был уверен в своем благополучном будущем и потому мог тянуть с женитьбой.
Но затем внезапно прилетел «черный лебедь» – произошло случайное событие!
Пока Наполеон был на перепутье и «на мели», ему повстречалась светская львица-«горизонталка» -вдова генерала Александра де Богарнэ – Жозефина де Богарнэ. После этого у юной Дезире просто не было шансов: «ласковая и пушистая кошечка» Жозефина – дамочка хоть уже и не первой свежести (чуть ли не вдвое старше, чем Дезире!) – зато знающая как при первой встрече правильно расстелить мужчину, чтобы потом всю оставшуюся жизнь ходить по нему ногами в обуви на… каблуках! Проще говоря, генерал Наполеон Бонапарт превратился в послушную «игрушку» сексуально-раскрепощенной креолки, специфическая мужская жидкость ударила ему в голову и он женился на объекте своего вожделения благо та ублажала его «по полной программе».
Дезире всю жизнь страшно ревновала Жозефину к Наполеону, она никак не могла простить ее за то, что та отняла у нее жениха и всегда презрительно называла ее… «старухой»! Более того, Дезире Клари посчитала себя оскорбленной, написала Наполеону соответствующее письмо и тот понял, что ему следует устроить ее замужество. Первым в его списке достойных Клари женихов оказался вышупомянутый генерал Дюфо и Наполеон вроде бы уже устроил свою «брошенную невесту», но тот внезапно погиб. Затем настал очередь близкого дружка Бонапарта генерала Мармона, чья кандидатура «все еще заплаканной» Дезире не глянулась: девушка закапризничала. Такая же участь ожидала и генерала Жюно – еще одного любимчика Бонапарта. Потом Дезире встретился генерал Бернадотт после его скандального дипломатического вояжа в Вену. О нем все говорили – все им восхищались – он был для всех дам «героем дня»! И с ним все сложилось так, как надо, причем, с Жаном-Полем-Батистом она заключила не только брак, но и брачный контракт. Когда генерал Бонапарт вернулся из своего неудачного Египетского вояжа, то Дезире встретила его так, как умеют встречать мужчин женщины, которым была нанесена ими глубокая сердечная рана, т.е. подчеркнуто прохладно.
Дезире редко следовала за своим супругом, куда того забрасывала служба и судьба.
Только после ранения Бернадотта в 1807 г. в Восточной Пруссии, а также во время ганноверского и гамбургского проконсульств она приезжала к нему. Все остальное время она проводила в своем парижском доме на улице д`Анжу или в имении Лягранж. Она и ее сестра почти не посещали Тюильри, к ним были вхожи Талейран, Фуше, маршал Сюше, женившийся потом на племяннице сестер Клари и некоторые не столь «шумные и модные имена» – что-то типа современных глэмурно-помпезных «федекбондарчуков или ксюшсобчаков» либо «даньмилохиных». Когда ее мужа – ярого республиканца (!) – выбрали в наследники шведского престола, то она поначалу не поняла, куда ей придется ехать вслед за ним – настолько скудные были представления Дезире по географии и капризно воздержалась от «экскурсии» в холодно-заснеженную скандинавскую даль, т.е. чуть ли не на Северный Полюс.
Лишь 22 декабря 1810 г. супруга Бернадотта высадилась в Швеции – там уже была зима (минус 24 градуса), шел снег и… теплолюбивая южанка хрупкая и нежная Дезире заплакала от жалости к себе любимой. Сына тут же отобрали – ему предстояло готовиться к высокой должности наследного принца. Оставшаяся одна (муж все время вникал в особенности своей нелегкой службы на своей новой родине), француженка-южанка промаялась в непривычной обстановке и неласковом климате, сколько смогла и попросилась у мужа «поехать на юг на воды в Пломбьер поправить пошатнувшееся здоровье».
Вернуться она смогла (или сочла нужным, либо так «сложились звезды»? ) только через… 12 лет!
Все это немалое время она жила как бы «предоставленная сама себе» (занималась нарядами, приемами и всякой «женской» чепухой), а муж работал наследником шведского престола – потом, уже королем Швеции. Дезире не покинула Париж, даже когда ее муж повел шведскую армию против Наполеона, а продолжала весело проводить время на приемах в столице Франции. В 1814 г. муж на пару недель приезжал «по своим делам в Париж», когда тот был уже оккупирован союзниками, но потом еще 9 лет они не виделись. В том самом 1814 г. между ними по слухам «пробежала черная кошка»: якобы ее супруг увлекся сексуальной шведкой Марианной Коскюлль (и даже имел от нее ребенка – девочку?). После прихода к власти Бурбонов, Дезире оставалась жить в Париже, очевидно, по секретному приказу своего супруга следить за внутриполитической жизнью правящих верхов в Париже. В 1818 г. Бернадотт взошел на шведский престол под именем Карла XIV Юхана, но и тогда, ставшая королевой Швеции, Дезире не покинула Франции, и все парижское общество продолжало именовать ее просто мадам Бернадотт. А потом к супруге Бернадотта, когда ей уже перевалило за… сорок (!), наконец, пришла настоящая любовь! Она буквально преследовала вернувшегося во Францию из российской эмиграции импозантного Армана-Эммануэля дю Плесси герцога де Ришельё (1766—1822; кстати, известного жителям Одессы, а потом и Новороссии, как просто Дюк). Возраст уже не позволял герцогу отвечать королеве столь же бурными чувствами. Карета Дезире по пятам следовала за его экипажем по… всей Франции. Этот бурный и в чем-то смешной (платонический) роман продолжался до самой смерти Ришелье в 1822 г. Когда супругу доложили в Стокгольме о «неблаговидном» поведении его королевы, то он тут же приказал ей вернуться в Стокгольм. Королева Швеции и Норвегии забастовала и отказалась ехать в страну викингов, ссылаясь на слабое здоровье, она продолжила порхать по Парижу, где все было так легко и беззаботно. Если до Швеции ей было далеко, то на свою родину в Марсель или в Швейцарию, либо в Брюссель она «заскакивала» с большой радостью и состояние здоровья ей в этих не близких вояжах не мешало.
Только в 1823 г. Париж, все такой же прекрасный, наконец, утратил для Дезире привлекательность. Королеве сообщили, что в Стокгольме ее единственный сын Жозеф-Франсуа Оскар (1799—1859) женится на дочери пасынка Наполеона Эжена де Богарнэ и Амалии Баварской – Жозефине, названной так в честь ее знаменитой бабушки. Королева вспомнила, наконец, о чувствах и правах матери. Она отправилась к мужу в Швецию и осталась в ней навсегда.
С той поры для нее началась монотонная и размеренная жизнь шведской королевы: поездки на природу, посещения дворцов и замков, вояжи в Норвегию, встречи с мужем дважды в день (обеды с ним и вечерние кофепития; правда, после 1828 г. и эти «супружеские мероприятия» «сошли на нет»). Отношения с невесткой у нее сложились не сразу, но потом та, все же, приручила свекровь и последняя старалась придерживаться навязанной ей юной Жозефиной линии поведения. Пару раз она порывалась покинуть Швецию, уже «закладывался» корабль в Европу, но… не сложилось.
Со смертью «дружка Жана» в 1844 г. их почти полувековой (!) и весьма странный (супруги долгое время прожили вдали друг от друга!) брак завершился. Жизнь ее стала еще более одинокой. Утешением ей стали ее внучка и четверо внуков, двое из которых со временем станут шведскими королями – Карлом XV и Оскаром II. Первого из них она любила больше остальных и он был очень популярным у шведов королем. Всех их она часто приглашала к себе и почтевала сочными грушами и яблоками, которые, как она утверждала, были выращены на ее чудесной «норманнской ферме». (Она действительно очень много лет назад приобрела дом с садом в Нормандии, но плодовых деревьев там по отзыву посетившего его Оскара II не было и в помине.)
Летели годы, а она, по-прежнему, сохраняла «темперамент и манеры маленькой девочки». К концу жизни у нее сдвинулось «восприятие» дня и ночи: она вставала в 3—4 часа дня, просила подать ей «утренний» кофе, потом ехала гулять по городу, очень любила вечерние прогулки в полной темноте. Ужинала она за полночь, после чего обязательно «угощала» своих фрейлин многочисленными «байками» из своей туманной юности и молодости, где находилось место и покойному французскому императору Наполеону, правда, в основном в пору его «генеральства». В плохую погоду она заказывала прогулку на карете по кругу внутри королевского двора. Полночи королевская карета грохотала по булыжнику и разбуженные внуки, ворочались в своих постелях, понимая, что это их любимая бабуля «нарезает» круги по двору.
Бабушка пережила не только свою сестру, мужа, единственного сына, вступившего на престол в 1844 г. после смерти Бернадотта, но и двух внуков. Она очень сильно похудела перед смертью, сгорбилась, временами заговаривалась.
17 декабря 1860 г. королеву Дезидерию (так она величалась в Швеции) отвезли в театр, но там она почувствовала себя плохо и ее повезли во дворец. Она уже не смогла сама подняться к себе: ее отнесли наверх, где она тихо отдала богу душу. Так прозаично ушла из жизни первая юношеская любовь Последнего Демона Войны, как порой, величают Наполеона Бонапарта «бонапартисты» всех времен и народов.
…Впрочем, есть и несколько иные интерпретации кончины супруги Бернадотта – короля Швеции Карла XIV Юхана (как-то поднимаясь в свои апартаменты, королева Дезире внезапно упала на ступени дворцовой лестницы и больше не смогла подняться), но все они сходятся в том, что смерть ее была легкой, благо жила она легко и беззаботно…
Рассказывали, что в старости она как-то небрежно бросила своим фрейлинам: «Такова уж была моя судьба, чтобы быть желанной для двух героев!» Не секрет, что это были император Франции Наполеон Бонапарт и шведский король (маршал Франции) Жан-Поль-Батист Бернадотт.
Зная, чем закончилось их не только мужское, но и человеческое противоборство, получается, что она была права…
Пришла пора вернуться к нашему молодожену Жан-Полю-Батисту Бернадотту, чей «медовый месяц» проходил в условиях нарастания угрозы новой войны в Европе между молодой французской республикой и старыми монархическими режимами. И это при том, что отборная французская армия во главе с генералом Бонапартом все глубже и глубже увязала в Египте.
Ситуация приобрела совершенно новый оттенок, поскольку в войну втянулась Русь-матушка с необъятными масштабами и громадными материально-людскими ресурсами. Ее неоднозначный (в том числе, весьма порывистый в кардинальных решениях!) правитель император Павел I отправил воевать в северную Италию свои войска под началом его, безусловно, лучшего полководца Александра Васильевича Суворова с многозначительным напутствие «Воюй, как умеешь!» Вот он в союзе с австрийцами и принялся громить доселе удачливых молодых республиканских генералов одного за другим, после чего они уважительно прозвали 69-летнего военачальника «неистовым стариком Souvaroff».
Возвратившийся в Париж, Бернадотт и не думает о спокойной и размеренной жизни. Его часто видят у Барраса, он проводит много времени в окружении «главного» директора, укрепляя старые и налаживая новые связи. Естественно, все это он делает исключительно с одной целью – заполучить наконец-то должность, о которой он мечтает и которая, по его мнению, должна соответствовать его большим талантам и уму.
И вот его отправляют сражаться во главе Обсервационной армии (под его началом оказались такие знаменитые генералы, как Ней и Гюденн) на германском фронте (на Рейне). Правда, ходили разговоры, что в какой-то момент он все же мог оказаться в Италии, но выдвинул ряд условий финансового, административного и военного характера по усилению тамошних войск, которые не были приняты военным министром Шерером. Вот ему и не довелось (посчастливилось?) встретиться на поле боя с победоносным «русским Марсом».
Война на Рейне шла ни шатко, ни валко – у Бернадотта не сложились отношения с командующим Швейцарской армией Массена и главой Майнцской, потом Дунайской армией Журданом. Более того, с Журданом у Бернадотта возникла распря, которую в Париже решили в пользу первого, но он дважды (под Острахом и Штоккахом) проиграл австрийцам и начал отступление. Из-за угрозы окружения вынужден был вернулся за Рейн и Бернадотт. Война в Германии была проиграна, вскоре тоже самое случится и в Италии, где Суворов уже двигался к границам Франции. После того, как Журдан подал в отставку, его примеру по причине обострения застарелой болезни (вновь открылось кровохарканье) последовал и дальновидный и осторожный Бернадотт, уехавший лечиться на воды в Симмерне.
Потом он оказывается в Париже, где по воспоминаниям «директора» Барраса поучаствовал в «корректировке» деятельности Директории 18 июня, порой, это называют военным переворотом. В число «директоров» вошел и Эммануэль-Жозеф Сьейес (1748—1836) – сын почтмейстера, выпускник духовной семинарии в Сен-Сюльплиссе, главный викарий Шартрского епископства – по профессии и политик – по призванию. (Фамилия последнего максимально приближенная в русской орфографии к ее подлинному французскому звучанию должна произноситься именно так – Сьейес, а не как это утвердилось в отечественной историографии – Сийес). Этот очень ловкий жирондист, тут же потеснившей (убравший?) на политической авансцене своего коллегу-«расстригу» Талейрана, в первую очередь, взялся за поднятие боевого духа в армии. Благодаря влиянию братьев Бонапартов (Жозефа и Люсьена – самого, кстати, толкового среди всех многочисленных родственников Наполеона) – членов Совета Пятисот и его вкладу в переворот Жану-Полю-Батисту Бернадотту, как одному из самых выдающихся генералов Французской республики, летом 1799 г. было предложено возглавить военное министерство. Он прекрасно знал обстановку в стране, пользовался авторитетом в армии, но, что было ему присуще, по началу предпочел выждать с ответом.
В конце концов, под воздействием свояков Бонапартов, генерала Жубера и супруги Дезире он, все же, дал согласие и 2 июля 1799 г. стал военным министром.
Обстановка в которой он решился на этот рискованный шаг была крайне неблагоприятной, если не сказать критической:
– французские армии терпели поражения повсюду (и в Италии от Суворова, и на
– Рейне от эрцгерцога Карла);
– внутри страны шла гражданская война;
– вражеские армии уже «топтались» на границах Франции (в Голландии высадился англо-русский десант под командованием герцога Йоркского);
– в ней царили беспорядок и отсутствие продовольствия;
– деградировала не только власть, но и армия;
– у населения налицо был полный упадок духа!
На плечи новоиспеченного военного министра легло тяжелое бремя, причем, в самое непростое время. Он должен был реорганизовать и снабдить всем необходимым войсковые соединения, наладить работу интендантства, изыскать средства на выплату жалованья, не выдававшегося уже семь месяцев и, самое главное, изменить обстановку на фронтах в пользу Франции. На этом посту Бернадотт проявляет большую энергию и административный талант.
Бернадотт пригласил к себе в сотрудники проверенных «братьев по оружию» (так он, кстати, делал всегда) – Жерара, Морена, Мезона, Сарразена. Более того, он постарался сохранить за собой максимальную свободу действий. На этом посту Бернадотт продержался всего лишь два с половиной месяца, но успел сделать немало, правда, результаты его деятельности сказались только спустя пару лет и пользоваться ими довелось его недругам, в первую очередь, ставленнику Наполеона – Бертье. В своей работе он весьма походил на Карно – был столь же динамичен и беспощаден (все работали с 7 утра и до 10 вечера; тогда как он сам – с 4 утра до 8 вечера). Начал он с того, что проворовавшихся интендантов отдал под трибунал и добивался для них жесточайшего наказания по законам военного времени. Египетскую армию «генерала Бонапарта» предложил немедленно отозвать во Францию. (Правда, уже отзывать оттуда было мало кого, да и весьма проблематично после Абукирского разгрома Горацио Нельсоном французского флота Франсуа-Поля де Брюэса!) Всех способных с оружием в руках защищать Отечество в Опасности он стремился обуть, одеть, накормить, снабдить амуницией и превратить в способные воевать части. Боеспособные линейные полки, которые Директория держала при себе на случай народного бунта, он тут же отправил на фронты – на Рейн и в Италию. Всего там оказалось порядка 100 тыс. готовых к бою свежих солдат и офицеров. Общая численность способных сражаться на этих приоритетных направлениях составила ок. 215 тыс. бойцов. Ими руководили одобренные Бернадоттом проверенные в сражениях одаренные генералы – Жубер (одна из ярчайших «звезд» на полководческом «небосклоне» Европы той поры), Моро (признанный самим Суворовым «генералом искусных ретирад»), Шампионнэ, Брюнн и др.
Не все складывалось ладно в его деятельности.
Порой, его «отвлекали» сторонники немедленного военного переворота (Журдан, Ожеро и Саличетти), но он стойко держался линии на немедленное разрешение первоначальной проблемы – отражение внешней угрозы. Рассказывали, что вроде бы (?) к нему мог приходить и скрывавшийся в ту пору в Париже в будущем печально памятный принц Энгиеннский (тот самый, которого Наполеон, обвинив в заговоре против него, казнит спустя пять лет!), прося о помощи от преследований со стороны Директории. Но осторожный Бернадотт и тут не пошел на обострение с властью. Он не хотел рисковать своей карьерой, тем более, считая, что момент для захвата военными власти еще не настал.
…Более того, он никогда не был игроком, готовым мгновенно пойти ва-банк, как это любил и умел делать его гениальный «визави» – амбициозный корсиканец-свояк Наполеон Бонапарт (вспомним его девиз: «Надо уметь дерзать!!!»). Бернадотту в решающие, порой, лично для него опасные, моменты, было свойственно колебаться, причем очень долго. А потом удобное для «мгновенного маневра», «стремительного штыкового броска» время уходило и он оставался на прежних позициях – «выжидалы». Jedem das seine!? Думается, что эта аксиома очень применительна к Жану-Полю-Батисту Бернадотту…
Аббат Сьейес попытался сделать генерала Бернадотта своим орудием для исполнения амбициозных планов, но тот, предпочел «включить задний ход» и уйти с поста военного министра Франции осенью (14 сентября) 1799 г. Не обошлось и без «ложки дегтя» со стороны Массены, в ту пору игравшего большую роль в обороне границ Франции, в первую очередь от посягательств со стороны «неистового старика Souvaroff», рвашегося в Швейцарию на соединение с русским корпусом генерала А. М. Римского-Корсакова. Массена везде «трубил», что не готов воевать с врагами республики пока ее военное министерство возглавляет «этот гасконский шарлатан» (правильнее сказать беарнский либо наваррский, поскольку Беарн, откуда родом был наш герой – не был частью Гаскони).
В силу ряда особенностей своего крайне амбициозного характера, Бернадотт, действительно, очень сильно акцентировал всеобщее внимание на своей решающей роли в отражении внешних угроз, в частности, в успехе Массена в Швейцарских Альпах против Римского-Коросакова, а затем и против «русского Марса» А. В. Суворова, которого именно Массена в первый и последний раз в его безупречной военной биографии по сути дела заставил ретироваться. В тоже время, сам Массена откровенно жаловался на противоречивость в распоряжениях Бернадотта по части снабжения и комплектации его армии и даже намекает на недоброжелательство военного министра, который не только не уделяет должного внимания армии в Швейцарии, но еще и с умыслом ослабляет ее, направляя столь необходимые ей подкрепления в Германию, в Рейнскую армию. Действительно, Бернадотт постоянно требовал от Массена наступательных действий, часто не сообразуясь с реальной обстановкой. 3 августа 1799 г. военный министр представил план, предусматривающий наступление в Швейцарии и на Рейне в одно время с наступательными действиями Итальянской армии. Историки потом аргументировано подвергали критике сугубо наступательную тактику Бернадотта, не владевшего в должной мере сведениями ни о ситуации на Швейцарском фронте, ни спецификой горной войны, в которой Массена был большим докой, а «русский Марс» и в непривычной для себя ситуации постоянно кидался в столь излюбленные им штыки, стремясь любой ценой прорваться к Римскому-Косакову, а затем («чем черт не шутит!») и на оперативный простор равнинной Франции – для марш-броска на Париж. Массена, не принимая во внимание «наскоки» своего военного министра, к которому он всегда относился весьма скептически, действовал исключительно согласно реалиям обстановки на его театре военных действий и, повторимся, (как это не прискорбно для отчественных «ура-патриотов») сумел-таки «поставить жирный крест» на блестящей до того полководческой биографии Суворова.
В общем, находясь на посту военного министра, Бернадотт немало сделал для спасения французской республики от монархической интервенции, но и другие французские генералы (тот же Массена и Брюнн на северо-востоке) тоже были не лыком шиты» и внесли свою весомую лепту в охрану ее рубежей.
Символично, что многочисленным недругам Бернадотта не за что было привлечь его к суду, поскольку за время своего краткосрочного пребывания на этом «доходном» посту он не прикарманил ни… су! Сьейес лично следил за этим? но так и не докопался до воровства. Пробыв на этой должности чуть более двух месяцев (с 2 июля по 14 сентября), он подает рапорт об отставке. По мнению большинства биографов маршала, основной причиной ухода Бернадота из военного министерства могли быть интриги, раздирающие Директорию осенью 1799 г. Впрочем, не исключено, что это был тактический ход хитрого беарнца, желавшего таким образом, чтобы его, так сказать, упрашивали остаться в военном ведомстве. Если это так, то Бернадот просчитался: никто не собирался уламывать и умолять его. Отставка была тотчас же принята. Военная пенсия ему не полагалась, поскольку Сьейес так обставил бернадоттовскую отставку, что «генерал Бернадотт якобы попросил уволить его с работы по сокращению штатов».
…Кстати сказать, за время своего очень краткого (повторимся, всего лишь два с половиной месяца!) пребывания на посту военного министра Франции в суровую для отчизны годину, когда непобедимый «русский Марс» уже угрожал границам Франции из северной Италии, а эрцгерцог Карл все настойчивее наседал на Рейне, Жан-Поль-Батист Бернадотт – так любивший красивую фразу и красивую позу (напомним: недаром ведь за свою изящную походку он получил от солдат ехидное прозвище Сержант Красивая Ножка, по-фран. – Sergent Belle-Jambe) – на деле доказывает, что он истинный патриот. В этот момент он – сама кипучая энергия, постоянная распорядительность и несомненный талант организатора. Франция спасена (правда, не им одним, как это он потом стал везде расписывать!) и ждет… возвращения своего главного героя, «корсиканского выскочки» Бонапарта из Египта…
Жан-Поль-Батист не стал «крысятничать и ссучиваться», а уехал с женой и сыном в деревню, продолжив там свое военное самообразование путем чтения книг по военному искусству. Изредка он наведывался в столицу к своему свояку Жозефу Бонапарту (отнюдь не глупому человеку) или его брату Люсьену (самому умному из братьев Наполеона), с которыми у него всегда были хорошие отношения. Встречался он в ту пору и такими знаменитостями, как эпатажная мадам Жермена де Сталь и «уходящий» секс-символ эпохи несравненная красавица мадам Жюли Рекамье, а так же «самое остроумное перо той поры» Рене де Шатобриан.
А потом показалось, что судьба предоставила Бернадотту уникальный шанс подняться на вершину политического Олимпа. Осенью 1799 г. Франция, явно уставшая от многолетних революционных потрясений, усугубленных «грохотом поражений» от «неистового старика Suvaroff», нуждалась в сильной руке – «шпаге-сабле», причем знаменитой и уважаемой народом! Сам Наполеон оставил по этому поводу очень емкое изречение: «Для того чтобы управлять, надо быть военным: ведь лошадью управляют в сапогах и со шпорами». Но не всякий генерал может быть пригоден для… гражданского управления! С падением якобинской диктатуры и вступлением во власть термидорианцев военная диктатура была уже неизбежна. Термидорианцы были карьеристами и собственные интересы (в отличие от якобинцев, все же опиравшихся на народ и выполнявших волю народа) ставили выше интересов Отчизны. Армия нужна была им не только для защиты отечества от внешнего врага, но и для защиты… их самих от врагов внутренних.
Между прочим, вспомним, что первая попытка французских правящих политиков использовать знаменитую «шпагу-саблю» в своих личных интересах относится к перевороту 18 фрюктидора 1797 г. Тогда не сразу подыскали нужного человека. Кандидатур было несколько: но Бонапарт находился в Италии, а Моро не любил политики и ловко от нее уклонялся. А вот амбициозный Гош явно был не прочь сыграть эту зловещую роль, но не сложилось, и Директория обошлась фигурой второго порядка, ею стал подконтрольный Бонапарту генерал Ожеро из его Итальянской армии, им, кстати, для этой цели и присланный. Тогда все прошло так, как того желали термидорианцы. Как до «фрюктидорского переворота», так и после него немало генералов подвергалось соблазну выступить в роли «шпаги-сабли» для наведения порядка в стране. Кстати, первыми попытались «пофехтовать» обладатели громких фамилий – Лафайет и Дюмурье. Потом на авансцену постарался выскочить не лишенный военных дарований (бездарь не смог бы разбить австрийцев 17 июня 1794 г. при Гоогледе) сын бургундского крестьянина Шарль Пишегрю (1761—1804). Но мужичка-хитрована сумели «обойти» сидевшие в Директории политики. Баррас и «компания» с помощью присланного из Италии Бонапартом генерала Ожеро, ликвидировали угрозу. Все остальные попытки оказались не ко времени. Революционная волна не докатилась еще до своего пика. Пока не был изжит революционный пафос – военная диктатура была невозможна. Народ еще не почувствовал, что завоевания революции (особенно социальные) прочны, и не допустил бы над собой никакого диктатора. Еще не наступило время, когда революционное воодушевление, идейный энтузиазм, двигавшие людьми, пошли на убыль. Было необходимо, чтобы появилась уверенность в том, что никто больше не сумеет расшатать тех новых устоев социального прогресса, который наметился благодаря революции. Лишь в этом случае возможно установление военной диктатуры. Осенью 1799 г. страна созрела до такого шага…
Положение правящей Францией Директории было очень непростым: пытаясь привлечь к решению своих проблем того или иного генерала, она сильно рисковала. Поверяя военному свои «темные планы», она с одной стороны делала его сообщником (он освобождался от обязанности подчиняться ей!), а с другой стороны, становилась его… заложником! Вероятность измены возрастала согласно его умственным способностям и амбициям. Ведь до конца было неизвестно, как такой человек поступит в отношении «себя любимого», когда поймет, что на самом деле, именно он – «вершитель судьбы всей страны»! На кого он повернет солдат и пушки? Не на Директорию ли? Вот почему она придирчиво искала именно ту «шпагу-саблю», которая не проткнет ее саму. Напомним еще раз, что переворот 18 фрюктидора 1797 г. прошел «на ура» с помощью хорошего генерала, но недалекого политика Ожеро. Он так и не сообразил, что в тот день в его руках были огромные возможности для личного возвышения. Но на этот раз обстоятельства несколько изменились, и одной лишь решительности было недостаточно. Нужен был человек не только отважный, но и по-настоящему умный.
Вопросом поисков «шпаги-сабли» в Директории ведали двое: виконт из провансальского мелкопоместного дворянства Поль-Жан-Франсуа-Никола де Баррас (1755 – 1829) и Эммануэль-Жозеф Сьейес (1748—1836). Каждый из них планировал государственный переворот по-своему и в собственных интересах. Последний, будучи человеком более радикальным, решил сокрушить республику. Он исходил из того, что пока во Франции сохраняется республика, соседние монархические страны будут пытаться ее уничтожить. Следовательно, нужно отказаться от республики самим!
Одно время Директория серьезно рассматривала кандидатуру Бернадотта. Казалось, все было за него – решителен, ловок, красноречив, умеет увлекать за собой толпу! Карьерист – каких поискать, Жан-Поль-Батист приучил «директоров» к мысли, что именно он им нужен! После отправки Ожеро в Рейнскую армию, «директоры» склонялись к мысли, что Бернадотт лучше всех подходит на роль «переворотчика». Как говорили потом, «он сам метил в „бонапарты“». Но было одно «но», причем – большое: хитроумный наваррский петух Бернадотт обладал уникальным даром выжидать до последнего! Он быстро согласился со всеми поступившими ему предложениями, и политикам уже казалось, что Бернадотт у них «в кармане», как вдруг «шпага-сабля»… исчезла и оказалась «временно недоступна»! Пришлось подбирать нового кандидата: им мог стать еще один генерал из Итальянской армии Бонапарта – Жубер, весьма заинтересованный послужить на благо Директории и ее «директоров»! Принято считать, что как военный, он, несомненно, стоял выше Бернадотта, а вот как политик, все же ему уступал в ловкости и изворотливости. Обе «шпаги-сабли» наперебой успокаивали Директорию, что наведут порядок одним махом. Но если Жубер говорил – «Дайте мне 20 гренадер, и я в любой момент покончу со всеми!» – то изворотливый беарнец-бахвал Бернадотт громко и убедительно возражал – «Ну, что Вы!? 20 гренадер – это слишком… много! Четырех солдат с капралом достаточно, чтобы выгнать всех этих адвокатишек из Совета пятисот!» Ярко выраженное хитроумие Берандотта вкупе с его непомерным бахвальством напрягло «дьявола-искусителя» Сьейеса. Переворот несколько отложили, а поиски адекватной кандидатуры продолжились. Соперники Бернадотта на этот «пост» отпадали один за другим – Жубер погиб в сражении с «русским Марсом» при Нови (!), Моро слишком долго колебался (!), и дело пахло его «самоотводом»! Казалось, цель Бернадотта близка!?
А потом в дело вмешался Его Величество… Случай! Словно «черт из табакерки» внезапно возник главный недруг генерала Бернадотта – его свояк, генерал Бонапарт, исключительно во время ретировавшийся (скорее, даже тайно дезертировавший! «Мне надо, срочно ПО ДЕЛАМ В ПАРИЖ»! ), из песчаных пустынь знойного Египта и благополучно высадившийся на юге Франции.
Судьба ему благоволила. Он проскочил все британские военно-морские заслоны в Средиземном море адмирала Нельсона, релаксировавшего меж пленительных чресел известной элитной «молли» (потаскушки) леди Гамильтон. Генерал Бонапарт нагрянул в Париж к моменту, когда там наглядно задумывались об острой необходимости военного переворота. Напомним, что вечно плетущий нити заговоров, Сьейес подыскивал для этого «самую популярную шпагу Франции». Повторимся еще раз, что кандидатура столь подходившего на эту роль генерала Жубера, как известно, уже отпала: он погиб в самом начале битвы с Суворовым при Нови. Нерешительный республиканец генерал Моро вот-вот откажется. Ярый якобинец генерал Бернадотт как всегда предпочел «повыжидать в сторонке» (как бы, сидя на заборе, пока внизу на улице идет кровавая драка). Оставался лишь «египетский авантюрист» (а теперь «дезертир») генерал Бонапарт. На него то и была сделана основная ставка в затеваемом военном перевороте.
