Nota Bene. Сборник стихотворений

что звёзды ложатся на воду одной гурьбой,

но где переправа, доктор? где чёртов брод?

такие слова подступают, что их не осилит рот.

такая тоска накрывает, как простынёю – медбрат.

и снова февраль. и я ослабел в сто крат.

доктор, я не продолжу. я абсолютно пас.

и снова февраль. и бесы играют джаз.

всюду_промч

ну, в общем, смотри: не девался твой промч никуда –

ездил искать для жизни себе города.

опять застревал в петрограде и амстердаме –

в одном до больного здоров, во втором – бессердечно ранен.

снова казался своим всюду, где побывал:

спокойно ходил в гранд отель и подвал,

дымил, выпивал, оставался печален.

в ботсване кормил крокодилов, а в хельсинки – чаек.

и всюду носил тебя прямо под грудью –

такая любовь не убьёт, так загубит.

промч любит машины, но в каждом прокате

он брал чёрный опель, хотя мог мазерати.

спал вечно одетым, ложась на рассвете,

себя, как и деньги, бросая на ветер.

но всё же вернулся, судьбе на поруки.

не думал, что ты не заметишь разлуки…

фекан

моя сказка, с холодного полденя до колючей мглы

в твоём городе Бог ставит пластинку пиаф, но не может нащупать иглы.

беспокойный прибой облизал все скелеты скал.

вот наконец-то я здесь, где тебя нет, паскаль.

море теряет дням и камням бесполезный счёт.

казалось, меня здесь забудет ангел. а вышло – чёрт.

и вроде довольно масла в огонь – без того горячо.

но кто-то подначивает: ещё.

оставляю свой запах берегу без имён.

кожа по-прежнему шёлк. ну а волосы – лён.

и кто-то смотрит в меня в запотевшее сплошь окно:

здесь когда-то любили. но, впрочем, уже давно.

если вдруг слышишь меня – утащи за собой.

на дно.

norge

это снова север, но только промозглее и больнее.

это снова щепки, но больше не колют дров.

и опять эта самая клейкая из твоих основ

проникает сквозь щели в моё нутро.

и я снова не знаю, что делать с нею.

после стольких дней в заложниках на кавказе

я едва не жалею, что всё же выжил.

и одни писали бы сотню книжек,

а другие устраивались в париже.

ну а я понимаю, что дьявол сглазил.

мне теперь бежать, а тебе – следить

за солёной струйкой на водолазке.

ничего – это то, что носишь под яркой маской.

и в яйце в сундуке под дубом, как в старой сказке,

острый меч, что уже не разрубит меж нами нить.

впереди

комар не подточит носу,

пёс ухом не поведёт,

понтий пилат не задаст вопроса –

что, если это всё разом бросить

и заглянуть вперёд?

вот мне под 30. и кабы ещё и не…

третий автомобиль. 133-я зазноба.

я, как и прежде, ору во сне,

что чувствую взгляд твой на мокрой спине,

залезший под самые складки утробы.

вот мне за 40. и вроде бы обошлось.

есть и сынишка, и люди вокруг.

я маскирую под мимику злость,

но мне под колёса кидается лось.

и я возвращаюсь к тебе. как бы вдруг.

вот уже внуки. и их выпускной.

вот над могилой рыдает семья.

и лето являет такой дивный зной,

что я понимаю: ты снова со мной.

и там, куда вроде бы следую я.

как диких питбулей, как бешеных псов…

о, если бы кто-то бы нас растащил…

о, если кому-то хватило бы сил…

я закрывался бы век на засов.

по рации

не спасай меня больше. и не вытаскивай.

уже даже земля не держит, а ты про воду.

если что-то предсказывать, то погоду.

если идти по кому-то, тогда по городу,

коий тебе не в пример безотказно-ласковый.

не греши на меня никогда. не сори упрёками.

даже мулы не тянут всю эту ношу.

осень кроет опять все реки такими стёклами,

что ступаешь на них – и кожа кровоподтёками.

я тебя уверяю, что вряд ли сброшусь.

не смотри на меня в упор, не гляди, не спрашивай.

не касайся воздушной прослойки меж тонким волосом.

знаю, что нет таблички, но всё окрашено.

больше нечего вроде обезображивать:

ты меня оставляешь телом без права голоса.

отлучай меня, отцепляй, отбрасывай,

отпускай в бесконечные парки, здания.

нам с тобой не делить наше время по-братски.

пощади меня (это внутренний голос по рации).

ничего, что с таким опозданием.

зря

а я верю тебе, мой сумасшедший метеопрогноз,

мой беспардонный разоритель гнёзд,

мой сок из самой сердцевины чили,

мой союз-аполлон. тебя не учили,

как бесподобны эти самки в глубине,

когда вдруг на лопатках и на дне,

что опасаться нужно раненых зверей,

что скорость света оттого скорей,

что тьма с ним в нескончаемой погоне?

мой бесшабашный взрыв на полигоне.

моя река, поправшая все гэс.

мой яблоневый цвет, мой свежий срез.

моё сиянье в поле за холмом,

мой доктор гнус и доктор тайс, и доктор мом.

мои закрытые пред гостем двери.

я тебе верю. безгранично верю.

15022012

ну а что за день вообще? ничего такого.

в кузнице не было гвоздя – не бывать подкове.

враг заходит в город, конница бежит.

надо как-то дальше. научи, как жить.

ну а что за повод? не нашлось важнее?

сто восьмая я взяла и не посмела

в сто восьмой тебе стать помехой справа.

опий у меня в слюне, у тебя – отрава.

небо у меня во сне. у тебя – сквозь сталь:

як кидает как при шторме. страшно? перестань.

позови стюарда, выпей двойной скотч.

дня и не было в природе – сразу была ночь.

голый глупый месяц. улиц череда.

просто нашей встречи не было тогда.

вниз мои шахтёры. мои ракеты вверх.

и тогда за вторником наступай четверг.

рестарт

а пока кубинские женщины крутили сигары,

афганское небо темнело от роя гари,

цейлон налегал на плантации чая –

мы с тобой просто молчали.

даже рыбы нас явно не понимали –

если нет речи, всегда остаются смайлы.

ну а меж нами такой интенсивности пустота,

что даже Богу уже не нажать на рестарт.

я сейчас допишу тебе это. и завяжу

петлю́ на ночи́ с переливом, что майский жук.

найду хоть какие выходы на покой.

у нас никого же нет кроме тебя с москвой.

намного труднее не трогать, чем не хватать.

куда-то девались былая гордыня и стать.

и даже поезд ревел, куда-то меня увозя.

нам никуда впереди. нам ничего нельзя.

ночь прилипала пастью к тамбурному окну

и обещала вскоре оттепель и весну.

и мы погружались каждый в дикую тишину.

прозак

когда фонари твоего квартала выходят на смену

вместе с каретами скорой беспомощности – такси –

мне едва достаёт моих истощённых сил

нащупать в себе ту ярёмную вену,

коей касалась твоя рука

на предмет наличия во мне крови.

моё сердце вибрирует так неровно,

что даже подташнивает слегка.

мы же видимся исключительно по ночам –

солнце, днём никогда не спится.

моя грань безрассудства становится той границей,

сквозь которую ты челночишь на зло врачам,

рецептам на про́зак и прозорливость.

даже религия – и та менее эфемерна.

я готова пойти на любые меры,

лишь бы это сколько-то, но продлилось

жестом, движением, даже речью –

чем-то подальше от тех иллюзий,

от которых про́зак, врачи. и я по-простому лузер,

придумавший связь с абсолютно нечеловечьим.

на дне бессознательного колодца

ты снова приходишь не в духе кромешной ночью.

кусаешь мне губы до крови, рубаху рвёшь в клочья.

но даже от них к утру ничегошеньки не остаётся.

нату

знаешь, на́ту, мне не кинешь уже монету.

не поставишь пойла, не купишь хлеба.

я исчез отовсюду бессмысленно и бесследно

в эту ночь перехода с зимы на лето.

у меня на шее твой зуб, беспокойный нату,

который ты дал на то, что я не смотаюсь.

ты соврал мне дважды: про свой безымянный палец

и про то, что вы с ней женаты.

от твоих сигарет не теплее в моём кармане.

и во рту от имени не халвичней.

видишь, ночь не видит меж нас различий,

проникая во все бескорсетные ткани.

терпкий нату, мне хотелось стать тебе братом:

замешаться на крови и кипе масел.

чтобы рот в улыбке, и путь опасен.

только ты не согласен и близко, нату.

говорят, я кость в твоём горле. в груди киста.

наколол везде до кровоподтёков.

до меня рукой – как до битых стёкол.

только ты попробуй, нату. всё клевета.

я последний из лучших. один из ста.

бартер

этот город смотрел на мои проступки.

у него кончается осуждение, начинается суд.

даже рыжеволосые проститутки,

и те подошли к концу.

купила себе заменитель слёз

и что-то ещё для кожи.

рядом один серобокий пёс,

столь на тебя похожий,

слушает это моё нытьё

в самом начале марта.

у тебя снова не карие – чистый йод.

а на мне не исчислить ран – предлагаю бартер.

и в самом деле, если сбегаешь «от»,

«к» тянет большим магнитом.

если есть пастырь, есть, вероятно, скот.

если края, то где-то должны быть нити,

кои не вытянуть, не порвать,

не запалить от зиппо.

через твои миллионы ватт

я прохожу транзитом:

красной полоской, тупым рефреном,

рвущимся прочь сапсаном.

я прохожу сквозь стены в твоих ненадёжных венах,

сквозь повести и сквозь саги.

я прохожу дурманом

сквозь трубы, огонь и воду.

утро опять туманно.

жалуюсь на погоду.

на фатум и обещанья.

на отражение в лужах.

обними меня на прощание.

мне это ой_как_нужно.

над ошибками

ну и где эти женщины, что учатся на своих ошибках?

не звонят тебе по ночам с просьбой поговорить?

не сдирают тебя с лица как со спецовки нашивку,

не идут в твои сети, не клюют на твои наживки?

не мечтают с тобой на алтай или крит?

где в них разумные зёрна и крепкая хорда?

и какой-то особый секретный код?

да, они не ревут при первых нотах аккорда

песни, напетой твоим нетягучим горлом,

и не помнят, когда со знакомства проходит год.

где все эти стальные самки, сплошные стервы,

неготовые подкормить тебя своим мясом?

женщины, у которых не стлели все нервы,

пока лифт вас спускает лениво на первый,

как бычок, пересекший проспект на красный.

ну и где эти женщины, что спокойно проходят мимо,

у тебя не таская украдкой чипсы?

не пытаясь наесться твоим сигаретным дымом?

не даря твоей бомбе свою хиросиму?

мне столькому надо у них научиться.

из двух зол-2

Бог, в выборе между тобой и чёртом

мне удалось ошибиться дважды:

ты как вчерашний хлеб – безвкусный и чёрствый.

от него – неземная тоска и жажда.

а когда она, пятерню запуская в волосы,

создаёт там этакий млечный путь,

у меня в голове только её осторожный голос.

и никакой не подходит пульт.

чёрт, в выборе между тобой и Богом,

словно меж двух равнозначных зол,

я выбираю воду, огонь, дорогу.

и её в голове бесконечный зов.

финиш

кончай со мной,

ночь, длинная как высоковольтные,

оголённые страстные провода.

утро настанет властным выкриком кольта,

всех созывающим на рамадан.

и на твоём карнизе вроде теплей, но скользко.

а за ним – вечность. и холода.

кончай со мной,

утро, пролезшее в тонкую щёлку,

как через рамку – багаж.

кончай. я смотрю на тебя через чёлку,

вместе с глазами скрывая кураж.

утро оставит тебя. как за полку

не ко времени завалившийся карандаш.

кончай со мной.

восходящее солнце подходящих к закату стран.

с социальной страховкой и карточкой на метро.

я зайду в ванную. там мироточит кран.

я зайду в парашют. и стану одной из строп.

я зайду в твои губы. как к празднующим – коран.

я зайду в твоё тело. и засочится кровь.

кончай со мной.

существо, диковиннее кумквата,

недобравшее одной циферки до врача.

ибо не посажен хлопок ещё для ваты,

чтобы закрыть твои раны. и рот перестал кричать.

смотри мне в глаза. и глядя туда – кончай.

во сне

научи меня говорить с тобой на языке скошенных трав,

глубоководных рыб,

физикологику к чёрту поправ,

окна/глаза закрыв,

возвышаясь над бронзовым горным тибетом

перистым облаком, меченой тучей.

и думать забыть о том, где ты,

мой небывалый несчастный случай.

или даже подкинь знакомца-специалиста

по определению рисков.

пахнет палёным. как если листья

сжигают, но где-то неблизко.

наведи на меня небывалый морок и интерпол.

да и стаю шаровых молний.

ну и, наверное, всё-таки спой.

тебе же хотелось – вспомни.

только не безразличие, тишину и мрак.

и не ночь, сползавшую с белого тела.

не стоит меня выдерживать – я не коньяк.

сделай хоть что-нибудь. что-нибудь сделай.

после_промч

её промч теряется среди слов, которые не сказал.

дел, которые не успел, рук, которые о(т)пустил.

дни приходят в него, как скорые на вокзал,

пёстробокие, что весенняя стрекоза,

и привозят почту бесформенную, как дым.

бестелесые буквы, внестрочные знаки_пре,

адресаты, не ставшие даже словом дня.

её промч свернулся, как кровь, да и загустел.

безразличный, как эхо в пугающей пустоте,

многократно размножив её однозначное «дрянь»,

еле слышный кремень, затлевающий стон табака,

звук, с которым касается фильтра губа.

скрип двери, монотоннейший уличный гам.

и сквозняк, пробежавший безропотно по ногам.

их тогда, вероятно, осталось двое: её промч и пустующий бар.

то партнёрство, что старит быстрее и не пощадит.

ни с утра, ни с похмелья. не в петлю и не с моста.

её промч выпивает в кредит, проживает в кредит.

он так плох, что и смерть в его сторону не глядит.

но зато не отводит глаз абсолютная, чёрная пустота.

обернись

посвети телефоном туда, дотянись до дна.

до угрюмого пустыря в сердцевине своей груди.

я вода, пробуждающая тебя от сна

в непрогретой постели, где ты снова совсем одна

примеряешь как платье короткое «уходи».

я луна, белощёкая и пустая,

с рябоватым надменным лицом.

и как воду тебя призываю и отпускаю,

и рисую размашистыми мазками

твой язык, отскочивший от нёба. и цок.

я огонь, в диком гоне за мякотью твоей кожи

пожирающий неповинные сигареты.

я случайный сосед по купе и случайный прохожий.

я случайный портье. и случайная девочка тоже.

я случайное всюду. ну где ты?

я затея, с которой не стоило и пытаться.

я слезливая флейта, я альт, я зовущий гобой.

я горячие грязные клубные танцы.

а ты, дурочка, думала, нам удалось расстаться?

что ты, глупая, я повсюду теперь с тобой.

двухсторонний

всё умирает. остаётся дождь –

косые полосы разнеженной воды.

я не пророчу, только жди беды

тот дом, в который ты придёшь.

всё остаётся – умирает дождь.

грядёт то лето, с коим не знаком

твой нос и кожа. брошенный алтарь.

на высоте качается звонарь,

боясь щеки коснуться языком.

пройдёт то лето, с коим не знаком.

ты наблюдаешь всё, прилежный старовер.

ту девочку, которой меня мало,

поправившую утром одеяло

и притворившую почти не слышно дверь.

ты пропускаешь всё, прилежный старовер.

моим словам гореть. тебе – курить.

следить, пока тебе готовят ужин,

считать, что я готовлю явно хуже,

и теребить в руках зубную нить.

моим словам чадить. тебе – курить.

ночь холодна. и предвещает зиму

словарь кончается любимой буквой «п».

я еду в полностью проплаченном купе,

и жизнь размеренно проскальзывает мимо.

ночь так нежна. и завершает зиму.

юнг

поздно ли, а возвращаешься к этому каменному мосту –

к собственному убогому постаменту.

здесь мы, бывало, прощались, утрируя все моменты:

вот поцелуй, отрицающий Бога и красоту.

вот ты садишься в машину, как на персональный электростул,

и уезжаешь в пустую звенящую пустоту.

вот я обращаюсь в выводок брошенных стервенят.

тебе ничего не найти там, где нечего больше терять.

глупыми недоделками нас созерцают вещи.

навряд ли ты вспомнишь – глухая бесформенная стена –

видит ночами, как я возвращаюсь сюда одна.

без смысла и даже надежды на встречу.

фонарь у кафе со мной коротает вечер.

«не делаю ничего» едва отличимо от «делать нечего».

вот лифт наблюдает твоих бесконечных шлюшек.

ну и пускай. если тебе так лучше.

пыталась бы выйти сухой и живою из этого лета –

бежала бы в ниццу, марсель или рим.

но демон отсюда так неподражаемо мною любим,

что мне не оставить его. до рассвета

я в пляске с тенями как дым сигаретный

собой разбавляю грядущий июнь.

«символика духа». карл густав юнг.

айбай

май подгоняет второе не наше лето.

твои длинные платья, короткие рукава.

я сижу на тебе, как на крепком простом скелете.

и скажи мне на милость – где моя опустевшая голова?

и когда небесный гаишник заберёт у меня права

проводить языком по губам. от твоих шагов

на мою широту наступает адский протяжный зной.

вот уже у меня на тебя не хватает слов.

и на кой тебя взял с собой этот пьяный ной?

ну раз так – я возьму тебя тоже. любой ценой.

только время проходит мимо, начинкою опростев.

у меня не находится стимула для протеста.

сколько рядом крутилось милых покатых стерв,

а теперь и без них в этом городе стало тесно.

не вблизи от тебя у него не осталось места.

и пока мой рассудок крыл роскошную самку дога,

эту ночь накрывала упругая плотная атмосфера.

и тебя, сотворённую лучшим эстетом-Богом,

мироточащую чистым бурбоном и тёмным грогом,

я покупаю по классике жанра – у люцифера.

синтетический снег

снег сходит слоями, землю поя водой.

свёрнуты указатели. следую за звездой.

вода застывает в порах потёртого колеса.

снег слезает клоками, как шерсть у паршивого пса.

снег оголяет то, что прятать уже нет сил.

рукою прорвав горизонт, я торможу такси.

всё между нами – акрил, холлофайбер и синтепон.

ничего настоящего. китч и дешёвый понт.

снег оставляет улики, не оставляя следов.

я постоянно встречаю у дома печальных вдов,

чьи мужья в небесах не вылезают из пьяных драк.

и веришь-не веришь, а это недобрый знак.

снег намекает, что в новом сезоне меня заберёт

под землю, на небо и в долгий неспешный полёт,

если сейчас не оставить тебя, мой несчастный бес.

в крови бесконечный кураж. а в глазах нездоровый блеск.

снег, схоронясь у тебя под рубашкой, встречает май.

мы расстаёмся. и будь уж так добр это всё принимать.

у меня внутри сердце. а что у тебя, дровосек?

кроме как этот блестящий колючий снег.

лето перемен

лето, Бога и определения не просящее.

никакой. никакое. и никакая.

узкий пробел между прошлым и будущим – настоящее –

звонит на минуту. и спутник не засекает.

мир поможет тебе муссонами и течением,

если даже замнёшься пред жерновом мясорубки.

ну а вы, кликуши, кричащие о прощении,

отпустите-ка мне для начала мои проступки.

я как зверь в бесконечной степной засаде

выжидаю, пока ты осмелишься оступиться.

я сверблю твою спину. и значит, как признак, я сзади

подбираюсь отравленным яблочком, мёртвой водицей.

я хочу быть на свете в единственном экземпляре.

всех красивей, румяней, белее и злее.

вот твои руки уже холоднее. и ложе стеклянней.

но покуда ты дышишь, я всё тяжелее болею.

я простой обезумевший недоумок. ты – фифа и цаца.

и небесному рефери нас не разнять криком «стой».

ты прости, дорогая, но кто-то один из нас сможет остаться.

и, прости, дорогая, но выбор теперь за мной.

синтаксический разбор

свой анализ начнём с угрюмого подлежащего

камня, закрывшего путь воде.

мне всё детство хотелось родиться мальчиком.

а теперь я мечтаю ещё побывать в тебе:

побродить со стайкой больных кровяных телец,

поболтать о новом автомобиле.

и когда доплыву до мозга, чтоб он, наглец,

рассказал о том, как тебя до меня любили.

продолжая глагольным непредсказуемым,

я к тебе забуксую юзом, но доберусь.

самое нутряное, знаешь, недоказуемо.

а снаружи на мне обживается грусть.

обстоятельства не сдают позиции и форпосты,

поджидая ещё дополнительные войска.

я согласна с тобой на «несчастливо» и «непросто»,

но там нет даже их. там пустая насквозь тоска.

между правдой и не – расстояние как от слуха до зрения.

я могу заменить для тебя зодиаки, гражданство и слог.

только вот не срастается. и согласно определению,

это уже абсолютно левацкий никчемный предлог.

бакалейный мир

как в бакалейной лавке старики

заводят вечный спор, где лучше крупы,

потом о кеннеди, о положении трупа.

и об актрисе, что за год дала всей труппе…

и все слова в трубу, как дым легки,

слетают с губ, что бабочка с руки.

так я, опоры под собой нигде не чуя,

хватаюсь как за ветки – за дела.

где мои девочки? та, верно, родила.

одна лгала, другая вечно зла.

а третья закусила удила.

мечтающего жить к утру линчуют.

а мне – дымить и тлеть как палочке пачули.

а что ты хочешь? всё наоборот

в моём кривом зеркальном королевстве.

и коль служить стране решаешь с детства,

тебя отсюда выдворяют с треском.

и пастухов на север гонит скот.

да и тебе под солнцем будет место, мой милый крот.

не то, чтоб неуютно; лучше б это,

чем килотонны вечной мерзлоты.

хотя бы униженье. или стыд.

или расстрел за к императору на «ты».

а тут всего-то дорожают сигареты.

да и какое-то (уже не счесть) минует лето.

и по ночам ещё разводятся мосты.

богдаст

я торжествую. вижу окончанье слёта

домашних ведьмочек среди пустого бора.

ну, мои девочки, хорошего полёта.

Бог даст, увидимся совсем не скоро.

Бог даст, родится сын у бывшей.

и нарекут, как раз-таки, богданом.

ну, слушай, Отче, если будешь крышей,

то мелочиться я, поверь, не стану.

мне след петлять, покуда ты отмерил,

а ты, смотрю, нисколько не скупился.

что за рука над детской колыбелью?

в пушку по брюшко, а не только рыльце.

там, в детстве, видно, чёрт меня попутал.

шёл грека через реку – тонок наст.

дай Бог мне срезать как-то эти путы.

дай Бог поспеть. и Бог, конечно, даст.

21122012

что в руках у тебя теперь

обращается в золото или пыль?

диковатый неопытный зверь?

ключ, едва отпирающий чью-то дверь?

пара граммов травы? очевидно, что не ковыль.

амулет прямо в ямке на шее,

вероятно, серебряного литья?

пара карт: дурачок и отшельник?

а давай-ка представим, что я?

ниоткуда возьмись в эти руки

угловато покорно иду.

по огням, голосам и на звуки

как преддверие скорой разлуки,

предвещающей, впрочем, беду.

что тогда? солнце в небе не встанет?

стратосфера заглушит волну?

ты – извечно причина восстаний,

я – спецназ под прикрытием зданий.

что случится, когда я с тобою усну?

если после не будет рассвета,

а простой затмевающий бред?

так давай тогда сделаем это

21-го, в декабре.

неполиткорректное