скачать книгу бесплатно
Толян подхватил председателя, тряхнул, чтоб тот пришел в чувство, усадил на стул. Лева, не торопясь, выколупал из стены пулю, нашел гильзу, спрятал в карман.
– Ну что, мужик, попал ты, – говорит Лева председателю.
Толян председателю под дых пару раз сунул, но не сильно, чтоб только дыхание перебить.
Лева и говорит:
– Бери ручку и пиши доверенность на свою машину. Чего там у него, «ауди» девяносто пятого?.. Конечно, и номера перебиты. Ворованная – да?
– Нэт, – плачет председатель. – Мамой клянус!
Лева ему ручку.
– Пиши.
Тот дрожащей рукой пишет теперь на машину доверенность под диктовку. Толян шарит по дому. Через пятнадцать минут на столе лежала куча золота, денег – рублей и долларов. Оказалось, что жена председателя приторговывала золотишком на рынке.
Макогонов глядел на все это и удивлялся про себя – вот что значит менты!
И тут Толян в довесок ко всем председателевым бедам и несчастьям вынимает из подпола два ствола: охотничий и мелкокалиберную винтовку. Лева берет винтовку и ласково так гладит по стволу:
– Во-от, мужик, теперь ты попал нешуточно, по-взрослому. Разрешения, конечно, нет?
Председатель за голову и в ноги бух: берите, говорит, все, только в живых оставьте! Больше не буду обманывать военных.
Лева ему говорит:
– Нам твое поганое золото западло трогать. Тебя, гнида, даже свои ненавидят, потому что ты есть выродок. Из-за таких, как ты, и война началась. Будь ты проклят!
Плюнул Лева на председателя.
Тот не утерся: так и сидит, всхлипывает.
– Сколько он должен? – спрашивает Лева.
– Пятьдесят две тысячи рублей и сорок три копейки по расписке за столько-то литров соляры, – отчеканивает Макогонов как по бумажке.
Отсчитал Лева сумму, сдачу бросил на стол. Уже пошли, но Лева вернулся, сгреб все золото на столе и швырнул в морду председателю. Зазвенело. Колечки покатились, доллары зеленые запорхали, промеж них рубли.
По дороге домой Макогонов пообещал омоновцам, что подкинет им спецбоеприпасов и пару трофейных автоматов. Вернувшись на базу, отвалил Питону, как договаривались, половину суммы. Остальные отдал Тимохе во взводную кассу. Тимоха деньги пересчитывал, пальцы слюнявя.
– Слюни подбери, – не удержался Макогонов.
Тимоха хыкнул обиженно:
– Потом же сами спросите что и сколько.
– Поговори.
– Виноват, тащпол.
На том история и закончилась бы. Но дело закрутилось, как никто и не думал.
К вечеру заявился в комендатуру сын того председателя. Он, оказывается, работал участковым в местном отделении милиции. И стал сын кричать, что федералы творят беспредел и грабят мирных жителей. Питон хотел его послать, как и принято было у него, на три буквы. Но в кабинет вошли Макогонов и Штурман. Уселись и слушают. Сынок на Макогонова указывает:
– Вот он и грабил, мамой клянус!
Штурман поднялся. Вынул из кармана доллары и кладет перед сынком на стол.
– Это ваше?
Тот опешил.
– Это?.. Да… Так не прауэльно. Надо поговорить было.
Тогда Штурман шагает к двери, зовет кого-то снаружи. Входят двое с автоматами.
– Этого в камеру.
– За что? Вы нэ имеете.
Штурман доллары смял и в нос сынку тычет.
– Чьи, говоришь, доллары, папы твоего? Эти доллары фальшивые. Но самое интересное и неприятное для тебя и твоего папы, что бумажки эти идентичны долларам, обнаруженным у задержанного недавно эмиссара Шамиля Басаева.
Штурман не договорил.
За окном глухо бахнуло, зазвенели стекла.
– Где это? – встрепенулся Питон.
– Сейчас узнаем. – Макогонов потянулся к рации: – «Скала один». «Второму». Где подрыв?
Рация хрустнула:
– Разбираемся.
Штурман кивнул конвойным. Те, схватив под руки сынка председателя, поволокли. Он не сопротивлялся, только вяло просил разобраться. И что бог с ними с деньгами и с папой.
По плацу с опухшим лицом слонялся без дела Женя Хроленко. Макогонов, появившись во дворе, на Женю произвел впечатление, как доллары на председателева сынка. Женя засуетился, спрятался за Душухина. Начштаба отдавал распоряжения на выезд «тревожной» группе. Душухин теперь оглядывался и водил носом на синюшный перегар. Женя от греха нырнул в черный провал штабной двери.
Саперный бэтер рыкнул и покатился. Макогонов заметил на броне чернявого солдата. Тот будто прятался от Макогонова, но исподтишка поглядывал.
Штурман тронул за плечо.
– Николаич, сообщили. Подрыв фугаса на Ленина у рынка. Мимо проезжал автобус со студентами. Есть жертвы. Район наш. Штейн со своими уже выдвинулся. Едешь?
– Еду.
Бронетранспортер разведки через пять минут выехал вслед за саперами. На командирском месте, свесив ноги в люк, сидел Макогонов.
– Ну что, поехали, смертнички.
– Гони, Лодочник, без ля-ля, – рявкнул начальник разведки и пнул мародера Маркмана каблуком в шею. Штурман, придерживаясь за башенный пулемет, натягивал на лицо маску.
Скоро доехали до места.
Автобус раскорежило и пронизало осколками. Рваные дыры зияли в бортах, дымилась резина на спущенных колесах. Три недвижимых тела, укрытые тряпками, куртками, лежали в рядок чуть поодаль. Крик стоял и гам. Военные, ощетинившись оружием, сдерживали озверевшую толпу. Метались люди с окровавленными лицами. Асфальт был залит кровью и машинным маслом.
Метрах в пятидесяти от взорванного автобуса замер бортовой армейский КамАЗ.
Макогонов, как подъехал, соскочил с брони и, походив туда-сюда, уяснил себе, что произошло. Но не искореженная водительская кабина автобуса и не тела у дороги взбесили начальника ленинской разведки. Когда он взобрался на борт грузовика, увидел кровавую картину: внутри в черной луже на матрасах и мешках с бельем лежал солдат с перерезанным горлом. Мешки пропитались кровью, кровь капала за борт на землю.
– Доигрались, – процедил Макогонов.
– Я тебя предупреждал, что могут быть непредвиденные обстоятельства, – сказал Штурман.
– Что саперы? – спросил его Макогонов.
– Вон, Норгеймер бродит.
Слава Норгеймер обследовал воронку у обочины. Когда Макогонов подошел к нему, Норгеймер держал в руках осколки и проводки от какого-то приборчика.
– Ну?
– Часовой механизм.
– И что?
Штурман заглядывал через плечо.
– Да ничего, только странно. Почерк знакомый.
– То есть? – переспросил Штурман.
Норгеймер как-то странно посмотрел.
– Надо поговорить. Но не здесь. Что с тем на КамАЗе делать?
– Кто его? – спросил Штурман.
– Казачков перевел, – продолжал Норгеймер, – слышал от местных. Один из вневедомственной охраны его полоснул. После взрыва, как убитых поволокли из автобуса, тот и заскочил в КамАЗ. Полоснул – и ноги. Отомстили, значит. КамАЗ случайно оказался, проездом. Они на Ханкалу ехали, постельное белье везли менять. Или сдавать… Однохуйственно теперь.
– Ты погоди, – заинтересовался Штурман, – а что, твой Казачков по-чеченски говорит?
– Говорит немного. Он же полукровка: мать русская, а отец чеченец.
– Ну-у! – аж присвистнул Штурман.
Убитым оказался солдат из комендатуры Старых Промыслов. Появился главный комендант Филатов, кто-то из местных властей. Заметив журналистов с камерами, Макогонов приказал своим сворачиваться. Норгеймер и саперы тоже закончили работу. Колонна Ленинской комендатуры, прорвавшись через вопящую беснующуюся толпу, запылила в сторону площади Трех Дураков. На месте остались Штейн-Муфтий со своими операми и следователи прокуратуры. Шумел стихийный митинг. Делали свою работу журналисты.
Вечером в новостях смотрели репортаж. Собрались в комнате Штейна. Макогонов натирал ноги пахучей мазью. Штурман подначивал его:
