скачать книгу бесплатно
– Не дождёшься, – лукаво усмехнулся он.
Мы зашли в кабинет одними из первых. Народ потихоньку подтягивался, занимая пустующие места. Нас насчитывалось всего 17, что слишком мало для класса. И в параллели мы были своего рода Ватиканом.
Десятые классы формировали из тех, кто остался. В результате чего нас разделили на 4 островка: физмат, они же "А" класс, что смотрели на других с характерным презрением, наш биохим или "бэшки", как, мне казалось, весьма логично, и соцэконом с социально-правовым, соответственно, – "В" и "Г" классы.
От начала и до конца мы с Максом учились в "Б" и сидели за одной партой. Думали, так будет всегда, и ни о чём не парились. А когда началась вся эта заварушка, стали единственными коренными представителями "Б" класса.
Поэтому между собой мы звали друг друга "аборигенами", а новоиспечённых одноклассников, – "пришельцами".
Но вот что было странно: когда мы перешли в десятый, получив "гордое" звание старшеклассников, Макс как-то сразу нашёл общий язык с "пришельцами", чего не скажешь обо мне.
Я остался верен своей отчуждённости. Изгой по собственной воле, мрачный тип, что не подпускает ближе, чем на пушечный выстрел. Таким меня знали все. Таким я и был на самом деле.
– Здравствуйте, ребята! Садитесь, – с добродушной улыбкой поприветствовала нас Оксана Анатольевна, проходя за учительский стол.
Биологичка и по совместительству наша классная была точной копией Хагрида из "Гарри Поттера", правда, в женском обличье.
Когда мы закончили с перекличкой, то перешли к аллельным генам. По счастливой случайности меня вызвали к доске. Похоже, я родился под нужной звездой.
Нельзя сказать, что дела с биологией обстояли у меня хуже, чем с физикой. Кое-что я всё-таки понимал. Но мои познания не шли ни в какое сравнение с Максом. Он щёлкал генетические задачки, словно орешки.
Так на эмали тёмно-зелёного цвета я вырисовывал копье Марса и зеркало Венеры, записывая условие и очерчивая его мелом. Оксана Анатольевна мягко подсказывала, и общими усилиями мы справились с этой задачей.
Решать после меня вышел Мишка Ведин. Я усмехнулся, посмотрев на щуплого очкарика. Ему-то помощь не понадобится.
Заняв свое место, я с сожалением понял, что забыл пенал, а вместе с ним все канцелярские прибамбасы. Но, открыв рюкзак, увидел сияние пустых глазниц черепа. Того самого, что являлся наконечником ручки, найденной мной вчера.
Собственно, почему бы и нет? Достав ручку с черепом, я стал переписывать каракули нашего ботана.
Решив задачу быстрее Ведина, Макс посмотрел в мою сторону:
– Зачётная ручка. В твоём стиле, – одобрительно кивнул он, – А тебя не смущают чёрные чернила?
– Это должно смущать того, кто будет проверять мои конспекты.
– Если сможет их разобрать, – озорно улыбнулся парень.
Он был прав. Из-за почерка мне пророчили карьеру врача. Из-за него же меня проклинали почти все учителя.
Мои микробуквы, что каждый раз стремились уменьшиться до размера атома, вымораживали самых стойких из них. Даже сдержанная русичка, которой приходилось читать мои сочинения с лупой наверняка не раз меня материла.
До конца урока оставалось не больше 5 минут, когда мой друг прошептал:
– Знаешь, что я недавно понял?
– Ну давай, Макс, жги!
И приятель торжественно объявил:
– Я счастливый носитель гена раздолбайства.
– Чего? – громче положенного произнёс я, и несколько дноклов обернулись.
– До меня только сейчас дошло, – рассуждал парень, – мамка всё время твердила, что мой отец редкий раздолбай, а я весь в него. Стало быть, доминантный ген.
– Доминантный ген?
– Ну да, он и определил развитие признака. Преобладающего признака, понимаешь? Такого, как веснушки или карие глаза…
– Или близорукость? – дополнил я.
– Именно так.
– В этом что-то есть, Макс.
После звонка он потащил меня на улицу:
– Пойдем, покурим.
– Ты же знаешь, я не… – попытался противиться я.
– Разумеется, знаю, паинька. Тебя же никто не неволит, просто постоишь за компанию, – друг просяще улыбнулся, не оставляя мне шансов.
Перед нами открывался вид на внутренний двор школы, в центре которого росла голубая ель. А справа, за забором, находились гаражи.
Я поежился от внезапного порыва ветра, кутаясь сильнее в пальто. Макс безуспешно щелкал зажигалкой, сумев закурить лишь с третьей попытки.
– Какие планы, Каспер? – выдыхая колечки дыма, прохрипел парень.
– Как обычно, пойду к своим околевшим друзьям.
Приятель аж закашлялся от смеха:
– Не сомневаюсь. Но я не об этом. Какие у тебя планы в целом? Когда мы выйдем отсюда? Не вечно же оставаться школотой.
– Не знаю, – сунув руки в карманы, я облокотился о серую стену, – наверное, пойду патологоанатомом.
– Это, определённо, твоя тема, – усмехнулся Макс, – а если серьёзно?
– Если серьёзно, то я не думал. Это у тебя всё расписано: поступить в мед, спасать чужие жизни…
– Не уверен, что выйдет, – почти беззвучно прошептал он.
Я бросил на одноклассника удивлённый взгляд:
– Только послушайте его. Он сдал ГИА на сотку, и ещё думает сомневается в себе.
– Баллы – не главное, Каспер, – с несвойственной ему горечью улыбнулся парень, – Рассказать, как бывает? Три года ты учишься в меде. А потом… – замялся он, – потом раскуриваешь кальяны в каком-нибудь баре.
– О чём ты? – его слова, мягко говоря, меня озадачили.
– Так происходит, когда пытаешься исполнить не свою мечту, – мой неизменно весёлый друг враз сделался каким-то задумчивым.
– Но ты же мечтал стать хирургом, – возразил я, чувствуя приближение чего-то неладного.
Вроде цунами, спастись от которого не удастся.
– Мама об этом мечтала. Не я, – он докурил сигарету до фильтра, обжигая пальцы, и даже не обратил на это внимания.
Между нами повисло густое молчание. То молчание, что заглушало свист ветра и раздражающую трель школьного звонка.
Я первым разорвал тишину:
– На уроке ты сказал, Макс, что являешься счастливым обладателем доминантного гена.
– Гена раздолбайства? – оживился друг.
– Да-да, его, – усмехнулся я, – классная теория, и всё такое. Но знаешь, даже у кареглазых иногда появляются отпрыски с голубыми глазами, – я ширкнул носком кеда, выводя незамысловатые узоры, – и у львиного зева бывают белые цветы.
Приятель улыбнулся по-прежнему беззаботно:
– Я тебя понял, Кас.
***
Когда я вернулся, мама всё ещё отсыпалась после ночной. Сделав себе бутеры, я отправился в комнату.
Тетрадь, что лежала на дне сумки, так и взывала ко мне. Вытряхнув её, я снова погрузился в мир зазеркалья.
После того, как отцовский бизнес рухнул, маме пришлось искать работу. А так как единственная галерея в городе закрылась лет 20 назад, она занялась другим ремеслом.
Каждый вечер к ней приходили клиенты. И порой, ошибаясь дверью, оказывались в моей комнате. Я её не оправдываю, но в целом могу понять.
Вначале до одури страшно, а потом привыкаешь. Привыкаешь просыпаться от чужих рук на своем теле, привыкаешь держать под подушкой нож и слышать за стенкой пыхтение и стоны. Точно так же привыкаешь видеть потухшие, не всегда трезвые глаза мамы.
Но столь жестокие уроки бывают полезны. Они учат осмотрительности и аккуратности. Учат проверять, хорошо ли закрыта дверь, и в какое место эффективней всего ударить. Они учат игнорировать страх и рвотный рефлекс.
Поэтому в последний момент, когда тебя зажимают в углу, ты вспоминаешь все усвоенные уроки и умудряешься выскользнуть. Таким образом, они спасают твою шкуру.
Даже вспоминать о подобном мерзко… Но я должна. Ведь таково предназначение дневника: забрать мою боль и иссушить до дна.
Всё-таки зря я решил читать за обедом. Ощутив подступившую к горлу тошноту, я оделся и вышел из дома.
"Все началось не со зла, все началось как игра, но
Лестницу в небо сожгла – плата за стыд твой, и страх".
Слушая "Улицу Роз", я незаметно прибыл в пункт назначения. Кладбище встретило меня с предсказуемым дружелюбием. Расположившись у того самого дуба, я снова открыл дневник:
Спустя год мама перестала принимать клиентов на дому. Теперь и вовсе не являлась на ночь, возвращаясь обычно под утро с молочной плиткой для меня. Правда, мне было тошно от этого шоколада.
Она неустанно целовала меня в щеку, оставляя на ней размазанный алый след. А я вдыхала её сладкий запах перегара, смешанный с духами. Но не Bulgari или Prada, которыми так славилась Италия, а самыми простыми копеечными духами.
Хотя этом аромат стал роднее всего на свете, поскольку принадлежал ей. С той поры я всё чаще оставалась с отцом, что было куда хуже. Следы его безмерной любви до сих пор сохранились в виде шрамов на теле.
Со следующей страницы на меня глядел карандашный кролик с бесконечно растерянным видом. Очевидно, ставший свидетелем того, что происходило с его хозяйкой.
– Твоя мать в натуре спидозная? – колкая насмешка прилетела в спину, когда я возвращалась домой.
Обернувшись, увидела дворовых ребят, среди которых выловила взглядом тех, с кем играла в детстве в «Казаки-разбойники».
– Что за бред? – откликнулась я, – моя мама абсолютно здорова.
– Тогда где она сейчас?
– В Италии, – без колебаний ответила я, – и скоро заберёт меня.
Они дружно заржали.
А после один из них, видимо, самый смелый, отделился от толпы, подходя ближе:
– Купить тебе билет до Италии? В один конец? – тошнотворно усмехнулся он, – или, правильней сказать, на чей-нибудь конец?
Я видела его ядовитый оскал и насмешливую ухмылку, но, в тот момент не ощущала злости. Может, я слишком привыкла к оскорблениям, чтобы срываться на каждого чмошника.
Тем временем он подошёл максимально близко, шепча мне на ухо:
– Наверняка ведь пойдёшь по стопам своей шлюшки-матери.
Последняя фраза стала спусковым крючком. И в следующую секунду этот урод валялся на земле с разбитым носом. Они могут унижать меня, но не маму!
Исход дальнейшего был предопределен с самого начала. Меня бросили на землю, запинывая ногами.
– Разумно, что ходите вместе. Поодиночке со мной бы не справились, – плевалась я кровью, навлекая очередную волну ударов.
Спустя время они остановились, а звон в ушах стих. Я сумела доковылять до дома.
Отец, прикладывая замороженную курицу к моему лицу, не мог сдержать поток негодования:
– На хрена ты опять влезла в драку?
– Они назвали маму шлюхой.
– Ну это не новость, – отмахнулся он.
– И сказали, что она больна СПИДом.
В ответ на мои слова папа замер. А я ощутила, как тревога холодком пробирается под футболку.
