скачать книгу бесплатно
Наташку это сильно угнетало, но Витьку своего несмотря ни на что она очень любила и боялась потерять. А тут еще эта девочка должна была родиться! Не хотела Наташка этого ребенка, решилась даже на аборт, приходила ко мне советоваться. А я сама тогда была беременна! Конечно, стала ее отговаривать, доводы разные приводить. Ну и убедила не делать глупости. Теперь вот думаю: может и зря, хоть грешно так говорить!
– Ты о чем? – я уже не на шутку была заинтригована.
На мгновение представила себе, что я вот так во время беременности вдруг не захотела бы рожать свою Верочку, и мне чуть дурно не стало.
– Нежеланный ребенок – вот причина всех бед! Причем, не столько у родителей, сколько у самого ребенка. В итоге выгнала Наташка Виктора своего, когда он в пьяном угаре поднял на нее руку. А ведь ей рожать вот-вот! Милицию тогда даже вызывать пришлось! Такой скандал был!
Веришь – нет, Виктор с тех пор, насколько я знаю, так и пропал. Никто его больше у нашего дома не видел.
– И что, Иркина мама замуж так и не выходила больше?
Эта история меня сильно взволновала. Насколько я помнила, у Ирки никогда отца не было.
– Мужа законного не было, а так, через стенку, можно было сделать вывод, что мужчины у моей соседки Наташки были отнюдь не редкостью.
Когда Ирка-то родилась, первое время Наташка жила с каким-то мужиком, но он от нее очень скоро сбежал – кому охота жить под постоянный плач чужого ребенка?
А дальше – больше! Все чаще Наташка стала прикладываться к рюмке, благо собутыльников хватало. Дочку почти совсем забросила, да и работу тоже. А ведь она классный парикмахер, ты же знаешь! Полдома к ней стричься ходили. И хорошо же стригла, но деньги у нее никогда не задерживались…
Ее ведь в свое время даже хотели материнства лишить, да она вовремя за ум взялась. Дочку-то ведь растить все же надо было. Кормить, одевать. Но, странное дело, если и покупала она обнову для дочери, то либо брюки, либо рубашечку, как на мальчишку. Никогда Иру я ее не видела в платье.
– Да, мам, я помню, как в школе Ирка всегда в штанах ходила. Для нас было удивительно, когда она на выпускной пришла в скромном таком платьишке. Правда выглядела она в нем как-то странно и неуклюже. Или мы не привыкли просто… Она, кстати, и курить первой в классе начала. Мы все еще тогда думали, что голос у нее грубый от табака. Да и вся она была такая резкая, мужиковатая, что ли. Подруг у нее никогда не было. Только приятели, да и то среди пацанов. Даже стриглась под мальчика. Говорила, что модно.
– Наташка это ее стригла так. И одевала с детства, как мальчишку. Видно, никак Игорька своего любимого не могла забыть. А голос у Ирки грубый, думаю, не от табака. А от избытка мужских гормонов! Отсюда и повадки мужские. Ведь ждала Наташка мальчика. Думала об этом постоянно. Да и потеря сына сыграла не последнюю роль…
Знаешь, Катя, – продолжила мама, – я считаю, что мысль вполне может материализоваться, если постоянно думать о чем-то.
За стенкой снова что-то сильно загрохотало.
– А где Ирка работает? – спросила я, поморщившись от шума.
– Не знаю, где-то на стройке. Выпивает частенько. Стала еще больше на мужика походить. А как заговорит, со спины вообще не отличишь. А Наташка-алкашка два раза лечилась от алкоголизма. Зашилась даже. Совсем в старуху превратилась. А ведь ей еще год до пенсии.
Но все равно жалко мне только Ирку. Раньше говорили: дети не должны отвечать за своих родителей. Имея в виду детей врагов народа – им же в свое время крепко досталось от государства. Но всегда и во все времена больше всего доставалось именно нежеланным детям от собственных родителей…
Мама замолчала. За стенкой тоже наступило затишье. Я подошла к окну и посмотрела на свой бывший двор, где детьми мы с подружками так любили играть в свои девчачьи игры. И только сейчас до меня дошло, что с нами никогда не играла Ирка, предпочитая сугубо мальчишеские забавы.
Вдруг раздался резкий звук дверного звонка.
– Ты кого-нибудь ждешь, мама?
– Нет! Пойду, открою! – удивленно ответила она, домывая чашку.
– Я сама открою!
На пороге стояла… Ирка собственной персоной! Я сразу же узнала свою соседку, но как же сильно она изменилась! Передо мной была уже не та прежняя Ирка – дерзкая, насмешливая, вечно кривящая губы в презрительной улыбке. Это уже был совсем другой человек – с изрядно помятой физиономией, в рваной футболке, одетой явно на голое тело, и мужских тренировочных брюках. В давно немытых коротких темных волосах уже проглядывала первая седина.
Ирка пьяно прищурилась и в следующее мгновение расплылась в широкой улыбке:
– Батюшки, какие люди! Никак Катька приехала! Ну, здорово, здорово! Ух, ты, какая стала! – Ирка бесцеремонно прошла в прихожую. Видно она была здесь частым гостем. – В дом-то пустишь? – она рассматривала меня во все глаза. – А тетя Таня дома?
– А, Ирочка! – мама вышла из кухни, вытирая руки полотенцем. – Ты что-то хотела? А ко мне, видишь, дочка ненадолго приехала! – она говорила, как будто оправдывалась.
– Теть Тань, дай тыщу до получки. Ей богу, отдам!
– Ира, я ведь тебе в начале месяца уже давала!
– Вот сразу все и отдам! Ты же знаешь, теть Тань, мое слово – кремень! – Она вдруг громко икнула и прикрыла рот крупной кистью с обломанными ногтями. – Прошу пардону! – она снова остановила мутный взгляд на мне и подмигнула: – А пойдем-ка, Катюха, курнем на площадку. Пока твоя мать мне взаймы ищет!
– Я не курю, Ирка и тебе не советую! – я была взбешена наглостью бывшей одноклассницы.
Нет, надо с ней разобраться!
– Ладно, пошли. А заодно и побеседуем! – отчетливо выговорила я.
Ирка только удивленно хмыкнула. Ей явно не понравился мой тон.
Когда мы выходили, я поймала встревоженный взгляд мамы, обращенный на нас обеих.
– Ты что это себе позволяешь, соседка? – начала я, когда мы спустились на пол-этажа ниже. – Врываешься, как к себе домой, буквально требуешь деньги в долг, не отдав прежний, и вообще, ведешь себя у нас по-хозяйски! Тебе не кажется, что это все слишком?!
Ирка долго исподлобья вглядывалась в меня, словно изучая, с какой стороны лучше напасть, затем, не спеша, дрожащими пальцами достала из заднего кармана треников мятую пачку сигарет и с удовольствием затянулась.
– Я что? Я ничего! Никого не трогаю. А в свой законный выходной день имею право немного расслабиться. Ты что-то имеешь против? – все это она проговорила лениво, как будто смакуя каждое слово, смотря при этом мне прямо в глаза. – Что ты вообще знаешь о моей жизни, вся такая чистенькая, ухоженная? А ты знаешь, что такое вкалывать на стройке? Мне иногда даже пожрать некогда! Прихожу домой, а там голяк беспросветный! С мамашей говорить не о чем. Уставится в стенку, и только одно от нее и слышишь: отстань от меня, не до тебя, не лезь в душу! А кто ее от психушки спас, когда ее с белой горячкой увозили? Кто насильно ее зашил?
А-а-а, что говорить! Тяжело мне, Катька! В выходной день одна только радость – выпить и забыть про жизнь эту проклятую!
Ирка сползла по стенке и села на корточки. Потом подняла на меня глаза, в которых стояли слезы.
– Вот ты мне скажи: для чего человек живет? Вот ты – для чего?
Я немного опешила от такой ее тирады. Никак я не ожидала, что наш разговор может принять такую вот форму.
Мое молчание Ирка восприняла по-своему.
– Вот, не знаешь! А еще вопросы всякие задаешь! – Она презрительно выплюнула окурок.
– Почему не знаю? Знаю и очень хорошо! – Я уже взяла себя в руки. – У каждого человека свои цели в жизни. Я, например, живу ради своей дочери и мужа, ради любви к ним, а также к своей матери, которую, правда, последнее время редко посещаю… Послушай, Ирка, тебе надо взять себя в руки! Ну, посмотри, на кого ты похожа! Ты ведь женщина! А выглядишь – только не обижайся – как пьяный биндюжник!
– Кто? – Ирка была озадачена.
– Не важно! Важно, что не как женщина!
– А я себя ею никогда и не ощущала. – Ирка встала с корточек и оглядела себя.
Мне даже показалось, что она немного протрезвела – настолько осмысленным был ее взгляд.
– Знаешь, Катька, а я ведь одно время – давно, правда, – хотела даже ребеночка из детдома на воспитание взять! Правда, правда! Только вот, как подумаю, через сколько всего надо будет пройти, сколько документов разных собрать, в ступор вхожу и сразу выпить тянет. А потом еще как на мамашу свою горемычную гляну, такая меня ненависть берет ко всему, что и жить не хочется.
– И зря! Может, ребенок этот детдомовский и есть твоя цель в жизни! И еще, Ирка, прошу тебя пока по-дружески: к матери моей кончай шастать и деньги клянчить. Да и со своей полегче, что ли. Через стенку ведь не только нам слышно. А если у тебя будут приводы в милицию, не видать тебе ребенка, как своих ушей. А с документами я тебе помогу. Юрист, как-никак! По блату – как однокласснице и соседке! Ты только решение прими. Слышишь, Ирка?
Но Ирка не отвечала. Казалось, она ушла глубоко в себя. Она смотрела на меня, но, казалось, меня не видела. И было странно наблюдать за ней – такой неуклюжей, с мужской фигурой, грубыми чертами лица, растрепанной и неопрятной. Странно, потому что мне вдруг почудилось, что из почти мужского ее обличья, наконец, проглянула душа женщины. И эту робкую попытку пробиться отражали ее глаза. Пустые только на первый взгляд!
Наконец, она словно очнулась.
– Спасибо тебе, подруга. Я подумаю. – Ирка поднялась по лестнице и скрылась за своей дверью.
Она первый раз за всю свою жизнь назвала кого-то подругой…
Здравствуй, дед!..
На плацу лихо вышагивал взвод лейтенанта Стародубца, совсем недавно прибывшего к нам в часть из училища. Я вздохнул: с таким же рвением и я когда-то муштровал вверенный мне личный состав. Неужели пролетели целых пятнадцать лет?! Уже совсем скоро в моей жизни не будет ни этого плаца, ни полигона, ни стрельбищ, ни офицерского клуба, где я коротал вечера со своими друзьями-однополчанами… Нелегко, ох, нелегко далось мне это решение…
На КПП я в последний раз окинул долгим взглядом родную часть, козырнул дежурному сержанту, и… здравствуй, моя новая жизнь! Я трясся в рейсовом автобусе, а в голове все еще звучали слова нашего «замка» подполковника Баранникова:
– Ты хорошо подумал, майор? – Внешне спокойный, он смотрел на меня поверх очков, но его волнение выдавали кисти рук, отбивающие нервную дробь по столу.
– Так точно, товарищ подполковник! – четко отрапортовал я.
Он недовольно поморщился, встал из-за стола и нервно заходил по кабинету, заложив руки за спину.
– Ну чего тебе не хватает? Отличный офицер, прекрасный послужной список, никаких нареканий, полгода назад только майора получил! – он остановился напротив меня. – Может, передумаешь, Александр Николаич? Давай я тебя в отпуск на месячишко отправлю? Как раз на майские праздники! Поправишь дела свои и назад, а?
Я отрицательно мотнул головой.
Он сел на место, вздохнул и подписал мой рапорт об увольнении в запас.
– Неужели все так серьезно, что тебе и военная карьера побоку?
– Серьезно, Анатолий Васильевич! Вы же знаете, жена от меня ушла, детей забрала… А тут еще мама на днях померла!.. Схоронить надо по-человечески! Дом в поселке остался, хозяйство большое. Я ведь один у нее был… И со всем этим надо что-то делать, да и жену как-то возвращать… Поверьте, товарищ подполковник, я знаю, что поступаю правильно! А армия… останется со мной навсегда!..
После скромных поминок, на которых присутствовала половина поселка, ко мне подошла наша соседка и давняя подруга моей мамы тетя Валя.
– Ты, Санечка, не обижайся, но народ удивляется, почему ты без семьи приехал на похороны?
– Ушла от меня Нина, теть Валя! Не вынесла тягот военной службы! – я зло усмехнулся. – Я ведь, можно сказать, из-за нее из армии уволился!
– Вона как? – она в задумчивости пожевала губами. – А дальше что делать думаешь? Останешься здесь или дом с хозяйством продавать будешь? А то я бы купила! Ведь сколько лет бок о бок прожили-то! Ты ведь когда после десятилетки уехал в училище свое поступать, Вера Никитична, бабушка твоя, слегла и почти не вставала. А Настюше работать надо было – без нее почта точно закрылась бы! Вот я за Никитичной, почитай, пять годков и ходила! И хозяйство почти все на мне держалось, и вообще! Жалко мне маму твою – совсем ведь еще молодая была! А ведь я говорила ей: «Плюнь ты, Настя, на Кольку своего непутевого: раз ушел этот кобель, значит, мизинца твоего не стоит!» А она все десять лет по нему сохла! Вот и сгорела быстро! Да и ты, Санечка, редко навещал ее – чего уж тут греха таить! Я понимаю, конечно, ты – человек военный, подневольный, но хоть раз в год мог бы привезти внуков погостить у бабушки?
– Теть Валь, не травите душу! Нина не любила сюда приезжать. Если у нас и выдавалась возможность, отдыхали с детьми на море. Думал, успеем еще и к бабушке съездить, и ее с собой на море взять… Вот и съездили!.. А дом этот, действительно, продавать придется и перебираться в город. Там и работу легче найти, и квартиру купить можно! Тогда, может, и Нина с мальчишками вернется…
Она посмотрела на меня с сомнением и вздохнула:
– Знаешь, Саня, ты не обижайся, если что не так скажу – я ведь тебя с пеленок знаю, но не любит тебя твоя Нинка! Баба от любимого мужика по собственной воле ни за что не уйдет – даже из самой распоследней дыры! Поверь уж мне!..
Вопрос насчет продажи недвижимости решился быстро. Суммы, которую предложила мне соседка за дом и хозяйство, в принципе хватало и на покупку квартиры в городе, где я собирался обосноваться, и на первое время, пока не устроюсь на работу. Единственным условием, выдвинутым тетей Валей, было освобождение дома от «всего хлама, скопившегося здесь со времен царя Гороха!»
«Ты пойми, Сашок, негоже жить в доме, где все пропитано духом усопших, как бы хорошо я к ним не относилась! – извиняющимся тоном говорила она мне, поясняя свою просьбу. – А заодно и вещи, какие тебе дороги, заберешь! А я тебе в помощь своего Степана пришлю!»
Три дня я провел в доме, где прошло мое детство. Часами сидел за альбомами с фотографиями, с грустью перебирал милые сердцу безделушки, просматривал документы. Только сейчас я до конца осознал, что больше никогда не увижу ни этих стен, ни предметов интерьера нашего скромного жилища, ни всех этих вещей. И уже второй раз за короткое время мысль о невосполнимой утрате болью отозвалось в моем сердце…
Полдня вывозили мы с мужем тети Вали на свалку все, что когда-то составляло жизнь моих родных. Наконец, дело дошло до большого темно-коричневого старого шкафа, занимавшего чуть ли не половину маминой спальни. Этот потертый шкаф простоял в нашем доме лет пятьдесят, но до сих пор был еще крепок. Больших трудов стоило нам разобрать его, чтобы вывезти из дома по частям.
«Смотри, Саня, что я нашел! За полку завалилось! – воскликнул Степан, держа в руке какой-то пожелтевший от времени маленький квадратный клочок бумаги. – Это же похоронка! – он поднял на меня глаза: – На деда твоего!»
Дрожащими руками я взял драгоценный документ, о существовании которого знал от бабушки. Будучи старшеклассником, я пытался как-то его найти, чтобы принести в школу, когда там оформляли музей боевой славы. Но, к сожалению, перерыв все верх дном, мы с бабушкой тогда его так и не нашли. Помню, насколько я огорчился, ведь принести в школу свидетельство боевого подвига деда, дорогого стоило! И вот теперь он отыскался…
Так вот ты какая – легендарная похоронка! В документе, именуемом «Извещение», значилось:
«Ваш муж, ст. лейтенант командир взвода… – далее следовали фамилия, имя и отчество моего деда. – Уроженец… – был указан наш адрес. – В бою за социалистическую Родину, верный воинской присяги, проявив геройство и мужество, был убит 12. 04. 1943 в р-не станции Новая… – далее указывались ее координаты, – и похоронен в братской могиле деревни Хохловка…»
Я с грустью смотрел на полустертый штамп с номером стрелкового полка, где служил мой дед; на слабый оттиск полковой печати; на подписи начальника штаба и комиссара полка, которым довелось поставить точку в героической летописи жизни одного из своих бойцов. В своих руках я держал последнюю и единственную нить, связывающую меня с моим предком, которого я никогда не видел, но которым безмерно гордился!
А уже через неделю я ехал в ту самую деревню Хохловку вблизи станции Новая, чтобы положить цветы на могилу деда и рассказать ему о своем житье-бытье.
Далеко не сразу мне удалось разыскать место, где когда-то находилась та деревня – теперь там разросся поселок городского типа. И только расспросив местных старушек, я отыскал скромный обелиск на окраине поселка рядом с лесом. Судя по всему, дорогу сюда не забывали: у подножья лежали букеты полевых цветов. Правда, цепь, которой был обнесен памятник, сильно поржавела и требовала реставрации.
Я подошел ближе, достал носовой платок и протер поверхность постамента, на котором были выбиты имена похороненных здесь бойцов. Острой болью кольнуло в сердце, когда среди восьмидесяти четырех других я увидел фамилию деда.
– Ну, здравствуй, дед! Это я, Саша, твой внук! Вот мы и встретились! Видишь, как все получилось? Из армии я уволился, а жену удержать все равно не смог! А ведь мы любили друг друга! Знаешь, ради меня она на многое пошла: бросила профессию, отчий дом, родителей. Когда появились близнецы, думал, что семья наша только укрепится. Но чем старше они становились, тем сильнее она хандрила, устраивала мне сцены: дескать, надоело ей по гарнизонам мотаться и мальчишек из школы в школу переводить! Но она же знала, дед, что выходит замуж за военного! И вот она уехала, а что делать мне! Как ты считаешь, теперь, когда я уже на гражданке, она вернется, Или все же тетя Валя права? Молчишь? Вот и я не знаю!.. Ну, что ж, прощай, дед! Пусть тебе и твоим боевым товарищам эта земля будет пухом! – Я низко поклонился останкам бойцов, сложивших голову у деревни, которой давным-давно уже нет на карте…
– У вас тоже здесь родной человек похоронен? – неожиданно раздался за спиной негромкий женский голос.
Женщина неопределенного возраста, закутанная до глаз в светлый платок, подошла к обелиску с большим пластиковым пакетом в руке и стала выкладывать из него бутылку с водой, тряпки, щетку, небольшой веник.
Я кивнул:
– Мой дед!
– А я вас раньше здесь не встречала! – она с интересом рассматривала меня. – Вы ведь не местный?
– Да, я издалека! Совсем недавно узнал, где он похоронен… Вот приехал поклониться его праху…
– А я приезжаю сюда два раза в год – перед майскими и осенью, в свой день рождения! Ведь если бы не мой дедушка, и меня на свете не было! – она вздохнула. – Меня зовут Мария, будем знакомы!
– Александр! – я пожал руку женщине. – А давайте я вам помогу!
Вместе с Марией мы быстро навели порядок и по дороге к станции разговорились. Я рассказал немного о себе.
– А я сразу догадалась, что вы военный! – сказала она. – Мой муж тоже был офицером. Они с сыном разбились на машине – в них врезался грузовик с пьяным водителем. Тогда я думала, что жизнь закончилась вместе с их уходом. Три долгих года я ходила на кладбище, как на работу, на себя махнула рукой, буквально превратилась в тень. Но потом, наконец, поняла, что они не одобрили бы, если я так бездарно угроблю свою жизнь. Тогда я взяла себя в руки, устроилась работать в детский дом, чтобы помочь другим детям адаптироваться к нашей непростой жизни. И вы знаете, Александр, мне стало гораздо легче! А вы чем собираетесь заниматься?
Я развел руками:
– Не знаю! Сначала квартиру куплю, а там посмотрим! Может, в охрану куда-нибудь устроюсь. Жену попробую вернуть…
Она посмотрела на меня долгим взглядом:
– Любите ее? – и, не дожидаясь ответа, продолжила: – Если любите, боритесь за нее!
