Странные истории

Алабамский говор. В конце концов, мы подписали контракт с «Superba films» на зарплату, которая выглядела как трехмесячное пособие.

Первая короткометражка Тодда «Сердца и Цветы», обошла самую громкую мелодраму года. Ходили слухи о присуждении ему «Оскара» Американской киноакадемии. Демифл хотел заполучить его за феерию «Запретный плод». Дисней отчаянно умолял о привилегии изобразить его в карикатурном виде в переснятом фильме «Фердинанд». Все было прекрасно, и все было супер-грандиозно. А потом… Тодд влюбился!

Я узнала об этом на съемочной площадке. Картина, которую мы снимали, была основана на легенде о Мерлине, волшебнике при дворе короля Артура. Режиссер Больски готовился к съемкам любовной сцены между молодыми Мерлином и королевой-колдуньей Морганой.

– Хорошо, – сказал он. – Теперь, мистер Тодд, в этой сцене вы с дамой демонстрируете свою магию. Она машет рукой и достает браслет. Увас этот браслет припрятан в рукаве, мисс Ханикатт?

– Да, мистер Больски.

– Хорошо. Что ж, она заставляет вас повторить ее трюк, а вы достаете яблоко из своих волос. Мисс Ханикатт, вы удивлены, видите? Вы думаете, что это подделка. Вы заставляете свою горничную откусить кусочек яблока. Поняли?

Они оба кивнули.

– Хорошо. Тогда снимаем. Камера!

Клейги продолжили и сигнал «дубль» вспыхнул. Моргана ле Фэй томно улыбнулась из своего гнездышка из подушек.

– У нас в Умбрии есть своя магия, Мерлин, мой задорный, – сказала она. – Скажи, ты мог бы сравниться с этим своим коварством?

Она взмахнула руками. В поле зрения появился браслет. «Мерлин» безмятежно улыбнулся. Две тысячи долларов, потраченные на воспитание голоса, не избавили его от скрипа, но этого хватило и он воскликнул:

– Это забавная уловка, моя королева. И все же человек сотворил эту безделушку. Ты могла бы сотворить из себя самый свежий плод?

Его глаза встретились с глазами королевы. Он повернулся к стоявшей рядом с служанке и его губы пытались произнести хоть слово, как вдруг… появились цветы! Пионы. Нарциссы. Самый настоящий букет цветов!

– Снято! – закричал Больски. Он вбежал на съемочную площадку, размахивая пухлыми ручонками.

– Только не цветы, Тодд. Яблоко! По сценарию нужно яблоко!

Тодд смущенно покраснел.

– Я-я знаю.

Больски выглядел испуганным.

– А вы не можете… не можете ли вы вырастить яблоко?

– Да, сэр. – Покорно прохрипел Тодд.

– Тогда сделайте это! Это должно быть яблоко. Горничная не сможет съесть цветок!

Они попробовали еще раз. И снова. Они пробовали это до тех пор, пока Моргана ле Фэй не задрожала так, что могла с трудом вытаскивать браслет из рукава. До тех пор, пока от пота грим Тодда не расплылся вовсе. Но у него ничего не получалось. Каждый раз, когда в кадре появлялась горничная, глаза Тодда странно загорались. И появлялись еще цветы!

Я был первым, кто это понял. Схватив Больски за руку, я крикнул:

– Слушай, у тебя есть другая девушка на роль горничной?

– Миллионы! – воскликнул я. – Может быть, миллиарды. Но Мерлин только один, и он не умеет готовить яблоки!

– Тогда найди другую девушку! – огрызнулся я. – И поставь ее на эту роль. Ставлю свой последний доллар, что тогда ты получишь свое яблоко!

Он сделал так, и у них все получилось!

Но по дороге домой Тодд бредил…

– Ее первая настоящая роль в кино, – бушевал он, – и ты отнял ее!

– Если бы я этого не сделал, – сказал я ему, – это была бы твоя последняя роль. Ты ведь влюблен в эту девушку, не так ли?

Его длинные ноги обвились вокруг друг друга, как штопоры и он покраснел.

– Как ты узнал?

– Как я мог не узнать? А она тебя?

– Она даже не знает о моем существовании. Хуже того, она думает, что я ненормальный. – Он печально покачал головой. – И она права. Ни одна девушка не выйдет замуж за ходячую теплицу.

– Откуда ты знаешь? – возразил я. – Ты ее спрашивал?

– А что толку? – Он бессмысленно пробормотал. – Розы красные, фиалки синие; я вырастил этот букет, дорогая, просто для тебя!

И он начал собирать цветы, которые разбрасывал, пока говорил.

– Прекрати, придурок! Не трать силы впустую! Если ты любишь эту девушку, скажи ей об этом!

Две крупные слезы скатились по его щекам.

– Я знаю, что бы она сказала. Нет, я обречен прожить в одиночестве, нелюбимый, всю оставшуюся жизнь…

С этими словами ярко-голубой цветок мягко опустился на пол седана. Это была пуговица холостяка.

Это было началом конца. С тех пор как девушку сняли с актерского состава и заменили другой, все шло достаточно гладко, но сердце Далримпла Тодда было не в своей тарелке. Я мог судить об этом это по качеству его «ботанических» работ. Лилии, которые он подарил на свадьбу Дженевьевы, были 2чахлыми. Сцена, в которой он снабжал легион осажденных рыцарей свежими фруктами и овощами, едва не вызвала бунт среди массовки, которой пришлось съесть все это. Фрукты были горькими. А овощи были гнилыми.

И потом я понял почему. Однажды утром ко мне зашел Этельред Р. Клутц, чтобы высказать свое недовольство. Тодд поступал нечестно, по словам Клатца. Его нападки на Американское Сообщество флористов и Садоводов должны прекратиться. Это было намеренное ограничение торговли. Адвокаты изучили обстоятельствадела, поскольку некоторые цветы были отправлены мисс Смайт, когда она находилась за пределами штата Калифорния, а Комиссия по торговле между штатами будет проинформирована об этом…

– Минуточку! – сказал я .– Ты утверждаешь, что Тодд посылал цветы этой девушке?

Возле ящика и грузовика бушевал мистер Клатц. К тому же не по сезону. Цветы, которые честные, трудолюбивые торговцы и не надеялись бы воспроизвести. Более того, г-н Тодд сам выращивал эти цветы. С тех пор как каждый доморощенный бутон представлял собой потерю доходов для членов профсоюза ABF&H…

Я успокоил его и выставил вон. Но когда Тодд вернулся домой, я передал ему обвинение. Он виновато покраснел.

– Да, Лен. Это я. Я посылал цветы Сьюзен. Каждый день. – Он задумчиво посмотрел на меня. – Я не могу заставить ее обратить на меня внимание каким-либо другим способом и подумал, что если я…

Он запнулся.

– Говорят, цветы – это путь к сердцу женщины…

– Это путь в богадельню! – Взвыл я. – Ты не сможешь добиться своей лучшей работы в студии, если не спишь всю ночь, выращивая цветы для нее! Я не знаю, как работает твой плодородный бугорок, но… но подумай о своем будущем!

– Будущее, Лен? У меня нет будущего без нее

Он вздохнул.

У нас был еще один посетитель. Невысокий, угрюмого вида парень, на карточке которого значилось: «Хепплуайт Фрей, FFCB». Он подошел к Тодду и задумчиво осмотрел его голову.

– Что мы можем для вас сделать, мистер Фрей?

Фрей сделал пометку в маленькой книжечке. Затем он провел воображаемую линию посередине черепа Тодда.

– Вот! – сказал он. – Это ваша граница. Правительство не может разрешить дальнейшее культивирование.

– Что разрешить? – Спросил я.

– Перепроизводство. Я из Федерального совета по охране сельскохозяйственных угодий. Из Бюро по контролю за растениеводством. На этого человека поступали жалобы. Ему придется перепахать левую сторону. Это ваша основная площадь, мистер Тодд?

Тодд еле слышно произнес:

– Да.

– Очень хорошо. – Фрей захлопнул книгу. – Не бойтесь. Вам будет выплачена компенсация за невозделанный участок. Дядя Сэм заплатит вам – дайте-ка подумать – тринадцать центов, четыре мельницы, за ваши пахотные земли. Правительство, – он величественно улыбнулся, – защищает своих фермеров. Всего доброго!

И он ушел. Я с ужасом уставилась на Тодда.

– Неужели стрижка остановит это? – спросил я его.

– Я не знаю. Я, честно говоря, не знаю.

– Потому что, если это не так… – начала я, но потом замолчал. Впервые за несколько недель я рассматривал черную гриву Далримпла Тодда с близкого расстояния. И сделал ужасное открытие. Его виски были опущены еще дальше, чем раньше, а его волосы начали редеть. Далримпл Тодд лысел!

Его съемки в кино были почти завершены. Оставалось снять только одну финальную сцену: ту, в которой Тодд в роли престарелого Мерлина демонстрирует свои магические способности, создавая арбуз. Не спрашивайте меня, зачем Больски понадобился арбуз. Я сказал ему, что ребята из «Круглого стола» никогда не слышали об арбузах, но это не имело значения. Арбуз был большой. Арбуз впечатлял. А это был Голливуд. Значит, это должен быть арбуз!

На репетициях Больски позволял Тодду готовить разные мелочи, например виноград и кумкваты. Но в конце концов он сказал:

– Теперь мы снимаем финал, мистер Тодд. Помните, в финальной сцене будет арбуз, и большой арбуз. Понимаете?

Тодд устало кивнул. Камеры начали скрежетать. Сцена развивалась плавно. Затем последовала сцена, в которой молодой хитроумный волшебник высмеивает Мерлина, называя его несостоявшимся. Мерлин, теперь уже старый и седой, опускается в кресло. Тодд опустился в кресло. Я увидел, как его губы произнесли слово «Арбуз!». Из редеющей копны его волос торчал огромный зеленый хохолок. Он рос и рос. Камеры продолжали снимать. Рядом со мной Больски наблюдал, затаив дыхание. Даже актеры выпучили глаза от неподдельного изумления. Это был первый шаг Тодда, его величайшее усилие. Он вырос наполовину… почти на три четверти. И затем Тодд остановился и застонал.

Больски забыл о звуковом предупреждении и взволнованно закричал:

– Давай, Тодд! Не останавливайся!

Далримпл Тодд поднял на нас измученные глаза и простонал:

– Я не могу!

Я прыгнул вперед и спросил:

– Что ты имеешь в виду?

– Это… это больше не будет расти.

– Но ты должен! Еще немного. Пожалуйста! Может быть, еще одна мысль! – Взвизгнул Больски.

Тодд закрыл глаза и сжал кулаки. Его лицо побелело от напряжения, а губы зашевелились. Затем, слабым голосом он сказал:

– Это бесполезно. Я не могу. И— и у меня раскалывается голова!

– Неудивительно! – Я закричал, – Позовите врача! Позовите ботаника. Древесного хирурга. Позовите кого-нибудь, быстро!

Люди засуетились и закричали. В доме царил настоящий бедлам. Затем, внезапно, рядом со мной раздался тихий голос:

– Далримпл…

Тодд поднял голову, и его глаза расширились от радости.

– Сьюзан! – воскликнул он.

Мы с Больски увидели это одновременно и оба бросились со сцены. Больски закричал: «Камера!»

Из-за арбуза, выпирающего из головы, лицо Тодда внезапно изменилось. Вокруг огромного зеленого шара-полукруга вырос настоящий сад великолепных цветов, а по съемочной площадке разлился аромат. Розы, герань, орхидеи, львиный зев, о-о, назовите все, что придет вам в голову, в безумном изобилии росли на плодоносящей голове Тодда. Главным из всех чудес было это удивительное зрелище: наполовину арбуз, наполовину куст сирени…

Сьюзен и Дал Тодд заключили друг друга в объятия. Они целовались.

– Я должна была прийти, мой дорогой, – шептала она. – Когда перестали приносить цветы, я поняла, что, должно быть, ты нуждаешься во мне…

Вокруг них каскадом рассыпались цветы, настоящие джунгли буйной красоты.

– Снимай! Снимай! – кричал Больски оператору, и хлопал меня по спине. – Потрясающе! Великолепно! Еще один триумф!

Но это была лебединая песня Далримпла Тодда. Потому что внезапно цветы перестали опадать. И в ослепительном сиянии я увидел другое сияние, которое заставило меня громко разрыдаться. Скальп Тодда. Он был лыс, как зеркало. В конце концов, его труды его доконали. Он был просто еще одной жертвой эрозии почвы!

Вот, пожалуй, и все. Сьюзен и Дэл Тодд женаты уже год. Я вернулся к рисованию на своей работе «Разве это не правда?», но мой офис теперь не в Нью-Йорке. Я держусь поближе к Тоддам. Потому что, видите ли, у меня теперь есть мальчик. К тому же симпатичный. По имени Лен, после меня. И он все еще достаточно молод, чтобы я мог быть менеджером этого парня, когда… Нет, конечно, я не ожидаю, что он унаследует странную плодовитость своего старика. Это было странно, такое случается раз в тысячелетие. Но в то же время…

Что ж, скажу я вам. Как-то вечером, когда мы зашли в детскую к маленькому Лену, чтобы посмотреть, как он спит, мы обнаружили, что он сжимает в руках яркий, новенький, сверкающий игрушечный автомобиль. Сьюзен не давала ему этого. Его папа не давал ему этого. И я тоже. И других посетителей не было. И такие вещи заставляют задуматься, не так ли?..

Книжный магазин

На него всегда можно было положиться в создании увлекательного рассказа. Нельсон Бонд обращается к теме, которая подсознательно волнует любого читателя. Откуда на самом деле берутся его рассказы? Что случилось с произведениями, которые могли бы написать великие люди, но не написали? Что бы сделал Шекспир, проживи он еще хотя бы пять лет? Это удивительная вещь – быть писателем, знать наверняка, что через два года ты обязательно напишешь роман или рассказ, и при этом не иметь ни малейшего представления о том, что это будет! Позвольте Нельсону Бонду рассказать вам об этом.

В удушливом Манхэттене в разгар лета не было никакого стимула писать. В квартире Марстона было как в раскаленной печи. Два часа назад он снял мокрую рубашку и уселся за пишущую машинку. И несмотря на все его труды, ему нечего было показать, кроме дюжины скомканных листов бумаги, беспорядочно брошенных в корзину для бумаг.

«Чертовы романы! – пробормотал Марстон. – И чертовы редакторы со сроками сдачи. И чертова жара!»

Он сгреб с подноса перед собой горсть белых и желтых листов и с горечью пролистал их. Это был хороший сюжет для романа. Он еще раз перечитал три главы, которые закончил. Это была хорошая работа, одна из лучших, которые он когда-либо создавал. «Подчиненные» – психологическая история о поражении и о тех, кто позволил себе потерпеть поражение. «Вина, дорогой Брут, не в наших звездах…» Хорошая тема. И пока что мы проделали хорошую работу. Но эта жара! Эта всепоглощающая, изнуряющая жара. Марстон с внезапным раздражением понял, что фактически и физическион болен. Бросив последний отчаянный взгляд на белую бумагу на валике, он поднялся и был потрясен, обнаружив, что его изнеможение настолько велико, что, когда он встал, перед его глазами заплясало черное головокружение, короткое, но пугающее. Пока он оставался здесь, это могло быть только удушье и дискомфорт. На улице тоже было бы жарко, но на тенистых улицах у реки, возможно, чувствовался бы легкий ветерок. Марстон надел рубашку и пиджак и вышел на улицу.

Он и не помнил, что книжный магазин находится по этой дороге, – на самом деле совсем забыл о маленьком магазинчике, пока вдруг он не оказался прямо перед ним, всего в нескольких шагах. Затем он вспомнил, что несколько раз видел его раньше и планировал заглянуть, и каждый раз обстоятельства мешали ему сделать это.

Книжный магазин был далеко не располагающим на вид. Он был древним и затхлым, и единственной его привлекательностью была слабая аура таинственности, всегда сопровождавшая темные заброшенные места. Марстон понятия не имел, как долго это заведение служило пристанищем для книг в этом районе. По-видимому, оно приносило мало пользы, потому что из десятков людей, проходивших мимо, никто, кроме него самого, даже не повернул головы, чтобы заглянуть в пыльное окно.

Впервые он увидел его год назад или около того, в тот день, когда с бедным Тэтчером, он проезжал мимо на автобусе. Тэтчер был второстепенным поэтом, не слишком хорошим, но пылким. Он потчевал Марстона восторженным просмотром своего последнего шедевра, который вскоре должен был выйти на экраны.

– Очень скоро, Марстон. Еще несколько строф, и книга отправится в издательство. Это хорошая работа, Марстон. О, я знаю, что с моих слов это звучит хвастливо, но писатель может определить, хороша его работа или нет. Это не похоже ни на что из того, что я делал раньше. На этот раз это настоящая поэзия.

В его тоне было трогательное нетерпение.

– Я уверен, что это так, Тэтчер. – пробормотал Марстон.

– Я знаю, что это так. Я называю ее «Песни нового века». Она создаст меня, Марстон. До сих пор я был просто автором стихов, а эта книга создаст мне репутацию. Посмотрим, прав ли я… О, послушай!

Он внезапно осекся. Марстон, быстро подняв глаза, вспомнил, что, по слухам, здоровье Тэтчера было на пределе. Он выглядел неважно. Его щеки были слишком бледными, а глаза – слишком темными и ввалившимися.

– В чем дело, старик? Ты в порядке?

– А что? – Тэтчер восстановил самообладание и попытался изобразить подобие улыбки.

– О… о, да, вполне! – Но он нажал на кнопку, подающую сигнал к остановке автобуса, и поднялся, как показалось Марстону, несколько резко. – Я в порядке, спасибо. Но я только что вспомнил о маленьком поручении. Мне нужно повидаться с одним парнем. Вон там.

И он указал на магазин, перед которым теперь стоял сам Марстон.

– Ты уверен, что хорошо себя чувствуешь? Может быть, мне стоит пойти с тобой? – Настаивал Марстон.

– Не волнуйся за меня. Со мной все будет в порядке. Этот парень – мой старый друг. – Тэтчер вышел из автобуса и бросил через плечо. – Увидимся позже, Марстон. Следи за «Песнями»!…

Но, как с сожалением подумал Марстон, он ошибся. По обоим пунктам. Больше они никогда не встречались. Новая книга так и не появилась. Бедняга Тэтчер был не так здоров, как он надеялся. Это было из-за его сердца. На следующий день Марстон прочитал его имя в колонке некрологов.

Это было всего год назад. С тех пор Марстон часто думал о маленьком книжном магазинчике. Он вызывал у него какое-то жутковатое восхищение, ассоциацию идей, которую Марстон не мог объяснить даже самому себе. В этом маленьком магазинчике и скрылся Тэтчер. Марстон больше никогда его не видел. Это сделало книжный магазин своего рода символом. Глупо, конечно. Но прошлой зимой, когда Марстон заболел гриппом и часами метался в бреду, это стало для него почти навязчивой идеей. Им овладело непреодолимое желание подняться и навестить его у постели больного. Странное желание, но такое сильное, что, когда он, наконец, поправился, он специально отправился в маленький магазинчик, но выбрал неудачное время. Магазин был закрыт. Дверь была заперта на задвижку и засов, а шторы плотно задернуты.

Однако сейчас он не был закрыт. Шторы были подняты, а дверь приглашающе приоткрыта примерно на дюйм. И хотя лавка была маленькой, в ее затхлых недрах царила прохлада. Солнечные лучи падали на лицо Марстона и с ощутимой силой давили ему на плечи. У него болела голова и его подташнивало. Он открыл дверь и вошел.

Переход от яркого солнечного света к затененной темноте был резким. Сначала он ничего не мог разглядеть. Где-то в глубине магазина тихо зазвенел колокольчик, и казалось, древняя тишина окутала веселый металлический звук, поглощая и успокаивая его.

Марстон, спотыкаясь, шагнул вперед и налетел на стол. От неожиданности с его губ сорвалось тихое «О!», и он вцепился в стол, ожидая, пока пройдет минутная слепота. Из темноты перед ним раздался тихий, сочувственный голос.

– Вы не ушиблись, друг мой?

– Здесь темно, – пожаловался Марстон.

– Темно? – На мгновение воцарилось молчание… – Да, темно. Полагаю, так оно и есть.Минуточку…

Теперь Марстон мог видеть более отчетливо. Он стоял в центре небольшой комнаты с низкими потолками, по обеим сторонам которой были уставлены книжные полки. Стол перед ним также был завален книгами в переплетах. Некоторые из них были старыми и выцветшими, другие, как он с удивлением заметил, были совершенно новыми.

За столом находился крошечный письменный стол, а за ним сидел тихий человек, невозмутимо что-то царапавший старым гусиным пером в раскрытой перед ним бухгалтерской книге. В тусклом свете Марстон не мог ясно разглядеть лицо хозяина, но он увидел согнутые плечи и седые волосы, сияющие во мраке, как нимб. Он почувствовал, что в чертах старика было что-то смутно знакомое, нечто мучительно близкое его памяти и это ускользнуло, как только он попытался ухватить его. Хозяин поднял голову.

– У вас есть что-то особенное, мой друг?

– Просто смотрю, – сказал Марстон.

Как и все книголюбы, он терпеть не мог пиара в управлении книжным магазином, и предпочитал в свободное время и по собственной прихоти искать то, что могло бы представлять для него литературный интерес.