скачать книгу бесплатно
– Дил?
– Фил, привет. Извини, что беспокою, я могу подняться?
– Да какого черта?
– Я звонил, но ты не отвечала.
– Так я сплю.
– Извини, могу войти?
– Ты под кайфом?
– Нет. Уже нет. На улице реальный дубак, Фил!
Со стоном я нажала кнопку домофона. Оставив дверь приоткрытой, я вернулась в кровать. По неровной поступи, которой Дил взбирался по лестнице, я убедилась, что он все же под кайфом или как минимум пьян.
– Фил! – излишне высокопарно прошептал он, подкрадываясь в потемках к кровати.
– Я сплю, Дил, – отозвалась я, не открывая глаз.
– Ну, извини, извини. – Было слышно, как он переминается с ноги на ногу. – Я был у Найла, потом решил пойти домой, а оказался здесь.
– Ты пришлепал из Воксхолла? Да что случилось-то?
– Ничего, мы выпивали, потом он пошел спать. А я не мог уснуть, ну, знаешь, всякие мысли. И тогда решил прогуляться. Я оставил ему записку. И знаешь, это была великолепная прогулка.
– Ложись спать.
– Ага. Сейчас, подожди.
Я слышала все: как он прокрался в ванную, как прикрыл за собой дверь, как включил воду и как потом выругался по поводу ее температуры, залезая под душ. Я уже снова засыпала, когда он полез на кровать, задержав дыхание, стараясь не разбудить меня своим сопением. Такое истязание собственного организма в угоду мне вызвало у меня жалость. Я прильнула к нему, устраиваясь поудобнее в изгибах его фигуры, так хорошо мне знакомой. Его жилистое тело все еще сохраняло тепло горячего душа, и запах алкоголя смешивался с жасминовым ароматом моего мыла.
– Фил, – прошептал он.
– Что?
– Как там Генри?
– Завтра расскажу.
– Хорошо.
– А ты как? – спросила я.
Он вздохнул, потом поцеловал меня в макушку и прошептал:
– Я в порядке.
Утром я металась по комнате, примеряя разную одежду, а Дил сидел на кровати и пил крепкий кофе.
– Первый прикид был ничего, – сказал он, потягиваясь.
– Нет, слишком распутно. Я хочу понравиться матери Генри.
– Но у вас же не свидание, Джони.
Странно, он с детства не называл меня этим именем. Я приняла это за показатель крайней степени похмелья.
– Кстати, а в чем ты собираешься идти? – спросила я, снимая брючный костюм. – Ты принес что-нибудь с собой?
– А это совершенно незачем, – ответил Дил. – Мы для них невидимки, подруга. Никто на нас даже не взглянет.
– Все будут пялиться только на тебя, если заявишься в окровавленных джинсах.
– Знаешь, мать Генри совершенно игнорировала меня в госпитале. Будто меня там и не было.
Я даже отвлеклась от поиска колготок в комоде:
– Ты серьезно?
– Абсолютно.
– Наверное, она просто не поняла, кто ты… Ну, в том смысле, что ты там делал. К тому же, – я вдруг поперхнулась, и это прозвучало так, будто я то ли охнула, то ли хихикнула, – ее дочь только что умерла. Может, не стоит от нее ждать любезностей?
– Она и медперсонал не поблагодарила.
– Ну, привет, – хмыкнула я, снова зарываясь в комод, – Марла уже умерла – за что благодарить-то.
– Но они же пытались ее спасти, разве нет? Да она просто… – Дил умолк и пожал плечами. – Да все они такие. Титулованные. Генри – нет, но все остальные – да. Пафосные придурки.
Я подошла и положила руки ему на плечи.
– Сегодня не тот день, товарищ, – улыбаясь, сказала я, но он не поднял взгляда. – Может, тебе хотя бы черное пальто надеть, а? Наверное, у Фионы найдется что-нибудь подходящее.
Перед уходом мы перекусили сухими хлопьями. Я переборщила с макияжем, а Дил в черном женском пальто из восьмидесятых с подкладными плечиками выглядел шикарно, что меня раздражало.
Нам нужно было проехаться на автобусе до метро, затем с пересадкой с одной ветки на другую и, наконец, пешком до чудного сквера в Челси. В конце пути я поймала себя на мысли, что на протяжении всей поездки вела монолог о Генри. Дил лишь невнятно бурчал в ответ и, похоже, сдерживал рвотные позывы. На пути к церкви мы миновали компанию в черных одеждах. С несколькими знакомыми я обменялась скорбными приветствиями. Дил сердито следил за моими реверансами. Неподалеку на тротуаре курили Пэдди и Найл. В длинных пальто и шарфах они выглядели привлекательно.
– Привет, милашки, – сказал Пэдди, целуя меня в щеку и крепко сжав плечо Дила. – Адская вечеринка.
– Дай курнуть, – сказала я, обнимая Найла.
– Что с тобой случилось ночью? – обратился он к Дилу, протягивая мне пачку «Мальборо».
– Дурные сны, – кисло улыбаясь, ответил Дил.
– Ну а вы как? – поинтересовалась я.
– Потряхивает слегка, – сказал Найл.
– Вот. – Пэдди запустил руку во внутренний нагрудный карман пальто и вынул серебряную фляжку.
Мы все сделали по глотку перед тем, как войти в церковь.
Мила и Джесс были уже там, расположившись посередине зала. Мила выглядела крайне серьезной, а Джесс – чрезвычайно очаровательной. Я присоседилась к ним на узкой скамье, приобняв обеих одной рукой. Орган заиграл похоронную мелодию.
– Все хорошо? – спросила Джесс.
– Нормально. А вы?
Мы обменялись еле заметными улыбками и придвинулись поближе друг к дружке, чтобы согреться.
Я огляделась в поисках Дила и увидела его вместе с Пэдди и Найлом в заднем ряду. Впереди я разглядела мать Генри – Кристиану. Она сидела с непроницаемым лицом рядом с пожилой женщиной, как я поняла, – бабушкой Генри. По другую сторону прохода стоял отец Генри со своей смазливой второй женой. Я понаблюдала, как он пожимал руки приглашенным и благодарил за то, что они откликнулись, причем брал их руку в обе свои. Основываясь на личном опыте (правда, скромном), я бы сказала, что Генри скорее фантазировал, рисуя отца главным злодеем своего детства. По мне, так он больше походил на добродушного, слегка солдафонистого метрдотеля.
Под женскими шляпками угадывались знакомые лица. За вычурной миниатюрной вуалью пряталась Ханна. Рядом с ней сидела Сесили Симмонс, которая обращала на себя внимание большинства морщинистых старикашек. Несколько задних скамеек занимала пестрая компания молодежи чуть постарше нас. Я так поняла, что это были друзья Марлы по тусовкам. У всех был какой-то желтушный вид, а от их дубленок и накидок а-ля рыболовная сеть веяло затрапезной романтикой. «Кто же из них мог быть отцом Беара?» – прикидывала я.
Орган смолк. Все встали и повернулись к открывшимся дверям. Я посмотрела поверх толпы и увидела Генри. Вместе со своими братьями и еще парой мужчин, которых я не узнала, он нес на плече гроб, склонив голову и подняв одну руку для равновесия. Промежутки между несущими гроб заполняли венки из белых роз и лилий. На крышке гроба из цветов было составлено слово, которое я не смогла разобрать со своего места. Когда процессия двинулась вперед по проходу, зазвучала молитва «Радуйся, тело истинное»[5 - Имеется в виду католическая молитва Ave Verum Corpus.]. Генри должен был пройти прямо мимо меня. От перспективы попасться ему на глаза меня передернуло.
– Мы можем поменяться местами? – прошептала я Миле и оттеснила ее, прежде чем она успела что-то сказать. Когда гроб проносили мимо нас, я увидела, что Генри побрился. Он по-прежнему не поднимал головы и смотрел себе под ноги. Когда они опускали гроб с плеч и устанавливали перед алтарем, стало понятно, сколько усилий требовалось, чтобы удерживать его на плечах в горизонтальном положении. Я даже покачнулась, словно ощутила на себе вес этого лакированного деревянного ящика с человеческим телом внутри. После того как гроб надежно укрепили на положенном постаменте, я смогла прочитать слово на крышке, выложенное из бутонов роз, – МАМОЧКА. Генри с братьями заняли места рядом с Кристианой.
Музыка прервалась. Поднялся священник.
– Давайте встанем и исполним первый гимн: «Господь – пастырь мой».
Все встали, и орган снова заиграл. Тщедушный хор голосов прихожан не мог достойно противостоять силе звучания органа.
Господь – пастырь мой, я не буду
ни в чем нуждаться.
Он покоит меня на злачных пажитях.
Мила пела так красиво, что я постаралась петь как можно тише.
Если я пойду и долиною смертной тени,
Не убоюсь зла,
Потому что Ты со мной.
По неподвижным плечам Кристианы Ташен я понимала, что она не поет, а просто держится за руку своего старшего сына Ника и смотрит строго перед собой.
Так благость и милость
Да сопровождают меня
Во все дни жизни моей,
И я пребуду в доме Господнем многие дни[6 - Ветх. Завет, псалом 22.].
Священник сошел с амвона и встал перед алтарем лицом к нам. Руки его безжизненно свисали вдоль туловища, он силился изобразить на лице скорбное сочувствие.
– Сегодня мы собрались здесь, чтобы воспеть жизнь Марлы Люси Ташен, забранную от нас так скоро. Богу угодно, чтобы она была рядом с ним.
Далее он стал развивать все в том же духе. Упоминая о сибаритском образе жизни Марлы, он ловко пользовался различными эвфемизмами и упирал на то, что ее смерть произошла по «воле Божьей». Я занялась своей кутикулой и ковыряла ее до тех пор, пока Мила не пихнула меня в бок.
– А сейчас брат Марлы Николас вспомнит о своей сестре.
Ник освободился от цепких рук матери и направился к кафедре. Его можно было бы считать красавцем: высокий, с характерным гэльским телосложением Ташенов, но вот лицо… складывалось впечатление, что оно состоит из нескольких различных типов, которые никак не подходят друг к другу. Я пересекалась с Ником несколько раз, причем последний раз он заявил, что видит меня впервые. Голос его зазвучал как-то пародийно вкрадчиво.
– Сегодня я обращаюсь к вам от лица моей скорбящей семьи, – начал он и глубоко вздохнул. – Марла! Сегодня нам выдался шанс поблагодарить тебя за то, как ты скрашивала нашу жизнь, хотя на это тебе было отпущено совсем мало времени. Мы всегда будем чувствовать себя обделенными из-за того, что ты ушла от нас такой молодой. Но мы должны быть благодарны просто за то, что знали тебя.
Кристиана приглушила всхлипывания носовым платком.
– Только теперь, когда ты ушла, мы по-настоящему оценили то, чего лишились. Твоя жизнерадостность и твоя безграничная энергия, которую ты едва могла сдерживать, передавались всем и везде, где только ни загорались твоя улыбка и искры твоего веселья.
Позади меня раздался громкий кашель, с характерным знакомым тембром. Я обернулась и увидела Пэдди. Склонив голову, он натужно хрипел, стараясь вынуть салфетку из пластиковой упаковки.
– Марла и я самые старшие в нашей семье, поэтому в детстве много времени мы проводили вместе. По сути, она так и осталась моей озорной младшей сестренкой, которая дралась со мной в школе и неизменно развлекала меня всю дорогу во время наших долгих поездок на автомобиле. Никогда она не изменяла себе.
Скамья была очень жесткой и высокой, годной лишь для того, чтобы на нее можно было вскарабкаться, как на насест. Зато я могла видеть макушку Генри, которую всего сутки назад наблюдала между своих ног.
– Я хотел бы закончить свою речь, поблагодарив Бога за то скромное милосердие, которое он оказал нам в это страшное время. Марла оставила после себя сына, который никогда не будет знать своей матери. И я прошу всех, кто знал Марлу, постараться передать ему, когда он подрастет, нашу память о том, каким замечательным человеком была его мать. Спасибо.
Волна вздохов прокатилась по церкви. Макияж жестко сковывал мое лицо, а от глотка из фляжки Пэдди меня клонило ко сну.
Снова взял слово священник.
– Спасибо, Николас. Какое теплое посвящение. А сейчас послушаем стихотворение, которое близкая подруга Марлы Сильвия посвятила этому скорбному событию.
– Господи, – прошептала Джесс.
Сильвия поднялась на кафедру и откашлялась, прочистив горло.
– Жизнь! – начала она громко с нажимом.
Затем сделала паузу, окинув взглядом весь зал, и выкрикнула:
– Прошла! – теперь она смотрела прямо на нас.
Я отвела взгляд.
– Любовь! – вопила Сильвия. – Вечная нота!
Зал ощутимо напрягся.
– Дочь. Сестра. Мать. Друг. Не иссякнет светлый лучик вдруг.
Слева от меня послышались странные звуки. Это Джесс, уткнувшись лицом в ладонь, пыталась задавить смех. Ее грудь колыхалась. В отчаянье она повернулась ко мне, слезы истерического хохота набухали на нижних ресницах. Это оказалось крайне заразительно Я уронила голову на грудь, смех раздирал меня, от усилий сохранять тишину у меня свело живот. Мила продолжала внимательно слушать Сильвию, но челюсти ее заметно сжались.
– Лети, извечный мотылек! – изрекала Сильвия, запрокинув голову и мечась взглядом по потолку. – Взмахни! – гнусавый голос Сильвии сорвался.
Похоже, ее глубоко тронули собственные слова. Лицо Милы исказилось.
– Взмахни крылами!
