скачать книгу бесплатно
– Ворота ничего, – сказал сосед, забежавший за прокладками (у жены от стресса началось). – Другое страшно…
Он не договорил. Раздался звон бьющегося бутылочного стекла. Под окном растеклась и заплясала огненная лужица, вспыхнули сухая травка вокруг.
– Вот оно, – сказал сосед. – Зажигательная смесь. Пригодился ваш спирт, етит вашу. Кто-то в химии у них фурычит: видать, не всю жизнь водку глушили… Давайте, женщины, – распорядился. – Лопаты, песок – тушите.
Ковыляя, волоча ногу, вбежал дядя Эдик, за ним «постовые».
– Тыценковская баня занялась! – крикнул он. – Барачные полезли со всех сторон, как тараканы, слишком много их! Татьяна, двери запирай! Опускай рольставни на окнах! Детей в подвал!
– Поджарят нас как шашлык! – запричитала бабка Ночёвкина. В дверь раздался первый удар такой силы, что посыпалась штукатурка, зазвенела хрустальными висюльками, закачалась под потолком люстра. Вслед за тем: «та-та-та» – будто твёрдо посыпалась фасоль – с мансарды, куда убежал дядя Эдик.
– Господи, что это? – говорила дрожащим голосом Татьяна, обнимая Андрейку так, будто хотела вжать, впечатать, спрятать в своё тело. – Что это, Господи?!
***
Ослепительно, ярко вспыхнувшая люстра ошеломила всех. Все сидели ослепшие, онемевшие, выпучив глаза друг на друга и разинув рты, с отвисшими челюстями. И сразу раздалась многоголосая какофония из оживших мобильных звонков – как у осаждённых, так и у мятежников на улице.
– Что случилось?! – кричал в трубке папа. – Как Андрейка?! Два дня нет к вам доступа, чертовщина какая-то! Решили вернуться. Здесь уже рядом находимся, у моста. Револю… Какая революция?!! Ты в уме? Что, чёрт возьми, у вас там происходит?!
Татьяна, уронив мобильник, рыдала на весь дом. Шатаясь, побрела к дверям. Распахнула, рухнула на крыльцо, привалившись головой к лакированной балясине.
Революционеров как ветром сдуло. Валялся таран – берёзовый ствол, грубо, наспех обрубленный от сучьев. От тыценковской бани пахло гарью, валил пар и неслось шипение. Там суетились люди, хлестали мощные струи из насосов.
Андрейка вспомнил, что с утра не пИсал. Домашнюю уборную надолго оккупировала бабка Ночёвкина. Её на нервной почве прошиб неукротимый понос. В пластиковую кабинку с биотуалетом, в конец огорода Андрейка не пошёл бы ни за какие коврижки. Там вполне могли притаиться Верка и хахаль с верёвкой и ножом.
Высвободил из штанов крохотный членик и стал чертить струйкой прямо по цветам. Вокруг клумбы все красивые светильники, на солнечных батареях, были разбиты.
– Бон, бон, бон! Бессама… Бессама муча! – по дорожке полз дядя Спиря.
– Андрюха, друг ситный! – бурно обрадовался он. – А я баиньки делал. Проснулся, смотрю, чего у вас тво… Ик!.. Творится? Набат, пожар, тарарам?
– Продрыхся?! – звонко, зло крикнула за Андрейкиной спиной живая – здоровая тётя Лариса Тыценко – она, как выяснилось, отсиделась в погребе. В пышных волосах запутались тенёта, погребная труха. – Урка недоделанная! Зэка безногая! Пьянь безмозглая! Харя гнойная! – Она ещё высыпала ворох замысловатых слов. – Ты что натворил, а?! Какую революцию своим поганым языком наплёл?
– Революцию?! – страшно изумился дядя Спиря. – Ёк-макарёк, от народ дикий. Шуток не понимает. Пошутить нельзя. Революция, чего выдумают.
– А кровь на пиджаке?!
– А, это… С корешем в пельменной… Кетчупом капнули.
КЛАДБИЩЕ ДОМАШНИХ АВТО
Иван Кирсанович славно провёл воскресный денёк. Семьёй поехали на дачу, супруга Неонила Петровна занялась внуком Рустиком. Сам вскапывал уголок в саду. У соседей струился аппетитный дымок: делали шашлык из сёмги. И сразу за забором призывно замахали руки.
– Кирса-аныч! Петро-овна! К нам!
Закусывали водочку деликатесной рыбой, пели комсомольские песни. Сидели до ночи – и ещё бы сидели, да захныкал Рустик: признавал только свою постельку.
Иван Кирсаныч, кряхтя, втиснул живот за руль. Он и раньше был не худенький, а на пенсии вдруг как-то быстро и неопрятно растолстел. Ходил, отирая пот, отдуваясь: «Уп-па», нечаянно потрескивая на ходу. Смущался: «Виноват», «Извиняюсь», «Обеспокоил».
А что в нетрезвом состоянии за рулём… Во-первых, пол-литра – какой же это нетрезвый? Во-вторых, Кирсаныча на дороге знала каждая собака: начальник ГИБДД в отставке.
На пенсию ушёл по возрасту. Хорошо, достойно ушёл – что редко, почти невозможно для такой сволочной должности. Ивана Кирсаныча любили за справедливость, проводили с почётом. Вручили тематическую картину местного художника. Название актуальное: «Не вписались в поворот».
На большой картине – полтора на три метра – придорожная деревенька, живописно крутой изгиб трассы. Фуру здорово повело в кювет. Устояла, но запрокинулся двадцатитонный контейнер, колесо задрано в воздухе. Два заспанных детины-дальнобойщика стоят, широко расставив ноги-столбы, крепко чешут в репах. Даже в могутных спинушках читается недоумение: «И как, едрит твою в дышло, нас угораздило?!»
Из низеньких воротец, опираясь на батожок, снизу вверх выглядывает на происходящее древняя согбенная, как её избёнка, старушка. Избёнка вросла рядом с дорогой в землю и кажется игрушечной рядом с колесом. Ещё метр – мокрого места бы не осталось.
Художник тщательно, профессионально выписал детали. За кривым забором угадывается кое-какой стариковский огород. Помятые грядки с картофельной ботвой, накренившиеся капустные кочаны – как живые.
Иван Кирсаныч любил картину «Не вписались в поворот», повесил в зале. Гости тоже интересовались. Заложив руки за спину, по-петушиному скашивая головы туда-сюда, подолгу уважительно рассматривали, сильная вещь, говорили.
***
Домчались до города на одном дыхании. Только в одном месте сложный поворот, немало народу бьётся – для аса, как Иван Кирсаныч, раз плюнуть. Машину чуть не занесло, Неонила Петровна вскрикнула. Рустик проснулся и заплакал.
У подъезда стояло такси. Сосед сверху, таксист Серёжка спал мёртвым сном, с детски открытым пухлым ртом. Даже дверцу не захлопнул, ногу в кроссовке не подтянул из дверного проёма. Где остановился, там в ту же минуту вырубился. Рация хрипела, диспетчер устало взывал: «Седьмой, ты где, седьмой?»
Иван Кирсаныч неодобрительно покачал головой. Юркие городские такси для ГИББД были как ёршик в заднице. Всю статистику назад тянули: что ни ДТП – то с участием такси. Шоферюги, с кроличьими от недосыпа глазами, гоняли по городу и району на скорости под двести. Время – деньги.
Иван Кирсаныч осторожно вдвинул в салон Серёжкину ногу, прикрыл дверцу.
***
Неонила Петровна укладывала Рустика.
А Иван Кирсаныч пожалел, что выпил лишку: диафрагма поджимала, набухшая печёнка упёрлась в ребро. Пробовал почитать на сон грядущий: попался растрёпанный Эдгар По, «Король Чума» – не помогло. Обычно в таких случаях он поддевал под старый, не сходящийся на животе китель вязаный набрюшник. Заложив коротенькие толстые ручки за спину, хозяйски прохаживался по спящей улице.
Иногда доходил до «скворечника» – бывшего поста ГИББД. Забалтывался с ребятами, просиживал до третьих петухов. Петровна потом давала втык.
Рядом со скворечником, ещё по инициативе Ивана Кирсаныча, был воздвигнут постамент. На нём – красноречивее всякой пропаганды – памятник разбитому авто.
Было дело, прямо на глазах сотрудников ДПС. Серебристая красавица «мазда» из свадебного кортежа, в кольцах и лентах, – классически, показательно, как в блокбастере, влетела в бетонное ограждение. Сзади её от души припечатала мчащаяся следом машина.
Что там от той «мазды» осталось – комок шоколадного серебра. Будто гигантский малыш шоколадку съел, а бумажку грубо смял в мячик.
Позже рядом водрузили ещё сладкую парочку. Лобовое столкновение: «окушка» врезалась в пассажирскую газель. Выглядывала оттуда попкой, как младенец из лона матери.
Потом пост перевели на кольцевую. А к памятнику уже стихийно волокли дорожный бой, не разбирая: колоритно – не колоритно. Глазом не моргнули – выросло настоящее автомобильное кладбище.
Местный железный король (кличка «Ржавый») огородил свалку, поставил вагончик, посадил туда сторожа. Иван Кирсаныч, за неимением другого собеседника, скорешился со сторожем Николаем и с ним говорил «за жизнь».
Потом Ржавый осел то ли на личном океанском острове, то ли в тюрьме в Сибири. Опечатанная бесхозная свалка приходила в упадок. Покорёженные машины покрывались снегом, поливались дождём, прорастали осотом и пыреем, превращаясь в нагромождение ржавых остовов.
Вот мимо какого печального места брёл сейчас Иван Кирсаныч. И уже озяб, и подумывал: не вернуться ли ему под тяжёлый, тёплый неласковый бок Петровны…
Как заметил в окошках вагончика свет. «Хорошо бы это был Николай. Кому ещё в этот час здесь быть, как не Николаю?» – обрадовался Иван Кирсаныч. Очень кстати было опрокинуть алюминиевую кружку с разбавленным спиртом, который всегда водился у сторожа, закусить мятым, в крошках скорлупы и табака, крутым яйцом, поболтать со старичком…
***
Он толкнул дверцу вагончика. Вот те на: народу – как семян в огурце. Сидят за сколоченными на скорую руку столами. Из знакомых на другом конце стола – таксист Серёжка. На каждом колене восседает по игривой девице. Махнул рукой: «Привет, дядь Вань».
Женщина, ближе всех к дверям, невзрачная, в платочке, потеснилась. Иван Кирсаныч, усаживаясь, основательно её придавил («Уп-па! Виноват»).
– Вам водочки? Салатику? – ухаживала соседка.
– А что за мероприятие? – поинтересовался Иван Кирсаныч.
– Мы иногда сюда съезжаемся, – пояснила женщина. – Из ваших тоже кто-то попал в аварию? Ну, их автомобиль тоже здесь?
Всё понятно: что-то вроде совместной поминальной вечеринки. Публика собралась самая разномастная. Сидит плохонький мужичок, рядом расфуфыренная дамочка – и ничего, не морщится. Хотя запашок в вагоне стоит крепкий, с тухлецой – вроде квашеной капусты. Присутствующие дамы, пытаясь заглушить неприличный запах, буквально были облиты духами и обильно орошены дезодорантами, так что Иван Кирсаныч расчихался.
Стол был накрыт, как бог на душу положил. Кто какую снедь с собой привёз – ту и выложил. В корзинках для пикника – пироги в промасленной бумаге. Селёдки, картошки в мундире и вышеупомянутая капуста в мисках соседствовали с утончёнными, красиво выложенными блюдами. Рядом с трёхлитровыми банками с мутным самогоном – изящные, в вензелях и звёздах, чёрные бутылки.
И все друг друга гостеприимно угощают. Только одна дамочка замерла с наколотым на вилку кружевным ломтиком киви, подёргала носиком и говорит:
– Фи! Фруктовый салат порезали луковым ножом!
Посуда тоже с бору по сосенке. Кто-то пьёт из тонких бокалов, кто-то, не чинясь, из мятых одноразовых стаканчиков. Одни тыкают еду витыми мельхиоровыми вилочками, другие – пластиковыми. Но всем дружно, душевно и весело: в рамках приличия, конечно, весело – поминки всё-таки. Пьют не чкаясь.
Однако стоит кому-то возвысить голос, строго постучать вилкой по тарелочке – все дисциплинированно умолкают и уважительно смотрят в сторону оратора. Даже если оратор – соплюха в коже и бандане.
– Она вообще совершеннолетняя, для такой вечеринки? – шепнул законопослушный Иван Кирсаныч соседке. Девица его услышала.
– Паспорт на руках! – невежливо заявила и покачнулась. – Вот и моя Светка справляла день соврешен… совращен …соверешеннолетия. И один такой же (был брошен неприязненный взгляд на Ивана Кирсаныча) слишком умный дядечка на её дне рождения встаёт и произносит тост. «Пусть, говорит, Светлана (девица всхлипнула), пусть, говорит, тебе всегда будет цветущие 18 лет! Выпьем за это! Чтобы ты всегда оставалась таким бутончиком – розанчиком -симпапунчиком!». Нет, ну не кретин – желать такое?! Потому что (девица смахнула злые пьяные слёзы) … желание сбылось! Добились своего, кушайте на здоровье. будущая невеста на байке упала в круты берега. Теперь ей вечные 18 лет. Навсегда осталась бутончиком-розанчиком. Всё, – она села.
За столом повисла сочувственная пауза. Повисела – и снова возобновились разговоры, деликатный смех, звяканье посуды. Среди шума выделялся и креп голос мужчины в спортивной курточке. Постепенно он завладел вниманием вечеринки.
– Вот мы… – он показал растопыренные, плохо отмытые пальцы с грязными ногтями, – люди простые, от земли. И соседи по даче спины не разгибают. Выехали, значит, соседи на машине по делам в город. А пекло с утра стоит, на солнце пятьдесят градусов.
На полдороге вспомнили, охнули: теплица не открыта, помидоры горят. Муж говорит: «Вернёмся». Жена: «Нельзя возвращаться – плохая примета». Муж, ясно, нервничает. Перед глазами у него увядшие, поникшие помидоры. Каждый куст как ребёнка выхаживал. Задумался и… пролетел на красный светофор. Царство небесное ему и пешеходу, который под горячее колесо подвернулся. Самое обидное: у жены ни царапины. Небось, дома эта дура в первую очередь теплицы открывать бросилась, потом уже в ритуальное агентство звонить. А двух хороших людей на свете нет. Слушай этих баб. Примета ей плохая.
Все вздохнули и выпили не чокаясь.
***
– А моей подруге, – это заговорила красивая дама, – в детстве цыганка нагадала смерть от осы. И экстрасенс тоже предсказала: остерегайтесь большого чёрно-жёлтого полосатого насекомого… Вообразите, так и вышло!
Все замолчали, даже руки с рюмками застыли в воздухе.
– Позвольте, – в полнейшей, гробовой тишине, кашлянув, сказал человек со шрамом. – Вы, кажется, новенькая? Вы нарушаете устав…
– Устав, устав! – закричали все гневно и повскакали с мест. Иван Кирсаныч удивился, как обозлили гостей слова дамы. – Какая наглость! Из-за осы!
– Из-за осы, – подтвердила красивая дама. – Но выслушайте меня до конца. Подруга с мужем ехала в машине из гостей. И вдруг вскрикнула таким диким голосом, что муж от неожиданности резко вывернул руль. Он, конечно, был изрядно пьян – а тут, вообразите, ещё под ухом кричат. Машина опрокинулась на пассажирскую сторону… А муж потом действительно обнаружил осу: она-то и испугала жену, влетев в открытое окно.
Концовка истории вполне пришлась по душе присутствующим. Даме даже сдержанно поаплодировали.
***
– Нет, что ни говорите, а всем им крупно повезло, – с вызовом заявила пышная блондинка (очень во вкусе Ивана Кирсаныча, он её как бы невзначай касался и подкладывал колбаски). А дама продолжала: – Секунда – и не успели толком ничего понять. Многие предпочли бы такую лёгкую смерть. И звучит красиво и трагически, правда? «Погиб в автокатастрофе». Не то что, скажем… умер от свиного гриппа. Фу!
Можно быть роковой красавицей, – развивала она свою мысль дальше, – но, представьте, красавице на голову падает сосулька. Все спрашивают друг друга, из-за чего она умерла. Им говорят: из-за сосульки. Хи-хи, сосулька. То есть, потом спохватятся и состроят траурное лицо, но первая реакция будет именно такая. Вот ужас, правда?! У всех в памяти ты навсегда останешься ассоциированной с сосулькой. Или со свиным гриппозным рылом.
И блондинка мечтательно нараспев повторила:
– То ли дело: «Погиб в автокатастрофе…» Или: «Погиб под колёсами автомобиля…». Тоже романтично.
Её речь вызвала большое одобрение у всех, только соседка в платочке загрустила. Тихонько тронула Ивана Кирсаныча за руку.
– Как вы думаете, моему Костику ведь не было больно, правда? Он тепло был закутан, тогда зима была, – она начала перечислять, загибая пальцы: – На нём была маечка (от крови и грязи так и не отстиралась). Рубашечка клетчатая с начёсом, пуловер с зайчиком, жилетка двойной вязки. Шубка мутоновая, штанишки стёганые… Вот я всё думаю: Костику не было очень больно, правда? Жилетка-то двойной вязки, – особые надежды женщина возлагала почему-то на жилетку.
Иван Кирсаныч не знал, что на это сказать. Блондинка ему шёпотом сердито объяснила: «Чего тут не понять? Сынок у неё под джип попал». И очень спокойно, даже грубовато обратилась к женщине:
– Господи, она сомневается. Ну, сама попробуй: защеми дверью голый палец – или толсто забинтованный. Есть разница?
Они вышли из-за стола и тут же поэкспериментировали. Замотали палец женщине сначала носовым платком, салфеткой и потом ещё подолом юбки (а ведь помните: на Костике шубка была и жилетка двойной вязки – никакого сравнения). И несколько раз с силой прихлопнули дверцей вагончика.
«Совсем, совсем не больно!» – женщина тихо просияла и медленно пошла вдоль стола, шепча что-то под нос и торжественно неся укутанный палец перед собой. Но уже через минуту, видимо, забыла про эксперимент. И уже с другого конца стола слышалось: «Правда, моему Костику не было больно? На нём была маечка, пуловер с зайцем и т. д.»
Тут-то Иван Кирсаныч вспомнил. В соседнем дворе джип, разворачиваясь на детской площадке, задавил мальчика Костика. Но ведь и маму подмяло под машину, и она тоже… того. Жмурик. Откуда здесь её двойник? Может, сестра-близнашка? Иван Кирсаныч смутился.
***
А веселье за столом нарастало, вино ударяло в головы, голоса набирали силу, языки развязывались.
– Светочка, вы снова перепьёте, как в день своего восемнадцатилетия, – сладко обратился к юной байкерше человек со шрамом.
– В жизни раз быва-а-ает
Восемна-а-адцать лет! – оглушительно грянули гости песню Пахмутовой. Они обняли друг дружку за плечи и закачались, как в игре «Море волнуется – раз, море волнуется – два».
– Ай, оса, оса! – взвизгнула красивая дама и в ужасе замахала руками. Но её успокоили, что это всего лишь муха.
– Нет, вы подумайте: на моей жене ни царапины! – возмущался огородник.
– Не стоит так нервничать, – уговаривали его со всех сторон, – ведь никого из нас уже нет!
– Напротив! – не соглашался кто-то. – Именно теперь можно нервничать сколько угодно – ведь нас всё равно уже нет!
«Это что… Покойники собрались? Раз их всех нет, значит… И я? И меня нет?! Иначе как я здесь оказался?» – ужаснулся Иван Кирсаныч. Кое-как, частями выбрался из-за стола и, под шумок, покинул вагончик. А уж там припустил к дому, со свистом астматически дыша, потрескивая на бегу, отдуваясь: «Уп-па!»
Дома опустошил чекушку водочки из холодильника, юркнул в постель к Петровне – и провалился в сон.
***
– Что с тобой, Ваня? – тревожно спрашивала на следующий день жена непривычно понурого Ивана Кирсаныча. Спохватилась: – Да, слыхал, у верхних несчастье? Серёжка насмерть разбился. Сколько ему говорили: носишься как чёрт.
После обеда Неонила Петровна стала торжественно наряжаться.
