скачать книгу бесплатно
– Отлично! Прекрасно! вас обижают здесь… Вы поселяете раздор во всем доме. Но теперь всё выведено наружу, довольно вы хитрили, и вам придется снова нищенствовать, как прежде. Вам здесь более нет места!
И она вышла из залы.
Аня и старичок, как оглушенные громом, слушала Настасью Андреевну, и, когда она вышла, Аня с ужасом воскликнула:
– Господи, что нам будет!
– Чего ты испугалась! – весь дрожа, сказал старичок. – Ну есть ли правда в том, что нагородила глупая и дерзкая женщина?
– Неужели она в самом деле подозревает, что мы ссорим Петрушу с ним?
И Аня горько зарыдала.
– Полно! она погорячилась!.. Какие и против кого мы делали козни?
Как ни успокаивал старичок свою внучку, но ужас объял его при мысли, что если они должны будут оставить дом: куда ему деваться с внучкой?
В то же самое время в кабинете хозяина происходила не менее неприятная сцена. Торжественно войдя в комнату, Настасья Андреевна подала письмо своему брату, сидевшему за счетами, и радостно сказала:
– Наконец я нашла случай уличить и вывести всё наружу. Вот где источник всех неприятностей в доме… Читайте, и вы увидите, как опутывают неопытного мальчика, чтоб навлекать на него ваш гнев и самим выигрывать в ваших глазах. Я давно подозревала переписку старика с Петрушей. Я боялась за него.
Федор Андреич пробегал письмо; брови его нахмурились страшно; смяв письмо, он бросил его на пол, а сам, вскочив со стула, заходил по комнате.
В первый раз Настасья Андреевна обрадовалась признакам гнева в своем брате и продолжала тем же упрекающим голосом:
– Я вам всегда говорила, что Петруша не виноват. Вот как вам платят за вашу хлеб-соль. Они поселяют раздоры между…
– Какие раздоры? кто поселяет? – неожиданно остановись перед Настасьей Андреевной, грозно перебил брат.
– Братец! – пугливо пробормотала Настасья Андреевна, попятясь назад; но брат наступал с гневом и повторял:
– Говорите, кто… кто поселяет раздор, кто??
– Я ничего… – оторопев и запинаясь, бормотала Настасья Андреевна.
– Для чего же вы пришли сюда?.. для чего вы всё это наговорили?? какие раздоры?? – и несколько тише он прибавил:– Насчет глупого письма прошу не беспокоиться: я его не возьму к празднику.
– Боже мой, он опять виноват остался! – с ужасом воскликнула Настасья Андреевна.
И, полная гнева, она гордо сказала:
– Я вижу, братец, что вы опутаны кругом хитрой и лицемерной девчонкой.
– Замолчите!! – так сильно воскликнул Федор Андреич, что рамы задрожали в комнате.
И Настасья Андреевна кинулась в испуге к двери, на которую указал ей брат; но он остановил ее и с убийственной жестокостью сказал:
– Сохрани вас боже, если вы осмелитесь намекнув ей о ваших глупых подозрениях.
Настасья Андреевна сделала умоляющий жест и, встретив сверкающие гневом глаза брата, с рыданием вышла из комнаты.
Аня и старичок немало были поражены молчанием с обеих сторон о письме. Одно их поразило – это отсутствие за столом Настасьи Андреевны и полное равнодушие ее брата, как будто они сговорились. Он был очень любезен с Аней и со старичком, припоминал свое житье в Москве и заключил следующими словами, обращенными к старичку:
– Я никогда не забуду всех одолжений ваших в то время. Они спасли меня, может быть, от многих несчастий. И, пока я буду жив, дом мой будет вашим.
Старичок до слез был тронут благодарностию Федора Андреича.
И когда дедушка и внучка остались одни, первый наставительно сказал:
– Нет, нам следует всё вытерпеть от нее. Бог с ней, он хозяин дома и не думает так об нас: зачем же нам подымать ссору между братом и сестрой…
Оставался один день до праздника, а за Петрушей не посылали. Из намеков Настасьи Андреевны Аня могла догадаться, что ее письмо тому причиной. Это ее ужасно опечалило: она так желала видеть Петрушу; к тому же посреди стариков Ане было очень скучно.
В первый день праздника – то было Рождество, – возвратясь после обедни, все сидели за чаем в глубоком молчании. Явился деревенский священник поздравить с праздником. Он отслужил молебен и с удивлением спросил:
– А где Петрушенька ваш? Я что-то его не вижу?
Настасья Андреевна с упреком посмотрела на брата, который покойно отвечал:
– В городе, батюшка!
– Как… в такой великий праздник и не в доме своих родных?! ведь вы его сыном своим признали! – воскликнул священник.
– Он наказан! – отвечал недовольным голосом Федор Андреич.
– Братец! простите его! – умоляющим голосом произнесла Настасья Андреевна и, обратись к священнику, в отчаянии прибавила: – Хоть вы, батюшка, попросите за него.
Старичок и Аня находились в сильном волнении.
– Что за такой превеликий грех, Федор Андреич, мог сделать он?
– Ослушание, батюшка!
– Братец, в чем же он вас ослушался? – с упреком заметила Настасья Андреевна и прибавила, глядя на Аню: – Следовало бы наказать тех, кто не стыдится ссорить…
– Побойтесь бога! – воскликнул обиженно старичок.
И, с несвойственной ему горячностью, схватив Аню за руку и подведя к побледневшему Федору Андреичу, он сказал:
– Встань перед ним на колени и проси за того, за кого тебя оклеветали!
Аня, рыдая, упала на колени перед Федором Андреичем, который сердито поднял ее и с презрением произнес:
– Стыдитесь… разве вы способны!
Старичок, указывая на образ, торжественно произнес:
– Пусть он будет свидетелем, что ты не поселяла раздора.
Голос у старичка прервался, и он заплакал. Аня бросилась в объятия к нему и тоже зарыдала.
– Полноте, полноте! – повторял Федор Андреич, разнимая Аню и старичка.
И, поцеловав того и другую, он медленно произнес, смотря на свою сестру:
– Однажды навсегда требую от всех присутствующих здесь – ни одним словом, ни взглядом не обижать тех, кого я призрел в своем доме.
– Аминь! – заключил священник.
– В доказательство, что на меня никто не имеет влияния, извольте послать лошадей в город!
Настасья Андреевна от радости оторопела; Аня же с увлечением кинулась к Федору Андреичу и с жаром поцеловала его, после того сама сконфузилась и стояла, потупив глаза.
– В такой великий день помиритесь все, – сказал священник, смотря на Настасью Андреевну, которая подошла мерными шагами к брату и сказала:
– Простите меня, братец.
И они поцеловались.
– Простите нас, если мы невольно огорчили вас, – сказал старичок, подходя к Настасье Андреевне.
Все перецеловались, исключая учителя, стоявшего в продолжение всей сцены прижавшись в углу, и его жены, обильно проливавшей слезы.
– Да простит вас всех господь, и да снизойдет на ваши главы мир и тишина! – так заключил священник семейную сцену, после чего все свободнее вздохнули.
Приезд Петруши в деревню произвел всеобщую радость; даже Федор Андреич довольно ласково его принял, расспрашивал о его занятиях и жизни. Петруша вырос и возмужал в несколько месяцев, как его не видала Аня; он ей уже казался совершенным молодым человеком, а не тем Петрушей, с которым она любила бегать по саду и даже ссориться для разнообразия. Она вспомнила разговор на лодке, как Петруша доказывал, что, когда он поживет в городе, она к нему изменится: да, он был прав! Но Петруша так был рад возвращению своему в деревню, что Аня осталась для него всё той же Аней, и, только боясь гнева Настасьи Андреевны, он старался украдкой говорить с ней.
Накануне Нового года приехали гости к Петруше: Федя, бывший товарищ его детства, и Танечка, воспитанница Фединой матери.
После длинного и скучного обеда, в отсутствие Федора Андреича, удалившегося отдыхать в свой кабинет, Петруша упросил Настасью Андреевну сыграть вальс, и под тихие звуки, чтоб не разбудить хозяина, две юные пары закружились по зале. Старичок, Селивестр Федорыч и его жена были зрителями.
Петруша, кружась с Аней, тихо разговаривал.
Но вдруг танцы прекратились. В дверях стоял Федор Андреич и глядел на танцующих.
– Продолжайте, продолжайте! – сказал он довольно весело и сел на стул.
Заслышав голос брата, Настасья Андреевна прекратила игру: танцующие, начавшие было вновь кружиться, тотчас же остановились.
– Зачем остановилась? играй, – заметил ей брат и, взяв Танечку от Феди, сделал круг вальса.
Всё остолбенело от удивления и не верило глазам. И когда он посадил Танечку на место, отвесив ей низкий поклон, старичок засмеялся.
– Чего вы смеетесь? вы, кажется, в самом деле считаете меня стариком. Сыграйте-ка, сестрица, мазурку… знаете, старинную: по той мне легче.
И, взяв Аню, он пустился выплясывать со всеми старинными ухватками, становился на колени, вывертывался из ее рук.
Со всех сторон сыпались восклицания удивления.
– Живей, живей! – топая ногами и каблуками и носясь по зале, твердил Федор Андреич.
Угрюмое лицо его мало смягчилось, он скорее был неприятен в своей ненатуральной веселости. При окончании фигуры он приподнял Аню за талию и, прокружив ее в воздухе, посадил на стул, а сам, бросившись возле и вытирая платком лицо, сказал задыхаясь:
– Уф, устал! – и, обратись к учителю, повелительным голосом прибавил:– Ну что же, берите даму.
Селивестр Федорыч засмеялся и искал глазами, где бы найти даму; но две дамы имели уже кавалеров, оставалась одна его жена.
– Что же, начинайте! – повторил Федор Андреич шутливо. – Берите вашу жену.
– Ну а я уж один потанцую, – смеясь, сказал старичок, и, выступив на средину залы и приподымая свой халат, как дамы платье, он неповоротливо вертелся перед сухой фигурой учителя, тащившего нехотя за собой свою жену, которая, конфузясь, пятилась назад.
Смех раздался в зале. Старичок притряхивал плечами и прищелкивал языком. Федор Андреич приказал зажечь старинные канделябры, стоявшие вечно в гостиной, на ломберных столах; свечи в них с незапамятных времен не зажигались и только каждый год подвергались омовению. Мрачная зала осветилась и наполнилась музыкой, смешанной с говором, шарканьем и смехом. Вся дворня сбежалась в переднюю и глядела с удивлением на господ и залу, в которой, с тех пор как она была выстроена, в первый раз раздались смех, говор и танцы. Федор Андреич приказал даже подать какое-нибудь угощение для танцующих, а для себя, старичка и учителя – вина, и, расхаживая по зале, угощал всех. Если Настасья Андреевна уставала играть, он сочинял в антрактах разные игры.
Пробило двенадцать часов: начались поздравления и целования. Федор Андреич со всеми перецеловался, даже с учителем и его женой.
Ужин был шумный и поздно встали из-за стола. Прощаясь с Аней, Федор Андреич спросил:
– Вам было весело сегодня?
– Да-с; благодарю вас! – отвечала Аня и с жаром поцеловала его в щеку, а он, взяв ее голову в обе руки, осыпал поцелуями. Петруша стоял возле, ожидая очереди проститься с Федором Андреичем, который и его удостоил поцелуем.
Первый день, с тех пор как Аня поселилась в доме Федора Андреича, она ложилась спать такой счастливой и веселой, что долго не могла заснуть от волненья.
На другое утро мрачность вступила в свои права, и Федор Андреич по-прежнему хмурил брови.
Глава X
Долг. – Прогулка
Праздники прошли быстро. Петруша должен был ехать в город. При прощанье он объявил о своем долге Настасье Андреевне, у которой ужас и гнев были первым порывом; но мольбы и отчаяние Петруши смягчили ее, и она обещала ходатайствовать за него у своего брата, потому что у ней самой в руках не было ни гроша.
Прощанье Петруши с Аней было трогательно: они плакали оба, клялись думать каждую минуту друг о друге и расстались до следующего праздника.
Уныние настало в доме после отъезда Петруши. Аня часто плакала.
Настасья Андреевна, как ни сбиралась объявить тайну Петруши своему брату, не находила удобной минуты; но, получив письмо от Петруши, где он просил ее поспешить высылкою денег, она решилась сказать всё брату, несмотря на его недовольное лицо в тот вечер.
Он играл с Аней в шашки, старичок следил за игрой, а Настасья Андреевна вязала чулок.
– Братец… – начала она нетвердым голосом. – Петруша, уезжая, просил меня…
– О чем? – не отрывая глаз от игры, спросил ее брат.
Настасья Андреевна с минуту помолчала и наконец сказала:
– Просить у вас прощенья.
– В чем? – и, взяв шашку, он прибавил, обращаясь к Ане:– Прозевали!
