Рассказы, повести, сценарии и другое

– Немедленно приезжайте.

– И всё? Это ещё не повод срываться с места…

– Рахиль, может, вы нас в дом пустите? Дети устали, голодны и не мыты, – вступает Йоська.

– Дети? Какие дети? Я тут не вижу никаких детей, одних байстрюков!

Шестёрка с визгом повисает на Рахили, она не выдерживает их веса, падает на пол, обнимает всех поочерёдно. Сущая куча-мала. Мара с мужем втискиваются в квартиру.

Вся семейка за обеденным столом. Дети стучат ложками по тарелкам.

– У вас же нет кошерной еды! – возмущается Йоська.

– Ходи голодный, – тут же парирует Рахиль, – и потом, ты же раввин, вот и проверь еду сам.

– Мама, перестань ехидничать, – вступается за мужа Мара, – хоть ты, Ксюша, вразуми её!

– Эта задача мне не по плечу. – Ксюша выходит на кухню и тут же возвращается с кастрюлей. – Ешьте овсянку, она без молока, только с оливковым маслом. Это-то можно?

Дети набрасываются на еду.

Интерьер.

Загородный дом Звягинцевых. Любаша разливает чай. Сергей расставляет рюмки, наливает из графина тягучую, словно патока, наливку. За столом Рахиль. Ксюша возится на кухне. Рахиль смотрит на приборы, приборов только три, рюмки тоже только три. Любаша замечает взгляд гостьи, вскакивает, достаёт из буфета ещё один прибор и кричит:

– Ксения, мы без вас не начинаем, идите же.

– Спасибо, я чуть позже, – не заходя в столовую, отвечает Ксюша.

Рахиль едва заметно, но язвительно улыбается, чуть-чуть, уголком рта.

– Рахиль Борисовна! Сначала вопрос. Можно?

– Да ради Бога!

– Вы гражданка Израиля? Только Израиля?

– Нет, у меня двойное гражданство. Пока ещё гениальная Дума не отменила, кажется.

– Тогда… Не согласились бы вы стать совладелицей акций моей фирмы?

– Что-что?

– Мы обсудили с Любашей. Вы человек, которому можно доверять, не правда ли?

– Стойте, стойте! Давайте-ка я сначала выпью вашей настойки, а то у меня в голове коловращение образовалось.

– Конечно, конечно! Мне её привезли с православной ярмарки. Волшебный напиток! – Сергей суетливо пододвигает к гостье рюмку.

Сделав несколько глотков, Рахиль ставит рюмку на стол довольно резко и так же резко говорит:

– Ха! Вы мне предлагаете стать поручиком Киже?

– ???

– Неважно. Зиц-председатель Фукс?!

– М-м…

– Сколько?

– Что – сколько?

– Ну, Серёженька, вы меня прекрасно поняли!

– 500. Долларов, разумеется.

– За каждую акцию?

– Нет, это вроде гонорара за услугу.

Совершенно неожиданно для хозяев Рахиль вскакивает, предварительно резко опустив на стол обе ладони, отчего приборы подпрыгивают, графин и рюмки звенят. Чай из чашек расплёскивается. И Рахиль смеётся, долго и почти до слёз.

– Ксюша! Немедленно сюда! – кричит Рахиль, отсмеявшись.

– Ну?

– Ты слышала?

– Нет. Но я же тебе говорила, что у них есть предложение, а ты, как всегда, не дослушала.

– Давно я так не веселилась.

Любаша и Сергей мрачно молчат. Потом Сергей вздыхает:

– Каковы ваши условия?

– Зачем вам это – не спрашиваю, но кажется, догадываюсь.

– Могу объяснить.

– Не надо, Сергей. Лишнее.

– Вы отказываетесь в принципе? Можем удвоить.

– Мы не на базаре.

– Хорошо, изложите ваши условия.

– В письменном виде, нотариально заверенные?

– Ну, Ксения, ваша сестра и язва!

– Да что вы говорите? Не может быть! – явно развлекается Ксюша. – К тому же мы не родственники.

– Как это? – вступает в разговор Любаша. – Но вы же живёте вместе, да и так похожи!

Рахиль и Ксюша стоят рядом – их «разность» очевидна: первая типичная еврейка, вторая типичная славянка.

– Ах, – капризно говорит Любаша, – я так плохо разбираюсь в людях. – Что же вы стоите, давайте чай пить, наливочку. Ксения, пирожные-то не сгорели? У нас сегодня эклеры. Пойдёмте, я вам помогу.

Любаша чуть ли не силком тащит Ксению за рукав.

– На этих унизительных условиях я даже разговаривать об акциях не буду, – произносит Рахиль.

– Я думал, вы сильно нуждаетесь.

– Ха! Полагали, что нищенка из Израиля в обморок упадёт от счастья?! Целых 500! Надо же? Куплю на них помело и ступу с мотором! Я вас обязательно прокачу.

– Простите.

– Вам нужно передать акции, так как боитесь антимонопольного комитета и налоговой, не так ли?

– Д-да.

– А вы подумали о моём риске? Если обман раскроется, то… сами знаете, что меня ждёт. Да, мне нужны деньги. Но не на жизнь, я, слава Творцу, не бедствую. А собираю деньги для помощи пострадавшим от террористических актов. Нужны квалифицированные детские и взрослые врачи, нужны психологи, ортопеды, инженеры… Классные специалисты стоят дорого. Протезы для ног, а тем более для рук стоят дорого. А вы мне кидаете подачку.

– Ещё раз прошу простить.

– Я-то прощу. Вы тут благодушествуете, а там, зажатая со всех сторон крошечная страна, которую весь арабский мир мечтает смести с лица земли, каждый день и час израильтяне гибнут от взрывов и пуль.

– Но и у нас своя война.

– Ай, бросьте! Вы-то лично в Москве, в Чечню вас метлой не загонишь.

– Я коммерсант, а не военный, пусть каждый занимается своим делом.

– Пусть. Но помогать сирым и убогим, калекам и жертвам неправедных войн кто должен?!

– Война в основе своей дело неправедное, гнусное.

– Это-то точно!

Они оба замолкают. Рахиль смотрит куда-то поверх головы Звягинцева, а он в пол.

– Давайте отложим разговор, не отказывайтесь. Но и я подумаю. Договорились?

– Хорошо, – соглашается Рахиль.

Входят Любаша, Ксения на вытянутых рука держит блюдо с эклерами.

– Ксюшино коронное блюдо! И меня пыталась научить, но – увы! Никаких кулинарных талантов, – говорит Рахиль.

– Каждому своё, – добродушно бросает подруга, – зато ты великий художник, а я так, ремесленник!

– Ой-ой-ой, какие мы скромные! – парирует Рахиль.

– Кстати, – вдруг оживляется Звягинцев, – я вас хотел просить…

– Знаю, знаю – не даёт закончить Рахиль, – написать портрет вашей жены.

– Вам Любаша говорила?

– Ни словечка.

– А она у нас ведьма, – встревает Ксюша, – мысли читает и всё такое.

– Правда? И будущее предсказывает?

– Да.

– Шутите?

– Если бы!

– Скажите, что с нами будет, – спрашивает хозяйка дома.

– Ни за что!

– Что-то плохое?

– Всё, всё, никакой мистики. Просто пьём чай. А портрет обязательно напишу. Но у меня условие…

– Если понравится, мы готовы заплатить.

– Само собой.

– Работать привыкла только у себя.

– У вас есть мастерская?

– Пока я в Иерусалиме, ею пользуется Ксюша. Такая у нас договорённость.

– Согласна, согласна. Буду приходить хоть каждый день!

– Сейчас света мало, всё время пасмурно. Однако попробуем.

Интерьер.

Квартира Егора Букашкина.

В детской всё убрано, даже постель, компьютер прикрыт чехлом. О том, что здесь когда-то обитала дочь Егора, можно догадаться только по обоям, разукрашенным пучеглазыми пупсами, да из-под прикрытой стенки шкафчика свисает маленький кружевной носок. Входит Егор. Он стоит посреди комнаты, замечает носок, распахивает дверцы пустого шкафа, берёт носок, долго смотрит на него. И плачет тихо, без всхлипываний, гримас. Потом в ярости рвёт кружево на мелкие кусочки, открывает окно, холодный ветер врывается в комнату, Егор бросает обрывки на улицу, но ветер приносит их обратно. Егор собирает обрывки, снова кидает в окно, снова ветер возвращает их…

В комнате жены тихо, горит настольная лампа. Егор входит, наклоняется к женщине – она лежит, вперив недвижные, словно бы мёртвые глаза в потолок. Сон наяву.

– Вставай.

Женщина послушно поднимается. Все движения механические, в них нет обречённости, но нет и силы.

Егор протягивает ей пачку бумаг:

– Подписывай здесь. Теперь здесь. И здесь. Умница. А теперь оденемся и причешемся. Скоро гости придут.

– Гости придут… – без вопроса и восклицания, послушно тянет к Егору руки. Егор одевает жену. Причёсывает щёткой, собирает жидкие волосы в пучок, закалывает шпильками. – Красивая девочка.

– Девочка, – словно эхо.

Звонок в дверь, Егор выходит, возвращается с двумя санитарами. Жена Егора смотрит на них, глаза её оживают.

– Не надо, – шепчет она.

– Надо, девочка, мне надо.

Жена Егора сникает, словно все силы растеряла от произнесённых двух слов, покорно даёт себя вывести из комнаты.

Егор остаётся один в квартире. Он бродит из комнаты в комнату, шаркая по-стариковски ногами. Входит в кухню, зажигает свет, достаёт из холодильника бутылку водки, наливает полный стакан, выпивает, медленно цедя – так воду пьют. Звонит телефон. Егор поднимает трубку:

– Да? Здравствуй. Нет, всё хорошо, – у него уже слегка заплетается язык, но он ещё держится, – потом, Сергей, всё потом. В офисе.

Положив трубку мимо телефона, Егор вдруг падает головой на кухонный стол. Опьянение обрушивается на него. Тишину дома нарушает только гудок «занято», трубка валяется рядом с аппаратом.

Натура.

Салон машины. Егор стоит в пробке на Садовом кольце. Звонит телефон.

– Да? Хорошо, что позвонили. Я и сам собирался. Когда мне ждать статью? Гонорар по выходу. Вы мне не доверяете? Но мы же договорились: деньги для газеты вам выданы, а за ваш труд по выходу. Через неделю одна, на следующий день другая? Прекрасно. Встретимся в том же месте после вашего звонка. Счастливо, Марина.

Джип Букашкина припарковывается возле офиса. Охранник приветствует хозяина. Букашкин, помахав в ответ, быстро взбегает по лестнице.

Интерьер.

Кабинет Сергея. Входит Букашкин.

– Наконец-то! Ты не появлялся на работе почти месяц. Что случилось?

– Дочь отправил за границу. Жену – в больницу.

– Помощь нужна?

– Нет. Ну, как? Надумал выкупить акции?

– Да.

– Чудненько!

– А чем ты-то займёшься, если не секрет?

– Уеду.

– А-а, понятно.

– Ладно, я пошёл – кое-что подчищу, кое-что закончу.

– Стой! Пока ещё ты в деле, пока отвечаешь за свой сектор. У меня парочка вопросов. Первое: задержки в Польше с тарой и с эссенцией почему? Ведь это твоя епархия. Второе: ты задолжал работницам, экспедитор приехал из совхоза, бабы грозятся уйти.

– Да куда они денутся-то без паспортов? До первого милиционера? Работают из рук вон плохо, медленно, мигранты, едри их в колено!

– Нравится тебе, Егорушка, людей раком ставить! Все работают плохо, соображают медленно и вообще.

– Да ладно!

– Нет, не ладно!

– И чего кипятишься? Станешь полновластным хозяином, вот тогда и облизывай своих подчинённых. Они тебе мгновенно на шею сядут. А наш народ плётку только и понимает.

– Ответь мне – почему не проследил за польским сектором?

– Ну, сбои у всех бывают. Янек напортачил.

– А ты вроде как не при чём?!

– Отстань, – Егор повернулся на каблуках и вышел, но вернулся, приоткрыв дверь, бросил: – на когда нотариуса вызывать нашу сделку оформлять?

– Что-то ты больно спешишь.

– Тошнит меня от этой Москвы, от всего. Спешу к дочке.

– Так я тебе и поверил, – произнёс Звягицев, когда Егор уже закрыл дверь.

32. Интерьер.

Квартира Рахили и Ксении. Семейство собирается на прогулку. Йоська поправляет ребятишкам круглые чёрные шляпы.

Рахиль открывает дверь, входит, нагруженная пакетами.

– И куда это вы тащите детей в таком виде? – спрашивает она.

– В каком? – недоумевает зять, говоря на иврите.

Все разговоры с зятем на иврите с синхронным переводом самой Рахили.

– Нет, вы только на него посмотрите! Ксюша, иди сюда быстро.

– Ну? – Ксюша появляется из кухни.

– Ты глянь на моего дурня! Он решил заморозить сыновей.

– А что такое? – недоумевает зять.

– Это же Москва! У нас, знаешь, холодно. Смотри, что я купила.

Рахиль достаёт из пакетов дублёнки и меховые шапки-ушанки, примеряет на детей, Ксения ей помогает. Стук в дверь. Ксюша идёт открывать:

– Кто у нас никогда не пользуется звонком?

– Я, я! – раздаётся из-за двери голос отца Иоанна.

Стоя на пороге, Ваня спрашивает:

– Готовы? Я не буду заходить.

– Пошли, пошли, – наперебой кричат дети.

Не дожидаясь лифта, весь «выводок» мчится вниз. За ним неспешно, солидно спускаются Йоська и отец Иоанн. Ксения и Рахиль выглядывают на улицу, чуть приоткрыв окно.

33. Натура.

Двор дома. Из подъезда появляются дети. Кудельки пейс развеваются на ветру. Увидев снег, дети в восторге застывают. На площадке, где установлены качели, три парня в кожанках, курят. Увидев, как из подъезда выходят Иоанн и Йоська, один из парней говорит:

– Вот тот.

– Поп? Один вас двоих уложил?

– Угу.

– Ну, мы ему сейчас справим службу!

Парни не спеша приближаются к Ване, но тот их не видит, отвернулся, чтобы помахать Рахили и Ксении, стоящим у окна. Три парня одновременно набрасываются на Ваню, сбивают с ног, ботинками на толстых подошвах они стараются попасть в голову.

Все мамаши с детьми и бабульки с колясками разбегаются. Ивана бьют с остервенением и молча. Зять Рахили на мгновение застывает, потом что-то шепчет детям, мальчишки скрываются в подъезде. Тощий, невысокий Йоська пытается вклиниться в драку, парни отбрасывают его словно соломинку, он падает, поднимается, вновь бросается в драку.

Эти нелепые наскоки несколько отвлекают парней, отцу Иоанну удаётся подняться. Ряса его вся в грязи, кое-где порвана, нагрудный крест валяется на земле. Из подъезда выскакивают Рахиль и Ксения. Всё, или почти всё, как в первой драке. В руках у Ксюши тот же ремень с тяжёлой медной бляхой, Рахиль похожа на обезумевшую ведьму. Один из хулиганов хватает Йоську за пейс и выдёргивает его, правая щека раввина залита кровью. Однако он словно и не чувствует ничего, падает, поднимается, вклинивается между парнями и Ваней.

34. Интерьер.

Квартира. Мара и дети. Мара тщетно пытается дозвониться по телефону.

– Сидеть, из квартиры не выходить ни под каким видом, – бросает она детям. (Закадровый перевод).

Дети молча кивают. Мара выбегает на улицу.

35. Натура.

Улица. Здесь диспозиция полностью изменилась. На земле лежат два парня, третьему Рахиль и Ксюша стягивают руки ремнём. Йоська всхлипывает. Но это не слёзы, а клокочущая, шумная ярость. Хулиган сквозь зубы произносит:

– Жид пархатый, убью! А ты, педик, продался жидам!

– Что он сказал? – не понимает раввин.

Рахиль переводит. Йоська наклоняется над парнем и плюёт ему прямо в лицо.

– Фашист, – хрипло бросает отец Иоанн.

– Милиция, милиция! – истошно вопит Мара. – Где милиция?!

– Не голоси, – довольно грубо обрывает её Рахиль.

И в этот момент появляется милиция.

36. Интерьер.

Отделение милиции. Усталый, с серым лицом и красными от недосыпа, воспалёнными глазами милиционер в штатском заполняет протокол. Хулиганы, отец Иоанн и раввин в наручниках.

Милиционер пишет, вполголоса повторяя:

– И оторвал пейс, – поднимает голову, сморит на Рахиль. – Это что за зверь такой?

– Кудри вместо бакенбард, – Рахиль смеётся заливисто, – как у Пушкина, только локонами.

– А кто из вас Пушкин?

В тесной комнате, где милиционер проводит дознание, раздаётся дружный смех: Ксения и Рахиль, отец Иоанн и Мара. Молчат только парни в чёрных куртках и Йоська. Первые трясутся от ненависти и униженности своего положения, последний просто ничего не понимает, так как ни слова не знает по-русски.

– Тьфу ты, чтоб вас! Совсем мне голову закрутили! Сейчас всех в обезьянник отправлю, сразу не до шуток станет!

– Ну, что мне делать?! Не умею плакать, только смеяться! – произносит Рахиль, достав из кармана своей необъятной юбки платок, вытирает глаза. – Пиши, касатик, не отвлекайся.

Йоська вдруг вскакивает, наклоняется над столом, говорит быстро, глотая буквы.

– Сядь на место! – милиционер ошарашен. – Что это он забулькал, как суп на плите?

– Очень образно! – раздражается Мара. – Муж говорит, что только читал про русский фашизм, никогда не думал, что столкнётся с ним.

– Я те покажу русский фашизм! Я тя на нарах сгною! – вдруг взвивается милиционер. – Понаехали тут, учить нас уму-разуму…

– Тихо, тихо, – произносит Ваня, – вас как величать? По имени и отчеству?

– Иосиф Иванович меня величать.

– Ха! – опять взрывается смехом Рахиль. – Ты Иосиф, а моего зятя Йоськой мы величаем. Значит, тезки. И вообще, тебе при язве нервничать никак нельзя.

– Откуда про язву знаешь?

– Моя мама всё и про всех знает, так что давайте, закругляйтесь с протоколом, мне домой пора, дети одни.

– Какие ещё дети?

– Шестеро байстрюков, – за Мару отвечает Рахиль.

– А вы, гражданочка, – обращается к Ксюше Иосиф Иванович, – что можете сообщить по поводу драки?

– Сейчас я вам всё расскажу. Мы собирались отправить детей на Красную площадь, одели их, пришлось купить тёплую одежду…

– Короче.

– Они не привыкли к таким холодам, так вот, одели…

– Короче!

– Я и говорю: они не привыкли к таким холодам, купили им дублёнки, шапки…

– Всё! Понятно, замолчите!

– Купили им дублёнки, шапки…

Милиционер в сердцах бросает на стол ручку, она ломается.

– Вы издеваетесь надо мной?

– Да, – спокойно отвечает Ксюша.

– Но за что? – вопрос звучит почти по-детски.

– За сочувствие к таким вот чёрнокурточным бритоголовым, за «понаехали тут всякие», за то, что ненавидите «чёрножопых, узкоглазых, горбоносых, пейсатых».

– Ксюша, ты несправедлива, – произносит Иван.

– Пусть. Надоело. И стыдно.

– Вы мне тут политические митинги не разводите. Отвечайте по существу вопроса. Была драка, есть потерпевшие, есть виновные. Больше меня ничего не интересует. Вот вам, гражданочка, лист бумаги, ручки нет, последняя сломалась. Пишите объяснение. Всё, разговор пока окончен.

Иосиф Иванович выглядывает в коридор, кричит: «Касьянов!» В кабинет входит милиционер с автоматом – рыжие вихры, крепко стиснутый рот, из породы жестоких молчунов.

– Касьянов, сними наручники с попа и с «этого», а молодчиков отправь в первую, – кивает на бритоголовых, – потом вернёшься, соберёшь объяснения с потерпевших, а я в столовую.

– Правильно, – говорит Рахиль, – язву кормить надо, иначе загрызёт.

– О, господи! На одно слово у них десять! – выходя, вздыхает Иосиф.

37. Интерьер.

Касьянов запирает дверь «клетки», хулиганы злобно смотрят на рыжего, который бросает им:

– Ну что, бакланы, вмазались? Уж я позабочусь такой душняк вам спроворить! «Пупок» мамой родной покажется! (Закадровый перевод): «Ну что, хулиганьё, попались с поличным? Уж я позабочусь такие невыносимые условия вам создать, вертухай и тот мамой родной покажется!»).

Бритоголовые злобно смотрят, но молчат. Касьянов, криво усмехаясь, уходит, возвращается в комнату, где пишут объяснения потерпевшие.

38. Интерьер.

Комната следователя в милиции. Касьянов собирает листы с объяснениями, складывает аккуратной стопочкой (экий педант!) на столе. Открывается дверь, входит порозовевший и подобревший хозяин кабинета. А наша компания, не обращая на него внимания, затевает спор (закадровый перевод):

– Маймонид утверждает, что Моисей собственноручно записал «Скрижали» на табличках из сапфира, – бубнит раввин.

– А Спиноза отверг это, – парирует Рахиль.

– Мама, вы мне надоели со своим Спинозой!

– Не ругайтесь, не к лицу священнослужителю брань, – пытается утихомирить спорящих Иван, причём произносит это на иврите.

– Интересно, – тут же переключается Йоська, – где это ты научился так ловко говорить на моём языке?

– В семинарии, где ж ещё?! А ты как можешь так называть мою маму?

– Как?

– Има!

– Она моя мама, а не твоя!

– Нет, моя! – взвивается Мара.

– Заткнитесь! – кричит Иосиф Иванович, – о чём спор?

– Сейчас переведу, – смеётся Рахиль, – они меня поделить не могут. Зять, приёмный сын и родная дочь.

– Пошли все вон! – шипит, багровея, следователь, – Касьянов, выведи этот табор вон, вон, вон!

– А как же… – Касьянов не успевает договорить.

– Повестки им вышлем. По одному. Не всем кагалом! Всё!

40. Интерьер.

Загородный дом. Любаша складывает тарелки и кастрюли в посудомоечную машину. Сергей уже одет, поторапливает жену:

– Ты скоро? Нам ещё надо проверить точки у метро, а потом у меня совещание.

– Минутку.

– Минутка превращается волшебным образом в час, час в сутки.

– Не ворчи. Кстати, к 12-ти я должна быть у художницы.

– Что ты нацепила? – Сергей критически оглядывает жену, ходит вокруг неё кругами. – Сними немедленно эту хламиду! Сколько раз говорил, лиловое тебе не к лицу!

– Тогда я задержусь ещё ненадолго, – видно, что она обижена.

– Ладно, мне по барабану.

– Сколько тебя учить, деревня? Нельзя так разговаривать! Не солидно!

– Поехали, поехали!

41. Натура.

Киоски возле метро. В одном из них освещённая розоватым светом витрина, вращающиеся стеклянные полки, на которых размещены коробочки и флаконы французских духов. На крыше огромная бутыль и сверкающая неоном надпись: «Полёт фантазии».

Сергей входит внутрь. Сквозь стекло видно, как он разговаривает с продавцами. Выходит, в руках у него несколько газет.

42. Натура. Салон машины.

Сергей стремительно срывается с места.

– Это что у тебя? – спрашивает Сергея жена.

– На, читай вот здесь. Вслух.

– «Трудно в наши дни найти стабильно развивающуюся фирму. Из достоверных источников нам стало известно, что „Полёт фантазии“ исправно платит налоги, не замечен ни в каких махинациях и практически не имеет конкурентов. Президенты фирмы „Полёт фантазии“ господа Букашкин и Звягинцев строили свой бизнес постепенно, пошагово, не наскоком и нахрапом, а грамотно, как и полагается уважающим себя и покупателей деловым людям…» Господи, Серёжа, что за бред собачий! И кто это такой М. Куркин? Неужели ты постарался? Не посоветовавшись со мной?!

– Понятия не имею. Явный псевдоним. И ничего я не заказывал. Клянусь!

– Посмотри мне в глаза!

– Хочешь, чтобы мы разбились?

– Тормози к обочине! Смотри в глаза!

Сергей с трудом выруливает к бордюру тротуара, поворачивается к Любаше.

– И вправду не врешь.

– Вечно ты всем недовольна. Нам рекламка не помешает.

– Чует моё сердце, за этим Егор стоит. Аккурат после того, как ты согласился выкупить акции. Вы о цене говорили уже?

– Нет.

– Всё же, муженёк любимый, ты у меня тюфяк!

– А ты Фома неверующий! К тому же Рахиль ещё не дала согласия взять акции в управление. Всё и лопнуть может.

– А этот, – Любаша указательным пальцем ткнула куда-то вверх, чуть ли не в крышу салона, – уже откат получил?

– Пока нет, дал согласие на Пасху к нам приехать. Надо будет пригласить и Рахиль, пусть убедится – мы люди солидные, не шантрапа какая-нибудь. Ксения обещала приготовить кулич, пасху и, – гоготнул с издёвкой Сергей, – фаршированную щуку.

– Ты и меню уж составил? Даже с домрабыней ухитряешься сговориться за моей спиной!

– Не обижайся, красавица, я тебя берегу, как зеницу ока.

– Помяни моё слово, Егор такую цену за акции завинтит, мало не покажется.

– Не-а! У него тяжёлая депрессуха, ему всё обрыдло, да и на зарубежных счетах столько денег, до конца жизни хватит и после смерти тоже.

– Да уж! Ему не позавидуешь – жена псих, дочка дебилка. Однако поделом.

– Злюка.

– Терпеть не могу подобный тип людей. Ты замечал, как он расплачивается?

– С кем?

– Ну, хотя бы в ресторане. Долго-долго держит каждую купюру, мнёт пальцами.

– И о чём это говорит?

– За копейку удушит. Скупердяй.

Несколько минут они едут молча, и только, когда почти остановились возле подъезда, в котором живут Рахиль и Ксения, Любаша произносит:

– Зря ты всё это затеял, ох, зря.

– Предчувствия терзают?

– Вроде того. Ладно, не забудь за мной заехать.

– Как можно!

43. Интерьер.

Мастерская Рахили. Она находится в том же подъезде, где её квартира, только под крышей. Как ни странно, здесь царит идеальный порядок. Кисти, палитра, краски, – всё на своих раз и навсегда заведённых местах. Рахиль в башмаках и юбке, в которых прилетела в Москву. На голове чёрная шляпа с полями. Любаша сидит в кресле. Поза напряжённая, неестественная, ноги стиснуты в коленках и чуть расставлены в ступнях. Рахиль сдвигает шляпу на затылок, что-то напевает, смотрит то на Любашу, то на холст. Берёт табурет, ставит его напротив модели, усаживается и произносит:

– Мадам! Вы не на приёме у дантиста. У меня нет бормашины, и больно я вам не сделаю. Никогда не позировали?

– Да. Нет.

– Чудненько! Чаю хотите?

– Нет, спасибо.

– А я вот не откажусь. Пошли на кухню.