скачать книгу бесплатно
Войдя, мы увидели Алену. Она уже оделась, и была так хороша!. «О, как она красива!– подумал я, – за такую и на смерть можно идти и на каторгу».
В заборе мы выломали два хороших железных прута, за этим занятием нас застала Алена: – Вы что надумали, погубить нас захотели? Попросим у Матвеева прощения, он добрый, он простит. Да и собственно, что мы сделали, может, он нам хочет работу предложить, а вы на него с дубинками.
Ее слова со слезами на глазах как-то убедительно звучали, и мы подумали, может, и правда пронесет, но прутья под рубаху спрятали.
Подходя к дому барина, мы увидели, что две телеги с зерном уже загружены. Специально замедляя шаг, мы ждали, пока телеги отъедут. Они не заставили себя долго ждать. На телегах уехали семь человек. Это хорошо. Значит, осталось пять – шесть.
Дом Дмитрия Матвеева был самый большой в деревне – в два этажа. Первый этаж занимала прислуга, свита, второй этаж он со своим сыном. Жена барина давно на себя руки наложила – довел, гад. Вокруг дома стоял высокий забор, через который перелезть без веревки было невозможно.
Войдя во двор, мы остановились. На большой скамье, как на троне, сидел Матвеев. Рядом – его сын. – Ну? Что, встали? Я за вами уже посылал! Я не люблю ждать.
–Ну, брачная ночь,– краснея, проговорила Алена.
–А ты чего приперся?– барин свирепым взглядом посмотрел на меня.
–Я подумал, вы им работу предложите, может, и мне что найдется.
– Нет. Для вас обоих – нет, а вот для этой красотки найдется работа, на заимки у моего сына. Вы пошли вон отсюда. А она начнет работать прямо сейчас.
– Нет. Работать она здесь не будет!– громко и уверенно произнёс Богдан.
–Гоните их в шею, а ее в мои покои, – Матвеев встал и пошел в дом.
Здоровый мужик хотел взять Алену за руку, но Богдан стоял рядом и нанес ему такой удар, что тот отлетел на несколько метров и упал без чувств. Мы достали прутья, встали спина к спине и приготовились к бою. Я крикнул Алене:
– Беги!
Она убежала, но из-за ворот продолжала смотреть. Барин не ожидал, что так получится, и какое-то время стоял в недоумении, но потом, оценив обстановку, видя, что мы готовы на все, как будто ни в чем не бывало, сказал: – Зачем ты его ударил? Ну не хочет она работать и не надо. Пошли вон!
Мы какое-то время стояли в недоумении и не могли поверить, что он нас отпускает. Мы были готовы к любому повороту, но только не к такому, что барин нас просто отпустит.
Дней десять мы не видели ни барина, ни его холуев. Но однажды утром к нам во двор пришли солдаты и сказали, что я призван на военную службу сроком на двадцать пять лет. Нам стало понятно, как барин отомстил. Вот, сволочь, наверное, и к Богдану тоже пришли солдаты. Как же он будет с Алёной расставаться – ведь любовь у них. Я махнул через забор и сразу услышал плач женщин. Посреди двора стоял Богдан. Вид у него был рассеянный и, казалось, что мой друг не понимает происходящего. Я спросил у стоявшего рядом офицера:
– Когда мы едем?
–Да время еще есть. Поезд в восемь вечера, прощайтесь, собирайтесь в дорогу – на Кавказ поедем. А на меня не серчайте – я тоже человек подневольный. Слышал, что Матвеев сильно хлопотал о том, чтобы вас в армию забрали.
Офицера посадили за стол, принесли еды, накормили солдат, что с ним приехали. Алена с Богданом закрылись в комнате и долго говорили. Родители наши накрыли один большой стол, позвали родных, соседей. Проводы отметили как надо.
Уже во второй половине дня собрались уходить на вокзал. Проходя мимо барского дома, Богдан спросил: – Ваше благородие, позволь с барином проститься.
–Ну, давай, прощайся, – разрешил офицер.
Матвеев вышел из дома и с ехидной улыбкой посмотрел на новобранцев. Мы направились к нему. Поравнявшись, Богдан, смотря в упор в противное лицо, сказал:
–Слушай, скотина, если ты или твой выродок хотя бы посмотрите в сторону моей жены, я приду и убью вас обоих.
От таких слов барин побагровел от злости и, повернувшись к своим холуям, заорал так, что услышали не только они, но и весь двор:
–Высечь его.
Офицер подошел ближе, сказал:
–Это уже не ваш человек. Это – собственность российской армии. Потом высечешь. А пока мы его стрелять научим, башки козлам рубать, и вот потом высечешь, если сможешь.
–Офицер, вы угрожаете мне ? – растерянно спросил барин.
–Помилуйте, барин, я говорю про козлов, надеюсь, вы не один из них. А впредь запомни: мы своих солдат в обиду не даем. Ну, мы пошли, а ты думай здесь и не забывай того, что я тебе сказал.
Друзей провожала вся деревня до самых ее окраин. Отец Богдана шел рядом, давал наставления:
– Сынок, ты за жену не переживай, мы ее в обиду не дадим. Думается мне, что припугнул ты его хорошо. По нем видно было, что боится, иначе не держал бы такую охрану. Ну, а что служить тебе, значит судьба твоя такая. Родину, сынок, тоже надо защищать! Ведь сколько врагов на нас нападало, французов вон только побили. А народу сколько полегло?! Ты только с головой воюй, вон, дядька твой, всю войну прошел – крест имеет. До Парижа дошел, прослужил двадцать пять лет и не одной царапины. Вот так и ты: где надо – полежи, а где надо – первым в бой иди. Знай: трусов у нас в роду не было, и ты не опозорь наш род.
Алена, взявшись за руку мужа, шла молча, слезы лились по щекам. Она и не пыталась их вытирать. Богдан шел рядом, не находя слов утешения, только сильнее прижимал её к себе. Слушая отца, он все думал: "Как Алена будет одна двадцать пять лет? Приду домой – мне будет сорок пять. Да Матвеев тут еще, все – таки здорово я его припугнул, видно было по глазам, что он испугался. А как офицер ему хорошо сказал про козла. Надо при случае его поблагодарить".
–Вот и последний дом, давайте прощаться,– остановился я и обнял отца с матерью.
Все стали обнимать нас и плакать, особенно наши мамы да Аленка. Я тогда еще подумал, придется ли свидеться, ведь срок-то очень большой. Женщин успокоил дядя:
–Ну, что вы плачете? Негоже так, чай войны сейчас нет, хорошо будут служить, глядишь – к зиме в отпуск придут.
Это всех утешило, родные успокоились и начали расходиться, договариваясь о письмах. Богдан отвел в сторонку соседа по кличке Ученый, который и правда был ученым – читать умел. Он и нас с Богданом научил всем наукам, какие знал.
–Дядь Наум, ты, если что тут, отпиши?
–Хорошо, Богданушка, не тревожься, сделаю все чередом, ты вернись только живой и здоровый.
Учёный и Богдан крепко обнялись. Мы вышли на дорогу, а все наши односельчане стояли на холме и махали платками, пока мы не скрылись. На душе стало очень тоскливо. Я взглянул на друга – в его глазах стояли слёзы.
Мы шли молча до самого Мценска. Солдаты и офицер думали о чем-то своем, может быть вспоминали, как так же и их когда-то забирали.
Богдан подошел к офицеру:
–Спасибо вам, господин офицер.
–За что?
–Ну… что вступились за меня перед барином.
–А, солдат, пустое, знал бы ты, как мне хотелось дать в морду этому барину. У меня и у самого такой случай, да почитай у всех солдат похожие истории. Помещики отдают в солдаты неугодных и непокорных, а хороших и смирных они держат возле себя. Но ничего, по себе знаю: из таких, как вы, хорошие солдаты получаются.
Я подошел поближе и спросил:
–А что у вас за история? Может, расскажете, как вы пришли в армию?
–Да почти такая же, как у вас. А вот у моих родителей похуже будет. Жили они в селе Пашутино после войны с французом. Помещица там была Аграфена Шеншина. Отличалась она особой жестокостью. Сколько ж люду погубила, всю семью порешила: отца, мать, деда. Мал я тогда был, но помню, она не просто убивала, а издевалась: руки, ноги отрезала у людей и только потом убивала, много было у нее помощников, таких же больных, как она. Жаловались на нее, в Москву писали, и только в 1817, уже в престарелых годах ее осудили заключить навсегда в женский монастырь. Ее бы на плаху надо, а они – в монастырь. Знаете, что самое сложное в солдатской жизни?
–Что?
–Подавлять крестьянские восстания. Много наших переходило на сторону восставших и принимало смерть от своих же солдат. Но хочу сказать, что не все помещики плохие. Вот у моего свояка в Тульской губернии живёт помещик. Всем крестьянским детям школу открыл, оброк не такой, как у нас, зато и любят его крестьяне. А когда было восстание, крестьяне вступились за помещика, помня его доброту, и не дали сжечь его дом. Так что помещики тоже разные бывают.
За разговором мы не заметили, как подошли к церкви, где стояли еще десятка два таких же новобранцев, как и мы. Вид у них был похожий на наш. По своей воле, наверное, в солдаты не ходят. С моим веселым характером мне хотелось как – то пошутить, подбодрить ребят, но в голову ничего не приходило .
– Ну, вот и все,– сказал офицер, подходя ближе, – не поминайте лихом. Моя миссия закончена, теперь у вас будут другие командиры. Я вам так и не представился. Зовут меня Жуков Николай Николаевич, я живу на улице Безбожной, дом №16. Если будет возможность, заходите.
–Спасибо вам, Николай Николаевич, за рассказ душевный, за помощь, за понимание. Я думаю, что если в армии есть такие офицеры, как вы, там можно служить,– сказал Богдан, пожав офицеру руку. Жуков по- военному козырнул и ушел. Я посмотрел на друга и сказал:
–Молчишь, молчишь, а как скажешь – опять ты меня удивляешь.
Стоявшие рядом ребята спросили:
–А почему офицер вам честь отдает?
Я подошел поближе к ним, чтобы все слышали и, показывая на Богдана, ответил:
–У него отец – полковник.
Рыжий парень аж присвистнул:
–А че ж, он в солдаты?
– Это у них традиция такая, отец его тоже с солдат начинал.
Богдан думал об Аленке, о родителях, не слушая, что я говорю, и не понимая, почему все на него так смотрят.
Перед отправкой нас всех завели в церковь. В церкви батюшка прочитал молитвы, мы помолились за семьи наши, за судьбу свою горемычную, поставили всем святым свечи и вышли. Всех поставили в строй и повели на вокзал ,там уже стоял поезд, пуская пар. У вагона сгрудилось еще человек тридцать. Все терпеливо ждали команду на погрузку. Рядом стоял солдат лет сорока и говорил:
–Давно в южное направление не посылали столько солдат, видно, что-то затевается там с турками, не иначе скоро война.
Рыжий подошел ко мне и тихонько спросил:
–Слышь, спроси у друга, че, война шо ли, а?
–Ну да, а чего мы тогда здесь с Богданом делаем?
– Слышь, ну а когда, а?
Народ сгущался вокруг нас. Меня несло:
–Вот к зиме и начнется. Мы специально пораньше пошли, чтобы подучиться малость. Стреляю я плохо, а без ружья ты не воин.
Рыжий не унимался:
–А че твой друг такой грустный, ежели он по своей воле в солдаты идет? – Вот тебе что надо от службы: поесть вволю, да поспать. Так ?
–Ну так !
–А ему надо в офицеры выбиваться, понял?
–Понял, – ответил рыжий,– тяжело ему будет, но, авось, папаша поможет?
– Нет, он должен сам, сила воли у него большая.
Кто-то издалека крикнул: «По вагонам!» Мы стали грузиться, Богдан последний раз оглядел вокзал, в сердце защемило, он сделал над собою усилие, чтобы успокоиться. В вагоне лежала солома, стало ясно, что лежачих мест всем не хватит.
Рыжий услужливо всех растолкал и пригласил меня с Богданом в дальний угол, где соломы лежало побольше. Абрамом проверил свое лежачее место, понравилось. – Что этот рыжий хочет? – спросил Кузьмин.
–А я знаю? Уважает, наверно.
Мы легли на солому. Богдан сразу уснул, я подумал про него: «Намыкался, бедолага». Паровоз дал длинный гудок и тронулся с места. В маленькое окошко было видно, как проезжали старинную Мценскую крепость на горе, где еще видны развалины былой славы, по углам еще возвышались старинные башни. Сколько пришлось пережить Мценским жителям, сколько раз пришлось им отбиваться от врагов за этими стенами. Проехали Стрелецкую слободу, начался лес, где-то там наша деревня. Придется ли свидеться с родителями еще, иль убьют в дальней чужой сторонке? Я повернулся к своим новым товарищам. Все они смотрели то на меня, то на моего друга и чего-то ждали. Я про себя подумал: соврать им еще что-нибудь? Ан нет, пусть пока это переварят, а я лучше посплю.
Проснулся я от того, что меня теребил Богдан:
– Слышь, Колюха, про какого полковника они у меня спрашивают? Про какую войну я им должен рассказать?
Позади него стоял рыжий и еще человек десять и с нетерпением ждали, что я отвечу.
–Богдан, ну что ты злишься, ты же не сказал, чтоб я про твоего отца – полковника не рассказывал, да и что такого, что я рассказал? Пусть знают, мы ж теперь как одна семья, что ж тут скрывать.
Богдан недовольно посмотрел на меня, махнул рукой:
–Трепло ты.
И лег рядом. Я встал – надо было продолжать.
–Вот нашел тайну, все равно рано или поздно узнают. Полковник – это не прапорщик.
Все посмотрели на сына полковника как-то с сожалением. Поезд остановился, рыжий подошел к Богдану и спросил:
– Что за город?
Кузьмин выглянул в окно, на доме написано: Орел. Наверное, это вокзал. Там велась большая стройка. Рядом с вагоном суетились строители: они что-то носили, пилили доски большой пилой, в вагон проник запах ели, опять вспомнилась деревня.
–Орел, – ответил Богдан рыжему, – вон написано – читай!
–Да я не шибко грамотный, – ответил рыжий и посмотрел в окно.
Я про себя подумал: хорошо, что нас дядя Наум грамоте обучил. Дверь в вагон открылась, и человек в военной форме спросил громким командным голосом: – Кто старший в вагоне? – все сразу посмотрели на Богдана, а он – сурово на меня.
–Я, – ответил Богдан, подходя к офицеру.
– Смотри за чистотой, кто будет хулиганить, докладывай лично мне. Дорога дальняя, мало ли что может быть. Я – начальник поезда, капитан Марков. Понял? – Слушаюсь, ваше благородие!
На восьмой день пути поезд остановился где-то в чистом поле. Все, кто был в нашем вагоне, сошли, оглядели чистую, поросшую невысокой травой степь. Верхом на коне сидел совсем молоденький прапорщик, очевидно, он нас давно поджидает, вся его форма в пыли и пятнах. Прапорщик приказал всем построиться и следовать за ним. Местность здесь совсем не такая, как у нас: то спуск, то подъем. А тут перед нами простиралась ровная степь, сколько не всматривались вдаль путники, так ничего и не увидели. И жарче здесь намного, к полудню солнце стало печь сильнее.
–Пить хочется, – сказал Богдан прапорщику.
– Потерпите еще немного, скоро придем к роднику, там и напоят вас, и накормят.
