Время жестоких чудес

Повсюду царил такой же порядок, как в прихожей.

Сашкин взгляд скользил по светлым стенам, полкам с книгами, закрытым шкафам. Он не увидел ни одной лишней детали – ни статуэтки, ни другой безделушки. Квартира – по крайней мере та часть, которую успел увидеть Сашка, – поражала минимализмом и опрятностью. Интерьер кухни тоже был предельно скромным: плита, раковина, стол, два стула. Сашка привык, что полки на кухне – у него дома, да и у Ксени – ломятся от баночек, пачек специй, мельничек, что многочисленные гвозди несут на себе груз прихваток, рукавичек, поварешек и так далее. Здесь же его взгляд повсюду натыкался на стерильную поверхность, будто он находится в операционной или в рабочем кабинете, но никак не в кухне, где господствует женщина… женщина?

Он опасливо покосился на соседку. Она кивнула на огромную эмалированную кастрюлю.

– Сначала накормлю. Как в сказке, помнишь? Накорми, напои, в баньке попарь и спать уложи, а только потом ешь – правила уважающей себя Бабы-яги. Доступно?

Сашка криво усмехнулся. Он не был до конца уверен в том, что странная тетка пошутила.

– Я… Александр, – он запоздало вспомнил правила приличия. – Здрасьте.

Соседка расхохоталась.

– Потолок покрасьте. Лариса Федоровна, майор КГБ. – Она глянула на Сашкину отвисшую челюсть, открыла шкафчик, извлекла оттуда глубокую тарелку, поварешку и ловко плеснула в тарелку борща. – Ну, в прошлом, конечно. Хотя в нашем деле прошлого не бывает, как ты понимаешь. Да расслабься уже, никто тебя есть не станет. Баньки у меня, правда, тоже нет.

Она поставила тарелку перед Сашкой. Откуда-то возникли здоровенная хлебная горбушка с сочной мякотью и стеклянная банка со сметаной. Впору и вправду было подумать, что он попал в избушку Бабы-яги.

Сашка отбросил сомнения и ринулся в битву с борщом.

Лариса Федоровна дождалась, пока Сашка уничтожит борщ, и, не спрашивая, поставила перед ним кружку с дымящимся кофе. Растворимым. Сашка поморщился, но безропотно отхлебнул коричневой жижи.

После этого она с удовлетворением кивнула.

– Выкладывай.

Сашка опешил. Пока он ел борщ, он перестал чувствовать себя стесненным, несмотря на строгий взгляд соседки. Веки налились тяжестью. Держа в руках кружку с кофе, он совсем разомлел, прислонился к стене и приготовился слушать, а тут – такое. «Выкладывай».

Сашка нахохлился и поставил кружку на стол.

Лариса Федоровна чуть заметно усмехнулась.

– Имя знаю, чей студент – тоже знаю, дефенсор, – она указала пальцем на Сашкину шею, и он вздрогнул, – узнаю́. Нужны детали. Хочешь помочь Ксении – делись. Какие основания мне верить? – Соседка задумчиво изучила Сашкино лицо, потом вздохнула. – Ну, хотя бы такие, что у меня тоже есть детали пазла, который тебя наверняка очень интересует. Кульчицкого я не защитила, так давай хотя бы о его внучке позаботимся вместе.

Сашка вскинулся.

Соседка смотрела строго.

Борщовая тяжесть в животе приятно грела, кофе – хоть и растворимый – клубился насыщенным горьковатым ароматом, и Сашка сдался. Ему так хотелось выговориться, выплеснуться, довериться.

И он заговорил.

Лариса Федоровна слушала, не шелохнувшись. После того как Сашка закончил и отхлебнул кофе, она сухо сказала:

– Моя очередь.

Сашка перебирал каждое сказанное в ту ночь слово. Он уже свернул на дорожку, которая вела к выходу с кладбища. Смеркалось. Пора возвращаться домой.

Если верить Нагавкиной – а именно такая фамилия оказалась у «службиста» Ларисы Федоровны, – только у Ксени в руках есть ключи для спасения мира. Как же пафосно это звучит. Сашка вспомнил, как Ксеня говорила ему:

– Если со мной что-то случится…

Вот, случилось. Нагавкина видела, как Ксеня возвращалась с улицы без очков. Теперь Ксеня, выходит, вернулась в «спящее» состояние, в котором пребывает большинство людей вокруг. У нее, конечно, где-то лежат и цепочка, и брелок, и плащ, но как убедить ее снова надеть дефенсор? Он, Сашка, с кусачим серым шарфом и зенитовским свитером – один из немногих, кто может трезво принимать решения.

Ну, Лариса Федоровна еще. Она показала ему свой дефенсор – цепочку с небольшим кулоном, которую она носит, не снимая, с девяностых.

Вся эта история началась давно, задолго до его рождения. Сашка задрал голову и посмотрел на уходящие в серые сумерки стволы деревьев.

Он, конечно, знал, что такое расизм и ксенофобия.

В десятом классе он вызвался писать реферат по обществознанию на тему, за которую никто из одноклассников взяться не решился. Сдача работ была приурочена к очередной годовщине Великой Отечественной войны, но Сашка копнул глубже. Он изучил нюансы терминологии и навсегда усвоил разницу между расизмом, нацизмом, национализмом и прочими понятиями, которые часто путают и употребляют в неверном контексте.

Уже тогда он понял, хотя и самому себе до конца не смог сформулировать, что только всепрощение и безусловная любовь способны оградить человека от проявлений нетерпимости к себе подобным. Единственным адекватным источником такой любви десятикласснику Сашке представлялся Бог. Не тот Бог, о котором вещали с экранов телевизоров толстые румяные попы или желчные патриархи, и не тот Бог, которого изображали на рождественских открытках умильным младенчиком.

А какой – Сашка не знал.

И ему было не с кем об этом поговорить. Ноткины не были религиозны.

Сашка сам испугался своего открытия, когда понял, что никакая социология и никакое обществоведение не уберегут человека от ненависти к себе подобным. От холодной и расчетливой ненависти, которая не про эмоции, а про принятие решений «ради общего блага». От ненависти, которой руководствовались нацисты времен Второй мировой, когда решали, кому жить, кому умереть, кто является человеком, а кто – лишь помеха на пути выживания вида.

И почему у одних живых существ есть право пользоваться другими, потреблять их в пищу, а у других такого права нет? Человек ест животных, но человек не может убивать человека. Почему?

Когда Сашка думал о бескрайнем космосе, вопросы становились шире, а проблема – глубже. Допустим, существуют иные расы, и Земля – всего лишь одна из обитаемых планет. Кто мы для остальных жителей Вселенной – равноправные обитатели космического пространства, к которым применимы этические законы, или корм, как животные или растения, которых можно и нужно использовать в пищу?

Научные фантасты давали разные ответы на этот вопрос, а Библия – единственная религиозная книга, которую Сашка откопал в квартире, – об инопланетянах молчала. Он, конечно, не читал ее целиком – слишком много занудных летописей в Ветхом завете и слишком много нравоучений в Новом, – но был уверен, что в откровениях пророков и проповедях Иисуса Христа ни слова о космосе не было.

В одиннадцатом классе Сашка еще немного помаялся философскими вопросами бытия и межвидового взаимодействия. Он увидел объявление о встречах для молодежи в храме Феодоровской Божьей матери. Сашка собрался было пойти на встречу, стесняясь и делая вид, что идет не в церковь, а на тусовку со сверстниками, но ему помешал случай.

Одноклассница Люська привела в школу тетю.

С Сашкой случилось важное с точки зрения межвидового взаимодействия событие: он впервые в жизни влюбился.

Светлана Васильевна с ее молочной кожей, черными тугими кудрями, тонкими запястьями и унизанными серебром пальцами, была актрисой театра имени Ленсовета; Люську она проводила в школу первый и последний раз в жизни, но мимолетной встречи Сашке хватило на то, чтобы четыре месяца сгорать от неразделенной любви и выбросить из головы мысли о религии. Он твердо решил поступать в Театральную академию, а также с головой бросился в омут кратковременных и ярких романов.

Иисус и инопланетяне были позабыты.

У Сашки внутри осталось незаполненное пространство, повисший без ответа вопрос не давал ему покоя. До встречи с Ксеней он чувствовал – хотя сам себе в том не признавался – дыру внутри, неустойчивость основ своего мировосприятия. Он кидал в эту дыру все, что попадалось под руку: интеллектуальную художественную литературу, артхаусное кино, головокружительные романы, мечты о недосягаемых высотах, актерские амбиции.

Все было не то.

Только когда он впервые надел серый шарф и вдруг увидел мир как он есть, он осознал, что долгие годы его томило стремление к сверхрациональному. Только обретя Ксеню и дефенсоры, Сашка понял, что есть нечто, выходящее за рамки его представлений о мире.

И что он всю жизнь готовился к встрече с этим.

После знакомства с Ксеней и после обретения дефенсоров Сашка начал становиться самим собой. Он получил часть ответов на вопросы школьного времени. Инопланетные расы действительно существуют, и было бы глупо со стороны человечества рассчитывать на их доброжелательное отношение. В самом деле: если посмотреть, как люди на протяжении столетий изобретают все более изысканные методы по угнетению большинства ради интересов меньшинств, чего ждать от существ, населяющих бескрайний космос?

Сашка по-прежнему не знал, какое место в этой головоломке занимает Бог и существует ли этот самый Бог, но прямо сейчас ему было не до религии. Если Бог и есть, он явно отвлекся на какие-то более важные дела, а спасать Землю от инопланетного вторжения предстоит ему, Сашке Ноткину.

Сашка горько усмехнулся. Из тумана проступили желтые стены кладбищенского храма, и Сашка забрал правее, чтобы выйти к воротам.

Нет никакого вторжения: никто не ходит по Земле под масками людей, как в низкопробных ужастиках, и не обстреливает города из инопланетных орудий, как в ужастиках классом повыше. Просто есть договор между иными и теми из людей, кто возомнил себя элитой, действующей в интересах вида. По этому договору он, Сашка, как и многие другие, объявлен кормовой базой, расходным материалом.

Сашка снова поднял голову и прищурился. Как будто напрягая зрение, он мог разглядеть за облаками инопланетные корабли. Которые – теперь он знал наверняка – уже много лет болтались где-то у земной орбиты.

Нагавкина сказала, что в карточках Кульчицкого зашифровано что-то предельно важное. Что именно – никто не знает. Старик работал втайне от всех, прикрываясь научной деятельностью в Пулково. За последние годы, пока он пас молодежь и с видимым увлечением занимался проблемами черных дыр, он нащупал способ отвадить от Земли тех, кто возомнил себя ее хозяевами.

Сашка вышел за ворота.

Будто дождавшись, пока он пересечет границу кладбища, включились фонари. Сашка обернулся. Желтый храм оранжевел в сумерках, свет падал на крыльцо из приоткрытой двери. Сашка слышал, что храмы скоро закроют на неопределенный срок. Он на секунду притормозил: может, вернуться, пока есть такая возможность? Но зачем? У него нет вопросов к Богу и его служителям, кроме одного: как они допустили то, что происходит с планетой? А раз так, разговор с Богом по душам может повременить, куда важнее решить, как вернуть Ксеню и как разобраться с карточками Кульчицкого.

Сашка быстрым шагом направился в сторону дома.

Итак, Нагавкина Лариса Федоровна оказалась соседкой Ксениного деда не случайно. Много лет назад она была в курсе задания секретной группы «Экран» в Карачаево-Черкесии. Теперь Сашка поименно знал всех членов команды, которая в далеких семидесятых впервые обнаружила прорехи… нет, флуктуации в каком-то реликтовом излучении.

Сашке при слове «реликт» представились древние окаменелости вроде растений или раковин, но Нагавкина пояснила, что латинское слово «реликт» означает «остаток». Остаточное излучение, заполняющее Вселенную, – вот что это такое.

Команда астрофизиков на Северном Кавказе случайно обнаружила, что к Земле медленно, но неуклонно приближаются объекты из космоса. Приближающиеся объекты издалека посылали на Землю сигнал, который воздействовал на человеческое сознание. И лишь РАТАН-600 вследствие особых условий и сложного совпадения кучи разных других факторов периодически выпадал из-под действия этого самого облучения.

Кульчицкий мало того что обнаружил это, он еще и проанализировал данные, составил график, по которому станцию накрывал очередной период «трезвости», и продолжал работу по графику! Пока остальной мир погружался в пучину неведения и слепоты, маленькая команда на Северном Кавказе продолжала трудиться и искать способ создать сигнал, который будет противостоять инопланетному.

И у них получилось. Но только один раз.

Сашка снова потеребил шарф и перекинул его свободный конец через плечо. Становилось прохладнее. В окнах зажигался свет, и Сашка старался не думать о том, что за многими темными прямоугольниками находятся квартиры, в которые хозяева уже не вернутся.

Он зашагал быстрее, снова погружаясь в воспоминания.

Какое место во всей этой истории занимала Лариса Федоровна? С конца семидесятых она возглавляла группировку, которая обеспечивала безопасность команды «Экран».

– Личные дела, – глаза Нагавкиной смотрели насмешливо, – вот такой толщины, – она до предела растопырила большой и указательный пальцы, – и там все: от пищевой аллергии до сексуальных предпочтений. Доступно?

Сашка покраснел.

– Дружеские и прочие контакты имеют большое значение, – невозмутимо продолжила майор. Да, форма смотрелась бы на ней гармоничнее нелепого передника с рюшами. – Что я тебе разжевываю, не маленький, сам понимаешь.

Сашка понимал. Понимал он и то, что в какой-то момент члены «Экрана» приняли разные решения насчет того, кого считать друзьями и кому следует доверять.

– И с кем сотрудничать, – вздохнула Нагавкина. – Андрей Кульчицкий во время рижской конференции в конце тысяча девятьсот восемьдесят второго года вышел на контакт с представителями мировых элит. Тех самых, кто давно знал о приближающихся кораблях и планировал превратить Землю в кормушку для других рас.

Сашка вспомнил Ксенины слова.

Мы все прокляты

– А как узнали, что это сделал именно Андрей?

Нагавкина достала из ящика стола тонкую папку и протянула Сашке несколько черно-белых фотографий:

– Вот. Декабрь восемьдесят второго.

Фотограф снимал снаружи помещения – вероятно, кафе, – в то время как изображенные на фото мужчины сидели внутри, у окна. Лицо сидящего справа заслоняли узоры на стекле – Сашка приблизил лицо к фото, прищурился и долго всматривался в снимки. На всех фотографиях было видно только край уха и нечеткий профиль. Темные волосы. Зато можно было хорошо разглядеть свитер и тонкие ладони.

Сашка помертвел. Он узнал свитер. Он коснулся плеча, где на свитере – на его свитере, который сейчас лежал у него дома, – виднелась знакомая зенитовская эмблема.

Мужчина в свитере держал в руках папку и протягивал ее через стол собеседнику. На другом фото он сидел, наклонившись вперед, и что-то говорил, жестикулируя. На третьем – что-то рисовал или писал на листе бумаги.

Лицо его собеседника так же скрывали узоры на стекле, и были видны только рукава пиджака и руки, в которых мужчина держал какую-то коробочку. Диктофон?

– И что это доказывает? – Сашка с вызовом глянул на Нагавкину. – Я вижу четыре руки, папку с бумагами и какое-то устройство.

– Наши спецслужбы «вели» агента той стороны, это он на фото. – Нагавкина ткнула пальцем в руки с диктофоном. – Его проследили до ресторана «Кабург» в Юрмале, где и состоялась встреча. А кто в «Экране» в начале семидесятых выбирал между карьерой физика и карьерой футболиста в клубе «Зенит», как ты понимаешь, знали все.

Нагавкина достала из папки еще одну фотографию. Сашка сразу узнал Андрея Кульчицкого, хотя до того ни разу не видел его лица. Невозможно было не узнать Ксенины острые скулы и ее же внимательные глаза. На лице молодого человека с фото расплывалась широкая улыбка, которая делала его похожим на голливудскую звезду. Андрей стоял на футбольном поле в обнимку с какими-то парнями, один из них придерживал ногой мяч. На Андрее был свитер с эмблемой «Зенита».

Палец Нагавкиной обвиняюще постучал по первому фото.

– Доказательство – полное фуфло. Фуфло – буквально. Я согласна. Но его оказалось достаточно с учетом того, что произошло дальше.

– Что… что же произошло?

Нагавкина развела руки в стороны.

– «Экран» закрыли. После Риги прошло дней шесть. Пришел приказ: работы свернуть, дефенсоры – сдать, сотрудников – в другие подразделения. Вы, молодежь, наверное, думаете, в советское время не было структуры могущественнее КГБ? – Сашка опустил глаза. Нагавкина кивнула.

– А как же. Застенки, допросы, абсолютная власть. Все было. Но оказалось, что существует что-то еще. Что-то выше абсолютной власти. Надмировые структуры, которые уже тогда контролировали все. Доступно?

Сашка молчал.

– А потом полыхнул пожар. Пожар – буквально. Причину так и не установили. Большинство дефенсоров, бумаг и оборудования не спасли. Очевидно, кто-то пытался замести следы. Андрея быстро убрали – перевели на Кольский полуостров. В апреле нашли его тело в заброшенной шахте. Кульчицкому-старшему передали: свалился то ли по дурости, то ли самоубился. Доступно?

Нагавкина говорила быстро, отрывисто, как дрова колола. Сухие щепки слов летели во все стороны. Сашка потер щеку, будто его царапнуло по лицу.

Наконец он спросил:

– А кто еще был в «Экране»?

– Конышев Евгений, Образов Константин, Клименко Ирина, – Нагавкина пристально посмотрела на Сашку, но он смотрел с прежним растерянным выражением. – Коллеги и друзья Кульчицких… в то время.

Нагавкина отвела глаза в сторону и добавила:

– Сейчас первые двое работают на кафедре физики в университете, где учится твоя Ксения.

– Она не моя!

Потом до Сашки дошел смысл сказанного. Он вскочил, и табуретка с грохотом упала на пол. Нагавкина не шелохнулась. Сашка поднял табуретку и остался стоять, держа ее в руках, будто забыл, что делать дальше.

– Ксеня знает? А они во всем замешаны? А сейчас? – В голове теснились вопросы, Сашка дунул на некстати упавшую на глаза прядь волос. Лоб вспотел. Нагавкина подошла, спокойно забрала у него из рук табуретку и поставила ее на место. Сашка сел с потерянным видом.

– Ксения не знает. – Нагавкина вернулась на свое место. – И мы не знаем, кто из них в какой степени задействован в деле, – она поморщилась, – нет никакого «мы». Когда-то я была «мы» – легко отождествлять себя с могущественным органом власти, правда? А теперь у меня от этого самого органа власти одна пенсия осталась. Ну и опыт, что уж.

Она потрогала кулон на шее. Какой-то камешек, обрамленный металлом. Вздохнула.

– Ира Клименко не поверила в вину Андрея. Мы… я успела его допросить. Он все отрицал. Утверждал, что в тот вечер не мог оказаться в Юрмале, потому что ходил на дискотеку. Андрей был меломаном, это все знали. Я поражалась: сын Кульчицкого, астрофизик, аспирант – и такой балбес с такими интересами. Футбол, музыка, девочки… и космос. Как он все совмещал? Загадка. Но Бенцион Владимирович не держал в команде лишних, Андрюша был по-настоящему талантлив… во всем.

Нагавкина сдвинула брови.

– Андрей уверял, будто в тот вечер было уникальное событие: западный диск-жокей, впервые в СССР. В клубе «Октобрис» было много фотографов и репортеров, Андрей говорил, что вылез на сцену и почти наверняка засветился на фото. Умолял меня поднять хронику… я не успела.

Зато администратор за стойкой гостиницы вспомнила, что он спрашивал, как пройти на автовокзал. И в кассе на автовокзале подтвердили, что молодой человек покупал билет до Юрмалы. – Нагавкина смотрела на фото Андрея. – Все запомнили его улыбку и свитер. Мое расследование… в общем, я пыталась найти доказательства уже после того, как мы получили приказ все сворачивать. В Ригу сама слетала. Зачем-то. Что-то мне покоя не давало… а потом все постепенно забылось.

Она снова вздохнула.

– Думаю, Кульчицкий тоже не до конца поверил в предательство Андрея, но он вел себя тихо. А Ира подняла шум. Попыталась… поднять. Ее ликвидировали. Мы не успели предотвратить. – Пальцы Нагавкиной с силой сжали кулон. – У вас там ее плащ, наверное, лежит? – Она кивнула в сторону Ксениной квартиры.

Сашка плотно сжал губы и опустил глаза.

– Ну и не отвечай. Пусть лежит. Надо уберечь его и остальные вещи. И твою Ксению.

– Она не моя, – упрямо повторил Сашка. В кухне воцарилась тишина.

Значит, Андрей…

Сашка не хотел в это верить. Но что ему остается? Он поколупал пальцем край стола и задал еще один вопрос:

– А почему эти элиты, которые решили управлять миром, не подверглись действию облучения вместе с остальными миллиардами людей?

Нагавкина невесело усмехнулась.

– Элита, Александр, – красивое слово, которое должно обозначать людей, наделенных особыми правами и обязанностями. По положению и по нравственно-моральным качествам эти люди должны быть выше других. – Палец Нагавкиной описал круг по краю чашки. – А по факту это люди, среди которых из поколения к поколению, от династии к династии передавалось знание о том, что рано или поздно Земля снова понадобится… союзникам для подпитки и процесса размножения. – Нагавкина со значением ткнула пальцем в потолок. Сашка поднял голову и уставился на аккуратную белую люстру, похожую на луну. – Чтобы запустить новый жизненный цикл, им нужно… питание.

Сашка поднес ладони ко рту и стал на них дуть, чтобы согреть. В квартире Нагавкиной было тепло, но ладони стали ледяными.

– Ты вообще как себе представляешь действие этого самого сигнала? – Нагавкина не отводила от Сашки взгляда.

– Я думал, люди просто перестают замечать очевидное, у них отключается понимание прав и свобод, – Сашка запнулся. Он вспомнил, как отец летом спокойно сообщил об установке пропускной системы на работе, а мать… он только сейчас понял, что она будто погасла за эти полгода. Раньше после работы они с отцом куда-то ходили – в кино, на выставку или в театр. Теперь она большую часть времени проводила на диване с книгой. Да и отец теперь предпочитал вечер перед телевизором любой активности вне дома.

Сашка и не заметил, когда новые привычки родителей стали нормой. В большой квартире Ноткиных каждый мог скрыться в своей комнате, а остальные даже не знали, дома он или нет. Так и вышло: с осени каждый сидел где-то в своем мире, а остальные как по волшебству утратили интерес к занятиям остальных.

Сашка скрипнул зубами. Только Клопа постоянно носилась со своими пьесами и сонатами и мечтала стать лауреатом первой степени на грядущем конкурсе.

Сашка вспомнил, как ее энтузиазм вызывал у него – летом и осенью, до того, как он стал носить, не снимая, дефенсор, – раздражение.

Нагавкина подтвердила Сашкины подозрения.

– Чем мозг моложе, тем больше сопротивляемость облучению. Чем старше человек, тем быстрее сигнал соотносится с волнами мозга, и тем быстрее человек приходит к «спящему» состоянию.

Она встала, чтобы сделать Сашке вторую порцию кофе. Он не шелохнулся.

– Сначала сигнал действовал на планету издалека, одновременно с нескольких сторон. Потом, когда под действие сигнала наверняка попали все, кто мог отслеживать активность приближающихся объектов, они то ли высадились, то ли остались на орбите, но вступили в контакт со своими людьми на Земле. – Нагавкина поморщилась. – Это произошло в начале девяностых. Я предполагаю, что их ставленники на планете получили что-то вроде дефенсоров, но из рук самих пришельцев. У элиты свои способы сохранять трезвость и работать на них в то время, как остальное население превращается в покорное стадо.

– Но зачем было так долго ждать? – Сашка глотнул кофе и поморщился. – Почему все разворачивается только сейчас, ведь прошло… сколько лет? Пятнадцать? Больше? Чего они тут отлаживали, если их сигнал и так умеет подавлять волю? И если тут все равно были эти элиты со своими штуками, то есть такое с нами уже не первый раз, то почему они вообще улетают и возвращаются? Почему сразу не превратить планету… не знаю там, в ферму, в плантацию.

Сашка вспомнил фильм «Матрица», который смотрел пару лет назад. «Люди больше не рождаются… нас выращивают» – и страшные кадры с человеческими эмбрионами на бескрайнем поле, по которому передвигаются роботы.

Люди как источник энергии. Люди как батарейки. Сашку замутило.

Нагавкина откинулась на спинку стула и взяла кружку с кофе обеими руками.

– «Экран» пытался найти ответ и на этот вопрос. У Бенциона Владимировича была теория, которую он разрабатывал несколько лет. Он копался в архивах, как библиотечная мышь, выбивал себе заграничные командировки – то в Вашингтон, то в Брюссель, то еще куда-то. А информацией делился скупо, насколько мне известно. Такой он был. Жадничал. Часть данных вставит в табличку для доклада, а часть прикарманит, – Нагавкина погрустнела, – ты скажешь, так научная работа не делается, в команде-то. – Она поставила чашку на стол. – Я что, я вообще не физик, мое дело было – обеспечить секретность и безопасность. Кульчицкий никому не доверял. Ни коллегам, ни сыну. Меня он, считай, и не знал. Я для него была аппарат, функция. Функция – буквально. Когда пересекались, смотрел подчеркнуто мимо, здоровался сухо, руки не подавал. Они, видишь, считали себя белой костью, а нас – собаками на службе режима, надзирателями. Он мне только в девяностых и доверился разок.