скачать книгу бесплатно
Как – «попрощаться»? Нельзя прощаться, не договорив! Нельзя расставаться на полуслове, на полувздохе, не объяснившись! Накануне Ясна сказала Шаталову о предстоящем отъезде в Косово, но это было совсем другое. Одно дело рассуждать о будущем расставании, и совсем другое – просто исчезнуть в один миг…
Офицер сел за руль сам, и они понеслись на аэродром. С каждым километром Ясна все четче понимала, насколько для нее важно – успеть. Она еще толком не знала Андрея, но легкое и светлое предчувствие похожести, сродства наполняло ее глубже и глубже.
Два бродяги. Бродяга-воин и бродяга-лекарь. Неважно, что служба и долг вот-вот растащат их прочь друг от друга. В ней нарастала иррациональная, искрящаяся, как шампанское, уверенность: как-то можно обойти все «но», что-нибудь придумать, чтобы снова и снова оказываться рядом, совсем рядом…
Перед безымянной речушкой, которой и на карте не сыщешь, они уперлись в хвост глухой пробки. Сто лет не чиненный мост не выдержал почему-то именно в этот день и час. Груженая австрийская фура передним колесом продавила дорожное покрытие, завалилась набок, рассыпала по мосту разноцветные упаковки.
Объезд занял на несколько минут больше, чем им было отведено. Еще не показался аэродром, а сверху низвергся низкий утробный рев турбин. Офицер остановил машину, и Ясна стояла на обочине, запрокинув голову, пока железная птица не превратилась в точку, а точка в ничто, в белесые полоски реактивного следа.
Это было так обидно, так несправедливо! Ясна удержалась от слез перед русским офицером только потому, что однажды уже сумела удержаться от слез при посторонних – в девяносто четвертом в Кигали, когда шла, оглушенная, по липким лужам среди изрубленных тел.
Пружины и маятники – II
– Господин Стаут! Как представитель администрации Белого дома, считаете ли вы успешными прошедшие переговоры?
Этот конференц-зал Министерства иностранных дел не был рассчитан на такое количество журналистов. Разноцветные микрофоны российских и зарубежных новостных агентств почти загородили настольную подставку с двумя флажками – триколором и звездно-полосатым.
Советник президента США обворожительно улыбнулся, чуть щурясь от вспышек:
– Состоявшийся обмен мнениями дает повод для осторожного оптимизма…
В смежной с конференц-залом комнате был накрыт фуршет. Слова Стаута были прекрасно слышны и отсюда. В переводе с дипломатического на общечеловеческий сказанное не предвещало ничего хорошего.
Косарев подошел к Гладышеву:
– Что, бортанули с траншем?
В вопросе не было издевки, равно как и паники. Очевидное свершилось, только и всего.
Гладышев посмотрел на коллегу зло. Хотел нагрубить, но сдержался:
– Рассчитывал, что простят?
Раздраженно взял чашку кофе, вышел на балкон. Ветер и шум Садового кольца не стихали. Из зала донеслись заключительные аплодисменты.
Что делать, снова и снова думал Гладышев. Экономика просела настолько, что, подобно больному в терминальной стадии, принимала любую финансовую подпитку без какого-либо положительного эффекта. А в отсутствие таковой… Новый дефолт? Или просто распад государства?
На балкон вышел Стаут со стаканом воды. С удовольствием распустил узел галстука. Обратился к Гладышеву по-английски:
– Совсем загрустили, мой друг? Понимаю ваши заботы! Знаете, обожаю русские поговорки – такие емкие, точные.
И продолжил по-русски:
– Не потопаешь – не полопаешь! Или вот: сено к лошади не ходит!
– Впечатлен вашими познаниями! – ответил Гладышев по-английски.
Советник продолжил по-русски:
– Не для протокола, мой друг… Вот сено…
Стаут опустил стакан на перила и, придерживая его левой рукой, чуть в стороне поставил правую руку на четыре пальца, изобразив фигурку животного. Средний палец – голова – вытянулась в сторону стакана.
– Вот лошадь – многострадательная Россия. Ей нужно просто пройти по мосту… – советник начал перебирать пальцами, рука двинулась к стакану, – и взять сено. Но на полпути наездник разворачивает лошадь…
Стаут оторвал правую руку от перил, перевернул «лошадь» копытами вверх. Улыбнувшись по-американски, одними губами, забрал стакан и вернулся к фуршетному столу.
Глава 12
Путь Шаталова был определен и понятен. Передышка, свободный вечер, а с утра – в бой. Пока не раскрутился административный маховик, стоило позаботиться о пребывании в Москве. Оформившись в служебное общежитие и забросив вещи, Шаталов направился в город.
Два года, неполных два года Шаталов не был в России, и как же она изменилась! Спешащая все успеть Москва сбила его с толку неистовым ритмом. Особая полубегущая походка людей в переходах намекала: торопись, иначе опоздаешь! Яркая цепкая реклама распространилась, как плесень, на каждом свободном уличном метре, хищно наползала слоем на слой – на стенах, тротуарах, над головой и под ногами, на тумбах, на растяжках поперек улиц и проспектов, в газетах и журналах случайных попутчиков, в мусорных баках…
Город словно удвоил обороты после прошлогоднего кризиса. Миксер крутился на второй скорости, и пена взбивалась что надо.
Путаясь в числах, Шаталов снял со сберкнижки денег на текущие расходы. Долго разглядывал купюры без привычных цепочек нулей. Попытался разыскать школьного друга Лерика, давно осевшего в Москве, но по всем трем телефонным номерам отвечали бесстрастные автоматические голоса. Один предложил оставить сообщение, Шаталов поприветствовал неуловимого друга и оставил свои координаты.
Купил пельменей и с позволения соседа, командированного с Урала, в его кастрюле сварил их на общей кухне. Сытость, усталость и непроходящее отчаяние сделали свое дело – Шаталов уснул, едва перебравшись из-за стола на узкую койку с провисающей панцирной сеткой. Отключился, как дачник в гамаке, даже раздеться не успел.
А со следующего утра начались долгие, вязкие дни. Рапорты, объяснительные, докладные записки – сколько же разных слов бюрократы придумали для практически одинаковых документов! Вскоре подключились узколицые и бесстрастные, как святые на старых иконах, военные следователи. Чередовались опросы и допросы. Оказалось, что между терминами есть какая-то ускользающая разница.
Сложнее всего было придумать, что же такого неправильного сделал бравый американский капитан Роджерс, чтобы вызвать шаталовский гнев. Вступил в разговор с российскими рядовыми? Неуважительно отзывался о ВДВ?
Следователи кивали, записывали показания майора-дебошира, переглядывались, едва заметно морщились. Я бы тоже ни слову не поверил, думал Шаталов, выливая на них очередные россказни. Вот же у них работа!
Невозможно было бы сказать, сколько дней ушло на дачу показаний. Но они закончились самым важным визитом в долгой и почти безупречной карьере виновника всего этого кавардака.
Здание Командования воздушно-десантных войск, Москва
Апрель 1999 года
От близкого грохота отбойных молотков по асфальту в просторном коридоре чуть подрагивали стекла. Майор Андрей Иванович Шаталов, бледный, не до конца остывший после очередной беседы со следователем, с тонкой папкой под мышкой направился в самый конец бесконечно длинного этажа. Ему навстречу прошли два офицера медицинских войск, о чем-то негромко споря.
В приемной за широкой двустворчатой дверью старший лейтенант поднялся навстречу Шаталову и проводил его в кабинет:
– Проходите, вас ждут!
Шаталов распрямил плечи, шагнул за порог. Дверь мягко закрылась у него за спиной. Отдал честь, по-уставному глядя перед собой.
– Товарищ генерал-лейтенант! Майор Шаталов по вашему приказанию прибыл!
Из-за большого рабочего стола ему навстречу поднялся генерал Сомов, показал на место для посетителей.
– Садись, майор!
Когда Шаталов подошел, Сомов протянул ему руку. Хватка у генерала была прежняя, без скидок на возраст и штабную работу.
– Показания твои читал, а теперь давай своими словами.
Впервые за долгое время можно было говорить все как есть. Шаталов не заметил, как закончил рассказ.
– Вот так, Виктор Ильич, – сказал он, пытаясь поставить точку. – Недоглядел, пришлось решать по ситуации.
Сомов, до того спокойный, внимательный и мрачный, взъярился не на шутку:
– Права у тебя нет на такой недогляд, майор! Каждый, каждый человек на счету!!! Ты видишь, что в мире творится?! Югославию восемь лет на куски херачили, сейчас добивают! Плевать им на ООН, а на нас и подавно! Почему? Потому что изнутри трещим. У нас своих бед – лаптем не расхлебать. Всю страну скоро по-семейному раздербанят, по норам растащат, помешать некому! И тут ты еще…
– Так точно. Виноват.
Сомов понемногу остыл, нахмурился.
– Придется изъять тебя из контингента и засунуть куда подальше, с глаз долой. Нормальную часть подберу, сложную, перспективную. Перекантуешься пару лет, подтянешь дисциплину, в том числе собственную. А там все уляжется, посмотрим, что с тобой дальше делать.
– А как же Босния, товарищ генерал?!
– Босния, – зло ответил Сомов, – не заметит твоего отсутствия! Останься тот обломок у американцев в руках… под трибунал все бы пошли: и ты, и Платов, и твой придурок сержант – охотник за сувенирами! Добыл, понимаешь, магнитик на холодильник!
– Так точно…
– Не перебивай! По «Стелсу» американцы доказать ничего не смогут. А вот по факту избиения их офицера вцепились в комбата не на шутку. Накатали телегу с фотографиями этого капитана: фас, профиль и рентген сломанного носа. Миротворцы, едрить! Подставил ты, Андрей Иваныч, командира своего по полной программе!
– Виноват, товарищ генерал!
– Хрен ли толку, что виноват?! Из-за тебя Платов может из контингента вылететь!
– Никак нет!
– Что «неткаешь», Шаталов? Не тебе решать такие вещи! И даже не мне!
– Мы с полковником Платовым с Кандагара вместе. Мой косяк – мне и расхлебывать. Вешайте всех собак на меня.
Чувствуя, как предательски дрогнули руки, Шаталов распустил завязки папки. Думал, обойдется. Не обошлось. Он положил на край стола вымученный накануне рапорт.
– Защитите Платова! Вы же сможете, Виктор Ильич!
Сомов взял листок в руки. Прочитал, поднял взгляд на Шаталова.
– Ты что удумал, майор? Красивых жестов мне тут не надо! Ни красивых, ни глупых! Куда пойдешь, на гражданку?! Ты боевой офицер, у тебя призвание!.. Или ты со мной торговаться вздумал? За место в контингенте? Такое не пройдет!
– Никак нет! – ровным голосом возразил Шаталов. – Прошу рассмотреть рапорт. Выслуга лет позволяет мне завершить службу.
Замолчавшие ненадолго отбойные молотки заколошматили снова.
– М-да… – Сомов открыл ящик стола и опустил рапорт туда. – Надеюсь, ты понимаешь, что делаешь… Твой контракт будет расторгнут по соглашению сторон. Посидишь сейчас в канцелярии, оформим все сегодняшним днем. Американцев попробуем успокоить липовой бумажкой о том, как ты был с позором уволен из рядов… и все такое. Платова я им не отдам.
– Спасибо, товарищ генерал, – сказал Шаталов сквозь окружившую его ватную пелену. – Разрешите идти?
Сомов посмотрел на него по-отечески:
– Как же ты так влип, сынок? Иди.
Шаталов встал, отдал честь и вышел. Сомов расстегнул верхнюю пуговицу кителя, дернул за ворот тельняшки, захотелось больше воздуха. Достал из шкафа графин с коньяком, плеснул в стакан. Выпил одним глотком.
* * *
Ватная тишина окружила Шаталова коконом. Он передвигался из точки в точку, из кабинета в кабинет, отвечал на вопросы, отдавал и брал документы, ставил подписи. Ожидая последнюю печать, стоял у окна, прижимался к стеклу горячечным лбом, смотрел, как рабочие в оранжевых касках быстро и бесшумно разбирают на куски тротуар и кидают в кузов грузовика черные ломти.
Потом он спустился на проходную, сдал пропуск сержанту охраны, вышел к телефонам и набрал номер.
– Я отстрелялся, Лерик, – сказал Шаталов. – Забери меня отсюда.
Вышел на широкое гранитное крыльцо. Хотел сесть на ступени, но постеснялся. К счастью, ждать пришлось недолго.
Мимолетное обещание Лерика – «Встречу, как отстреляешься!» – исполнилось не совсем так, как предполагал Шаталов. У тротуара скрипнуло шинами нечто черное и лакированное – назвать «транспортным средством» язык не повернется. Из водительской двери, как черт из табакерки, выпрыгнул пацан призывного возраста. Белая рубашка, галстук, кожаный пиджак.
– Андрей Иваныч? – крикнул он Шаталову через капот. – Валерий Дмитриевич велел вас подобрать и доставить к нему, садитесь скорее!
Шаталову не хотелось, чтоб его кто-то подбирал, да и чтоб доставлял – тоже не сдалось, но это же Лерик, с ним все всегда с ног на голову. Хотя мог бы и сам встретить, конечно.
Переднее пассажирское сиденье было задвинуто до упора вперед, из чего напрашивался вывод, что здесь принято садиться назад. Принято так принято.
– Сначала в общагу, – велел Шаталов и успел разглядеть в зеркале заднего вида недоумение в глазах водителя.
Адреналин гудел в голове, накатывал волнами, стучал набатом. И лучше бы забиться в какую-нибудь нору, переварить, осмыслить, успокоиться, но сейчас не хотелось «лучше», скорее наоборот.
Через пару часов Шаталов, уже в штатском, сдал куртку надменному гардеробщику ночного клуба. Мордоворот-охранник на входе в зал уставился с подозрением, словно взвешивал: сразу завернуть нездешнего мужика по дресс-коду или для приличия сначала перекинуться с ним парой фраз, а потом уже дать отлуп.
К счастью, двери рая распахнулись изнутри, выплеснули в холл басовый пульс музыки, гомон голосов, звяканье посуды, шальные лучи цветомузыки – и Лерика. Самоуверенного, жизнерадостного, одетого дорого и нарочито неряшливо. Он развел руками толпящийся на входе молодняк, как заросли камыша, и издал победный вопль:
– Шатай!
Подошел, обнял крепко, тут же отстранился, ухватил за плечи, повертел туда-сюда, бесцеремонно разглядывая. Покрутил Шаталова за подбородок, оттянул ему пальцем веко, нагнул голову, взявшись за затылок. Шаталов покорно ждал окончания экзекуции. Наконец Лерик отпустил его и вынес вердикт:
– Не, ну нормально в целом! Дырок на просвет не видно, руки-ноги по описи, блеск в глазах умеренный, без фанатизма. В хорошей форме себя держишь, Шатай!
Шаталов притянул его к себе, хлопнул пару раз по спине.
– Привет, чертяка! Тебе ли говорить! Смотрю, дефолт не в горесть! Что празднуем?
– Жизнь! Жизнь празднуем, Шатай! – прищурившись как кот, радостно ответил Лерик. – Пойдем-ка, пойдем. Сто лет тебя не видел. Вспоминал и то чаще, ха-ха!
Лерик повел его через общий зал насквозь, к балкону со столиками. Светомузыка била Шаталову в глаза, крутящиеся зеркальные шары дезориентировали. Школьный друг прокладывал курс сквозь танцпол, и Шаталов выхватывал из темноты и грохота светлые пятна лиц, беззаботные улыбки, обрывки фраз, веселые вопли.
– А мы в зале в этом будем? – крикнул он в спину Лерику.
– Обижаете, товарищ майор! Следуйте за мной!
Лерик провел Шаталова в отдельный кабинет, где их встретила относительная тишина и небольшая компания. За столом ближе ко входу ссутулился типичный клерк предпенсионного возраста – по крайней мере, Шаталов так представлял себе клерков – сальные волосы, заношенный костюм, кожаный портфель. Он макал кусок хлеба в тарелку с остатками салата. Стол ломился от еды и выпивки. В кресле в углу спала пьяная девушка.
