скачать книгу бесплатно
– Честно вам скажу, ребята, – перестав жевать, серьёзно заявил Вадим Петрович, – я уже давно и сам подумывал над этим вопросом, только не мог сообразить: какое же участие, наше с мамой, может быть полезно в вашем деле. А теперь вижу, что и мы ещё не совсем отжившие в этом обществе элементы и можем сделать для него какое-то полезное дело. Кроме той работы, конечно, которую мы уже давно выполняем.
– Я очень рад, папа, что мы теперь будем не только семьёй, но и единомышленниками, соратниками, – громко воскликнул Серёжа. С трудом передаются все эмоции через энергетический канал. Радость, злость, удивление и другие эмоции, требующие яркого выражения, тоже поддаются только звуковому проявлению.
– И я тоже, – поддержал Володя. – Мы вместе быстрее сможем осуществить планы нашего друга Одинцова.
– А почему он решил сделать паузу в своей деятельности? – не совсем уловив из разговора детей причину отставки Анастаса, спросила Вера Никифоровна.
Вова ещё раз пересказал родителям о беременности Светланы и об опасении Анастаса за будущее ожидаемых двойняшек.
Про первую дочку Одинцовых, Анюту, Серёжа рассказывал им ранее и поэтому мама сейчас, с уверенностью поддержала решение Анастаса оградить ещё не рождённых детей от воздействия мощного энергетического поля.
Посидев за столом и предварительно обговорив возможное участие отца и матери, в общем, с детьми деле, семейство Умаровых занялось своими личными делами.
Вова уже давно не выходил во двор, не встречался с друзьями. Все они повзрослели и не часто общались между собой. У каждого появились свои интересы и заботы.
Сегодня Вова решил прогуляться и пригласил брата составить ему компанию. Серёжа уже забыл, когда он в последний раз встречался с дворовыми друзьями. Интересы в жизни у него были другие, поэтому он уверенно отказался от приглашения Володи.
– Нет, Вова, я занят. Не хочу идти во двор. Катюша моя должна позвонить. Мы сегодня собрались вместе сходить в кафе.
– Твоя Катюша! – иронично произнёс Вова. – Ну, передавай привет твоей Катюше.
После этих слов Володя выскочил на улицу.
Тоскливо ему стало одному. Только «малышня» игралась на детской площадке, да мамаши, наблюдавшие за ними, рядом обсуждали свои женские проблемы.
В жизни людей часто случаются неожиданные события или непредвиденные встречи. Иногда кажется, всё в ней рассчитано, предусмотрено, но она преподносит свои сюрпризы.
Володя был одним из тех, к которому сюрпризы сами лезут в карман. Вот и сегодня, он совсем не рассчитывал на какую-нибудь неожиданность. Он просто хотел подышать вечерним воздухом, подумать о разговоре с Сергеем и родителями. Медленным шагом Володя обошёл двор, вспомнил некоторые моменты, связанные с детскими годами. Ему стало грустно, захотелось вернуться в счастливое прошлое. Увы, время не знает обратного хода. Грусти – не грусти, но, жить надо настоящим и будущим.
Как и когда-то прежде, Володя увидел двух ребят, тоже неспешно вышагивающих по дорожке между домами.
Митяй с другим знакомым парнем – кажется, Николаем его звали – шли навстречу Володе.
Они встретились воле детской площадки и остановились, пристально вглядываясь друг в друга. Володя узнал Митяя, и тот его тоже не забыл.
– Здорово, кореш, – не громко, но так, чтобы услышал только Володя, обратился к нему Митяй.
– Здорово, если не шутишь, – без энтузиазма и видимого проявления радости, ответил Владимир.
Митяй подошёл ближе и протянул руку с обильной татуировкой на пальцах и тыльной стороне ладошки.
Секунду подумав, и ещё не решив, как себя вести с человеком, который когда-то использовал его и чуть не подвёл под приговор, Вова всё-таки ответил на рукопожатие Митяя.
– Как живёшь-можешь? – несколько развязно, но в то же время, дружелюбно, спросил Митяй.
– Да, так. Всё нормально, – ответил уклончиво Володя. Он не думал вступать с Митяем в какие-нибудь разговоры и хотел поскорее отделаться от него, но тот неожиданно сказал:
– Вот вышел я по амнистии. Теперь решил начать нормальную жизнь. Поможешь?
В голове Володи молнией промелькнула мысль:
«Вот оно. Судьба подбрасывает мне удачу. Этого человека мы возьмём под свою опеку и поможем ему выйти на правильную дорогу. Более того, думаю, что мы сделаем его нашим помощником».
– Поможешь, спрашиваю? – повторил свой вопрос Митяй. – А Михаил говорил мне, когда объявили амнистию, чтобы я нашёл тебя и поговорил с тобой.
– Миша? Да, слышал я от него, что вас амнистировали. Вы с ним всё время были в одной тюрьме?
– Не только в тюрьме, но и в одной камере отдыхали. Он очень по-доброму ко мне относился. Жаль, что ему ещё не скоро на волю, а то бы он здесь побеспокоился обо мне.
Коля, всё время стоявший молча, вдруг протянул Володе руку и с большим опозданием сказал:
– Привет, Володя. Если бы ты ещё и мне смог помочь устроиться на хорошую работу, мы у тебя были бы в большом долгу.
Вова ответил на приветствие и на мгновенье, задумался, глядя, то на Митяя, то на Николая.
– Подумаем на эту тему, – сказал он сразу обоим друзьям. – Если Михаил об этом просил, значит, ваша судьба будет на контроле.
– Меня не надо контролировать. Там меня уже наконтролировали досыта, – выразил Митяй недовольство ответом Володи. – Работа нужна.
– Встретимся – поговорим, – пообещал Вова. Он ещё не представлял, чем может помочь этим ребятам, но, упоминание о Михаиле и его участие в жизни Митяя, подсказывало ему, что этих дружков нужно взять под своё крыло.
Глава 7
Михаил развернул бурную деятельность. Кроме амнистированных по его настоятельному представлению Митяя и Хряща, были готовы к выходу на свободу почти все сокамерники. Неделя контактов с ними Михаилом была использована для элементарной перестройки мышления и их общения друг с другом. Некоторые из них легко поддавались воздействию энергетического поля Михаила. И Хрящ и, особенно, Митяй перед выходом на свободу почти полностью отказались от блатной лексики. Только иногда выскакивали отдельные словечки – приходилось напрягаться, чтобы вспомнить правильное слово.
С Южаком Сапушкину пришлось поработать больше всех. Трофим за свою многолетнюю практику скитаний по тюрьмам, напрочь забыл многие человеческие слова. Кроме того, когда Михаил внушал ему мысль о скором его освобождении, он возмутился и потребовал встречи с начальником тюрьмы.
– Дежурный, – обратился он к конвоиру, когда принесли обед в камеру, – я хочу зырить твоего шефа. Передай Дронову, что Южак, мол, хочет с ним побухтеть.
Михаил чувствовал, что Южаку здесь, на нарах, лучше, чем на свободе. В его-то немолодые годы там, на свободе, трудно будет найти своё место. Надо искать жильё, источник для пропитания, приспосабливаться к новому стилю общения. Тяжело! Невозможно! Не хочет Южак быть бомжом. Здесь тепло и, как-никак, всё же кормят. Да и уважение от блатняков есть.
Михаил понимал этого, потерявшего всякую надежду на лучшую жизнь урку, но другого выхода из этого положения он не видел. Скоро здесь никого не останется, да и само заведение перестанет существовать.
«Надо позаботиться об этом старце и там, на воле, иначе пропадёт он: или замёрзнет зимой, или умрёт с голоду. Поработаю с ним ещё здесь, чтобы понял, что он —человек и может ещё несколько лет подышать свободным воздухом» – думал Михаил.
Когда появился Дронов в сопровождении конвойного, Южак громко, чтобы все в камере слышали, произнёс:
– Что за туфту Вам подсунули? Я ещё не отпыхтел свою пятёру. Мне рано на волю. Хочу всё по справедливости. Заслужил – надо отдавать.
– Ты что, Беглов? С ума спятил? На тебя амнистия пришла, а ты кочевряжишься. На волю пойдёшь! Да не дури там больше! Поживи ещё пару лет, как человек.
– Как человек? Это кто, я – человек? Нет, начальничек, я зэком родился, зэком и умру. И родители мои были зэками. Династия у нас такая!
«Да, с этим придётся ещё долго работать, чтобы перевернуть ему мозги» – думал Михаил, слыша разговор Южака с Дроновым.
– Михаил Андреевич, – обратился Дронов к Сапушкину, – скажи, хоть ты ему, чтобы он не дурил. Приказы всё равно должны выполняться, а с таким настроением он через неделю снова загремит под фанфары и появится здесь у нас.
– Не появится, майор, – ответил Михаил так, чтобы все его услышали. – Трофим Платонович ещё поживёт на свободе, и нам всем покажет, когда мы там будем, как надо жить. Правда, Трофим?
Южак, молча, смотрел на Михаила и не мог ничего понять. Только что он был уверен, что не нужна ему воля, что место его здесь, на нарах. А теперь, после слов Михаила, он не только засомневался в прежних своих намерениях, но был почти уверен, что свобода – это то, чего ему давно не хватало.
– Ладно, начальник, я подумаю, – более спокойно и уверенно, обратился он к Дронову. – Пойду на завязку. Готовьте документы к амнистии.
– Ну, Андреевич, – панибратски положив руку на плечо Михаилу, сказал Дронов, – одно произношение твоего имени – уже гарантия успеха. Вот так, Трофим Платонович.
Миша был доволен исходом общения Южака с Дроновым. Вдвойне его устраивало такое положение потому, что всё происходило на глазах у присутствующих сокамерников. Это давало надежду на то, что больше не будет подобных коллизий при их неожиданном освобождении. Каждый может по-своему расценивать неординарный ход событий. Кто-то почувствует подвох в одновременной амнистии всех осуждённых сразу – ведь, у каждого из них своя статья. А за этот подвох придётся заплатить двойную плату и разные дополнительные сроки отсидки. А кто-то, наоборот, обрадуется и на радостях может совершить нечто неожиданное и испортить мирный, «законный» процесс, на который рассчитывал Михаил.
– Есть ещё у кого-нибудь вопросы, пожелания? – обратился Дронов к заключённым, глядя только на Михаила и ожидая от него приказаний.
– Нет, нет никаких вопросов, – с разных мест раздались ответы. Остающиеся после выхода Митяя и Хряща заключённые уже прошли определённую обработку или подготовку. Среди них были Толик Волк – Дуда, которого перевели сюда из другой камеры на место Митяя, и друг Митяя Егоров. Одно место было свободно, так как три дня тому назад тихого и злобного Крючка срочно перевели в лазарет на койку, где рядом с мужичком-дохлячком не одну неделю «лечился» Михаил Сапушкин.
– Всё в порядке, майор, – подтвердил Миша отсутствие вопросов со стороны заключённых. – Мы все отсюда скоро выйдем.
Последние слова он говорил больше не для ушей Дронова, а для того, чтобы сокамерники ещё раз услышали приятную новость. Так, при любой возможности, при отсутствии написанных планов, Михаил осуществлял свою филантропическую деятельность, на которую его «благословил» Анастас Одинцов.
Ближе к вечеру, Михаил вызвал на «связь» майора Дронова.
– Геннадий Валентинович, прикажи конвоиру, чтобы он меня сопроводил к тебе. Надо поговорить по поводу будущего наших заключённых, – чувствуя слабину к панибратскому общению начальника тюрьмы, Михаил стал обращаться к нему, как к своему давнему знакомому.
– Через минуту он будет у вашей камеры, Михаил Андреевич. А я пока организую что-нибудь на столе.
Сапушкин был удивлён последними словами Дронова и, даже видя и чувствуя его панибратство, он не ожидал такой милости от начальника тюрьмы. И, в то же время, понимая великую миссию, выпавшую на его долю, он подсознательно ощущал некую свою значимость, приобретённую в кругу сокамерников и руководящего состава.
Застучали замки на двери камеры, конвойный обратился к Сапушкину:
– Вас приглашает майор Дронов, Михаил Андреевич.
«Приглашает, а не вызывает, – уловил Михаил разницу в словах и в интонации конвойного. – Не зря же он когда-то носил меня на своих плечах. Уважает».
Эта мимолётная эгоистическая гордость за себя не застлала глаза и ум Михаила. Он теперь был всецело погружён в своё главное дело, которое стало смыслом его жизни.
Прибыв в кабинет Дронова, Михаил увидел хозяина за столом, на котором стояли бутылки и разнообразная снедь для закусывания.
– У тебя праздник, майор? – спросил Сапушкин, показывая взглядом на стол.
– Как говорят, для меня всегда праздник, когда я встречаюсь с тобой, дорогой мой Михаил Андреевич.
– Вот как? С чего бы это такая честь?
–Ну, как же? Скоро мы будем вместе работать, заниматься одним благородным делом.
– О каком деле ты говоришь, Геннадий Валентинович? – как будто ничего не зная и ни о чём, не догадываясь, спросил Сапушкин.
Большим делом, большим, Андреевич. Мне доложили, что готовится приказ начальства о полной амнистии, вернее, о полном перепрофилировании нашего заведения. По секрету тебе скажу, что мне осточертела эта работа, и я с радостью займусь тем, что мне предстоит делать.
– Чем же? Поделись ещё одним секретом.
– Давай по рюмочке выпьем, Михаил. У меня есть отличный французский коньячок, – предложил Дронов, наливая коньяк в красивые, широкие фужеры.
Миша уже давно не держал во рту спиртное и сейчас с удовольствием принял предложение майора. Коньяк, действительно, стоил того, чтобы выпить его в такой тёплой компании.
– Ну, так вот, – продолжал Дронов, крякнув от удовольствия и закусывая бутербродом, – наше учреждение меняет профиль назначения и будет работать над обширным, можно сказать, глобальным переформатированием общества.
– Слова ты, какие употребляешь, Дронов. Сразу и не поймёшь.
– Главное не слова, а дела, дорогой коллега.
– Это как? – понимая смысл слов майора, – спросил Михаил. Он решил не раскрываться перед Дроновым и сделать вид, что он здесь не причём, и для него всё это является неожиданностью.
Дронов ещё налил коньяку в бокалы. Без приглашения и тостов они выпили, снова закусывая чёрной икрой. Лёгкий румянец выступил на щеках майора, глаза заблестели, а речь стала ещё более интригующей и развязной.
– Так вот, Мишенька. Мы будем заниматься воспитанием, то есть выращиванием новых людей, создавать современное интеллектуальное общество. Все мои подопечные, которые сейчас томятся в застенках, будут работать вольно в этом учреждении. Ты понимаешь?
– Не совсем, – продолжал Михаил держать интригу и изображать из себя человека, далёкого от всей этой идеи.
– Как же, Михаил Андреевич? Ты должен понимать!
– Почему должен?
– А потому, дорогой мой, – совсем родным Михаилу стал Дронов после выпитого коньяку, – потому, что…скажу тебе уж всё до конца.
– Говори, Геннадий Валентинович, – Михаил не хотел разрушать дружескую обстановку, созданную Дроновым.
– Вот я и говорю….,– помолчав, Дронов громко произнёс, – ты будешь возглавлять наше учреждение.
Сапушкин искренне был удивлён, услышав от Дронова такую новость. Он не предполагал, что его работа с руководством тюремного заведения пустила такие глубокие корни и проросла уже в виде решения главного руководства о «переформатировании» данного тюремного учреждения. Он знал, что все его усилия были направлены только на персонал этой тюрьмы и не более, а тут…оказывается, идея не замкнулась только на нём, а распространилась через Дронова и на его непосредственное начальство. Это была сверх приятная новость, и о ней нужно срочно сообщить Одинцову.
– Я? Возглавлять?
– Да, это уже решено. Только пока молчок, – Дронов приложил к губам два пальца и понизил голос. – Никому и ни о чём!
–Я понял тебя, майор. Никто об этом не узнает, – пообещал Михаил.
– Вот это приятно слышать. Мы с тобой сработаемся.
– А ты, Геннадий Валентинович, тоже будешь здесь руководить?
– Да, я буду твоим заместителем. Давай за это по одной,– опять налил Дронов по бокалу и один из них всунул Михаилу прямо в руку. – На брудершафт.
– Ну, уж нет, Дронов. Пить на брудершафт с начальством – это извращение и подхалимство.
– А здесь таких нет. Я уже почти не начальник, а ты ещё не начальник, так, что всё по закону.
– И всё-таки, я не буду.
– Ну, ладно. Значит, так. За успехи нашего дела.
– Поддерживаю.
