Остановка грачей по пути на юг

– Присаживайтесь, – он глянул в карту, – Виктория Владимировна. Анализ сдавали? Сейчас посмотрим.

Анализом он остался доволен: вирусная нагрузка не определялась. Ну вот, бывают же пациенты! И спокойная такая. Не то что Альфред мой Кузьмич…

Альфред Кузьмич приходил уже два раза на этой неделе. Задавал вопросы, по которым чувствовалось, что он беспорядочно бродит по интернету, читает все подряд, не разбирая источников. А с женой так и не поговорил.

– Скажите… Виктория Владимировна, – задумчиво сказал Михаил, – а вы кому-нибудь говорили, что у вас ВИЧ? Маме? Подруге?

Она молча кивнула.

– Вы где работаете?

– В «Провианте». Продавец-кассир.

– Если кассир, то график, наверное, два через два? Очень удачно. Понимаете… У меня в этом городе почти триста пациентов. И появляются новые… – Он забарабанил пальцами по столу. – Надо, чтобы человек, который только что узнал о своей болезни, мог поговорить с кем-то, кто тоже живет с вирусом, воочию увидеть, что ВИЧ – не приговор…

Ему уже сильно хотелось, чтоб не кто-нибудь, а именно Вика согласилась работать с ним. Но она отводила глаза, мотала головой – Михаил торопился объяснить, убедить, и чем больше старался, тем хуже у него получалось. Чувствовал сам, что все портит, что зря начал этот разговор вот так, с разгону, не подумав, не рассчитав, не подобрав заранее аргументы. Но остановиться уже не мог.

Попробовать зайти с другой стороны?

– Есть не только ваше личное дело, Виктория Владимировна. Есть еще и дело общества.

Вот тут она посмотрела прямо:

– Общество? Оно мне помогло, ваше общество, да?

– Вообще-то – да. Таблетки вы получаете бесплатно.

– Таблетки бесплатно! А вот завтра всем скажу, что у меня ВИЧ, – что еще я получу бесплатно? Мне соседи дверь подожгут! Все бесплатно! С работы выгонят! Вы, что ли, меня будете кормить? Или это ваше общество – бесплатно?

Он не успел ответить – она уже ревела. Всхлипывала, стараясь сдержаться, бормотала бессвязно, что боится, что не хочет жить, нет, не всегда, конечно, но иногда такие мысли, что уж лучше самой, чем этот вечный страх, и страх, что узнают, вы не понимаете, Михаил Ильич, с работы ведь правда сразу выгонят, а ведь так повезло в «Провиант» устроиться, там хотя бы заведующая нормальная, не заставляет просрочку брать в счет зарплаты… «Ну что вы, Виктория Владимировна, не плачьте, все, все, простите, я зря начал этот разговор, успокойтесь, никто ни о чем не узнает, никак. А если даже и узнают – никто вас не выгонит, не имеют права, это только врачей отстраняют на основании такого диагноза». – «Вы где живете, Михаил Ильич? Они найдут себе основания. Да никто меня и не станет из-за болезни увольнять! Скажут – проворовалась… и вообще! Жизни ведь не дадут. Я бы хотела помочь, правда, я все понимаю, но не могу, не могу, у нас вот был один тоже в подъезде, так ему мусор под дверь постоянно вываливали, на стене написали "спидюк"… Вы не знаете, вы здесь недавно! Вы вот спрашиваете, кому я рассказала. Брату! Брату родному! Так он и то… Но сейчас ничего, успокоился, собираемся на кладбище пойти, выбрать место…»

Место на кладбище! Может, она и гроб тоже выберет? И венки? А что, девушки любят шопинг… Михаил поднялся, чтоб принести ей стакан воды, – а Вика вдруг вскочила, кинулась к нему на грудь и, уже не сдерживаясь, разрыдалась.

Неловко, одной рукой, будто сроду никого не обнимал, Михаил похлопал ее между лопаток.

6. Корень зла в этом мире

На этот раз солнышки выглядели вполне обычно, только у Джеммы оказались чересчур ярко накрашены глаза. Михаил написал на доске слово «Стигматизация» и, не объясняя, что оно значит, сразу спросил:

– Предположим, ваш знакомый заразился ВИЧ-инфекцией. Изменится ли ваше отношение к нему?

– Н-ну, я буду общаться, как раньше, – сказал пухлый Пахомов. – Только за руку, наверное, не буду здороваться. Чисто на всякий случай.

– Слабак! – отреагировал Макар. – Я вообще не буду здороваться. Даже разговаривать не буду.

– Почему не будете? Вы считаете, что ВИЧ передается воздушно-капельным путем?

– Я считаю, чтоб заразиться ВИЧ, надо быть полным дебилом! А с дебилом о чем разговаривать?

– В таком случае вы бы и Фредди Меркьюри не подали руки? У него был СПИД, между прочим!

– А кто это – Меркьюри?

Михаил подавил вздох. Солнышки… Аж смотреть на них больно.

Прошелся перед доской, настраиваясь на речь. Ярко вспомнился Лев Семеныч за кафедрой, его острый задиристый тенорок: «Русское слово "врач" происходит от глагола "врать". Спокойно, коллеги! Чего всполошились? В те времена, когда на Руси появились первые врачи, этот глагол не означал ничего плохого. Всего лишь "говорить". Вовремя сказанное слово – тоже дело!»

Михаил говорил долго.

О тех, кто не был виноват, говорил он: нарочно, что ли, порезалась санитарка, поднимая упавший скальпель? Что плохого сделал ребенок, родившийся от ВИЧ-положительной матери?

О тех, кто виноват – был, говорил он тоже. Но разве собственная вина уменьшает несчастье? Подумайте. Перед глазами заплескалась вода, стало трудно дышать, и он сделал над собой усилие, чтобы продолжить. Повторил напористо: подумайте! Человеку ведь только хуже, если он сам виноват во всем…

– Михал Ильич, – сказал Пахомов, – не надо так волноваться. Мы уже поняли. Стигматизация – корень зла в этом мире.

* * *

По мнению черного котенка, корнем зла в этом мире был ботинок хозяина. А именно левый, подтекающий. Зло требовалось немедленно уничтожить, однако хозяин этому почему-то сопротивлялся и раз даже крепко встряхнул спасителя мира за шкирку. Однако кот был не из тех, кто сдается: извернувшись, скосив глаза и сдвинув уши, он азартно впился когтями в карающую длань. Да как впился-то! Михаил еле оторвал. Вытер кровь, сгреб его – маленького, худого, под черной шерстью легкие косточки, – прижал к груди и держал крепко, наглаживая и приговаривая:

– Борзый стал, да? Зве-ерь… Зверюга.

Они договорились, что ботинок зверь трогать все-таки не будет, даст ему просохнуть под батареей – Михаил же в свою очередь выделит на растерзание один свой носок.

Принес из кухни кружку с чаем, опустился в скрипнувшее кресло. Вытянул к батарее ноги – одну в носке и одну босую. Чай крепкий любил: наливаешь – поднимаются в кипящей струе взбаламученные чаинки… Сделал крупный глоток. За окном шумел дождь, капли барабанили по жестяному карнизу. Там что-то ворочалось, шевелилось, задувало, временами срываясь на вой, – и тогда котенок отвлекался от скатанного в бублик носка, который гонял по полу (в подозрительной все-таки близости от ботинка), поворачивал голову и настораживал уши.

7. Тьма

За продуктами Михаил теперь ходил только в «ПровиантЪ», который оказался и правда хорошим магазином. Тут продавали свежие фрукты и овощи, хлеб из собственной пекарни (часто он доставался покупателям еще теплым), сыр, молоко и вообще все, что нужно. Кроме продуктового отдела был отдел бытовой химии с товарами для домашних животных: горой навалены разноцветные мячики, кольца, метелки из перьев на длинных палках. Порывшись в этом легком хламе, Михаил выудил ярко-синюю мышь. Сколько можно бедняге моими носками играть?

За кассой сидела Вика. При виде Михаила сжалась, напряглась. Он понял, здороваться не стал. Выложил на ленту продукты, вставил в ридер пластиковую карту.

И тут зазвонил мобильник.

– Михал Иль-ич… – Он не сразу узнал голос, потому что голос плыл, пропадая. – Гена… везде кровь…

– В скорую сообщили? – быстро спросил Михаил.

– К нам не поедут…

– Поедут! Обязаны! Ладно, я сам… Адрес!

Дом был в двух шагах. Михаил выскочил на улицу, на ходу диктуя адрес диспетчеру скорой помощи.

Руку парень пластанул не слишком сильно, и на ней уже был косой заборчик шрамов. Зебра был Гена. Зебра злостная, упорная и тупая. Всякий раз, наверное, вены режет, когда денег на дозу нет… Жгут накладывать было неудобно, еще и видно плохо: одна слабая лампочка на длинном шнуре горела под потолком. Гена со своей стороны делал все, что мог: выл, стонал, изгибался. Сальные волосы прилипли ко лбу, несло от него потом и страхом. Вера Сергеевна наклонилась к ним тоже, и хотела, и не знала, чем помочь, руки ходили ходуном, кофта надета наизнанку, глаза – словно раны на смятом лице.