Московский Бестиарий

Еще через год всё кончилось.

Без двух воскресений

Прожили они вместе всю жизнь. Она маленькая, худенькая, а он большой, сильный.

Вот придет он к вечеру от своей – так ее и шибанет духами. Сядет, она ему рюмочку и тарелку борща с большим куском мяса. Поест, встанет, потянется и засмеется. Схватит ее в охапку и начнет подбрасывать, невысоко, а так чуть-чуть. Она засмеется: « хватит, хватит», а он скажет: «люблю я твой смех» и спать уйдет.

И умер быстро и хорошо: в воскресенье. Если б, скажем во вторник, как бы ей по вторникам по пустому кладбищу. Страшно.

Всего два воскресенья за год и пропустила. Один раз температура, грипп, а второй раз отравилась: творог плохой съела.

Вчера с вечера борщ сварила, в маленькую баночку налила. Рюмочку в пузырек опрокинула и пошла. Баночку открытую в землю поставила, а пузырек за крест затаила. Всё прибрала, стерла землю: на низ креста дождем попала. Оглядела, перекрестила и вернулась на дорожку.

Трамвая долго не было, наконец, села и сморило ее. Скорбное ее личико то на грудь склонится, а то всё тело на сторону поведет. Через две остановки начала на соседку падать, но та скоро вышла, и она села ровно – свою остановку ждать.

Март

Кругом снег и солнце – чистота и радость. Солнце-радость покатится по жизни, звеня бубенчиками: эй, радуйся. Чему ты не рад? Оно не стоит твоей нерадости. Видишь, вокруг какая чистота – на всю землю. Радуйся.

Мысли-нерадости нарастают в потемках, накачиваются твоею грустью. Подумай, ведь грусть всегда только внутри, а снаружи только радость. Попробуй вылезти наружу или еще лучше – открыться внешней радости, откройся, как раковина, когда ее насельник хочет есть. Открой свое другое светлое лицо, чтоб снег дал тебе чистоту, а солнце – разум.

Малаховка

Улица Малаховки. Полдень. Зной. Справа глухой забор мясокомбината, слева автобаза, на обочине грузовая машина без водителя. За высокими, грубо тесаными бортами виднеются коровы. Ни звука переступающих копыт, ни мычанья – они стоят так тихо, как будто. их нет. Видны только немыслимо торчащие кости, покрытые превращенной в коросту шкурой.

Возвращается хозяин машины, с большим трудом выгоняет коров на дорогу и уезжает.

Они так же беззвучно, как прежде, замирают там, где оказались. Потом, перебирая ногами как в невесомости, чуть-чуть разбредаются. Одна заходит на проезжую часть и неожиданная машина, не полностью ее объехав, причиняет ей смерть. Корова складывает все свои ноги под себя, как убитый паук, и умирает, так и не произнеся ни звука.

Еще одна забредает в придорожную канаву, опускает голову в воду и, захлебнувшись, с легким всплеском ложится мертвая в воду.

Остальные исчезают в окрестных кустах среди брошенных бумажных пакетов, пластиковых бутылок и других экзотических предметов. Две самые немощные остались.

Наконец, видно прослышав о десанте призрачного стада, с соседней улицы приходит Лукерья. В ее руках хворостина для загона коровы. Свою кормилицу она продала всего три дня назад.

Лукерья подходит к коровам и оглядывает их. У одной из них голова опущена, а другая смотрит на женщину тусклыми, ничего не выражающими глазами. И вдруг на мгновенье взгляд осмысливается, и Лукерья видит почти человеческое страдание. Мгновение прошло, и снова энергия смерти, осознанная на миг, рассеивается по всему телу, делая его неподвижным и бесшумным.

Но этого мгновенья достаточно. Лукерья переложит хворостину в левую руку, правой несильно хлопнет торчащую кость крестца, и корова, легко перебирая ногами, но почти не двигаясь, повлечется к дому Лукерьи.

Можно было бы сказать, что женщина выходила корову, что корова толстая, с большим выменем, почти касающимся земли, по вечерам входит во двор как молочное божество, теплое и живое. Но это было бы неправдой. Корова через три дня сдохла.

Странности

Стихи – это странности, странности – это стихи,Странность слов, намагниченных чувством друг к другу,Странность букв, безучастных, в слове пылких и страстных.Необъяснимо речи явленье. Откуда она возникает, зачем?Что питает ее? Не кровь ли?Кровь немыслима также – строки жил вытекают одна из другойв поэме вращенья, той, что люди читать не умеют.Странны, странны названья: гормон, антиген и нейрон,за ними толпы новых имен из дальних каких-то времен на подходе.И где же там я?Такими, как ты представляешь себе,нет и не будет ни тебя, ни меня, ни Солнца —все немыслимо странны. Все – стихи.И стихами душу ли, сердце хотим объяснить.Но сердца космический порт немыслим вдвойне, кто хозяин? —– Только не ты. Всё, чем владеешь:пара строк неуверенных, странных.Подобно этой:Странен Создатель поэта убогого. Странен.

Нахал бессмертный

Жили-были в деревне Парамоново крыса и таракан.

Крыса была принципиально одинока. Никого она над собой не признавала, с крысами не общалась, ни с кем не советовалась и никому не плакалась. Зато была в курсе всех деревенских дел.

Как-то она во второй дом по левой стороне забежала узнать, что там за народец обитает, да к порядку, если таковой обнаружится, призвать. Дом давно пустовал и даже начал заваливаться. Вылезла из щели, а в доме холод и темнота. Огляделась она и видит на подоконнике неподвижно сидит таракан. Сначала решила – мертвый, но тут он усом повел. – Что ты здесь делаешь? – спрашивает. – Да я здесь всегда – таракаша говорит. Разглядела тут Крыса, что малыш это, несмышленый.

– Бедный – подумала она – да что же он здесь найдет поесть?

Когда в следующий раз пришла она в дом, в зубах у нее оказалась корочка сыра.

Таракана нигде не было. Стала звать: «Беденок, а Беденок», он и выскочил откуда-то с потолка.

– Жив? – удивилась она.

– А то! – ухмыльнулся он.

– Вот попробуй, что я тебе добыла.

Но Беденок только ползал по корке, а чтоб ел – не видно.

– Чем занимаешься, какие планы? – строго спросила крыса.

– Планы? Вот с тобой поговорить.

– Ну, говори.

– Ты меня любишь?

– Дурной. За что?

– А зачем корку принесла?

– Сострадала. Душа у меня нежная и мятежная – ко всякой нечисти слабость испытываю – и крыса резко повернулась, исполнившись удивления от наглости этого малыша и своего к нему сочувствия.

«Малыш» от легкого удара хвостом сразу умер. Крыса только плюнула и ушла. Но через несколько дней вернулась, не то, что по плану, а так для порядка.

В доме слышался слабый повторяющийся скрип. Крыса насторожилась.

Беденок сидел на своем любимом подоконнике и усом шевелил.

– Это ты? – озадачилась Крыса.

– Нет. Не я. Это мой прапраправнук.

– Ну, праправнук ты наглец. То умрет, то воскреснет.