Иоланта. Первая и единственная

– Это не… не…

Она умирает на руках у моей мамы. Бледная Лена достает мобильный, набирает номер «Скорой».

Лена сворачивает экран, прикоснувшись к виску. Я потрясенно молчу. Но с удовлетворением замечаю, что во мне нет и капли страха, только удивление. Видит это и мама.

– И знаешь, что самое странное? Ведь он любил эту женщину, и не было никакой причины для убийства…. Какое-то временное помешательство.

– А что он сам сказал?

– Сказал, что это был не он…. Но вот же четкое свидетельство и в чипе самой женщины тоже самое. Она хоть и скоморох, но тогда еще не успела вырезать свой чип.

– А что эксперты сказали?

– Абсолютно здоров. Его сослали на Марс. Ой… – Елена смотрит на часы, – сейчас мне нужно поработать, проект насаждения никеля на Марсе сам себя не сделает.

– Ты – геолог?

– Нет, геологи ищут полезные ископаемые, а мы – креаторы, их создаем, зарождаем.

– Понятно. – Сказала я.

Хотя я совершенно не понимала, как можно зародить никель, да еще на Марсе. Но сейчас мне и не хотелось это узнавать. Я хотела как можно скорее посмотреть все, что еще осталось на моем наполовину сломанном чипе. Раньше там была целая жизнь, целых двадцать лет, от которых остались лишь жалкие ошметки. Тем ценнее мне казались эти эпизоды моей потерянной жизни.

Много нового о себе.

Чтобы не мешать Лене, я ушла в свою комнату и там нажала на меню транслятора памяти. Мне недостаточно, как Лене, подумать о воспоминании и нажать на чип, ведь мой чип не зашит на виске, как у других, а вставлен в портативный транслятор и все приходится искать вручную. Перебрав картинки в воздухе, наконец-то вижу кадр с указателем «Крутое». Наверное, оно. Нажимаю на «плей» и вхожу в картинку.

Я иду через березовую рощицу, так ближе к дому Димы. И приятней, потому что идешь по теньку, а не жаришься на солнце. Меня обдувает легкий ветерок. Мне весело. Мимоходом срываю ромашку, гадаю на ней «Любит-не любит». Выходит, что «любит». Я и не сомневалась. Улыбаюсь. Вдруг я вижу несколько свежих неглубоких ям, странно, их сделал не крот, иду по ним, вижу человека, который аккуратно кладет вырытые только что с корнями в большой пластиковый стакан, завинчивает плотно крышку.

– Добрый день! Вы, наверное, ботаник? Разве тут есть лекарственные растения?

Я подхожу к нему близко. Он не отвечает. Уверенно срывает поганку.

– Только зачем вам…?

Человек кладет в рот поганку и спокойно жует.

– Вы с ума сошли, это ж поганка. Выплюньте сейчас же.

– Идите, куда шли, мисс. Не мешайте.

Я напугана. Подношу ладонь к его губам.

– Плюньте скорей. Она очень ядовита, это знает каждый школьник.

Но странно, моя ладонь проходит через контур лица незнакомца, не встретив сопротивления.

– Что это такое? Вы… кто такой?

Я хватаю мужчину за что-то внутри фальшивой голограммы, видно, что это не нравится незнакомцу, он пытается вырваться, но я держу крепко.

– Дима, Дима, сюда, скорей! – кричу я, чувствуя, как слабеют мои пальцы.

Мужчина выбрасывает за пределы голограммы руку больше похожую на четрехпалую клешню и чем-то разрезает мою руку до кости, как будто лазером. Я тут же отпускаю его, кричу от боли. Потом оседаю на траву. Мужчина как будто задумывается о чем-то, стоит с интересом наблюдая за мной. Потом подходит и наклоняется над моей головой. Делает надрез на моем виске. Я пытаюсь оттолкнуть его здоровой рукой, превозмогая боль. Но он ловко уворачивается. Достает из-под моей кожи чип, вынимает из кармана брюк транслятор, вставляет мой чип в него, нажимает на «плэй», но тот не запускается. Видимо, он повредил его, когда доставал из моей головы.

Я набираю в легкие воздух и кричу.

– Помогите! Дима! Павел!

И с ужасом чувствую, как он вырезает дыру в моем черепе прямо на макушке, с интересом смотрит внутрь. Я теряю сознание.

Потом в полной темноте слышу голос Димы.

– Я слышал крик отсюда. Лана!

С трудом открываю глаза.

Надо мной зависает встревоженное лицо Димы. Он смотрит на меня с удивлением и страхом. К нему подбегает Паша.

– Что с ней? Почему голова вся в крови? И рука…. Обо что она могла так порезаться?

– Дим, череп вскрыт, мозг весь порезан. Боюсь, что….

Павел садится на корточки возле меня, ищет пульс на моей здоровой руке и не находит.

– Сердце бьется очень редко, видимо, болевой шок.

– Нет, нет, нет, не сдавайся… Мы должны её спасти.

– Беги к Макару, у него есть телефон. Вызови медиков… – Паша склоняется надо мной.

Две минуты темноты, я выхожу из картинки и прокручиваю их на перемотке, потом снова вхожу в картинку, в которой появился звук.

Кто-то тяжело дышит в темноте…, это я. Я открываю глаза, делаю глубокий вдох и закашливаюсь. Хватаюсь рукой за грудь. Хочу крикнуть, но могу только стонать. Очень болит череп и кости в груди. Рядом со мной Павел и Дима. Оба тяжело дышат, оба испуганные и взволнованные.

– Ты не перестарался? Ребра ей не сломал? – Дима стирает ладонью кровь с моей щеки.

– Слушай, выбирать не приходилось. Это чудо вообще-то, что мы смогли сердце запустить. Но что с головой….

Рядом приземляется автолет с красным крестом на боку, из него выдвигаются носилки, едут ко мне, из автолета выпрыгивает медик. Подбегает к нам. Делает укол мне в вену.

– Сейчас станет легче. Кладите её на носилки.

Мужчины приподнимают меня и кладут на носилки, которые сами тут же едут к автолету. Боль постепенно утихает. Носилки въезжают в автолет, медик запрыгивает и двери звездолета закрываются. Через стекло я слышу глухой голос Димы.

– Я приеду в больницу, держись.

Автолет взлетает. Сквозь стекло двери я вижу, как мужчины провожают его глазами. Воспоминание кончилось. Я стою, потрясенно глядя перед собой. Ого, не хилое такое потрясение я пережила. Спасибо тёте Маше, видимо, она удивительный хирург, если смогла меня починить.

Я выхожу обратно в зал, где работает мама.

– Мам, а Дима приходил ко мне в больницу?

Мама отрывается от компьютера.

– Может и приходил, но его не пустили. Лана, я должна тебе сказать кое-что важное. Ты не просто рядовой житель этой страны, ты наследница династии, наследница правителя планеты. Ты – Иоланта Первая. Поэтому так просто к тебе в больницу никто не может зайти. Тем более, какой-то скоморох.

Я чувствую, как моя нижняя челюсть отделяется от верхней. Вот это было неожиданно. Я какая-то важная фигура в этом мире. Может быть, поэтому на меня напали?

– Но почему я тогда работаю простой полицейской?

– В нашем мире каждый работает, кем хочет. Даже дети правителей и сенаторов. Хотя лично я была против этого твоего выбора. Но этот факт никак не отменяет твоего происхождения. Ты наш первенец и когда умрет мой муж, твой отец, ты станешь правителем страны.

Так вот откуда у мамы Лены эта царственная осанка. Я ощутила головокружение и вдруг ясно увидела внутри себя сцену из детства: моего отца Грегора, сидящего рядом со мной на полу в большом зале. Я сосредоточенно вожу по полу какую-то древнюю игрушку, деревянную лошадку с тележкой, а он со смехом прикрепляет мне на голову корону из фольги и дождика. Да, эти новости надо переварить. Я молча улеглась в свою постель, накрылась шелковым одеялом и долго лежала, обдумывая события этого длинного дня.

Перезагрузка.

Разбудил меня царственный бас моего отца. Странно, что его я немного помнила, в отличии от мамы.

– Слава Волкову! Маша творит чудеса. А знаешь что? Я давно хотел разобраться со скоморохами. Живут на отшибе, непонятно, чем занимаются, какие у них там ценности? Коррекцию не проходят, агрессия зашкаливает, наверняка. Я вынес закон и сенат его поддержал.

Мама Лена что-то сказала, но на фоне баса отца, ее голос прозвенел, как тонкий ручеек, слов я не разобрала. Я быстро встала и вышла из комнаты. Отец стоял ко мне спиной, поэтому не увидел меня сразу.

– Уже ЗАВТРА скоморохов не останется. Они станут обычными членами общества, с чипами, мобильниками и трансляторами памяти.

– Почему так быстро? – Эти слова вылетели из моего рта помимо моей воли.

– Обстоятельства требуют от нас быстрых мер. – Отец обнял меня. – Я рад, что ты поправилась.

– Пап, эти меры не туда направлены. Меня покалечили не они.

– Не волнуйся, распознаватели лиц ищут этого оборотня по всем базам данных. Его найдут. А скоморохи… Знаешь, это тревожит. Когда есть люди без коррекции… Какие у них эмоции, чувства, намерения?

– По-моему, они безобидны.

– Они критикуют правительство и наш уклад жизни. А если от критики они перейдут к действиям? Государственный переворот? Свержение правительства?

– Вряд ли.

– А вот ты и спросила бы своих новых знакомых об их целях. Какими усилиями была достигнута стабильность, помнишь? И теперь потерять все это из-за горстки несогласных?

– Я не думаю, чтоб они хотели кого-то свергать. Скорее хотят привлечь внимание к своей простой жизни на лоне природы. Чтобы к ним присоединялись другие люди.

– А что они делают там на лоне природы?

– Выращивают рожь, пекут хлеб, такой вкусный, коров доят.

– Коров доят. И как это помогает другим? Все должны трудиться на общее благо, а не только для себя. У них должны быть обязанности, как у всех.

– Ох, пап, ты бы всех сделал одинаковыми. А если они не захотят чипироваться?

– Их чипируют принудительно. У нас есть полиция, стычек не было уже давно. Но вот заодно и попрактикуются.

– Принудительно? – Мы с мамой выдохнули это слово одновременно.

Это было странное слово. Похоже, редкое для нашего мира, почти неупотребляемое.

– Слушай, Лана, давай приставим к тебе охрану?

– Пап, не надо, я сама полицейская, просто он застал меня врасплох. У нас же не было нападений много лет.

– Ну смотри, но из города ни ногой. Обещаешь?

– Конечно. Не волнуйся.

 Отец собрал вещи и отбыл в дипломатическую поездку, поцеловав меня на прощание в щеку.

– Мам, а какими усилиями была достигнута стабильность в мире? Я не помню.

И тут я услышала трель соловья. То есть, я не знала, что это соловей поет, просто всплыло из глубин памяти. Это пропел наш звонок, пришла Сила. Мама нажала кнопку на пульте и открыла дверь. Если бы я только что не видела ее в своих воспоминаниях, то ни за что не поняла бы, что эта здоровая «кобыла» – моя лучшая подруга. Сила сразу повисла у меня на шее, потом долго разглядывал моё лицо, смахнула слезу с глаз и успокоилась.

– Я так переживала за тебя.

Мама попросила Сесилию показать какой-нибудь урок из универа по истории, чтоб я могла понять, какими усилиями была достигнута стабильность на планете Земля после войн, а сама ушла работать. Похоже у Лены много работы, видимо, нашей цивилизации нужно большое количеств металлов.

Сила на мгновение напряглась, растерянно смотря на меня.

– Что?

– Представляешь, забыла на секунду, как транслировать. Что это со мной?

Потом она коснулась своего виска, и картинка повисла в воздухе. Она показала мне один из уроков в Университете, где мы с ней сидели на первой парте. Я помнила этот урок, но смутно, только некоторые фразы, поэтому слушала внимательно, с неподдельным интересом.

Большая аудитория, наполненная светом. Рядом с преподавателем в воздухе висит карта, испещренная красными неровными фигурами, местами войн прошлого тысячелетия. Вот это да! Да там места не осталось спокойного. Только море, и то не везде!

… и вы не представляете, сколько усилий дипломатов было положено, чтобы не было применено ядерное оружие. Иначе нас с вами уже не было бы на этой планете. При помощи других цивилизаций мы уничтожили эту опасность, но к тому времени войны и искусственные вирусы выкосили бОльшую половину населения Земли. Очень многие погибли при эвакуации. После всех этих потрясений женщины не хотели рожать, боясь за своих детей, человечеству угрожала ещё и демографическая катастрофа. Вообще, психика людей сильно пострадала. Радиофобия, танатофобия, страх перед будущим вышли на первое место, появилось много новых расстройств. И в этом тяжелый момент нашелся ученый, который предложил решение. Кто-нибудь назовет его имя.

– Макс Волков! – Говорю я.

– Да, Иоланта. Это решение затрагивало саму природу человека, но было необходимо. Он создал чип, соединяющийся с нейронными связями человека, способный ослаблять ненужные, и усиливать нужные цепочки, то есть, по сути, корректировать психику, а через нее и поведение. Этический отдел был против внедрения чипов, но главы оставшихся на карте мира стран проголосовали «за» и проект был принят и запущен.

– А кто был «против», что сделали с ними? – тихо говорит Сесилия.

– Поскольку решение касалось всего общества, всех несогласных выселили за стены городов, в так называемые «дикие земли», им пришлось выживать самим без помощи общества. Они также были лишены процедуры остановки возраста, поскольку она появилась позже. И со временем все они вымерли. Насколько я знаю. Постоянно ходят слухи о выживших, но это скорее легенды.

Студенты тихонько переговариваются. Преподаватель разводит руками.

– Чрезвычайные обстоятельства требуют жестких решений. Процесс чипизации стал носить название «перезагрузка», поскольку в результате появился новый человек – добрый, сострадающий, заботливый, любящий. И мир тоже изменился. С лица Земли исчезли войны, конфликты разрешались мирно, люди почти перестали ссориться… Ну вы и сами можете посмотреть вокруг…. На сегодня всё. Задание для вас на следующий урок – биография Макса Волкова. Это был неординарный человек и биография у него была такая же.

Мы выходим с Сесилией из аудитории. Меня останавливает какой-то высокий парень.

– Лан, не хочешь сегодня сходить в кафе «Пушкин». Там чтецы будут…

Я резко оборачиваюсь к нему.

– Катись ты колбаской по Малой Спасской, понял?! – зло обрываю его я, не дав даже договорить.

– Ого! Не знал, что ты такая резкая! А что такое Малая Спасская?

– Место, откуда не возвращаются.

Обиженный парень уходит.

– Лан, что это за поговорка такая? Никогда не слышала. Что она означает?

– Сама не знаю. Вычитала где-то. Само как-то выскочило.

– Может, простишь Альберта? Уже два месяца дуешься. Что он такого сделал?

– Сила, есть вещи, которые я не могу простить, понимаешь? Сколько бы не прошло времени.

Сила остановила транслятор. И снова я стою посередине комнату в замешательстве, снова в моей голове вопросов больше, чем ответов. Мы с Силой присаживаемся на мою кровать.

– А если войти в воспоминание, где мне восемь лет?

– Снова станешь девочкой.

– Слушай, Сила, так ведь можно сколько угодно зависать в приятных воспоминаниях, да? И вообще оттуда не вылазить?

– Есть такая опасность, поэтому психокорректоры рекомендуют не крутить воспоминания больше часа в день. Некоторым особо злостным зависателям блокируют просмотр чипа, чтоб они жили в настоящем, а не в прошлом…. Так что ты такое не можешь простить Альберту?

– А я помню? – я пожала плечами.

И вдруг поймала себя на мысли, что есть что-то меня беспокоит даже больше, чем стертые страницы моего прошлого. Поняла – что. Это – непреодолимое желание предупредить Диму об опасности. Об этом планируемом жестоком вмешательстве в то, что он ценит превыше всего. Свою личность, свою свободу быть тем, кто он есть. Я должна предупредить скоморохов. Но как выйти из дома, да еще и отправиться туда, где чуть не погибла? Может попросить Силу, чтобы прикрыла меня? Интуиция говорит мне, что чип Сесилии настроен так, что не позволит ей соврать. Я глубоко вздыхаю.

– Сила, а я у тебя часто бывала?

– Конечно. Мы часто вместе уроки делали.

– А давай полетим к тебе? Может, там я вспомню больше про себя?

– Да чего лететь, тут идти недалеко. Прогуляемся?

И мы с Сесилией выходим на свежий воздух. Я думала, будет труднее вырваться из дома, но с лучшей подругой меня мама отпустила без звука.

Я подвожу отца.

На улице я делаю вид, что от яркого света у меня кружится голова, чтобы была причина сесть в автолет. Прошу Силу научить меня строить маршрут, но тут случается заминка. Сила понимает, что забыла, как это делать.

– Сила, что с тобой, вспоминай, это у меня была операция на мозге, а не у тебя.

Но Сесилия сама в шоке от того, что могла забыть такую простую вещь. И мы начинаем жать на кнопки наобум. Наконец, машина сама подсказывает нам алгоритм действий. Немного попрактиковавшись, отсылаю подругу за мороженым. А сама перестраиваю маршрут так, чтобы конечной целью было село Крутое. После чего приходится немного подождать, пока автолет прочертит безопасный маршрут, чтобы не столкнуться с другими участниками движения. Не дожидаясь подругу, нажимаю на старт, поднимаюсь в воздух и снизу слышу удивленный окрик Силы.

– Ты куда?!

– Подожди здесь, я быстро!

С отвисшей челюстью она стоит внизу с двумя эскимо в руке. Мама Лена говорит, что мороженое – одно из немногих продуктов, оставшихся от настоящей еды. Попробую его в следующий раз. Ну и рожа у Силы! Видимо, в мой чип тоже была встроена программа честности. Но теперь ее нет. И это для моей подруги неожиданное новшество. Ладно, потом заглажу вину от своего вероломства… Автолет подчиняется каждому моему движению, летать так приятно, я чувствую невероятную свободу. Делаю над головой Силы разворот и резко набираю скорость. Внизу быстро проносятся дома. Город мне кажется уродливым: слишком много бетона, каких-то грубых конструкций, неуклюжих строений. Я бы все тут переделала…. Сделала бы плавным, округлым, разноцветным… Но это потом…

Приземляюсь я прямо в огороде у Димы. Дорожка перед домом слишком узкая для посадки, а рисковать жизнью, снова прогуливаясь в рощице, я не хочу. Ничего, картошка не сильно пострадала. Да и скорей всего, ее срочно придется выкопать. Дима выбегает из дома, быстро подходит ко мне, обнимает и целует прямо в губы. Неожиданно. И очень приятно.

– Ого, наверное, мы очень близко знакомы?

– Я слышал, что у тебя амнезия. Так это правда?

– Да, помню очень мало, но видела на чипе, что вы с Пашей меня спасли. Сделав, кстати, трещину в ребре.

– Это древний способ, называется искусственное дыхание. Пашка его вычитал из старой бумажной книги. Но никогда еще не применял, не было нужды…. А ты заставила понервничать. А еще что помнишь…? Пойдем в дом.

– Ничего. – Я развела руками. – Чип тоже пострадал, там всего несколько десятков воспоминаний…. Помнишь, ты говорил про оборотней? На меня напал один из них, тоже в голограмму одетый. Расскажи про них. Что они говорили, может, акцент был какой-то? Что ели, пили? Может, что-то странное в их поведении запомнил? – Я с надеждой посмотрела на Диму.

– Да мы уже все в полиции рассказали….

Мы заходим в дом. Там Паша смотрит кино на ноуте.

– Вообще-то, иногда они неправильно строили предложения, коверкали. – Вспомнил вдруг Дима.

– Да, точно, – добавил и Павел, – странно так. Например: «Молока пить не хочу сегодня.»

– И всё? Больше ничего странного не было?

Парни качают головами.

– Ты зачем картоху помяла, неблагодарная свинка? Вот и спасай тебе жизнь после этого. – Голос был строгим, но Пашкины глаза смеялись.

Я тяжело оперлась на стул, как не стыдно обманывать отца, нужно выполнить то, зачем я приехала.

– Все еще голова кружится? Я сейчас тебе молока принесу парного, силы знаешь как укрепляет?

Дима хочет идти, но я хватаю его за руку.

– Нет, Дим, мне сказать вам нужно, кое-что очень важное, только это секрет, вы не говорите никому, что от меня это узнали.

– Ладно, жги! – Дима застывает у двери.

– Мой отец подписал закон. Вас всех чипируют. Принудительно. Прямо завтра.

Мужчины долго молчат.

– Да, мы ожидали чего-то подобного, но не так быстро. И все-таки надеялись на более мягкие меры…. – Паша захлопывает ноут. – Пойду нажму на гашетку, времени мало.

Он выходит в сени и выпускает в окно красную ракету.

– Спасибо, что предупредила, не ожидал от тебя. Ты все-таки человек, а не робот, как большинство ваших…. И еще ты безумно красивая и страстная женщина.

Дима подходит ко мне, обнимает и целует в губы. Потом разжимает объятья. Смотрит на меня так, словно хочет смотреть бесконечно.

– На прощанье. Вряд ли теперь скоро увидимся.

Я стою совершенно потрясенная. Неужели я успела так себя проявить? Была страстной с Димой? Но я же наследница главы правительства, а он простой скоморох! Заходит Паша.

– Скоро тут будет всё село. Тебе лучше уйти, если не хочешь, чтобы надутый индюк узнал, что ты нас предупредила.

– Надутый индюк?

– Это птица такая, важная и смешная, у наших соседей есть. А Пашка говорит про твоего отца. Метафора.

– Понятно. Ладно, прощайте.

Я выхожу в сени. Дима выскакивает за мной. Поворачивает меня к себе, держит за руки.

– Дай мне что-нибудь на прощанье.

– Что?

– Вот это кольцо. Оно не дорогое?

– Нет, бери. – Я снимаю со своего пальца кольцо и отдаю Диме.

– Жаль, что ты ничего не помнишь… Но я надеюсь, что ты вспомнишь меня.

Я выхожу из дома скоморохов. Мне очень стыдно, ведь я подвела отца. Н я понимаю, что я не могла поступить иначе.

Когда я ловко припарковалась у автомата с мороженым, Сила стояла на том же месте, где я ее оставила 20 минут назад. Одно мороженое она съела, а второе растаяло и текло по пальцам. Она подбежала к моему автолету и еще через стекло стала меня отчитывать.

– Лан, ты и с чипом была неуправляемая, а теперь – я даже не знаю, чего от тебя можно ждать? Отследить тебя теперь нельзя. Уже хотела искать тебя с искусственными собаками. У нас на складе в полиции есть несколько.

– Неуправляемая! Мне нравится.

– Теперь придется краснеть перед твоей мамой.

– Слушай, Сила, а сколько мне лет?

– Двадцать.

– А совершеннолетие у нас в стране с какого возраста?

– С восемнадцати.

– Вот видишь, мы сами отвечаем за свои поступки. Поэтому Лене ничего рассказывать не надо.

– Предлагаешь соврать…? Я не смогу. Это только дипломаты могут, правительство. У них честность на шестьдесят процентов обычно ставят. А остальным почти сто.

Я вздохнула. Иметь честного друга не всегда хорошо.

– Тогда хоть молчи, пока не спросит. Это сможешь?

– Постараюсь. – Серьезно пообещала Сесилия. – А куда ты летала?

Конечно, так я тебе и сказала, правдивая ты наша.

– Да так, осматривала город.

По дороге назад я стерла из истории автолёта свой последний маршрут, чтобы никто не узнал, где я была. Мама уж точно не обрадуется такой прогулке, и что-то подсказывало мне, что отец может и запретить некоторые мои действия несмотря на то, что я совершеннолетняя. Лучше пока держать подругу и мать на расстоянии друг от друга.

Сила бросила растаявшее мороженое в распылитель, и мы полетели-таки к ней. Сила показывала мне куски из моей университетской жизни, и мне все больше нравилась эта прошлая Иоланта. Я с удовольствием узнавала, что и раньше не была паинькой. Таких называют лидерами. Они обо всем имеют своё собственное суждение. Открытые, решительные, уверенные в себе. Умеют нравиться, убеждать людей. Ну, эти последние качества явно приобретенные, отец научил. Когда я вечером спросила у матери, в чем причина моего отличия от остальных людей, она, надолго замолчав, все-таки объяснила.

– Отец считает, что народные лидеры не должны проходить коррекцию. В них должна быть здоровая доля агрессии. И остальные природные качества. Поэтому коррективы в твою психику внесли минимальные. Еще в раннем детстве. И больше не вносили.

И опять мой рот в удивлении приоткрылся.

– А остальные люди? Они проходят значительную коррекцию? Насколько психокорректор вмешивается в природу человека?

– Есть стандартные программы. Усиливаются те качества, к которым и так человек склонен. Например, чувство прекрасного и усидчивость, если есть склонность к рисованию. Музыкальный слух, если человек любит музыку. Ну и общечеловеческие ценные качества – доброту, сострадание, терпимость.

– А что убирают, уменьшают?

– Агрессию, жестокость, черствость, жадность. Это обязательный набор. И потом – индивидуально у каждого есть свои перекосы. Для этого психокорректоры и учатся три года, чтобы каждая коррекция была уникальной и лучшей для человека и окружающих.

– Я уже жалею, что не стала психокорректором…. Мам, тебя что-то беспокоит?

– Ты завтра выходишь на работу. И как раз в село Крутое, сопровождать скоморохов на коррекцию. Я просила твоего начальника, чтоб тебе дали другое задание, но у нас так мало полицейских, ведь за последние годы происшествий почти не было. Там будут почти все лучшие. Ты – лучшая с последнего курса. – Лена тяжело вздыхает. – Да и Маша одобрила. Считает, что чем раньше ты вольешься в свою обычную жизнь, которая была до травмы, тем лучше для восстановления.