Самая страшная игра

– Гаденыш! Я тебя не отпускал, слышишь?!

Рябой слетел с качелей как перышко, хотя мужик не выглядел качком и, к тому же, был слегка нетрезв. Настя, Макс и Пашка стояли и молчали, как прибитые гвоздями, пока отец тащил Рябого к дому, а тот почти не упирался, только бормотал:

– Папа, ну ты что!

Никто так и не узнал, чем так провинился Рябой. Сам он потом оправдывался:

– Сложности у него сейчас на работе. Партнер бизнес отжимает.

С тех пор они переместились сюда, под арку у «Вавилона». Рябого про тот случай больше никто не расспрашивал. И вообще… не расспрашивали ни о чем.

– На тренировке прилетело, – объяснял он синяки на лице.

Настя в очередной раз подумала, что от такого отца она бы точно сбежала. Куда угодно. Ее мысли прервал неуместный вопль Карри.

– Может, в банду попал? Или в секту? Наши кварталы обрастут маньяческой репутацией, йухху!

Карри издал боевой клич. Но, словив взгляд Насти, спохватился:

– Да не пропадет наш Рябой, – добавил он неуверенно. – Этот вообще нигде не пропадает. Зато героем школы станет, Девчонки на руках носить будут.

Настя и Пашка слушали его молча.

– Слушайте, ну чего вы? – Макс уже и сам был не рад. – Я пошутил! Пошутил, понятно?!

– Ай, ладно! – махнул рукой Пашка, и Настя лучше, чем кто-либо другой, понимала значение этого жеста. «Все плохо, но балда Карри прав. Если Рябой свалил из дома, мы ничего поделать не можем». Позже она будет вспоминать этот момент, как время, когда все и началось. Это уже потом стало не выпутаться. Когда все зашло слишком далеко. Но в тот день все еще было относительно нормально. Тогда она еще надеялась, что Рябой найдется. Тогда она еще не знала, что их ждет. А, значит, не могла ничего изменить. Перед ней стоял готовый временно забить на все Пашка и полный вины Карри. Настя вздохнула и сказала:

– Вы ему звонили?

Это был глупый вопрос. Если бы она узнала первой, она бы уже позвонила Рябому раз сто. Макс и Пашка синхронно кивнули.

– Давайте тогда в кино. Что-то не хочется сейчас никуда ехать. Настроение пропало.

На этом разговор закончили и пошли в «Вавилон». Они как раз успевали на сеанс «Зомбиллы». У касс купили перекусить. Фильм Настя смотрела в пол глаза. Даже огромное ведро попкорна не доставило обычной радости.

После кино решили разойтись по домам. Общаться не хотелось вовсе.

– Слушайте, будем что-то делать?

Пашка задал этот вопрос напоследок, и все сразу поняли, что он не о продолжении веселья.

– А что ты предлагаешь? – попинывая ногой пластиковую соломинку спросил Карри. – К отцу его пойдешь?

Идея была нелепой. Но то, как равнодушно Карри сказал это, покоробило Настю.

– Давайте ждать новостей, – проговорила она, мысленно ненавидя себя за малодушие.

– Тогда ок, до встречи! – сказал Карри и развернулся.

Настя смотрела в его спину. Ушел слишком быстро. Даже не ушел – слинял. А раньше бы выдал тысячу идей, как провести время до вечера. Все сегодня шло не так.

– Я тоже пойду, – сказал Пашка и пожал ей пальцы. Дурацкий жест. Мог бы и обнять, как обычно. Но обычного сегодня было мало. Точнее, не было совсем.

– Ок, пока! – сказала Настя и развернулась уходить, но Пашка остановил ее, дернув за рукав.

– Только не дури, Настен.

Ей не нужно было объяснять смысл слов. Пашка знал, как Настя познакомилась с Рябым. И, возможно, Пашка больше, чем другие, догадывался, что значит для Насти Рябой. Что он был чуть больше, чем друг.

– Может, следить еще за мной будешь? – спросила она резко.

Пашка отшатнулся.

– Не буду. Просто не дури.

И пошел, не оглядываясь.

Настя тоже двинула в сторону дома. Но как только скрылась за углом, тут же остановилась. Ей надо было вспомнить кратчайший путь до жилища Рябого. Можно было доехать пару остановок на трамвае, можно было дойти пешком, через парк. Настя решила идти пешком.

Решение сходить туда пришло одномоментно. Где-то между выходом из кинотеатра и улицей. Парней с собой звать не хотелось. Возможно, потому, что Настя до конца не верила в здравость идеи. А, возможно, потому, что было очевидно – они не захотят связываться с отцом Рябого.

Что ж, она их прекрасно понимала.

Дом она узнала издалека. Липы словно облепили его по периметру, скрывая и окна первых этажей, и двор. Настя обошла дом по кругу, прежде чем решилась зайти в подъезд.

– Номер один, как на соревнованиях, – говорил как-то Рябой. Настя запомнила.

Первый подъезд выходил на боковую улицу, и Насте удалось пробраться в него незамеченной. Кода на домофоне не было, как и самого домофона – дом был старой серии, кирпичный, добротный, но было видно издалека, что ему лет пятьдесят, не меньше.

Этаж и номер квартиры Настя не знала, это усложняло задачу. В подъезде странно пахло – мокрыми тряпками и чем-то еще, от чего хотелось чихать. Здесь было темно и тихо, никто не бегал по лестницам, как в ее родном подъезде. Она решила слушать у каждой двери. Что именно она хотела услышать, она и сама не знала.

Первые два этажа населяли семьи. Ей даже не пришлось прикладывать ухо к двери. Оттуда неслись крики детей, лай собаки и голоса родителей, призывавших чад к порядку. На третьем Настя остановилась и прислушалась. Ничто не говорило о том, что именно здесь живет Рябой, но ее внимание привлекли темные полосы на уровне лодыжек – такие оставлял Рябой, когда они тусили в чьем-нибудь подъезде: вечно упирался одной ногой об стену. Во-вторых, здесь была как минимум одна странная дверь. На фоне других она смотрелась, как дверца гигантского сейфа рядом с остальными, простыми. Она была массивней, с невероятно широкими откосами. При этом, ручка выглядела так, будто по ней лупили молотком, пытаясь открыть без ключа.

Она вспомнила слова Рябого о том, что отец его в прошлом – успешный бизнесмен. У него, вроде, и сейчас оставался какой-то бизнес, но в связи с «болезнью бутылки» он уже не мог так лихо лавировать в денежных потоках. Он ведь вполне мог заказать наворочанную дверь тогда, когда у него водились деньги.

Настя на минуту замерла, отдышалась. Она решила послушать. А вдруг отец Рябого силой держит сына взаперти? А вдруг он специально напустил тумана, чтобы скрыть преступление?

То, что она хотела сделать сейчас, казалось диким и неоправданным. И дело было не только в сумасшедшем родственничке ее друга. В памяти некстати всплыли старушки ее собственного дома – те, что любили прилипать к глазку и так проводить все дни напролет. А потом сообщать родителям, кто в подъезде целовался, кто пиво пил. Еще примут за воровку.

– В конце концов, меня же здесь никто не знает, – Настя сама не заметила, как начала шептать вслух. – Надо будет – убегу.

Но только она сделала шаг к черной сейфовой двери, как она распахнулась настежь. Это было так неожиданно, что Настя вскрикнула. Не было никаких звуков, указывающих, что так произойдет. Шаги она могла и не услышать – дверь оказалась, и правда, необычно толстой. Но ведь и скрипа замка тоже не было. А это значит, что дверь была открыта.

«Он что, совсем не соображает, идиот?» – мелькнуло в голове.

«Идиот» уже стоял в дверях, и по нему было сразу видно – нет, не соображает. Отец Рябого был в стельку пьян.

– Зз…драсте, – сказала Настя, стараясь не дрожать. Голос был тонкий, как веточка, но молчать было и того глупее.

Лохматый спросонья мужик смотрел мимо нее мутными глазами. Настя была совершенно не уверена, что он ее заметил. Но тут мужик открыл свой рот и проговорил:

– Матвея ищешь?

Настя кивнула, не в силах отвечать.

– Ты все поймешь, когда пойдешь на похороны.

– Чего?

Настю пригвоздило к месту. Что он несет?

– На похоронах, говорю, все станет ясно.

Настя сглотнула ком слюны.

– На чьих похоронах?

– Какая разница? Тебе ответ нужен или детали?

Мужчина развернулся на слабых ногах и, не закрыв дверь, поволокся в комнаты.

Настя осталась стоять на месте. Ей на секунду представилась ужасная картина: вот этот коридор, что виден в проем двери, ведет на кухню. А там, среди разбитых тарелок и горшков с цветами, лежит Рябой. Вокруг, как в фильме ужасов, все красное. Настя слышала, что в кино для этих целей используется кетчуп. Но это было не кино. Она стояла перед открытой дверью самой настоящей квартиры.

Настя, как во сне, шагнула внутрь. Чужих шагов она не слышала, даже если они и были. Ее собственные, слившиеся с грохотом сердца, оглушали ее. Мужчины видно не было. Он скрылся за дверью справа, в приоткрытую створку была видна кровать и ворох несвежих одеял. Дверь напротив была закрыта. Настя, задержав дыхание, толкнула ее. Это была комната Рябого. Настя узнала ее, хотя никогда не бывала здесь раньше. Серые графитовые обои, пара постеров от пола до потолка с накачанными, в тесных шортах мужиками. Высокая колонка в углу. И кровать. Пустая, аккуратно застеленная. «Как в армии» – вспомнились Насте слова Рябого. Он был аккуратистом.

– Почему, блин, «был»? – вслух вскрикнула она и осеклась. За ее спиной стоял отец Рябого и курил.

– Его здесь нет, – сказал он в потолок. – И не будет.

– Что?

– То! – рявкнул мужик и шагнул к Насте. Она чудом проскочила мимо его рук.

Настя неслась по улице, а в голове стояла картинка окровавленной кухни, куда она так и не успела попасть. Но что-то ей подсказывало – Рябого там не было тоже. И вообще в квартире.

Через неделю после этой встречи наступило первое сентября. Рябого до этого так и не нашли. По крайней мере, новостей Настя никаких о нем не слышала. Телефон его по-прежнему молчал.

Началась школа. Карри она видела теперь нечасто и это было даже хорошо. Ей почему-то было противно с ним видеться. К тому же, Карри был частью чисто летней компании. Они общались с июня по август, и теперь пришло время сказать «пока». Хотя за ним проглядывало явное «прощай». Макс учился в другом районе, по прописке. Соня, пятое их звено, тоже. Ни один, ни другой Насте никогда особо не нравились. Особенно после той финальной шутки Карри про Рябого:

– Может, в банду попал? Или в секту?! – дребезжал в ушах у Насти веселый Каррин вопль.

Когда стало понятно, что ему на Рябого наплевать. Но летом все выглядит немного иначе. И летом многое прощается из того, что невозможно простить осенью.

Зато с Пашкой они виделись каждый день. О Рябом они почти не разговаривали. Как будто это была запрещенная тема. Настя приучила себя обходить столбы, где, среди других объявлений, висели половинки листков формата А4 с физиономией Рябого: коротко стриженный ежик, круглое лицо с морковными бровями – на черно-белой фотографии они выглядели совсем светлыми, как у альбиноса.

Чужой сын

Он никогда бы не напялил на себя эти очки. Он никогда бы не поверил в то, что они могут что-то изменить. Поверить в байки выжившей из ума старухи? С какой бы стати? Он бы и разговаривать не стал. Послал бы куда подальше. Но старуха появилась в нужный момент. Как он позже выяснил, она всегда появлялась в нужный момент. Она точно знала, к кому подойти. Что сказать, что сделать.

И то, что они встретились, конечно, не было случайностью. А все потому, что он наконец, дошел до ручки. И все вокруг стало настолько отвратительным, что он был готов на все, лишь бы это изменить.

(за два месяца до встречи со старухой)

То, что мать не позвонит, и, уж тем более, не приедет, стало очевидным уже к Новому году, который Матвей провел в одиночестве. Развода между родителями так и не произошло. Матвей не вникал в подробности. Что-то завязанное на общих деньгах или квартире – он не спрашивал. Но мать перебралась на свою территорию, в небольшой частный дом в пригороде. Случилось это примерно тогда, когда Матвей перешел в девятый. В сентябре. Их встречи с матерью закончились чуть позже. Не сразу, конечно. Но очень быстро.

Мать так и не смогла простить ему то, что он остался с отцом.

– Переезжай ко мне, – уговаривала она Матвея поначалу. – Здесь хорошо, и воздух свежий. Школа, опять же, рядом. Километра два пешком.

– Деревенская школа? – спрашивал он. Хотя дело было не в этом.

– Ну, не столица, – отвечала мама. – Но здесь ничуть не хуже. Лучше даже. Спокойнее.

Матвей кивал, но все равно оставался дома, в их общей квартире. Когда-то общей. Раньше. Не сейчас. Хотя он до сих пор считал ее такой.

Но с какого-то момента мама перестала выбирать выражения.

– Ты понимаешь, что это ненормально? Не-нор-маль-но! Жить с пьющим мужиком! Зачем тебе этот алкаш?

– Мам. Ты знаешь зачем.

Она ничего не знала и знать не хотела. И Матвей не находил нужных слов. Как объяснить ей, чтобы она поняла? Он не мог бросить отца. Потому что точно знал – если и он уйдет, то ему конец. В прямом смысле. Только Матвею и было до него дело. Остальные бы только обрадовались, случись с ним что. Бывшие друзья. Партнеры. Конкуренты. И потому Матвей только мычал и мямлил в ответ на одни и те же мамины вопросы. Пока она не перестала спрашивать.

Мама не знала, что Матвей научился приносить еду в дом так, чтобы отец не помер с голоду. Он клал в холодильник самое необходимое: мясо, картошку, сосиски. Научился готовить плов – отец его обожал и съедал все до крошки. Матвей быстро догадался, что лучше оставлять готовое, чтобы отец не включал плиту. Такое он ел сразу, не подогревал. А со включенными приборами оставлять его было страшно. Пару раз отец забывал выключить конфорки, чуть не спалив квартиру, и после этого Матвей стал осторожнее. Овощи, даже в виде салата, оказались бесполезным приобретением – их отец не ел, зато мог не моргнув глазом выкинуть в помойку, чтобы освободить место под пиво. Частенько Матвей готовил бутерброды и оставлял их на столе, под тарелкой. Даже если отец приходил ночью или под утро, они оставались вполне съедобными.

Так Матвей учился своей новой жизни. Одно было хорошо – деньги отец давал по расписанию, в середине и в конце месяца. В любом состоянии. Немного, но на еду хватало. Да и мать на карточку кидала: оставила одну из своих и сказала код. Матвей снимал их в ближайшем банкомате. В общем, с этим проблем не было. А вот покупать только самое необходимое и понемногу ему пришлось учиться.

Мама не знала, что Матвей умел угадывать часы, когда с отцом было лучше не встречаться. Услышав шорох ключей в замке, он ждал. Потом из коридора неслись глухие звуки – отец неловко ударялся об шкаф плечом, потом ладонями об стенку. Скидывал ботинки и проходил на кухню. Матвею не надо было высовывать нос наружу, чтобы почувствовать запах перегара. Звуки говорили сами за себя.

Любые вылазки Матвей планировал, как разведчик. В туалет можно было выбраться после того, как отец врубал музыкальный канал на телевизоре. А дальше начиналась игра в «угадай мелодию»: сколько шансов, что он останется на кухне, чтобы допеть песню до конца? Если это был «Лесник» «Короля и Шута», то можно было смело делать свои дела. Так же дело обстояло с «Ели мясо мужики» и «Джокером». Это были любимые песни отца, и ничто в этом мире не могло его отвлечь. Правда, пару раз он все-таки вываливался из-за кухонной двери. Встретившись лицом к лицу с опешившим от страха Матвеем, он бешенел.

– Ты что здесь делаешь, щенок? – шипел он осипшим голосом, как будто видел Матвея впервые. Если еще стоял на ногах, то непременно лез в драку.

Поэтому Матвей не рисковал. В комнате всегда была припрятана еда. Чипсы жили под кроватью, в коробке из-под скейтборда, бутылки с водой он закидывал на шкаф – отец был особенно жаден до них, но выше тумбочек не лазил. Оттуда можно было спикировать головой вниз, что он и проделывал не раз поначалу. Потом уже не лез – боялся.

Труднее было с туалетом. Покупать горшок или делать это в бутылки из-под колы Матвею казалось диким. Жили они на втором этаже, со временем Матвей привык мочиться в заросли сирени. Летом было проще – как минимум, незаметней. Когда пришла зима, под окнами появились желтые узоры. Матвею приходилось лазить в этот угол пару раз в неделю и закапывать следы кроссовками.

Матвей еще помнил те первые недели, когда он в пятницу, сразу после уроков бежал на электричку до «Подлипок-Дачных». Он ночевал на непривычно чистых простынях – мама каждый раз стелила свежее белье, его любимое, темно-синее, в оранжевых ромбах. Поутру, проснувшись и приняв душ, он съедал горячий, только приготовленный завтрак – его любимая яичница-глазунья, три сосиски и полулитровая кружка чая с сахаром. Когда он, завернувшись в полотенце, выходил из ванной, та уже дымилась на пробковой подставке с надписью Italy. Эта привезенная из давнего отпуска штука, как напоминание о времени, когда все было хорошо. А еще расписанная вручную маска, которую мама прикрутила на стену рядом с окном. Эти вещи так экзотично смотрелись в этом чисто деревенском интерьере, в обшитой деревянными панелями кухне, где под потолком висела не люстра, а желтый абажур из ткани, где в углу стоял маленький, доходивший Матвею до плеча холодильник, а вдоль подоконников – картонные коробки для помидорных саженцев. Мама как-то очень быстро обросла чисто сельскими предметами, будто всю жизнь провела в деревне.

Матвею было уютно здесь. Спокойно. Но каждый раз, насытившись запахом чистых полотенец и домашней еды, он ехал обратно. Отца нельзя было надолго оставлять одного. Ему никто этого не говорил. Он просто знал.

Поначалу мама принимала его в любое время. Даже когда он приезжал, не предупреждая. Все же, сын, родная кровь. Но каждый раз он чувствовал, что между ними, как преграда, стоит его решение. Мама все так же улыбалась, губы привычно растягивались, но вокруг глаз стало как будто больше морщин, и сами глаза смотрели грустно.

– Матвей, послушай, – сказала она ему как-то в одну из таких пятниц. Он позвонил ей и уже по голосу догадался, что она скажет. – Ты ко мне сегодня не приезжай. Не надо.

– Почему? – тупо спросил он, хотя давно ждал этих слов. Мама каждый его приезд становилась все напряженней.

– Просто не надо. Я занята буду. И в следующие выходные тоже.

– Ок, я понял.

Матвей не знал, что ей сказать сейчас. Больше всего хотелось бросить трубку, но он сдержался.

– Не обижайся. Мне тоже тяжело. Целую. Пока.

После этого они не разговаривали очень долго. Матвей все так же звонил, но мать отделывалась короткими фразами или сразу клала трубку: «На работе. Позже». В итоге, ничего не решалось – они все так же не виделись, она все так же была «занята».

А позже они повздорили. Матвей даже не помнил, что случилось. Кто-то что-то сказал, и это слово пролетело, как маленькая гаечка, попавшая в сложнейший механизм: сначала все закороти́ло, а потом и вовсе остановилось. Мать перестала брать трубку. Сам Матвей устал настолько, что не находил сил, чтобы все изменить.

Примерно тогда Матвей понял, что больше так не может.

– Скажи, что сделать – я сделаю. Только помоги. Может, мне вообще здесь не место. Помоги, помоги, помоги, – беззвучно шептал он каждый вечер, засыпая. Он и сам не знал, кому молится, ему просто важно было повторять слова. Чтобы хоть как-то отсрочить день, когда он действительно не выдержит.

С тех пор прошло уже достаточно времени. Месяца три, а то и больше. Матвей решился навестить ее тогда, когда отпустил страх, а вместе с ним и чувство стыда. Не полностью. Но достаточно для того, чтобы он смог доехать до ее порога и позвонить в звонок.

Сначала он решил ехать без предупреждения, сюрпризом. Заранее зная, чем все закончится. Но тут, к счастью, нарисовался Колян. Будто мысли его прочитал, позвонил сам. Его помощь оказалась очень кстати.

– Эй, братишка! Я тут в Мытищи, к корешам собрался. Подумал, а не желаешь ли мне компанию составить?

Они оба прекрасно понимали, о чем речь. Именно там, рядом с Мытищами, с осени прошлого года жила его мама. Больше у него там интересов не было. Колян, двоюродный брат, знал об отношениях в семье Ряжцевых достаточно для того, чтобы не трогать тему слишком часто. В детали его никто не посвящал, но кое-что он узнавал от тети Кати, маминой сестры. Она докладывала все мужу, а Колян грел уши, поэтому и знал.

Что заставило Коляна позвонить сейчас? Возможно, мелькнула у Матвея надежда, мама в разговоре с теть Катей говорила, что хочет помириться. У Матвея сразу же поднялось настроение.

– Ну так что, заезжать за тобой или нет?

– Давай, заезжай, – стараясь говорить обычно, произнес Матвей. Он не хотел, чтобы Колян уловил нетерпение или, что хуже, слезы в его голосе. Про мать шутить не будет – святое, но самого его затроллит до чесотки. С Коляна станется.

– И только попробуй мне расплачься в машине! Сразу высажу! – хохотнула трубка.

«Все-таки учуял, собака» – подумал Матвей, а вслух спросил:

– Во сколько тебя ждать?

– В седьмом, не раньше. И пожевать чего-нибудь прихвати!

За «пожевать» пришлось идти в магазин напротив. Холодильник отец опустошил вечером накануне. Матвей шагал по улице и думал, как это здорово. Ведь он действительно этого хотел. Когда стало совсем невмоготу, думал позвонить, но не решился. А тут Колян. С ним будет проще. Мама примет их. Не посмеет при Кольке, племяннике, устраивать скандал. Да и сама, наверное, наскучалась. Матвей не знал этого наверняка, но ему казалось, он это чувствует. Эта выдуманная связь была единственным способом общаться с мамой. А еще сны и мысли.

Колян приехал вовремя. Сам он планировал к друзьям на дачу, как позже объяснил. Но был не против заскочить «к тетушке на чаек».

– Ну, вот и отличненько! – вопил Колян, одной рукой выкручивая руль, а другой с размаху хлопая Матвея по коленке. – Думаю, дай выручу несчастного! А то все электрички, электрички! Круто я придумал, правда, бро?!

Колян, конечно, сделал вид, будто не знает, сколько месяцев Матвей не разговаривал с мамой и не ездил до нее на электричках. И Матвей был ему за это благодарен. Они ехали уже час, и поначалу все шло ничего. Но вскоре Матвей занервничал. А вдруг не примет? Выгонит? Что она делает сейчас? Может быть, она и не одна уже живет? Она всегда была красивой. Даже в своем возрасте. Но мужчины обращали на нее внимание. Матвей это видел. Вдруг у нее кто-то есть? Вдруг он не пустит в дом?

Такие мысли проносились в голове у Матвея, пока они ехали. Сначала закончились спальные районы Москвы, потом пошли небольшие городки. Пока они стояли в пробках, Колян ни на минуту не закрывал рот.

– Лысый на Бали перебрался! Помнишь же Лысого? Сёрфит сейчас там, прямо профи стал, преподает всяким ламерам, на это и живет. Дреды отрастил, бабу какую-то местную нашел, прикинь? Мулатку! Оба ходят в бусах. В общем, совсем рехнулся, на Харе-Кришну стал похож!

Матвей кивал и улыбался. Это помогало ему отвлечься. Но когда началась проселочная дорога, стало совсем нехорошо. Мрачные мысли не давали отдышаться. Матвей старался не показывать тревогу, а сам все теребил мобильник, как будто тот мог подсказать ему решение. Только на подъездах к поселку заволновался:

– Слушай, Колян. Нельзя так, без предупреждения. Надо позвонить.

– Ну, позвони, – Колян смотрел вперед и отвлекаться явно не хотел. Здесь шел кусок неосвещенной дороги.

– Можешь сам? Так будет лучше.

Колян не стал спорить. Не глядя потыкал по клавишам на телефоне.

– А что говорить-то? – спросил он под приглушенные ухом длинные гудки.

– Скажи, что едешь мимо. Решил заскочить в гости.

Колян кивнул.

– Теть Тань, привет! – Колян спохватился, включил телефон на громкую связь и сунул его в руки Матвею – держи сам!

– Привет, Коленька! – раздался голос мамы прямо у самого лица Матвея. – Какие люди! Чего хотел?

Матвей сунул телефон к губам Коляна.

– Да так, узнать, как дела? – спросил он как ни в чем не бывало, и Матвей невольно усмехнулся. Наверное, поэтому они когда-то подружились. Не потому, что были родственниками. С Коляном было легко. Он никогда не лез в карман за словом, если нужно было что-то сказать, не кочевряжился и не впадал в смущение.

– Ничего, нормально. Сижу вон, читаю. Быкова нового купила. Сборник рассказов.

– Кого? Какого «Б»?

– Не важно, – мама рассмеялась, и у Матвея потеплело на душе. – Не забивай голову.

Все, и мама в том числе, знали, как «любит» Колян литературу.

– А у тебя как, Коля? – спросила мама.

И Колян, подмигнув Матвею, ответил:

– Теть Тань, я тут недалеко совсем, к друзьям проездом. Заскочу, не против?

– Конечно, Коль, заезжай! – в голосе матери слышалась радость, и Матвей выдохнул. Но тут же услышал напряженное. – Надеюсь, ты один?

Матвей почувствовала, как холодеет спина.

– Ээ… – Колян запнулся. – Вообще-то мы с Матюхой.

Мать замолчала. Матвей примерз спиной к сиденью.

– Тогда не надо приезжать.

Мир в прямом смысле пошатнуло – направо, потом налево. Возможно, Колян наскочил на кочку – Матвей так и не понял – или колесо попало в поселковую колею. Деревья резко поплыли в сторону, и луна на миг исчезла.