Душевные тайны. Книга первая

Мне было так хорошо, что я сразу не осознала значение этого вопроса. Да и не ожидала от своего Сережки. Ведь он был моим другом (на Западной Украине предложить девушке провести домой то же самое, что предложить встречаться).

За сегодняшний вечер я отклонила массу таких и деликатных, и откровенно хамских, и робких предложений. В глубине души теплилась надежда, что Миша предложит мне свою руку в качестве поддержки по дороге домой. Но его нигде не было видно. За весь вечер он так ни разу и не пригласил меня танцевать. Самолюбие успокаивало то, что его вообще не было на танцплощадке. Я видела его мельком лишь несколько раз в холле, на улице и на сцене. По этому поводу сердце терзала легкая досада. Парень действительно вызывал интерес. Не был он похож на остальную пьяную массу, окружающую нас в этот вечер. Мне бы хотелось пройтись с ним под ручку под яркими звездами. Но такого предложения не последовало.

– Конечно, ведь нам же по пути, – расслабленно ответила я.

– Спасибо, спасибо! Малышка моя, я так рад, что ты согласилась! – Сергей крепко схватил меня в объятья, приподнял над землей и закружил, – Боялся, что ты меня отфутболишь, как половину мужского населения этой и ближайших деревень!

Я мгновенно вынырнула из состояния блаженной истомы. Что я наделала! Практически пообещала быть его девушкой! Первым порывом было объяснить, что моё согласие совсем ничего не подразумевало, и я не собираюсь ни с кем встречаться! Но, увидев радость в восторженных глазах, остановилась. Сережка был симпатичным парнем. Выше среднего роста. За время нашей разлуки его плечи раздались, и теперь он выглядел набитым крепышом. Он стал довольно привлекательным парнем. Мы были дружны с детства и я ему доверяла. К тому же, проснувшееся в душе чисто женское любопытство подстрекало узнать друга с иной стороны.

Серёжка поставил меня на пол, все так же крепко прижимая к себе. «А почему бы и нет? Его, по крайней мере, я знаю. Будет, кому домой проводить, сестер напрягать не нужно», – я расслабилась и снова оказалась в нирване…

Последнюю песню ставили самую длинную, и видавший виды магнитофон все пел и пел. В те времена особой световой аппаратуры не было, да и «выбить» хоть что-нибудь для сельского клуба было практически нереально. Молодежь, как могла, пыталась украсить место проведения своего досуга. Стоял полный мрак. Под потолком зажигались, то по очереди, то срываясь в бешеную скачку четыре фонаря желтого, зеленого, красного и синего цветов. «Элита» слепила их сама, умолив местного участкового достать ценную редкость – стекла от светофора. Недостающий синий цвет получили, соединив два стекла – красное и зеленое. На потолке, тихо поскрипывая, крутился зеркальный шар. Парни сделали его из украденного в школе старого глобуса. Немало крови из порезанных пальцев увидели зеркальные кусочки, пока умелые руки буквально пилили их старым потрепанным стеклорезом, а потом клеили на глобус собственноручно сваренным столярным клеем. Их труды были вознаграждены – шар получился на славу. Потоками света служили два старых фильмоскопа, «под личную ответственность» выпрошенные на вечер танцев у добродушного директора той же местной школы. Солнечные зайчики с завидной периодичностью, подчиняясь только своему собственному ритму, проплывали по нашим лицам. «Элита» могла собой гордиться. Золотые руки и светлые головы, объединив усилия, совместно создали довольно сносную по городским меркам и совершенно шикарную по сельским, мигающую без остановки светоиллюминацию. Повеселиться сюда съезжалась молодежь из всех соседних деревень.

Песня закончилась. Зажегся свет, приводя в чувство. От яркой вспышки веки прикрылись. Когда я открыла их – просто провалилась в бездонный колодец черных, так взволновавших меня в начале вечера, глаз. Они гипнотизировали. В них я прочла глубокое сожаление, и от этого защипало в носу. Интуитивно я поняла – что-то сейчас произошло, но не могла понять, что именно. От него снова веяло магией, только теперь она была какой-то грустной. Мгновенье мы не отрывали взгляда. Миша кивнул, его лицо озарила открытая дружелюбная улыбка, он резко развернулся и вышел из клуба.

Глава вторая

Болтовня Сергея пролетала мимо моих ушей. Мысленно я была далеко.

«Что это было? Если я понравилась Мише, почему он не пригласил меня? Почему не сказал ни слова? Или мне все приснилось?» Сравнивать было не с чем. Полное отсутствие опыта в отношениях оставляло вопросы без ответов. Я была в недоумении. Не понимала, что происходит и почему один взгляд в его глаза приводит меня в такое странное состояние?

Отмахнувшись от надоедливых мыслей, я взяла под руку моего парня, и мы отправились домой.

До клуба от нашего дома было два пути: напрямую через деревню и в обход, околицей. Не договариваясь, выбрали второй маршрут. Зачем дразнить поздней ночью собак, пробираясь по корявой грунтовке? Компашка из шести человек, разгоряченных последними событиями, весело обсуждала мой дебют.

Спустя какое-то время все разбились по парочкам, и пошли в отдалении друг от друга. Мы остались одни. Вечер окутал летней прохладой. Цикады пели громким стройным хором. Звездное небо и полная взошедшая луна хорошо освещали каменистую дорогу. Было прикольно просто идти рядом с плечистым парнем под ручку и переживать произошедшее.

– Тебя прямо раздувает от удовольствия. Хорошо повеселилась? – нарушил Сергей молчание.

– Угу, очень. И все же я так устала. Глаза просто закрываются. Представь, билетов не было, и мы ехали в общем вагоне. Прилечь негде, сидели, всю ночь. С такими классными ребятами познакомились. Один так играет классику! Гитара поет. Слушала бы и слушала. А потом еще шесть часов на вокзале в зале ожидания в Жмеринке, шесть на электричке и три в гремящем автобусе. Еще и всю дорогу от Курортного пешком прошагали. Ни одной попутки. Я, правда, очень устала. Последние полтора суток были утомительны.

– Говоришь, устала, а так отплясывала. Ни одного танца не пропустила. Я даже ревновал. Но теперь ты моя и такого не повторится.

– Какого такого? – не поняла я. Нотки в голосе насторожили меня.

– Теперь ты танцуешь только со мной. Если танцую я – и тебе можно, а если я не разрешаю, никаких танцев. И в клуб ходить будешь только со мной. Если я не иду, ты тоже остаешься дома!

– Ещё чего. С какой это радости? Я люблю танцевать и мне как-то все равно, чего тебе хочется. Ты чего вообще командуешь? Я сама способна решить, куда мне идти и что делать! – от возмущения даже поперхнулась. Таким тоном со мной никто никогда не разговаривал.

«Командовать» в нашем доме было не принято. Нам не приказывали и не давали указаний. К нам обращались с просьбой. И взрослые, и дети имели право голоса. В нашей семье царило равноправие. Мы не слышали криков. Мама и папа просто указывали на ошибки, выводы мы делали сами. С самого раннего возраста мы с сестрой сами себе определяли наказание. Не помню, когда это началось. Казалось, так было всегда, с самого рождения. Все было по-честному, схитрить не получалось. При оглашении собиралась вся семья. Прокурор, он же обвиняемый, зачитывал самому себе присужденный приговор и совет из трех человек движением большого пальца вверх или вниз выражал свое мнение. Побеждало простое большинство. Если все справедливо – приговор принимался и приводился в исполнение. Ты определила себе достаточное испытание и выучила урок, осознала тяжесть своего проступка, если нет – иди, думай дальше. Уж лучше было сразу все сделать по-честному, чем слушать неодобрительное родительское «Уууууууу».

У отца было наказание для особых случаев. Ничего страшнее мы придумать не могли. Он применял его в исключительных ситуациях. Чаще всего это случалось после визита мамы очередного плачущего мальчишки. Когда потоки жалоб иссякали, отец отвечал: «Я приму меры» и закрывал дверь. Ласковым голосом, садясь на диван, говорил: «Иди сюда, моя девочка. Иди, моя

хорошая. Иди, иди. Я тебя в лобик поцелую». Семь шагов от дверей до дивана казалась дорогой на эшафот. Взгляд отца был просто ледяным. Мы не смели поднять глаз. Ожидание того, что сейчас произойдет, сковывало движения. И чем ласковей был голос, чем холоднее взгляд, тем длиннее казалась ковровая дорожка. Папа брал понурую голову в ладони и действительно целовал в лоб. «Так и делай, моя девочка. Так и делай, моя хорошая! Порадовала папу!», – приговаривал отец, гладя по голове и целуя в макушку.

Это было ужасно! Мы понимали, что папа очень расстроен, но так сильно нас любит, что не может наказать, и количеством незаслуженных поцелуев выражает степень своего огорчения. Я бы предпочла обычную порку. От искреннего раскаянья глаза наполнялись слезами. Мы честно-честно обещали себе глубоко внутри больше так не делать. И не потому, что придется сидеть дома (каждый поцелуй подразумевал один день домашнего ареста), а потому, что огорчили папу. «Ну, пааа. Ну, не надоооо», – слезно просил провинившийся, но не смел отойти, и терпел столько поцелуев в лобик, сколько отец сочтет нужным. Когда чернее черной тучи я возвращалась к моим дворовым друзьям, они с круглыми от ужаса глазами спрашивали: « Ну, что тебе папка сделал?» «В лобик поцеловал. Аж пять раз», – грустно отвечала я и отправлялась домой отсиживать сутки заключения.

Папа никогда не звал нас на разборки, если родители соседских ребят приходили с жалобой об очередной драке. Только однажды, когда я выбила зуб пареньку из соседнего двора. По пути к нашему дому его мать кричала так, что даже через закрытые окна слышно было все обидные слова. Я прибежала за пять минут до этого, помыла разбитые руки, и, как ни в чем не бывало, уселась у телевизора. Отец читал газету. Раздался звонок в дверь. Он вопросительно посмотрел на меня. Я неопределенно дернула плечами и опустила взгляд. Глаза отца потемнели. Через мгновение щелкнул замок. Крик разъяренной женщины звонким эхом разлетался по всем этажам:

– Ваша дочка выбила Валере зуб. Как ей не стыдно, такая деваха, а ни стыда, ни совести! Так поиздевалась над бедным мальчиком. Вы только посмотрите на него!

Зрелище действительно было ужасное. Тринадцатилетний худой подросток среднего роста. Он всё еще рыдал, размазывая по измазанному лицу слезы. Грязные кулаки оставляли черные разводы. Мать гладила плачущего сына по голове. Я замерла, выглядывая из-за дверного косяка и прикидывала в уме, сколько поцелуев придется пережить.

Как всегда, отец выслушал кричащую женщину, и когда потоки иссякли, бросил в открытую дверь:

– Наталка!

За восемь лет моей жизни такого исключения не было никогда! «Ну, всё! Мне хана! Тут пятью поцелуями в лобик не обойдешься». Четыре метра коридора казались пропастью. Отец поставил перед собой чадо с выгоревшими на солнце косичками и невинным взглядом карих глаз. Спросил: «Вы эту девочку имеете в виду или старшую дочь?»

«Да, да! Это она меня била!» – забился в новом приступе истерики подросток. Пораженная женщина молчала. Я была вдвое меньше его! Она крепко взяла плачущего сына за руку и, молча, повела из подъезда.

– Ты сама всё знаешь.

– В лобик поцелуешь? Десять раз? – обречённо спросила я.

– За что ты его так?

– Он всем рассказал, что я у него машину на батарейках украла. Красную. Ему отец из-за границы привез. И сказал, что зубы повыбивает. Я стерпела, ведь доказать ничего не могла. А вчера он ее из песка откопал и всем сказал, что я испугалась, и закопала ее. Брехун!

– В этот раз я тебя прощаю, но зубы больше не выбивай. Все вопросы можно решать без кулаков. Это называется дипломатия. Выигрывает не тот, кто сильнее, а тот, кто умнее. Я надеюсь, что в таких поединках ты тоже будешь побеждать.

Отец был справедливым. Отношения в семье строились на взаимном доверии и уважении.

Я была искренне возмущена словами и тоном, которым Сергей все это сказал.

– Но у нас так принято. Все девушки так себя ведут. Позорить меня собираешься? Что бы все сказали, что я – не мужик и девка моя – гулящая? – мой провожатый смотрел настороженным испуганным взглядом, но голос был злым и даже хамским.

– Так не принято у нас! Когда ты предложил меня проводить, ты-то должен был знать, что я – не все! И мне все равно, что скажут незнакомые мне люди. Или это ты считаешь меня гулящей? – внезапная догадка привела в изумление. Сергей молчал. Я выдернула руку и быстрым шагом пошла вперёд. Он меня разозлил, незаслуженно оскорбил и унизил. Некоторое время за спиной было тихо.

– Наташ, ну подожди, – затопали тяжелые шаги. Мой поклонник почти бежал.

– Ну, прости меня. Я дурак. Все будет, как хочешь ты. Чего ты психуешь? – Сергей поравнялся со мной и пошел рядом. Не замедляя ходьбы, я продолжала молчать.

– Ну, пожалуйста, – забежав вперёд, преградил путь, – Я не хотел тебя обидеть. Потерял голову от ревности. Прости, прости, прости…

Умоляющая физиономия рассмешила меня. Конечно, я его простила. Ведь это был мой друг, Сережка, и мы часто ссорились и мирились. Сейчас он был точно мальчишка, нашкодивший, растерянный. И просил прощения.

– Ладно. На первый раз прощается, – моя рука сама по себе поднялась и потрепала его непослушные короткие волосы.

– Никогда не сомневайся во мне. Если я с тобой, то я с тобой. И не важно, с кем я станцевала танец. Это же просто танец. И все. Я очень люблю танцевать.

Недолго думая, Сергей схватил меня за плечи, притянул к себе и просто впился в рот. От неожиданности я опешила. «И это мой первый поцелуй?» Разочарованию не было предела. Целоваться было, по меньшей мере, странно. Я однозначно ждала большего.

– Весь вечер хотел это сделать. Просто сгорал от нетерпения, – обнимая, выдохнул Сергей.

Я ничего не ответила. Просто не знала, что говорят в таких случаях, и как себя нужно вести. В любовных романах, которые я находила в библиотеках знакомых, говорилось совсем о других ощущениях в момент прикосновения к губам парней. «Может, я не умею, а когда научусь, мне это больше понравится»? Осмелев, он обнял меня за плечи, и мы пошли дальше. Я прибавила шагу. Мне хотелось быстрее оказаться дома. Этот вечер утомил меня. Всплеск эмоций схлынул. Столько всего произошло. Первые танцы, первый парень, первый поцелуй. Я не могла разобраться в своих чувствах и ощущениях. Хотелось просто побыть одной. Сёстры совсем пропали с поля зрения, и мы брели в полном одиночестве.

– Давай завтра встретимся на речке? – блаженно улыбаясь, между поцелуями предложил новоиспеченный жених.

– На дамбе?

– На нашем месте.

– Если девчонки захотят. На дамбе лучше. Берег с песком, и понырять с колодцев можно.

– А без девок нельзя?

Я была поражена. Мы всегда гуляли вместе. Пойти на речку без сестер было просто немыслимо. Это даже не обсуждалось.

– Раньше ты не возражал против их присутствия. Разве что-то изменилось?

– Раньше мы были просто друзья. А теперь я хочу проводить время наедине с тобой.

– Но всем вместе веселее. Мы не ходим купаться на реку друг без друга. Только вместе. Ты же знаешь, тетка не разрешает, а обманывать ее я не стану. Погуляем вдвоем вечером после танцев.

– Зачем мне компания? Будем ты и я. Завтра, как пойдете на речку, выходи с девчонками из дома, а там они пусть идут на дамбу, а ты приходи ко мне. А вечером зайдешь за мной, и пойдем гулять. На танцы не идем. Что нам там делать? У меня другие планы.

– Ты действительно думаешь, что я так сделаю? Я иду днем на речку с сестрами, и вечером в клуб. Буду танцевать весь вечер.

– Ты будешь теперь со мной одним. Ты теперь моя. Нечего на пляже задницей вилять. Хочешь, чтобы на тебя все пялились? А на танцы побежишь в темноте потереться обо всех подряд?

Его слова вызвали бы смех, если бы это была шутка, но он говорил серьезно. Настроение было окончательно испорчено. Разговор уже начал выводить меня из себя. Я мечтала, чтоб дорога быстрее закончилась. Хотела избавиться от этих глупых нотаций «что теперь мне нельзя».

Наконец мы подошли к калитке.

– Спасибо, что провел. Я прекрасно провела вечер.

– И это всё? Ты просто пойдешь домой?

– А что я должна делать?

– Я думал, мы посидим на лавочке, пообнимаемся. И я ещё хочу целовать тебя.

– Серёж, я правда устала. Мы прямо с дороги сразу на танцы пошли. Даже вещей не разбирали. Такой бурный вечер. Я просто хочу спать. Встретимся завтра.

– А выплясывать ты не была уставшей! Со всеми подряд терлась. Как последняя шлюха, со всеми без разбору. Подойти невозможно было. Ты что, за год стала б…ю?

Мне казалось, что чужой рот говорит знакомым голосом очень странные вещи. Обида сжала горло, на ресницах задрожали слезы.

– Что с тобой произошло? Кто ты?

Посмотрев в глаза, сказала: «Пока», развернулась и пошла в дом.

– Наташ, подожди! Ну, вернись! Я хоть поцелую тебя на прощанье!

Его приглушенный голос только заставил ускорить шаги. Дверь закрылась…

Глава третья

Щелчок щеколды был спусковым крючком. Я глубоко вдыхала, пытаясь остановить слезы, неумолимо наполняющие глаза. Оставшись в одиночестве в темном глухом коридоре, я дала волю чувствам и тихо, не по-детски горько заплакала. Моего Серёжки больше рядом не было. Тот, кого я любила всем своим открытым наивным сердцем, навсегда остался в прошлом. Этот незнакомый мне человек не имел ничего общего с мальчишкой из моего детства.

Я плакала по проказам и по страшилкам, по детским тайнам, веселым войнушкам. Воспоминания яркими картинками проплывали перед глазами. Все. Этого не будет больше никогда. Никогда-никогда. Я никогда не прошепчу ему свои тайны и не расскажу обиды. У меня нет больше лучшего друга…

Слезы без остановки все лились и лились. Потеря была велика. В один миг лишиться так много дорогого, связанного со счастливым детством, для четырнадцатилетней наивной доверчивой девочки оказалось слишком больно. Наконец, потоки превратились в редкие капли. В груди отпустило.

– Динка прощается с детством, – всхлипывая, почему-то прошептала я название зачитанной до дыр своей первой книги о любви…

Заснула почти мгновенно. Так же мгновенно проснулась. Губы болели. Дурацкие поцелуи превратили их в две сардельки. «И что в них только находят, в поцелуях этих?» Веки распухли от слез, волосы запутались. Вечером не было никаких сил заплетать косички. Сестры, сопя, спали рядом. Прямые солнечные лучи их нисколько не тревожили. Я улыбнулась. Еще бы, пришли на рассвете. Я попала домой в половину второго, а когда же они? Надеюсь, их вечер прошел веселее моего.

Лежать было скучно, думать о вчерашнем не хотелось. Я вылезла из кровати, привела в порядок волосы и пошла во двор, помочь тетке, с раннего утра до поздней ночи занятой работой. Откуда у неё только силы берутся?

– Ти о котрій годині додому прийшла?

– Где-то в половину второго.

– А дiвки?

– Не знаю. Я спала.

– А з ким ти додому йшла? – руки остановили свой бег по картошке.

– С Серёжкой.

Тетка пытливо посмотрела в мои глаза.

– Наталка, ти що, плакала? – от удивления присела на стул. Родные никогда не видели моих напухших век. В компании мальчишек слёзы были огромной роскошью.

– Нет, тёть Ань. Вам показалось.

Я изучала пол под ногами.

– Я що, не бачу? – в голосе нарастала тревога, – Тебе хтось скривдив?

– Все хорошо.

– А чого тодi шморкала? Я що, не чула? Думала, ти застудилася.

Отпираться было некуда. Зная, что она услышит ложь (да и врать я не умела), сказала прямо

– Серёжка обидел.

– Вiн тобi щось зробив? – беспокойство в голосе тетки перерастало в панику.

– Ничего, – удивленно ответила я.

– Вiн торкався тебе? – голос просто звенел от напряжения. Казалось, она перестала дышать.

– Да, – сглотнула я. Нервное состояние тетки медленно передавалось мне.

– Де? – она просто задохнулась.

– На шляху.

Лицо превратилось в маску.

– Де торкався?

– Ну, на шляху же, – я никак не могла понять, что её так напугало.

– Як?! Як вiн тебе торкався? – последние слова она просто кричала.

– Обнимал. Ну, ещё поцеловал пару раз, – дрожащим голосом ответила я, – Мне не понравилось.

Из её глаз закапали слёзы. Впервые в жизни видела, как эта мужественная гордая женщина плакала.

– Теть Ань, что случилось? – я бросилась обнимать вздрагивающие плечи.

– Все добре, дитинко, все добре. То я так…

Тетка перестала плакать после похорон двенадцатилетней старшей дочери. Пережитая утрата навсегда оторвала кусок её сердца. Это были первые слезы, которые я видела за долгие годы.

– Что происходит? – в кухню ввалились заспанные сестры, обернутые в одеяла как бедуины.

– Все добре, дiвки, все добре, – тетка украдкой смахнула слезы, – Вдягайтеся, снiдати будемо…

На речку мы пошли. На «наше место» одна идти я не собиралась. На дамбе был лучший пляж. Дно реки ровно усеяно крупным песком. Теплые бетонные плиты опускались на пару метров в воду пологим склоном. Раньше река была не слишком широкой, но полноводной и стремительной. Потом построили дамбу, преградив потоку путь. Вода широко разошлась, затопила прибрежные луга и остановилась прямо в огородах. В колодцы дамбы водопадом полилась вода. Детвора всей округи ругала строителей, на чем свет стоит. Долина была излюбленным местом игр. Босые ступни утопали в прохладной мягкой луговой траве, и это было непередаваемо приятно. Покупаться сюда приходила молодёжь не только из нашей деревни. Сюда приезжали даже из Курортного.

Было воскресенье. Вместе с Димой и Ваней пришли друзья. Компашка получилась веселой, и я почти забыла свои обиды. Все было как раньше, даже лучше. Чем больше компания – тем интереснее. Играя в «пятно» нанырялась до боли в ушах.

День прошел быстро. Приближался вечер. Девчонки собирались на танцы. Я развалилась на кровати и читала книгу.

– Ты что, не идешь? – подкрашивая перед зеркалом ресницы, спросила Надя.

– Нет особого желания. Лучше книжку почитаю.

– Не поняла. Что случилось? У тебя же было прекрасное настроение, – сестра перестала красить глаза и повернулась ко мне.

– Все в порядке. Просто с Серёгой поссорились. Видеть его не хочу.

– И что не поделили?

– Детство.

– Ну-ну. А конкретнее?

– Не могу объяснить. Он обидел меня.

– И что же он сделал?

Я задумалась. Что он сделал? Незаслуженно оскорбил. Я сердилась, вспоминая вчерашнее рандеву. Но совесть сверлила мозг. Как девушки ведут себя? Я мало наблюдала за окружающими на своих первых в жизни танцах. Не в школьной столовой на ежегодном осеннем бале, а в настоящем клубе! Я наслаждалась каждым моментом, и отрывалась по полной. Танцевала со всеми, кто меня приглашал. Но это же просто танец. Мне было все равно, с кем кружить под медленную музыку. А вдруг, я и правда вела себя как гулящая? Откуда мне было знать? А Сергей сказал правду. Возможно, он был прав, а я нет? Нужно было все выяснить. Я решила еще раз с ним встретиться.

– Ну, так что же?

Я молча села к зеркалу…

Мы пошли в клуб по шляху, минуя сельские улицы. Я не хотела заходить за Сергеем. Хотела посмотреть, как он отреагирует на нашу встречу в людном месте. Прошедший вечер не повторился. На танцах было откровенно тоскливо. Никто меня больше не приглашал и песен не заказывал. Все медленные танцы я подпирала стены.

– Ты чего нос повесила? Потанцевать не с кем?

– Никто не приглашает.

– А никто и не пригласит.

– Почему? Я что, за сутки подурнела?

– Глупышка моя. Вчера ты была свободной девушкой, а сегодня у тебя есть парень. Это все меняет.

– Дурацкие обычаи. Зачем тогда вообще ходить на танцы? Стенки подпирать? И ты же танцуешь не только с Ванькой!

– Просто так принято. Пригласит тебя какой-нибудь, а потом зубов не досчитается. Серёга ещё вчера всех предупредил. Вот и не хотят нарываться. Кулак у него – сама видела. А Ванька меня не ревнует. Знает, что я только его люблю.

– О чем предупредил? – я пропустила про Ваньку.

– Что в рожу даст любому, кто подойдет. Об этом все шушукаются. Ты что, не знала? – Надюшка удивилась.

Слова сестры многое объясняли. «Он всё за меня решил! Еще до моего ответа на его предложение проводить. Ведь после танцев Сергей ни с кем не разговаривал. Мы сразу пошли домой. Он что, считает меня вещью?» Я по-настоящему разозлилась.

– Надь, проведите меня. Голова болит.

– Хорошо. Мы всё равно уйти хотели. Ради тебя тусовались.

Сергей не появился. А я искренне была этому рада. Мне нужно было подумать.

Со спальными местами у тетки были проблемы. Мы выросли, и уже не вмещались втроем на полуторной сестринской кровати. Шлепать на ночлег к бабушке полтора километра было неинтересно. Нам не хотелось разлучаться – вместе было веселее. Уже в кровати тесным кружком мы делились секретами и смешными историями. Старшие сёстры шептались о парнях, а я слушала.

Всё решилось быстро. Во дворе стояла большая летняя кухня. На горище – сеновал. Вот там-то мы и устроили себе лежбище. Прямо у входа, чтобы было прохладнее. Дверца, отворяющая выход на улицу была открыта нараспашку. Свежий ночной воздух беспрепятственно проникал внутрь.