Слеза Небес. История о редком бриллианте

– И это был какой-нибудь родственник Сергей Сергеича?

– Ну, нет. Тогда это было бы слишком просто. Слушайте и, пожалуйста, не прерывайте меня. Так вот, когда черкесы напали на след, обидчик был уже в сырой земле, но у него остались вдова и сын. Прямых улик, на основании которых можно было бы потребовать у наследников камень, не нашли, но предприняли несколько попыток покопаться в квартирке вдовы. Все они запротоколированы полицией. Впрочем, вдова оказалась не промах, горцам отыскать камень не удалось. Тогда они затаились и стали ждать. Прошли годы, подрос сынок того офицера. Этот оказался мотом и игроком, да таким, что не заметил, как встал на край долговой ямы. И вот уж было совсем туда попал, да тут случилось неожиданное – деньги нашлись сами собой. Маменька оплатила все его долги, а главный кредитор, как вы догадываетесь, ваш благодетель…

– Сергей Сергеевич?

– Сергей Сергеевич,– кивнул Летов, – вдруг совершенно снял свое требование и заявил, что претензий к ответчику более не имеет.

– И они подумали…

– Согласитесь, доказательство вполне резонное, если учесть, что вдова перед тем еле перебивалась на небольшую пенсию, а тут вдруг такие деньги. Долги-то были нешуточные.

– Стало быть, теперь они считают, что камень у Тулумбасовых?

– Именно так.

– Но почему все уверены, что Сергей Сергеич не увез камень в Европу? Вы же сами говорите, что он как любимая женщина….

– Ну, вот, я думаю, потому и не увез. Поверьте старому бродяге, путешествуя куда труднее уберечь имущество, чем сидя на одном месте. Скорее всего, эти люди, – тут он кивнул на столик, где восседала дама в красной накидке, – Тулумбасовых тоже без внимания не оставляют.

– Послушайте, господин Летов, но мне-то что делать?

– Вам, сударыня, следует, как и прежде смотреть за собачкой и…– он поднял вверх указательный палец, – не выбегать в сад посреди ночи в одной ночной рубашке.

– А вы… Так это все-таки были вы?

– Большой жизненный опыт не позволят мне полагаться на обещания полковника Дзюбенко.

– Ах, мой небольшой, признаться, тоже.

На том мы и разошлись. Вернее, следуя правилам игры во влюбленных, Павел Петрович проводил меня до самых ворот и, нежно поцеловав ручку, удалился. Думаю, мой вид тоже вполне соответствовал спектаклю, ибо, ошарашенная, я вообще не могла вымолвить ни слова, а только молча взирала на свой «предмет» и в конце пути, чуть не забыла, как было условлено, послать ему воздушный поцелуй, но вовремя опомнилась.

Только затворились за мною ворота усадьбы, как мысль огромной сокрушительной силы пришла мне в голову. «Зачем ему-то это нужно?»

Ну, действительно, зачем? Зачем Павлу Петровичу бродить ночью по саду и караулить бриллиант. А может он просто зубы заговаривает? Сам же собирается выкрасть камень, ведь совершенно ясно, что ему известно куда больше, чем он рассказал. Он знает про тайник, и может быть он даже знает, где этот тайник. А вдруг тайник не в доме, а в саду или на поварне? Или даже…даже во флигеле?

Я не из робких, но сердце мое ушло в пятки, а воображение быстро нарисовало высокого усатого мужчину в бурке и папахе. Мужчина пронзал мое горло кинжалом. Ну, уж нет!

Сбежать? А вдруг господин Летов только того и ждет, что я сбегу, чтобы без помех, выкрасть камень. Все-таки убивать человека, должно быть, малоприятно. Нет, все это как-то очень уж…..

Но может быть сам Сергей Сергеич поручил ему присматривать за домом, не вполне полагаясь на меня? За домом и за бриллиантом. Нет, не сходится. Павел Петрович сказал, что только по каким-то особым приметам понял, что камень остался в доме, а сам Сергей Сергеич уверил его в обратном. И для чего вообще Павел Петрович сказал мне об этом разнесчастном бриллианте? Мне, судя по всему, об этом знать не полагалось. Жила бы я себе спокойно, в полном неведении. Есть бриллиант – нет бриллианта, мне все равно. Ах, вот если б взглянуть на него хоть разочек!

– Ангелина Николаевна! Да уж в себе ли вы? – Фекла, оказывается, давно уже пыталась со мной заговорить.

– Знаешь, Феклуша, сказала я, продираясь сквозь свои спутанные мысли, – похоже, теперь спать нам придется по очереди.

В огромных серых глазах застыл вопрос.

– А может вообще нам лучше спать днем, – продолжила я, чем совершенно повергла Феклу в недоумение. – Видишь ли, в доме, кажется, осталась очень ценная вещь, за которой могут …

Фекла всплеснула руками:

– А и пусть, Ангелина Николаевна! Это ведь дело хозяйское. Хотели, оставляли, хотели, брали с собой. А я гляжу, идете вы сама не своя, да еще белая точно мел. Я уж испужалась, что может тот черкес, что вам сделал…

– Какой черкес, Феклуша?

– А такой! Вы только за ворота, а тут и черкес. Говорит, повидать барышню. Мы-то и отвечаем с дедом Филиппом, мол, нету дома барышни, ушла по делам. А он-то все норовит в ворота протиснуться. Насилу с дедом выдворили его. Поди, опять придет. А я-то и на рынок не пошла. Боязно. Может вчерашнего погрею, а то схожу…

Мысль, что что-то нехорошее может случиться с Феклой, побудила меня согласиться на «вчерашнее». Но что будет дальше? Мы ведь не сможем совсем отказаться от выхода за ворота. Нам нужны будут продукты, медикаменты, всякая всячина для Дорика и Валентина, да и для нас с Феклой. Вылазки нам делать придется. Ничего не оставалось, как серьезно поговорить с Павлом Петровичем. Он ведь ясно дал понять, что ночью обязательно к нам наведается. Следовательно, днем надо выспаться, а ночью устроить засаду.

Спать после бессонной ночи хотелось нестерпимо. Я откинулась на спинку дивана. Последней мыслью моей было, не забыть спросить у Павла Петровича, зачем все-таки ему это нужно.

После дневного сна и обеда, который Фекла умудрилась сделать вполне съедобным и даже сытным, я ходила какая-то квелая и, как не пытался Валентин вернуть меня к жизни, все больше уходила в себя. Мысль о предстоящей ночи обдавала меня холодом. Ночь же неотвратимо приближалась, и не было никакой возможности остановить это приближение хоть на секунду. За ужином я уже куска не могла проглотить и только выпила немного чаю. Фекла укоризненно покачала головой, но убрала со стола молча.

Часов в девять Фекла напоила чаем деда Филиппа. Он всегда перед сном пил чай на поварне. Потом дед Филипп прошел к себе в привратницкую, и вскоре оттуда донесся храп, похожий на рычание крупного зверя. В наступающих сумерках звуки эти показались мне зловещими.

Я сидела на крыльце и пыталась вникнуть в суть любовных перипетий, описанных в романе господина Золя, но как-то не могла представить себе героя-любовника иначе, чем в бурке и с усами. Его обожаемая возлюбленная мне рисовалась в образе принцессы с бриллиантом в том месте, где обычно индийские женщины рисуют себе родинку. Правда, иногда горец был почему-то очень похож на Павла Петровича, а возлюбленная вдруг снимала красную накидку и превращалась в меня. Совершеннейший бред!

Фекла присела на крыльцо рядом со мной и принялась было шить, но все чаще клевала носом. Взяв с нее слово, что она явится ко мне на подмогу по первому зову, я отослала ее спать.

Вечер был теплым, хотя на небо то и дело набегали тучи. Я опасливо смотрела на них. Нехорошо, коли ночь выдастся безлунной.

Валентин возлежал у меня в ногах, Дорик дремал на насесте. Идиллия, да и только. Я попыталась прогнать давящую душу тревогу и сосредоточиться на романе господина Золя, но не слишком далеко продвинулась в этом своем намерении. Мысли мои то и дело возвращались к предстоящей ночи. К тому же начало смеркаться и стало плохо видно. Отбросив книгу, я решила пройтись.

Осторожно высвободив ноги из-под спящего Валентина, я встала и чуть не полетела с крыльца. У меня за спиной «райская птичка» произнесла свое единственное слово «преступление», и средь вечерней полутьмы оно прозвучало зловещие. Впрочем, оно же навело меня на мысль. «Интересно, – подумала я, – как Павел Петрович попадает в наш сад? Может у него сговор с дедом Филиппом? Или сам Сергей Сергеич приказал пускать Летова в любое время?» Может быть, но не мешало бы проверить, что там с забором. Напрасно я не сделала этого днем.

Наступивший вечер казался вполне мирным. Свежий ветерок овевал кусты и кроны деревьев, в траве стрекотали кузнечики, в ветвях заливались соловьи. Нет, надо быть совершенно сумасшедшим, чтобы в такой вечер отправиться грабить дом вместо того, чтобы гулять где-нибудь в полях или сидеть с возлюбленной на белой скамейке у пруда, прислушиваясь к лягушачьему бормотанию…

Но что это? Я отчетливо услышала торопливые шаги и поспешила схорониться в кустах. Шаги стихли, но послышались голоса. Они доносились с другой стороны дома, или мне это только показалось. Я прислушалась, но ни слова не разобрала. Зато хорошо уловила стук молотка. Что-то грохнуло, потом зазвенело разбитое стекло. Кажется кто-то сбил ставень и разбил окно.. Надо бы посмотреть, кто эти люди.

Раскудрявившиеся кусты сирени огибали задний двор сплошной полосой. Под их сенью вполне можно было пробраться на ту сторону дома, не привлекая внимания грабителей. Я перекрестилась и решительно шагнула вперед, но прошла всего несколько шагов, когда невидимая рука вцепилась в запястье. На подбородок легла властная чья-то ладонь, отнимая возможность хоть как-то изъявить несогласие с подобным обращением. Сердце затрепыхалось пойманной птичкой.

– Ай-ай-ай, Ангелина Николаевна, – раздалось за спиной, – вы же обещали мне не бегать ночью по саду.

– Уф, – выдохнула я, – это вы? – И совсем глупо добавила, – А я знала, что вы придете.

– И вы решили, что не явиться на свидание к возлюбленному дурной тон?

– Ах, мне сейчас не до шуток. Вы слышали? Кто-то проник в дом.

– Вы что же хотите накрыть его на месте преступления?

– Нет, ну я думала… э… может городового позвать?

– Просто поразительно! Вы верите в городового, как четырехлетнее дитя верит в Деда Мороза.

– А что мне еще остается делать?

– Для начала положитесь на умного и сильного мужчину, который у вас в данный момент под рукой.

– Да что вы мне зубы заговариваете! Ведь они же уйдут!

– Не раньше, чем доберутся до бриллианта.

– Вы думаете, они знают, где тайник?

– Они найдут его, можете быть совершенно уверены.

– Ну а что же мы тогда стоим? Слушайте, вы или заодно с ними или я вас не понимаю!

– Ну, хорошо. – Он пристально посмотрел в сторону дома, – видите?

Желтый огонек мелькал в окнах, пробиваясь, сквозь неплотно прикрытые шторы.

– Они идут в сторону кабинета Сергея Сергеевича.

– Тайник там. И сделан он наспех перед самым отъездом. Груду камней, вынутых из стены, так и не унесли с лестничной площадки перед кабинетом. В кабинете на ковре остались следы, что ведут к портрету государя. Только человек напрочь лишенный наблюдательности не поймет, что тайник нужно искать там. А уж горцы, поверьте, куда наблюдательнее нас с вами.

– Но послушайте…

– Вы хотите спросить, почему мы тут стоим. Мы просто не хотим быть погребенными под грудой битых кирпичей и обломками балок. Видите ли, при всех положительных сторонах горцев, они довольно нетерпеливы и не станут тратить время на подбор кодов к сейфу, что спрятан в тайнике. Вы, надеюсь, помните тот железный ящик, который притащили во время ужина?

– Ну и что?

– Они взорвут дверцу, будьте готовы зажать уши минут через пять.

– И вы так спокойно говорите об этом!?

– Ну, видите ли, любезная Ангелина Николаевна, если они не сделают этого в сегодняшнюю ночь, они это сделают в следующую или двумя ночами позже, а может быть и днем. И кто знает, может быть тогда рядом с вами не будет меня…

– Вы все шутите. Смотрите, свет в кабинете!

– Да, я заметил. Скоро грохнет, так, что не забудьте зажать уши. И давайте отойдем подальше от дома, на всякий случай. Если эти ребята не правильно рассчитали количество динамита, они взорвут целое крыло. Не хочется быть задетым обломками.

Мы отошли и превратились в ожидание. Но взрыв все равно прогремел неожиданно. Он был похож на вопль гигантской совы. Задребезжали стекла, что-то посыпалось. Мне даже показалось, что пошатнулся дом.

– Ну вот, что я вам говорил, – самоуверенно заявил Павел Петрович, – они все-таки перестарались. Теперь стойте здесь и не отходите ни на шаг. Он рванулся к дому, но вдруг остановился и повернулся ко мне.

– Надеюсь, у вас есть ключи от черного хода?

– Есть, но я не могу отдать их вам. Мне запрещено…

– Думаю, разбитые окна снимают с вас этот зарок.

Ключ висел на шнурке у меня на груди. И достать его было секундным делом, но могу ли я доверить его постороннему. Обстоятельства конечно были не самые обычные…

– Ну, смелее, – строго сказал Летов, – Не заставляйте меня лезть в дом через окно. У нас слишком мало времени. Сейчас сюда явятся их соплеменники, и тогда точно ничего не получится.

Я вздохнула и отдала ключ. Летов еще раз повторил, чтобы я не двигалась с места, и шагнул в темноту.

С минуту было совсем тихо. Потом я увидела белую фигуру, мечущуюся по саду, Это была Фекла, За ней, не отставая ни на шаг, бежал Валентин.

– Фекла! – позвала я, – эй!

Но она не слышала, и мне пришлось выйти из укрытия. Сначала, увидав меня, она отшатнулась, но потом вздохнула с облегчением и заголосила:

– Ой, барышня, а я-то не чаяла вас в живых! Да кто стрелял-то?

.– Это взрыв был.

–О-ой, – Фекла прикрыла рот ладонью, – что делается! А я проснулась от грохота. Собачонка лает. Вас нет нигде. Попугай свое талдычит. Темнота. Так что делать-то?

– Ждать.

Ждали мы не долго, впрочем, не того, чего дождались. Послышалась перестрелка, топот ног, что-то сыпалось, падало. Валентин сдобрил какофонию заливистым лаем. Потом снова задребезжали стекла, и кто-то выпрыгнул прямо из окна второго этажа. Мы затаились. Пес и тот сменил лай на утробное рычание. Откуда-то со стороны слышалось бормотание, но разобрать его мы не могли.

– Ангелина Николаевна, – кажется Павел Петрович сделал над собой значительное усилие, – подойдите же!

Я бросилась на голос. Летов полулежал на траве, опираясь на локоть. Со стороны могло показаться, что он просто решил немного передохнуть после долгого пути. Однако, когда он снова заговорил, голос его выдал – это был голос человека, испытывающего серьезные физические мучения.

– Слушайте меня и сделайте все в точности. Промедление грозит смертельной опасностью для всех!

– Каких всех? Ничего не понимаю! Что с вами? – Я наклонилась и увидела, что пиджак на его правом плече пропитался кровью,.– вы ранены!

– Не смертельно. Слушайте же. Они сейчас придут. Вам надо уходить. Бежать. Уезжайте! Есть у вас разрешение на выезд заграницу?

– Нет!

– Скверно! Бегите на юг, на север, в болота, в степи, но не оставайтесь в Москве. Питер я вам тоже не советую.

– Но я ничего не сделала! Зачем мне бежать?

– Это как раз поправимо. Могу я попросить вас об услуге? Вижу, что могу. Вот здесь, – он показал взглядом, – с левой стороны во внутреннем кармане. Я не могу пошевелить рукой. Ну же, смелее.

Я нерешительно отогнула пиджак на его груди.

– Да берите же! В этом узелке, пропитанном кровью, завернуто одно из красивейших сокровищ в мире.

Я непроизвольно отдернула руку.

– Берите, черт вас возьми! Мне сейчас не до сантиментов.

На этот раз я повиновалась.

– Слушайте. Я все продумал. Собирайтесь немедленно. Поезд на Ростов уходит в три десять утра. Успеете. Там пересядете на другой – Ростов- Владикавказ и доедете до Кавминвод…..

– Вы что? Вы посылаете меня прямо к тем людям, которые меня могут убить из-за этого камня? Ну уж, дудки! Разбирайтесь с ним сами!

Я решительно положила Брахмапутру обратно в тот же карман, откуда его извлекла.

– Послушайте, – сказал он уже более миролюбиво. – В Пятигорске у меня есть друг. Он вас укроет. Поверьте, никому не придет в голову вас у него искать. В конце концов, выбора у вас все равно нет. Сейчас сюда придут люди, а они придут, потому что слишком долго нет тех, кого они послали за камнем. Все их соплеменники погибли при взрыве или ранены. Камня в тайнике они не найдут. И участь, которая вас ждет, может оказаться плачевной. Лучше послушайтесь, и бегите.

– А вы?

– Я выберусь и присоединюсь к вам в Пятигорске. Запомните. Подножие Машука. Дом полковника Израилова. Скажите, что от меня. Но если меня долго не будет, советую Вам пробираться в Новороссийск. Ваши благодетели теперь в Италии, так лучше доберитесь до них морем.

Я смотрела на него во все глаза. Ну, разумеется, совсем простая задачка. Сесть на пароход и, считайте, что вы уже в Италии…

– Скажите,– заговорил господин Летов совсем уж тихо, с большим трудом выдавливая слова, – вы умеете плавать?

Совршенно некстати мне припомнился песчаный берег Финского залива и мама, которая пеняла отцу на то, что он делает из меня сорванца… Да, я умела плавать, и подтвердила это кивком головы.

– Постарайтесь договориться с капитаном, чтобы взял вас горничной, и обещайте, что с палубы нигде не сойдете. В итальянском порту упадите за борт. Достигнете земли вплавь, вот вы и в Италии. Там доберетесь до Тулумбасовых. Откуда было их последнее письмо?

– Из Ливорно.

– Ну, так до встречи в Тоскане, дорогая моя мадемуазель Звягинцева. Но не теряйте ни минуты. Да, камень возьмите. И еще, – я даже в темноте видела, как заблестели его глаза, и мне показалось, что он вздохнул, – лучше поменяйте документы. Предоставьте это полковнику. Он сделает для меня. Ну вот, теперь возьмите камень и идите.

Я повиновалась, но только в первой части, что же касается второй, то я отошла всего на несколько шагов и оглянулась. Павел Петрович пополз в сторону забора, а потом исчез, словно прополз под ним. Спустя несколько секунд послышался стук лошадиных копыт о мостовую, громыхнули колеса. Он уехал. Должно быть, его ждала пролетка. Стало грустно. Потом меня охватила паника.

– Феклуша!

– Ой, барышня! Да что ж теперь будет?

– Собирай вещи! Уезжаем!

Те двое суток, которые занял путь в Ростов-на-Дону, я сама не верила, что я это я. Наскоро собрав свои пожитки и, прихватив собаку и попугая, мы с Феклой, которая несмотря ни на какие уговоры, не хотела оставаться, выбрались из усадьбы Тулумбасовых. До вокзала мы добирались пешком, так как в каждом извозчике видели недруга. На вокзале облегченно перевели дух, но ненадолго.

Поездом я ездила всего три раза в жизни, и только между Питером и Москвой. Первый раз случился, когда меня привезла из Петербурга старая графиня, но я была так подавлена кончиной родителей, что совсем ничего не помню. Второй раз уже в семнадцать лет. Анна Тимофеевна вдруг надумала навестить свою питерскую приятельницу, а меня взяла с собой. Думаю, не последнюю роль в этом сыграло наличие у приятельницы взрослого сына. Однако молодой барин моей благодетельнице чем-то не понравился, и мы снова вернулись в Москву. Вот и все мои путешествия.

Я не имела ни малейшего представления о том, где взять билет и как отыскать нужный поезд. Фекла знала об этом и того меньше. Если бы не милейший вокзальный служащий, мы бы, пожалуй, уехали совсем не в ту сторону, хотя, возможно, это было бы к лучшему.

Так это или не так, но поездом в три десять мы с Феклой отправились в Ростов. Валентин и Дорик были при нас. Надо сказать, что за это мне пришлось солидно заплатить, но расставаться с Валентином и отправлять его в собачий вагон, вовсе не входило в мои планы. В одном из пунктов инструкции Марфа Самсоновна упоминала, что нужно всегда ограничивать контакты Валентина с посторонними собаками, так как от них он может заразиться, чумкой, например, или другими собачьими болезнями.

Нарушать инструкции Марфы Самсоновны с самого начала было вовсе неприлично, да и мне спокойнее, когда Валентин крутится где-то поблизости. Милейший вокзальный служащий устроил и это. Мы ехали в отдельном купе спального вагона первого класса со всем нашим зверинцем вместе. Признаться, я даже не пожалела о заплаченных сверху пяти целковых, хотя Фекла и пыталась укорить меня за то, что я сорю деньгами.

Денег у нас было, по моим представлениям, не так уж мало. Я посчитала себя вправе распорядиться на свое усмотрение всей той суммой, которую Марфа Самсоновна оставила мне на хозяйство. Часть денег я положила на стол в привратницкой. Деда Филиппа будить не стала. Проснется, все увидит и сам поймет, что к чему. Остальную сумму, включая деньги, предназначенные Марфой Самсоновной для безбедного существования Дорика и Валентина, я, разумеется, взяла с собой. Если еще учесть, что жалованье мне тоже было уплачено за два года вперед, я вполне могла позволить себе не только отдельное купе, но и отдельный поезд. Так я себя успокаивала относительно пяти целковых. И правильно делала, потому что других причин для беспокойства у меня было предостаточно.

Во-первых, я понятия не имела, сколько времени будет идти поезд, когда мы приедем в Ростов, и как часто оттуда ходит поезд на Владикавказ. Если, к примеру, раз в две недели, то, что мы будем делать, покуда дождемся этого поезда. Спросить обо всем у милейшего вокзального служащего я просто не успела.

Во- вторых, я хорошо понимала, что наше исчезновение из дома Тулумбасовых вполне можно оценить, как ограбление с бегством и, следовательно, чтобы не выглядеть отъявленной негодяйкой, необходимо послать весточку хозяевам в Европу, и чем раньше, тем лучше. Они ведь ждут, что я буду писать им письма почти ежедневно, и любой перерыв будет расцениваться нехорошо.

И, наконец, в-третьих, как я буду кормить пса, если он привык только к своим самым удивительным в мире консервам «Собачья Радость», производимым неким английским фабрикантом и поставляемым специально в клуб московских заводчиков такс. На день отъезда этого добра оставалось вовсе немного и все, что было, я взяла с собой. Валентинова еда была заказана, но привезти ее должны были только послезавтра, увы, уже после нашего отъезда. Два-три дня мы еще продержимся, но что потом?

С Дориком было не намного проще. Ему вовсе не подходили абы какие зернышки. Он клевал только чистейшую смесь из семи злаков и очень сердился, когда еда не соответствовала его вкусу. Грозное слово «преступление» не сходило тогда с его уст, если так можно назвать попугаев клюв.

Во избежание этой пытки, мы с Феклушей, взяли с собой весь запас попугайской еды. Что и говорить, почти весь наш багаж состоял из различных принадлежностей туалета Дорика и Валентина, их еды, их кормушек и их игрушек. Наших вещей было совсем немного. Главным образом, по той причине, что у нас вообще вещей почти не было.

Была и четвертая проблема. Валентина нужно было выводить. Такса создание до крайности живое и резвое. Кроме того, что ей нужно, простите, отправлять естественные потребности, ей еще нужно много двигаться. Иначе она изведет всех суетой и требовательным лаем и тогда нас выкинут из поезда, невзирая на доплаченные сверху пять целковых.

С самых первых минут нашего пребывания в поезде я боялась именно этого. Но Валентин неожиданно оказался на высоте. Я давно подозревала, что собаки обладают недюжинным умом и понятливостью, но самообладание, граничащее с самоотверженностью, которое проявил Валентин, тронуло меня до глубины души. Он терпел все трудности и лишения, только изредка поскуливал и взирал на нас с таким неимоверным доверием в глазах, что даже Фекла, которая предлагала оставить «зверинец» в Москве, призналась, что руки бы на себя наложила, если б это невинное создание кто-нибудь обидел.

Так в полном согласии и душевной гармонии, мы и добрались до города Ростова, целы и невредимы. Почуяв себя на твердой земле, Валентин весело замотал хвостом и пару раз удовлетворенно тявкнул. Дорик, чистивший на тот момент перья, оторвался от своего занятия и с интересом огляделся по сторонам. Очевидно, картина его вполне удовлетворила, потому что свое единственное слово, он в ход не пустил.

На вокзале мы узнали, что поезд на Владикавказ уходит тем же вечером. До отправления еще было время, и я вполне успевала отправить письмо Тулумбасовым. Разыскав ближайшую почтовую контору, я протянула в окошечко служащего двугривенный, прося бумаги, на что получила целую стопку желтоватых, но вполне приемлемых листов.

Письмо получилось не сразу и от стопки листов осталось всего несколько, когда я одобрила то, что написала. Этот вариант был, пожалуй, менее сумбурным, чем другие. Вот он:

« Госпоже Тулумбасовой М.С. Гостиница «Желтая канарейка», Пьяццо Микели, возле четырех мавров, Ливорно. Италия.

… Всемилостивейшая государыня Марфа Самсоновна! Чрезвычайные обстоятельства заставили меня вместе с кухаркой Феклой покинуть ваш особняк на Никитской. Валентин и Дорофей с нами. Сейчас мы уже далеко и нам ничего не угрожает, но как знать… Адреса своего я оставить не могу, потому что пока его не знаю. Всеми силами постараюсь пробраться поближе к вашему семейству, но предприятие это не простое. Не знаю, сколько времени мне потребуется. Надеюсь только, что вы будете еще в Тоскане. Если же не судьба… Не исключено, что, по возвращении в Москву, вы найдете жилище свое не в лучшем состоянии. Причину, я думаю, Вы поймете. Если бы не это, никакие силы не заставили бы меня покинуть дом и отступить от взятых на себя обязанностей. Кланяюсь Сергею Сергеевичу и всем домочадцам Вашим. Надеюсь, что все здоровы.