Всё не зря: зарисовки из жизни и о жизни

Птаха сначала подлетала ко мне, а затем к Ней, и передавала мои слова и даже небольшие подарочки. Я бы и не догадался сам, а синичка объяснила, что, когда ухаживаешь, нужно оказывать знаки внимания. Да уж… непростая эта наука…

Я просил птичку, и она вручала от меня ягодки рябины, еловую веточку, бусину, оторвавшуюся от чьей-то варежки или шапки. Снежная дама всегда смущалась, передавала «спасибо», «очень приятно» и просила не беспокоиться. Я заметил, что Она тоже любит наблюдать восход солнца, смотреть в небо, усыпанное звёздами. Мы вместе, не сговариваясь, слушали хруст снега и пение птиц, понимая друг друга без слов… Она была такая… Моя. Вот и всё.

Тот день не выделялся чем-то особенным. Если бы я знал, что всё это случится… Начали сгущаться сумерки, и небо стало тёмно-синим. Она заметила, что шарф мой совсем размотался, и попросила птиц завязать его как следует – вот же беспокойная… Мы собирались, как обычно, любоваться звёздным небом. И тут в парке появилась эта компания.

Я увидел разбитных парней, что шли по дорожке на нетвёрдых ногах и гоготали. Когда они приблизились, то начали пихать друг друга, тыкать в сторону Моей дамы руками с зажатыми в них пивными бутылками. Что-то их сильно развеселило.

Один из парней отделился от приятелей и вдруг, со всего размаха пнул ногой… Во все стороны полетели комки снега. А он всё пинал и пинал.

Я был бессилен там, приросший морозом к своему месту, раз и навсегда в этом парке. Я не мог ни оттолкнуть его, ни броситься наперерез, чтобы защитить Её. Даже отвернуться, даже просто закрыть глаза. Можете вы это понять?! Я только смотрел и смотрел…

Парни окликнули его, и они пошли дальше. На бесформенной куче осталась лежать шляпка с наполовину оторванной вуалью. Нелепая картина. Ветер трепал её и будто бил меня по щекам. Я почувствовал, что там, внутри меня, что-то треснуло и надломилось. Сам я словно окаменел, не слышал и не видел ничего вокруг.

Раздумья

Мне приходит мысль (представьте, что и снеговиков время от времени посещают мысли), что человек устроен очень странно. Природа наделила его всем: руками и ногами, слухом и зрением. Имея ноги, он мог бы отправиться далеко-далеко, в другие края (в отличие от нас, снеговиков, вынужденных торчать на одном месте).

Имея руки, человек мог бы создавать что-нибудь, гладить ребёнка по голове, здороваться с другом, обнимать близкого человека. А порой вместо этого он разрушает то, что создали другие или то, что стоит у него на пути. Просто так. Походя. Не задумываясь. Зачем?.. Я так и не нашёл ответа…

На следующее утро сороки унесли шляпку. Я остался совсем один. То есть вокруг были другие снеговики, да и в парке по-прежнему было много людей, но я был одинок.

Никто больше обо мне не волновался. Да и я тоже… Ни о ком. Дни проходили за днями. Синичка только прилетала по-прежнему и весело щебетала, сидя на моей руке-ветке.

Теперь я улыбался только мысленно, когда вспоминал о Ней. По ночам я всё так же смотрел на звёзды, но они теперь казались мне холодно-равнодушными…

Но однажды мне показалось на миг, что где-то там, в вышине, среди звёзд мелькнули глаза Моей дамы, Моей нежной.

И вдруг я понял, что был СЧАСТЛИВ, что это БЫЛО в моей жизни, а ведь выпадает не каждому. Что мир так же прекрасен вокруг, и Она помогла мне это увидеть, ведь наши чувства и мысли тогда ещё, в то счастливое время, будто умножались на два, и мы острее чувствовали то, что другим было не заметно.

Я наконец-то снова стал дышать, улыбаться солнцу и радоваться, когда видел среди звёзд любимые продолговатые глаза-пуговки.

Как-то раз я заметил на дорожке парка двоих – парень и девушка о чём-то спорили. Девушка хмурилась, сердито что-то выговаривала парню, он отвечал ей резко, размахивал руками. По всему было видно, что они ссорятся. Мне стало так жаль эту пару. Я хотел бы им крикнуть, чтобы они остановились, что время, будто песок, сочится сквозь пальцы, что потом они будут жалеть о сказанных словах и обидах… Но разве я мог? Ведь я всего лишь снеговик, которого уже давно никто не замечает.

Ссора накалилась, и девушка, мотнув головой, пошла к выходу из парка. И вдруг парень, повернувшись, увидел меня. И тут ветерок шевельнул мою руку-ветку, словно показывая молодому человеку – беги за ней, останови.

Видимо чем-то я ему приглянулся, только парень неожиданно улыбнулся и вроде даже кивнул мне. Он заспешил вслед за девушкой, а, догнав, обнял за плечи и развернул к себе. Она поначалу отстранилась, что-то опять начала выговаривать, а он показал на меня. Я, конечно же, расплылся в улыбке. Ну, разумеется, насколько это может сделать видавший виды снеговик.

Думаю, к тому времени я потерял прежний лоск, но… Вы не поверите! Девушка тоже улыбнулась. Сначала вроде бы нехотя, а потом они уже смеялись вместе. Парень помахал мне рукой, и они, обнявшись, не спеша, пошли по дорожке. Я снова был счастлив…

Моё одиночество скрашивал дворник дед Семён. Синичка теперь прилетала редко, сказав, что ей скоро строить гнездо. А дед Семён, напротив, искал моего общества. Он подходил с утра с огромной лопатой и сокрушался:

– Вишь ты, приятель, сколько снегу нынче навалило! Тудыть его в качель, – кивал дворник головой. – Я что им, трактор что ли… (кому – им, он не уточнял). Лопата у меня что, казённая?!

Я думал, что именно казённая, но, видимо, это было не важно. По понятным причинам ответить деду Семёну я не мог, да этого и не требовалось.

– Это ж какой потоп-то будет! А техники не дождёшься… Ээ-э-х! – махал старик рукой и принимался снова расчищать дорожки.

Весна

Снег в парке уже не выглядел таким белым и пушистым, он становился бугристым, на ровной поверхности появлялись ямки, будто взбитые сливки стали оседать, теряя наполнявшие их пузырьки воздуха. Иногда город накрывала волна снегопада, и на какое-то время казалось, что всё будет, как прежде. Но зима уже отступала.

Вскоре я заметил, что мир вокруг начал меняться. Будто бы звонче пели птицы, смеялись дети, у людей как-то по-другому заблестели глаза, и всё вокруг пришло в какое-то движение.

Да, и ещё… Солнце. Оно теперь выпускало свои лучи, длиннее прежних, и как-то припекало сильнее. Я впервые ощутил, что мне становится очень тепло, даже слишком. Приходилось порой утирать пот со лба.

Ещё тут и там громоздились снежные горы, но постепенно они проседали. А хруст снега под ногами прохожих, который я так любил слушать, и вовсе исчез. Я почувствовал запах весны, отовсюду доносился её голос…

Когда я впервые увидел ручейки, то очень удивился. Весело побежала мутная вода по дорожке парка, стекая из сугробов, отброшенных лопатой деда Семёна.

Снеговики как-то потускнели и потемнели. У одного из наших будто подкосились ноги… А через день он упал ничком. Мы ещё старались бодриться, но приближение чего-то нам неведомого уже вовсю витало в воздухе.

Да и небо стало другим – ярким, распахнутым. Облака, плывшие по нему, приобретали причудливые формы. То будто косяк воротившихся в родные места птиц – они были нарисованы на синем полотне штрихами. То олень, парящий в вышине. То изгиб женской фигуры с простёртыми руками над облаком пышных волос. Всё вокруг новым стало для меня.

С каждым днём становилось теплее и нестерпимее для нас, снеговиков. Говорили, что на улицах города уже кругом лужи, но в парке, среди деревьев, снег ещё держался.

Я чувствовал, что трещина, образовавшаяся внутри, расширяется, но боли и страха не было. Ежедневно кто-нибудь из наших таял. Было горько смотреть, как крепкий прежде снеговик, сверкавший белизной, превращается в серую массу, оседает и сливается постепенно с потоками талой воды…

Я старался успеть получше узнать этот мир, впитать его краски и звуки, наполниться его гомоном и благоуханием. Не знаю, почему я простоял дольше других. Дольше всех в этом парке. Возможно, меня защищала тень от раскидистого дерева, а, может, дед Семён, каждое утро возникавший передо мной со своей широкой лопатой.

В конце концов, мне стало очень сыро на своём месте. Согласитесь, что мало приятного, когда под ноги течёт вода. Но уйти, как вы понимаете, я не мог… К тому же я довольно сильно просел и немного сместился набок.

…Когда бурный поток подхватил меня, все три комка снега, я уже знал, что так и должно быть, я отправился в путь. Влекомый стихией, я успел увидеть и небо, и солнце, и верхушки парковых деревьев. Мне кажется, я даже махнул им своими веточками. Я знал, что растаял, что стал водой. И знал также, что часть меня воспарит к облакам, а часть напоит эту землю, просыпающуюся после долгого сна, и я прорасту травой и цветами.

И тогда, набрав побольше воздуха, я крикну: «Любите этот мир, наслаждайтесь его красотой и каждым мгновением, творите добро и дарите радость, берегите друг друга. Я здесь! Я снова с вами…».

Девушка и море: история на фоне волн

На песчаном берегу, прямо у кромки воды стояла девушка в длинном лёгком сарафане. Лица её не было видно. Русые волосы собраны наверх в незамысловатую причёску, которая, тем не менее, была довольно красива, даже, несмотря на то, что ветер немного её растрепал. Выбившиеся пряди колыхались вокруг головы, подсвеченные отражённым от воды солнцем.

В руках, заведённых за спину, барышня держала соломенную шляпку, изящно изогнутую, с широкими полями и белой розой в ленте. Девушка смотрела на море. Море катило волны к её ногам…

Издали было непонятно, обута девушка или босая. Волна накатывала на песок, задевая подол сарафана, и отступала обратно. То, что её платье да, наверняка, и ступни намокли, девушку, казалось, ничуть не беспокоило. Создавалось впечатление, что эти двое – девушка и море, разговаривают на одном, только им двоим понятном языке.

Ветер обвивал девичий стан, играя лёгкой материей, теребя оборки сарафана, пытаясь вырвать из рук шляпку. Скользил тёплыми пальцами по открытой шее и спине, по худеньким плечам и, складывая губы трубочкой, дул щекотно в шею. То принимался трепать тонкую ткань, то, стихая, сворачивался у ног мохнатым преданным псом.

Море лежало перед ней необозримым пространством, сверкающим, голубовато-зелёным. И даже берег бухты не мог скрыть его бесконечности. Тысячи солнечных бликов отражались в воде. И всё оно, это бескрайнее море в белых от света барашках, было какое-то живое, дышащее солнцем, прохладой, свежестью, жизнью.

Где-то там, на горизонте, будто раскрашенное акварелью небо стекало, сливаясь с водной стихией, а местами выныривало и уносилось вверх, в пушистые лохмы облаков.

Девушка подставляла лицо солнцу и ветру. Казалось, она вся пронизана ими и прочно стала частью пейзажа. Удивительно, но она даже не пыталась защититься от яркого света. Напротив, она вглядывалась вдаль.

Вдали на волнах покачивалась лодка с парусом. Белый треугольник как будто вырастал из воды. Под таким парусом ушёл в море её брат. Её старший брат.

Она вглядывалась в море, будто вопрошая, где он… Безмолвно шевелила губами и просила ветер направить парус к дому, просила море вернуть его обратно, прибить его лодку к берегу.

Но море молчало. Только волна подкатывала к песку и, отражаясь зелёным, растекалась белой пузырящейся пеной. Только слышался плеск воды и далёкий редкий крик чаек. А ветер метался в бухте, словно манил море заполнить собою всё вокруг и тут же отталкивал, гнал прочь.

Брат

…Когда она была совсем маленькая, бегала за братом по пятам, а он из-за этого называл её «Хвостик». Брал крепко за маленькую пухлую ручку и уводил с улицы в дом:

– Хвостик, побудь дома, мы с ребятами на море, – говорил он строго, а она через несколько мгновений, как он выходил из дома, с куклой под мышкой выбегала следом и мчалась вдогонку.

Она часто вспоминала большие руки брата, которые качали её, баюкая, или подбрасывали высоко-высоко, заставляя сердце замирать от детского восторга.

Брат, можно сказать, заменил ей отца, которого она никогда не знала. Вся мужская работа в доме, которой было немало, легла на его плечи, когда он был ещё мальчишкой. Соседки часто говорили матери, какой хороший у неё сын.

Сын и брат. Брат, который вырезал для неё дудочки, а потом наигрывал незамысловатые мелодии. Приносил с моря удивительной красоты раковины и круглые гладкие камешки, отполированные водой до блеска. Всё это своё нехитрое «богатство» она бережно складывала в подаренную мамой шкатулку с откидывающейся крышкой и замочком – настоящий ларец драгоценностей.

Вчера она тоже приходила на берег, принесла ту самую шкатулку. Присела на корточки у воды, подоткнув подол. Пробежала пальцами по красивому замочку, откинула крышечку и высыпала свои прежние детские ценности на ладонь.

– Вот, – сказала она волне. Та подкатила поближе, словно желая рассмотреть. – Вот это всё, что у меня есть. Это подарил мне брат, давно, когда я была маленькая. Это же твоё, да? Если хочешь, забирай, только принеси его лодку обратно, к дому. Я оставлю себе одну раковину, чтобы услышать твой шёпот, когда он вернётся обратно.

С этими словами она вскочила на ноги, размахнулась и зашвырнула горсть камней и ракушек далеко-далеко. Они рассыпались и тут же погрузились в свою стихию.

Наивная, скажете вы. Может быть… Но иногда нам нужно верить в чудеса. А для этого, хотя бы на миг, мы должны стать, как дети…

Всю ночь она лежала, прижимая ракушку к уху. Но так ничего и не услышала. Она вспоминала, как они с братом ездили на ярмарку. И там он покупал ей разноцветные ленты, конфеты, красивый переливающийся леденец. Жили они небогато, и мать не могла баловать детей сластями. Потому тот леденец казался девочке каким-то сказочным лакомством.

Она впервые тогда каталась на самой настоящей лошади, а брат придерживал её, хотя она вовсе не боялась. А потом они уже вместе кружились на высокой карусели, и у обоих захватывало дух.

Вечерами брат мастерил деревянные корабли. Он зачитывался книгами о моряках и кораблестроителях, часами мог рассматривать карты. А сестрёнку восторгали его самодельные парусники – барки, бригантины, каравеллы, шлюпы, фрегаты, шхуны, яхты. Она выучила их все наизусть. Сестра только и слышала: косой парус, корма, нос… А уж грот-мачта, фок-мачта, бизань-мачта, трисель, топсель – вообще казались ей какими-то заклинаниями.

Когда брат вырос, он стал моряком. Подрядился на рыболовецкое судно и подолгу отсутствовал дома. А возвращался смуглым, с выгоревшими волосами. Он был полностью пропахшим ветром, морем, рыбой, пропитан солнцем и солью.

Он сам выстроил свою лодку, сделал паруса. Ведь это была его мечта с детства. Он отправился в море, уверяя, что справится, что сестра и мама ещё будут им гордиться, что он привезёт им красивые ожерелья, каких нет ни у кого в округе. И ушёл в море…

Ожидание

Вместе с матерью они ждали его возвращения, занимаясь своими делами. Мать была очень хорошей портнихой. А дочь, когда подросла, научилась мастерить шляпки, цветы и разные украшения из соломки, ткани, сухих цветов и трав. Свои изделия девушка сдавала в лавку дамских мелочей в городе. У неё превосходно получались розы, пионы, астры – просто, как живые – они украшали женские головки, ленты, сумочки и поля головных уборов.

Шло время, но брат не возвращался. О плохом они старались не думать…

Будто что-то вспомнив, девушка воскликнула:

– Ожерелье, которое он привезёт, я подарю тебе, ты слышишь?.. Море, ведь ты живое, правда? Ты всё понимаешь…

Девушка наклонилась, коснувшись ладонью воды, она заструилась сквозь пальцы. Потом выпрямилась и в который уже раз вгляделась вдаль. Чья-то лодка всё так же качалась в такт движению волн…

– Нет, это не его парус. Парус брата я узнаю из тысячи других парусов, из любой дали.

Пейзаж

…Внезапно девушка почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Обернувшись, она увидела молодого мужчину. Он чуть улыбнулся и проговорил:

– Нет, пожалуйста, стойте так. Вы… Вы и моя картина, мой морской пейзаж… Вы будто оттуда.

Барышня из-за плеча смотрела во все глаза, не понимая.

– Не бойтесь, я художник. Мою работу выставили первый раз. Вы так долго стояли перед ней…

Девушка, сжимая в руках соломенную шляпку с белой розой в ленте, выглядела смущённой. Она двинулась к выходу из зала галереи изящных искусств. Художник крикнул ей вслед:

– Вам понравилось?

– Да, – девушка остановилась и обернулась на миг. – Просто… я никогда не видела море…

Кленовые ладошки: весенняя элегия

Под окнами многоэтажного дома среди прочих немногочисленных насаждений рос невысокий куст – раскидистый Клён. Никто из жильцов уже и не помнил, как давно он там появился, и кто его посадил. Всем казалось, что он был возле дома всегда.

Правду сказать, даже сам Клён не знал точную дату своего появления у жилого дома. Он прочно укрепился на этом месте, пустив стержневой корень глубоко-глубоко и ухватившись за почву мощными ответвлениями.

Его ствол покрывала серая кора, испещрённая мелкими длинными продольными трещинками, как с возрастом покрывает лицо человека сеточка морщин. От ствола вверх тянулись крепкие широкие ветви, будто куст хотел объять всё пространство вокруг, обхватить руками весь мир, дотянуться до солнца.

С поздней весны до середины осени Клён украшала раскидистая крона ажурных листьев. Каждый год с наступлением тепла и пробуждением природы почки на веточках куста набухали, и как по мановению волшебной палочки, из них начинали выворачиваться молоденькие листочки, нежно-зелёные, юные и беззащитные.

Они тянулись к свету, распрямлялись, росли, приобретая привычную форму, схожую с очертаниями раскрытой человеческой ладони. Резные, они с каждым днём становились всё более насыщенно-зелёными, с выраженными прожилками.

Обдуваемые ветерком, кленовые ладошки колыхались на своих черешках, поворачиваясь то верхней, более тёмной стороной, то нижней – светлой. И создавалось впечатление, что кто-то невидимый гладит куст, будто пушистого кота, то по шерсти, то против неё.

Поначалу Клён тянулся ввысь, а потом стал разрастаться вширь, словно хотел заслонить как можно больше окон дома от дорожной пыли. В тени его кроны можно было спастись от зноя, укрыться влюблённым. Сколько раз он весело шумел, махал ладошками навстречу понуро бредущему человеку, и тот невольно будто забывал о своих неприятностях, обретая душевное равновесие.

Клёну очень хотелось верить, что он может подарить людям радость, как самый настоящий друг, что он своими раскидистыми ветвями оберегает дом не только от пыли, но и от всего плохого, а его резные листочки, которые видны почти из каждого окна, как минимум поднимают жильцам дома настроение…

Если из какого-нибудь раскрытого окна доносились отголоски ссоры, Клён поднимал свои ветви повыше и махал зелёными ладошками, как бы говоря:

– Привет, ребята! Посмотрите на меня, а потом друг на друга и улыбнитесь!

Клён очень любил детвору. Рядом была детская площадка, и ребячьи голоса, и даже скрип качели казались ему прекрасной музыкой, а сам он чувствовал себя неотъемлемым обитателем двора.

Если какой-нибудь ребёнок пробегал рядом, куст тянул свои руки-ветки навстречу, ведь он верил в старинную легенду, гласившую, что детей следует продевать меж кленовых ветвей, тогда они будут расти здоровыми и жить долго-долго.

Вы, возможно, спросите, откуда какое-то там дерево может знать старинную легенду? Как это, откуда? Это знание передаётся ещё семенам, оно впитывается в соки дерева, оно начертано на их коре. А если не верите, спросите сами у деревьев.

По утрам Клён слушал щебетанье, весёлый гомон воробьёв. Птицы весело прыгали вокруг куста и даже не раз спасались с его помощью от кошки. А один воробьишка подружился с Клёном и частенько коротал время, сидя на одной из ветвей, спасаясь от жары или дождя под сенью кленовой ладошки.

Весной на веточках зацветали нежные жёлто-зелёные цветочки с приятным ароматом. Всё лето Клён радовал зелёной кроной, а к осени разгорался яркими красками, будто невидимый художник расписывал каждый его лист золотым и багряным. Клён становился настоящим украшением двора. Да что уж там скромничать… Королём осеннего бала!

На фоне зелёной травы и тускнеющих красок ярко выделялся его жёлто-красный наряд. Когда стояла тёплая солнечная погода, Клён был особенно хорош. Даже белая стройная Берёзка, росшая по соседству, обращала на него внимание. А когда начинались холодные осенние дожди, он ещё продолжал пылать, будто впитал всё летнее жаркое солнце, зной, буйство красок, будто хотел одарить теплом и светом всё вокруг.

Осенью появлялись у него плоды – похожие на стрекоз плоские крылатки. Они поначалу крепко держались за «отца», птицы их почти не клевали, разве когда появлялись клесты. А потом эти крылатки срывались и улетали далеко-далеко, и Клёну хотелось думать, что где-то там вырастут его дети – упадут в землю семена и станут такими же, как он, красивыми клёнами.

Долго-долго оставался он чаровником, когда прочие растения уже тускнели, когда тут и там возникали осенние лужи, грязь, да и сам город постепенно приобретал серый наряд. На кленовые ладошки падали тяжёлые холодные капли дождя, под их весом листочки трепетали и прогибались.

Но вот уже и листья Клёна по краям бурели, срывались под натиском ветра и падали наземь, уносимые дождевой водой. Ничего не попишешь, такова жизнь, и сам Клён знал, что совсем скоро придут холода, и как бы хороша ни была причёска из резных листьев, а приходится расставаться – скоро выпадет снег.

Пришла зима. Клён совершенно замело. Сначала снежные хлопья лежали на ветвях белой пушистой массой, но с каждым днём их становилось всё больше, белые наросты промерзали на морозе и тяжелели. Клён даже слегка поскрипывал, но переносил стужу и метели довольно стойко.

На соседней берёзе кто-то из жильцов укрепил кормушку, и стайки воробьёв с утра паслись подле, впархивая внутрь и просыпая крошки на снег. Тут же появлялись упитанные голуби, которые в силу комплекции, забраться в кормушку не могли, но расхаживали вокруг берёзы, отгоняя с утоптанной тропинки воробушков.

Этой снежной зимой в городе появилось очень много птиц. Видимо, не могли они прокормиться в лесу, вот и перебрались на время поближе к людям. Во двор даже залетел снегирь. Он тоже подбирался к кормушке, но внутрь забраться не пытался, а расхаживал по снегу в поисках крошек. Красногрудый птах оказался довольно нахальным – распрямлял крылышки и, нападая на воробьёв, отгонял их от «завтрака». Те не связывались с залётным гастролёром, ведь он их крупнее, целее будешь.

Снегирь был совсем один и приноровился сидеть на кленовой ветке. Это же не воробей – такой красоте спрятаться ещё надо уметь. Клён уж ему советовал:

– Эй, Снегирь! Тебе бы к рябине, поближе к её красным терпким ягодам. Вот где можно затеряться!

Но Снегирь только отмахнулся маленьким крылышком:

– Я бы рад, да склевали их лесные свиристели. Рябинка теперь совершенно раздетая, ни одной ягодки не осталось. А свиристели, видно, обратно в лес подались – нечего им больше тут делать.

Через пару дней, правда, и снегирь исчез. Может, кошка какая сцапала, а, скорее, полетел к своим – всё же одиноко ему было в городе.

Так и зимовал Клён, укрытый снегом. Не страшна ему была лютая стужа и злые ветра. Знал он, скоро весна, вот уже и солнце стало как-то ярче, и теплеет с каждым днём.

А жильцы дома всё сокрушались, сколько снегу нынче да какой паводок предстоит. Однако первое весеннее тепло перемежалось лёгкими заморозками, и снег таял постепенно. Конечно, и талой воды было немало. Одно время Клён стоял посреди небольшого озера. Но солнце припекало, вода потихоньку уходила.

В кору куста врезалась когда-то услышанная от одного из жильцов фраза, пенсионера-физкультурника Игнатьича с третьего этажа: «Солнце, воздух и вода – наши лучшие друзья!». Клён был полностью согласен.

Думаете, деревья не понимают человеческую речь? Как бы не так. Всё они отлично понимают. Столько лет растут на одном месте, тут поневоле научишься!

Клён чувствовал всё острее, как пробуждаются в нём новые силы, поднимаются соки, как набухают почки на его ветвях. Ещё немного и снова махнёт он своими ладошками окружающему миру, солнцу, людям и птицам.

Погруженный в свои мысли, он не сразу заметил траншею, протянувшуюся вдоль дома. Клён только вздрогнул от неприятных звуков – металлического скрежета гусениц. Странное чудище приближалось. Оно было ярко-жёлтое, Куст даже подумал, что его ладошки такого же цвета осенью.