Укус анаконды

Вася покрылся испариной еще больше и, кроме того, покраснел как рак.

– Да, приходится, видите, и больным ездить… Но, сами знаете, работа есть работа, не откажешься.

«Особенно если ты – такая потная шестерка!» – брезгливо подумала Анна, но вслух произносить этого не стала.

– Ладно, поезжайте с Богом, разберемся потом, – Анна вдруг почувствовала такую усталость от общения с этим вечно суетящимся и пресмыкающимся человеком, такое омерзение, что решила все оставить на потом. В конце концов, ничего страшного не случится, если деньги пару дней полежат у нее, а потом, если Литровский и дальше будет тянуть с договором, она просто отправит их ему по почте…

Анна вышла из машины, а Вася вдруг дал газу и со всего маху рванул с места так, что от асфальта взлетели искры.

Анна потянулась, распрямляя затекшую в долгом сидении спину и сжимая потную пачку тысячных купюр… И вдруг на ее плечо легла чья-то тяжелая рука.

– Гражданка, Вам придется пройти со мной! – раздался хорошо поставленный, но несколько взволнованный голос.

Анна обернулась. Рука незнакомца не соскользнула с плеча, даже напротив, как бы сжала его, но пальцы сжимающего дрожали. Незнакомый мужчина держал ее плечо правой рукой, а левой совал ей в лицо красную книжечку.

– Я заместитель начальника отдела по борьбе с экономическими преступлениями рыбацкого УВД, – голос молодого человека (мужчина, державший Анну за плечо, оказался молодым человеком лет двадцати семи – тридцати) слегка дрожал.

«Да что они все дрожат-то!» – Мелькнула в Аннином подсознании глупая и совершенно нелепая для данного момента мысль. Она все еще ничего не понимала.

– Гражданка Кондратьева! – чеканил дрожью голос словно заученную фразу. – Только что Вы получили от гражданина Кириллова деньги в количестве десяти тысяч рублей. Мы предлагаем сейчас Вам выдать деньги добровольно!

«Какая чушь! – у Анны в голове все начало путаться. – Ничего не понимаю! При чем тут этот парень с корочками? Я получила деньги, ну и что из этого? Почему мне велят их отдавать?..» Анна почувствовала, как начинает кружиться голова – у нее в минуты волнения резко падало давление. Видимо, она то ли пошатнулась, то ли стала падать, потому что парень с корочками поддержал ее, спешно засовывая свое удостоверение в нагрудный карман и высвобождая таким образом вторую руку… Анна набрала в рот побольше воздуха, продышалась, и сердце и голову вроде отпустило. Она огляделась и только сейчас заметила во дворе две машины, битком набитые людьми. Из одной начали выходить люди, два парня и девушка с видеокамерой. Видеокамеру направили на нее.

«Этого еще только не хватало! – Внутренне возмутилась Анна. – Они, что, действительно меня задерживают? За что? За эти потные деньги, сунутые мне Васей Кирилловым? Но почему? Я же их не украла, он сам мне их всучил, и он должен это подтвердить… Разве это преступление – брать деньги? Нет, надо сообразить, что к чему. Наверно, это подстава. Хорошо, что Вася смылся, а то и его бы задержали, а он, по всему видно, такой трус, что тут же бы раскололся… Что за чушь я несу! В чем раскололся? Нет, наверно, это все-таки подстава. Кто же нас подставил? За что? Наверно, это за ту мою статью про губернатора, которую меня попросил написать Чумнов, когда он отменил бесплатный проезд в общественном транспорте для пенсионеров, а губернатор заставлял его ввести… Да, я тогда тоже считала, что нецелесообразно всем пенсионерам ездить бесплатно, лучше ввести для них льготные проездные билеты… Там, в статье, были еще цифры убытков, которые терпят транспортники из-за пенсионеров… Потом была пресс-конференция с губернатором по этому вопросу, и он говорил про эту статью, был недоволен и еще назвал меня заказным журналистом… Да, точно, это, наверно, за это! Он сейчас в состоянии войны с нашим мэром, и ему надо убрать журналиста, защищающего мэра! Он знает, что Чумнов дружит с Литровским и его шестерками, и сам ненавидит Литровского, вот ему и нужно нас всех связать в одну связку и устранить!.. Тогда мне нужно как можно дольше тянуть время, чтобы Вася уехал в свою командировку, а потом уж Литровский со своими связями подключится и все уладит…»

Анна чувствовала, что в своих умозаключениях находится на ложном пути, но ничего другого просто не лезло в голову. «Молчать, главное – как можно больше молчать! И – обязательно найти адвоката! И еще сообщить мужу… Вот черт, у меня же в сумке подарок для малыша, а меня сейчас промурыжат тут несколько часов… Интересно, Володя забрал Ванюшку из садика?»

В сумке зазвонил мобильник. Анна взглянула на обэпника – у того в глазах мелькнула растерянность, мол, разрешить, не разрешить… «Раз растерян, значит, никуда не денется, – решила Анна, – не будет же вырывать телефон из рук, да еще перед видеокамерой. Небось знает, что я журналист…»

Звонил муж. Анна выпалила ему все сразу:

– Володя, я около дома, меня задержала полиция. Требуют выдать какие-то деньги (мужу Анна еще с утра сказала, что едет в областной центр в редакцию и что будет решаться вопрос о деньгах, так что она не сомневалась, что он все поймет).

– Так, все понятно. Что сделать?

– Позвони Чумнову и адвокату Пименову, оба телефона дома в нашей общей телефонной книжке. Все, целую.

В жизни Анны Кондратьевой было много неприятностей. И все из-за того, что она не то что писать, она и говорить-то неправду не могла! За что и нажила себе множество врагов… Это сказывалось негативно в том числе и на бизнесе мужа. Местные чиновники, ставшие героями ее нелестных публикаций, с удовольствием вставляли ему палки в колеса. Но в одном она была счастлива безупречно – это в семейной жизни! Они с мужем любили друг друга – в этом не было никаких сомнений ни у нее, ни у него, ни у тех, кто их хорошо знал. С годами их чувства не притупились, только обрели более устойчивую форму – стали мене страстными, но более уважительными. И еще одно важное обстоятельство их семейный жизни – маленький сын, которого оба обожали всей душой и который никогда их не огорчал. Мальчик рос здоровым, веселым, правда, баловником и не послушным, но зато очень способным. Он уже два года проучился в музыкальной школе, закончив на одни пятерки, посещал секцию борьбы, где уже несколько раз выступал на соревнованиях в малышовых подгруппах и получил даже синий пояс по кудо. Сейчас Ваня должен был пойти в первый класс, и Анна с мужем трепетно готовились к этому дню. Все было куплено самое лучшее и самое дорогое – и портфель, и костюм, и ботиночки, и кроссовки на физкультуру… Они все время экономили деньги, потому что у них не было собственного жилья, все восемь лет супружеской жизни они жили на съемной квартире и строили собственный дом. Так уж они и решили сразу после венчания: будут строить дом недалеко от церкви, и вскоре действительно удалось дешево купить рядом с храмом развалюху, которую они сломали и начали строительство нового дома… Но на сына не экономили никогда. Его ограничивали в сладостях и жвачках, поскольку, во-первых, считали эти вещи вредными для здоровья, а, во-вторых, в этом имелся особый воспитательный смысл. Но в необходимом его не ограничивали. Например, кимоно для занятий спортом и боксерские перчатки Володя купил сыну самые дорогие…

Анна поймала себя на мысли, что улыбается. Да, она улыбалась воспоминаниям о своей счастливой супружеской жизни, о муже и сыне… Она заметила, что вышедшие из двух машин и обступившие ее люди смотрят на нее с недоумением: мол, без пяти минут в наручниках дамочка, а улыбается… Анне от этих мыслей стало вообще смешно, она расхохоталась. К ее удивлению, из всех окруживших ее, по всей вероятности, работников полиции разозлилась только одна девица. Девица была тощей и невзрачной. Даже какой-то слегка потасканной, измученной и поэтому, видимо, злой.

– Что Вы смеетесь! – злобно рявкнула девица! – Вы даже не представляете, насколько это серьезно!

– Да что Вы говорите! – Анна перешла на иронию, девица явно ее забавляла. – И насколько же это серьезно? Я, что, совершила какое-то преступление?

– Да! – снова рявкнула девица. – Вы совершили вымогательство!

Самый пожилой из полицейских (на вид ему было около пятидесяти, остальные казались совсем юнцами) ткнул девицу в бок, и она затихла.

– Итак, – громким голосом повторил молодой человек, все еще продолжая держать Аннино плечо. – Я повторяю, что Вы только что получили в машине от гражданина Кириллова десять тысяч, и мы предлагаем Вам их добровольно выдать.

Анна стала с любопытством оглядывать присутствующих. Две девицы, одна с видеокамерой, ничего выглядит, только без конца жует жвачку, как корова на лугу, другая – та самая противная и злая. Этот заместитель начальника ОБЭП, пытающийся убедить ее добровольно выдать потные Васины деньги… Так, он у них здесь наверняка главный, раз заместитель начальника. Да, ведь она видела пару раз начальника ОБЭП, он такой рыженький, маленького роста, здесь его нет… Остальные – почти мальчишки, и даже как будто на одно лицо, их все равно не запомнить…А вот этот, что постарше, кажется, с ним Анна где-то пересекалась.

– Скажите, – вежливо обратилась она к мужчине постарше, – можно узнать Ваши фамилию, имя, отчество?

– Конечно! – тот с широкой улыбкой шагнул к ней навстречу и распахнул корочки.

Она внимательно прочитала «Коробков Григорий Николаевич, старший оперуполномоченный ОБЭП, майор». «Да, елки-палки,– задумалась Анна, лихорадочно вспоминая, где и как могла она встречаться с этим человеком, – Надо бы вспомнить… Вспоминай, вспоминай быстрее! Ага, есть! Гена Славин, первый оперативник, с которым она как журналист начала сотрудничать, теперь уже давно на пенсии, как-то встретился ей в городе и позвал поболтать и попить кофейку в кафе. Очень хороший, честный парень Гена Славин, лучший когда-то опер области, но ушел из полиции (тогда еще милиции) сразу, как только стукнул пенсионный возраст, потому что был именно слишком честным. Он частенько рассказывал Анне о взятках, злоупотреблениях и прочих фактах коррупции, творимых в Рыбацком УВД, но она никак не могла его убедить «сдать» коллег. Гена говорил, что все это бесполезно, во-первых, ничего не доказать, во-вторых, коррупция – это гидра, и если посадить или убрать кого-то, то тут же его место займет новый, который непременно будет брать больше и наглее. И, в-третьих, он хоть и ненавидит все это, но сам из этой системы, и если сдавать, то сдавать придется «своих», а это в любом случае «не по понятиям».

В кафе «Фаэтон», где они пили тогда кофе, фасадная часть была из специального стекла, и с их места хорошо просматривалась улица… Вдруг Гена встрепенулся:

– Вон! – брезгливо ткнул он в сторону улицы. – Идет один из наших, Гриша Коробков. Другие хоть на большие деньги разводят, а этот по мелочевке работает. Поймает кого-нибудь на торговле левыми кассетами, потом намекает: «Дельце-то можно и закрыть, но, сами понимаете…» И берет две-три тысячи…

– Баксов? – спросила Анна.

– Какие там баксы! – Чуть не вскрикнул Гена Славин, – По две-три штуки баксов этот наш начальник УВД господин Баранов берет! А этот Гриша – в рублях. Боится по много-то.

Анна как следует показанного Геной оперативника не запомнила, лишь приметила, что ему на вид за сорок, и телом он слегка кругленький. «Как корбочка, – подумалось ей тогда, вспомнились Гоголевские «Мертвые души», – и фамилия говорящая…» Вот потому и запомнила фамилию, что говорящая. И вот это Гриша Коробков, продажный мент, закрывающий уголовные дела за две-три тысячи рублей, стоял перед ней собственной персоной… Анне стало вдруг так весело, так задорно, что она, сама того от себя не ожидая, загадочно подмигнула кругленькому Грише Коробкову. Тот, поймав ее подмигивание, аж вытянулся весь и часто-часто заморгал глазами… И тут зазвонил мобильник. Анна, не давая оперативникам опомниться, схватила трубку. Это был адвокат Сергей Пименов. Муж уже разыскал его, и вот он звонил..

– Аня, ну что там у тебя?

– Не знаю, Сергей, я в полном неведении! Задержали, требуют выдать какие-то деньги!

– Аня, слушай меня внимательно. Если деньги какие-то брала, то выдай, они наверняка тебя пасли и все записали, так что отпираться – только время тянуть. Но ничего, слышишь, ничего не говори! Поняла меня? Тебе сейчас еще дадут позвонить туда-сюда, потому что наверняка тебя пишут и надеются получить таким образом дополнительную информацию… А потом прекратят. Но, думаю, мы еще успеем созвониться. Теперь скажи, как фамилия тех, кто тебя задержал?

– Один Коробков, а другой, – Анна обратилась к плотно стоявшему к ней молодому человеку, – да не бойтесь Вы, не побегу я никуда! Покажите еще раз, пожалуйста, Ваше удостоверение.

Молодой человек, все еще дрожа, снова сунул ей в глаза развернутые корочки.

– Силаев Андрей Анатольевич! – прочитала она вслух для адвоката.

Пименов неожиданно засмеялся.

– Я так и думал! Слушай, Аня, один мой клиент сейчас с ним судится, возбуждено уголовное дело, это Силаев женщину избил… Выбери удобный момент и намекни ему на это. А сейчас делай, что я тебе сказал, я перезвоню.

Анна поглядела в глаза Силаеву. Ее откровенно раздражала видеокамера, она вообще не любила ни фотографироваться, ни сниматься на видеокамеру, но делать было нечего… Она молча сунула сумку Силаеву в руки, и тот, растерявшись от неожиданности, выронил ее. Тут все стоявшие на улице бросились ее поднимать, а девица с видеокамерой заметалась, не зная, что снимать, то ли упавшую сумку, то ли улыбающуюся Анну… Наконец Силаев взял себя в руки.

– Если я правильно Вас понял, Анна Сергеевна, Вы добровольно выдаете сумку с деньгами?

Анна ничего не ответила и отвернулась от камеры. Девица все равно подскочила и сунула камеру ей в лицо. Силаев громко и четко произнес:

– Мы предлагаем Вам пройти с нами в отделение милиции, где будет сделан досмотр сумки при понятых и составлен протокол.

– У меня есть выбор? – спросила Анна.

Силаев не мог ей ответить, поскольку все снималось на видеокамеру, и ответ превышал бы его полномочия. Но по глазам его Анна поняла, что выбора у нее нет.

Отделение полиции Заволжского микрорайона находилось в двух шагах от дома, где жила Анна. Из второй машины вывели понятых. Именно вывели, потому что одна понятая была такого постпохмельного бомжового вида, что еле держалась на ногах. А вторая, размалеванная девица, явно имевшая самое непосредственное отношение к древнейшей профессии, кажется, не совсем четко представляла, для чего ее приволокли сюда полицейские и имела по этому поводу собственное мнение: все похихикивала и кокетничала с ними … Ее то и дело дергал за рукав белокурый юный оперативник, а один раз, Анна заметила, даже слегонца дал тычка в зубы…

Расположились в каком-то грязном кабинете. Стали составлять протокол описания места происшествия. Писать его взялась противная ощипанная девица, которая сразу так не понравилась Анне и которая грозилась, что здесь, дескать, все очень серьезно. Анна официально, как задержанная, поинтересовалась, кто эта девица, и девица оказалась дознавателем, чем немало удивила Анну. На ее взгляд, дознаватели и следователи стояли на довольно высокой ступени милицейской иерархии и должны, по крайней мере, иметь юридическое или хотя бы высшее образование. А у противной девицы на лбу едва ли вырисовывались десять классов…

Протокол писали долго, девица все переспрашивала то у Силаева, то у Коробкова, как и что правильно писать. Два раза Анна даже не выдержала и сама подсказала ей кое-что из правил русского языка, поскольку девица-дознаватель не могла правильно сложить слова в предложения. На второй раз Анна даже не удержалась от очередной язвы и сказала:

– А если, сударыня, будете писать слово «облигация», то не повторяйте ошибок известной Маньки – облигации и не пытайтесь писать с буквы «а», – и тут же прикусила язык, поскольку девица-дознаватель так злобно сверкнула на нее глазами, что Анна поняла сразу: если посадить или не посадить ее в тюрьму будет зависеть от этой ощипанной девицы, то посадят как дважды два!

Наконец ей прочитали протокол, где ее назвали женщиной возраста тридцати пяти-сорока лет (это, решила Анна, злобная дознавательница специально прибавила ей лет) и среднего телосложения (тут, слава Богу, переврать было трудно, ни на тощую, ни на полную Анна явно не тянула)… Протокол она подписывать отказалась, подписали обе понятые, их паспорта почему-то однако же оказались в кармане у одного из оперативников… Все это Анна подмечала цепким взглядом журналиста и уже в уме составляла план статьи о своем задержании.

Потом начался осмотр сумочки. И в это время зазвенел мобильник. Это был муж.

– Ну что там у тебя?

– Не знаю, вот осматривают сумку. Деньги вытряхнули. Сергей звонил…

– Я знаю. Ничего не говори и ничего не подписывай!.. Да-а-а, дела… Кто же тебя сдал-то? Ну ладно, скоро узнаем.

– Как Ваня?

– Ваня волнуется, он понял из нашего разговора, что ты в полиции и заплакал.

При упоминании о сыне, да еще заплакавшем, у Анны на глаза стали наворачиваться слезы. «Сволочи! Скоты! Вот выберусь отсюда, я вам всем покажу! За слезы моего сына!» Анна все еще была уверена, что произошло какое-то недоразумение и что ее задержали вместо, например, Кириллова, провернувшего какую-нибудь сделку с Литровским, а деньги ей Вася зачем-то спешно спихнул, может, чтобы спрятать… Но говорить об этом оперативникам она не стала, поскольку никогда в своей жизни не заложила и не предала ни одного человека, даже такого противного, как смазливый Вася – Промокашка, который, между прочим, тоже не сделал ей ничего плохого.

– Успокой его, скажи, что я скоро приду… Да, ты Чумнову позвонил?

– Конечно, сразу! Он в шоке, сказал, будет звонить начальнику полиции…

– Хорошо, давай еще потом созвонимся…

Анна видела по лицам присутствующих, что им не нравится, что она вот так свободно при собственном задержании разговаривает по телефону, но сделать они ничего не могут: как-никак, а она журналист, и вырвать у нее из рук телефон никто не решался…

Наконец из сумки достали пачку потных купюр, которые Анна просто пихнула в боковой кармашек, выходя из машины, и она вдруг увидела совершенно не понравившуюся ей картину. Вторая девица, которая не показалась ей противной и которая была с видеокамерой, достала из какой-то сумки штуку с лампочками и шнуром и стала пристраивать шнур в розетку… Эта штуковина чем-то напомнила ей специальную лампу, которой ей в детстве, когда она лежала в больнице с гайморитом, водили вокруг головы в поисках стригущего лишая. Кажется, лампочка, если лишай действительно есть, должна была загореться каким-то особым светом… У нее тогда от плохой воды в больнице пошло страшное раздражение по всей голове, кожа шелушилась и отваливалась целыми кусками, и вот врачи заподозрили лишай и направили ее на обследование этой лампой… Лишая никакого не было, но Анниной маме это стоило множества седых волос…

И вот подобная лампа была направлена на аккуратно расправленные и разложенные по всему столу голубенькие тысячные купюры. И Анна начала понимать, что сейчас произойдет. Она неоднократно писала об уголовных делах по взяткам, взяточные деньги метили особой краской, и потом просвещали особой лампой, похожей на ту, «лишайную», из ее болезненного детства… И всегда на деньгах высвечивалось одно и то же слово – «взятка»! Как будто все милиционеры всей страны не могли проявить больше никакой фантазии!

«Интересно, – подумала Анна, – у меня тоже будет написано «взятка»? Но не успела она додумать мысль до конца, как «лишайная» лампа заработала вовсю, а на всех десяти голубеньких купюрах высветилось в нежно-голубом цвете слово… «Гермес»!

Вот тебе раз! У Анны снова защемило в левой стороне груди и потемнело в глазах, как тогда, пару часов назад, когда заместитель начальника Рыбацкого ОБЭПа положил ей на плечо руку. «Так это подстава! Самая обыкновенная и даже примитивная подстава! Так вот почему этот Вася так долго мурыжил с договором, но так и не сделал его, а все всучивал и всучивал мне деньги!» Кажется, она снова стала терять сознание и даже падать со стула, ее подхватил опять Силаев…

– Анна Сергеевна, Вам плохо? Может, вызвать «скорую»?

Анна глубоко вздохнула и стала сосредотачиваться. «Только не показывать слабость, только не теряться и не расслабляться!.. Так, тебя подставили, они оказались подлецами, но это вовсе не означает, что ты должна сейчас же рассказать всю правду. Помни, что сказал адвокат: ничего не говорить и ничего не подписывать… Так, теперь, чтобы набраться моральных сил, надо на что-то опереться. На что-то сильное и духовное…»

– Ребята, принесите мне, пожалуйста, корвалол, – попросила она.

– У меня есть в багажнике, в аптечке! – вызвался белокурый парнишка, который дал по зубам размалеванной понятой за несоответствующее обстановке поведение, и выбежал из кабинета.

Воцарилась тишина. Все ждали, поняла Анна, что будет с ней. За это время она, чуть шевеля губами, чтобы было не так заметно, прочитала молитвы: «Отче наш», «Псалом девяностый» и «Царице моя Преблагая», и ей стало вдруг легко-легко на душе, как будто бы ничего не случилось…

Белокурый принес корвалол, потом в отделении искали ложку, чтобы его накапать, потом кипяченую воду, чтобы запить, а она за это время вспомнила одну историю, пришедшую ей на память тотчас после молитв. Пару месяцев назад она писала об одной женщине, старой учительнице, ее отец был директором одного секретного завода и, как водилось в те времена, был репрессирован… Героиня Анниной статьи рассказала журналистке, как спасся отец от расстрела и лагерей. Оказывается, это было не так уж сложно даже в те кровавые времена. В камере с отцом сидел старый генерал, прошедший не только Гражданскую войну, но и Первую Мировую… Он сказал отцу:

– Запомни: что бы ни случилось, как бы тебя не пытали, никогда и ничего не подписывай на себя! Только в этом случае останешься жив!

Отец этой женщины послушался мудрого совета, и через несколько месяцев оказался на свободе. Дела-то, что тогда, что теперь основываются все равно в основном на признательных показаниях! Еще на ум ей пришло изречение одного очень старого следователя, о котором она еще лет десять назад писала очерк и который недавно умер. Он сказал ей:

– В нашей системе если сам себя не посадишь, то никто тебя не посадит.

… Все это ясно и четко за несколько минут, прошедшие после молитв, всплыло в Аннином мозгу, и она поняла, что именно этих двух правил ей и следует придерживаться.

– Теперь скажите, – окончательно успокоившись, попросила Анна, – в чем меня обвиняют?

– Вас пока еще не обвиняют, а только подозревают. В совершении преступления, именуемого в Уголовном Кодекса Российской Федерации вымогательством, – отчеканил как заученное Силаев.

– Чем-чем? – Анне даже показалось, что она ослышалась. – Вымогательством? И что же я вымогала, позвольте спросить? И у кого?

– Деньги! – бодро и радостно заявила противная девица-дознаватель, только что закончившая писать протокол. – У гражданина Литровского! Под угрозой распространения порочащих его сведений!.. Между прочим, – девица все больше и больше радостно возбуждалась, – Вам грозит до пяти лет лишения свободы!

– Да Вы в своем уме! – Анна даже подскочила, забыв про сердце и давление, но тут же рухнула обратно. – Какие-такие порочащие сведения я грозилась распространить про Литровского? Да я разговаривала-то с ним один-два раза в жизни, и то все время при нескольких свидетелях!

Силаев, поняв, что вредная девица просто накаляет обстановку, схватил ее за локоть и бесцеремонно вытолкнул в коридор… Тут опять зазвонил мобильник, и Анна быстро схватила его, понимая, что совсем скоро ей при таком раскладе запретят общение…

– Володя! – быстро затараторила она, – деньги мне подсунули меченые, говорят, что будет статья за вымогательство!

Муж был совершенно спокоен, казалось, он чего-то подобного и ждал.

– Так, понятно… Я так и думал. Это обыкновенная подстава, а я ведь тебя предупреждал! – (он действительно много рассказывал ей о Литровском и предупреждал, что нормальные люди в городе стараются не иметь с ним дела). – Сейчас я попрошу Сергея перезвонить тебе и еще раз позвоню Чумнову – пусть разбирается со своим дружком Литровским.

Через минуту телефон зазвонил снова. На этот раз был адвокат Сергей Пименов. Анна быстро выпалила ему все и про меченые деньги, и про вымогательство, и про пять лет лишения свободы.

– Успокойся и слушай меня внимательно. Сейчас тебя отвезут в УВД и постараются упрятать в камеру на двое суток. Даже если я приеду сейчас, это не поможет. Ничего, как мы договорились, не говори и не подписывай. Постарайся найти успокоительного и выспаться в камере. Думаю, тебя все же не рискнут поместить в бомжатник, так что шанс выспаться у тебя есть. А завтра утром я приеду, и будем думать.

Но выспаться Анне не удалось, несмотря на то, что белокурый оперативник разрешил ей оставить себе корвалол, и на то, что она выпила его почти полный пузырек, успокоилась полностью и страшно хотела спать… Ее посадили в машину, за руль сел Силаев. Анна выбрала подходящий момент и спросила: