В ожидании солнца

И только они двое —

Остались в эпицентре этого временного вихря.

Она – с затаённым дыханием.

Он – с едва заметной улыбкой в уголках губ.

В голосе его слышалась усталость, но взгляд излучал тепло, когда он начал говорить: – Я плохо спал. Всю ночь хотел позвонить – но номера нет. Хотел вспомнить твоё имя – да и этого вчера не узнал.

Он сделал паузу, и в этот момент где-то за спиной у Натэллы пролетела стайка голубей, рассыпаясь, как серебряные монетки по синему небу.

– Но я помнил одно, – продолжил он, и его голос приобрёл тёплую, почти шоколадную густоту, – что ровно в 08:00 каждый будний день ты выходишь искать новое место для завтрака.

Натэлла почувствовала, как лёгкие мурашки пробежали по спине – то ли от утреннего ветерка, то ли от того, как он произнёс эти слова.

– И вот я тут, – он распахнул ладонь в сторону машины, будто открывая перед ней дверь в новую главу. – И предлагаю сегодня не искать. Позволь мне отвезти тебя в место, где подают не просто завтрак, а утро, достойное султанской семьи. Где оливки пахнут солнцем, а чай наливают в такие стаканы, что сквозь них видно будущее.

Натэлла приподняла бровь, но в уголках её губ заплясали весёлые искорки:

– У меня одно условие.

Он наклонил голову, и солнце поймало его ресницы, окрасив их в золото.

– Наличие свежего, тёплого, такого мягкого хлеба, чтобы он… – она сделала паузу, прижимая ладонь к груди, – …непременно погрузил в воспоминания детства.

Они замерли на мгновение, и даже продавец симитов на углу застыл, заворожённый этой сценой.

Потом Натэлла шагнула ближе. Её духи – лёгкие, с ноткой бергамота и чего-то неуловимого – смешались с ароматом его одеколона, где угадывались кедр и море. Она протянула руку:

– Привет, я Натэлла Голарт.

Он улыбнулся – и на его щеках появились ямочки, как два маленьких секрета, которые он наконец решил раскрыть. Он принял её руку, и его пальцы оказались на удивление тёплыми, будто он нёс в ладонях кусочек этого утра.

“– Я Керем Саер”, – произнёс он, и его голос прозвучал как предложение. – И сегодня твой завтрак будет таким, что ты точно почувствуешь вкус этого города.

Где-то вдалеке заиграла скрипка – может, из кафе через улицу, а может, это просто Стамбул подхватил их мелодию.

***

Солнце давно разливало свои золотистые лучи по узким улочкам старого района Стамбула, когда Керем и Натэлла подъехали к трехэтажному дому. Его стены, выкрашенные в пастельные тона, хранили отпечаток времени, а резные деревянные ставни словно шептали истории прошлых лет. Это был один из тех типичных стамбульских домов – узких, будто втиснутых между соседними зданиями в давние времена, когда каждый метр земли ценился на вес золота. Такие дома строили в три этажа, и каждый уровень жил своей особенной жизнью: на первом – кухня, где рождались ароматы, способные вернуть в детство; на втором – гостиная, где собирались за долгими разговорами под переливы чайных стаканов; а на третьем – спальня, где под шум ветра за окном мечты становились явью.

И хотя снаружи дом казался скромным, внутри обычно он хранил целый мир

– Куда мы приехали? – с любопытством спросила Натэлла, озираясь вокруг.

Керем лишь загадочно улыбнулся.

– Потерпи, сейчас всё увидишь, – ответил он и уверенно постучал в дверь.

Дверь открыла невысокая старушка, одетая в скромное, но опрятное платье, поверх которого была накинута уютная вязаная кофта. От неё словно исходило тепло, словно сама доброта приоткрыла дверь в этот уютный мир.

– Бабушка Бахидже, моя королева! – воскликнул Керем, с нежностью целуя её морщинистую руку и прикладывая её ко лбу, следуя древним турецким традициям.

– Ах ты, негодник! – рассмеялась старушка, и её смех, звонкий и радостный, наполнил пространство вокруг. – Где ты пропадал? Совсем нас забыл!

– Ни за что не забыл бы тебя, – ответил Керем, подмигнув. – Познакомься, это Натэлла. Ты же нас не ждала, но я обещал ей самый лучший завтрак в её жизни!

– Ну что же, проходите скорее! – радушно замахала руками Бахидже. – Сейчас всё будет в лучшем виде! Негодник не приезжал так давно.

И прежде чем они успели что-то ответить, не задавая никаких вопросов «Кто такая Натэлла, откуда, зачем, почему…», она уже шустро засеменила на кухню. Через мгновение дом наполнился аппетитной симфонией звуков: лёгкое позвякивание посуды, шипение масла на раскалённой сковороде, лёгкий стук ножа по разделочной доске. В воздухе поплыл волшебный аромат свежего хлеба, пряностей и чего-то невероятно вкусного.

Тем временем Натэлла, зачарованная, разглядывала дом. Её взгляд скользил по старинным фотографиям в резных рамках, ярким коврам ручной работы, замысловатым узорам на стенах.

– Ой, а это что? – воскликнула она, указывая на старинный медный кувшин.

– Смотри, сколько здесь «глазков» от сглаза! – добавила Натэлла, улыбаясь.

Керем наблюдал за ней с улыбкой, наслаждаясь её детским восторгом. Вспоминая что в этом доме, таком родном для него, время будто выдыхало и таяло, и каждый момент становился маленьким чудом.

Это был дом Боры – его лучшего друга, брата по детским приключениям, с которым они когда-то делили и первые победы, и первые синяки. Но главное сокровище этих стен была она – бабушка Бахидже, та самая, которую Керем с детства величал не иначе как «моя королева».

Именно она заменяла ему мать в те дни, когда родители пропадали на совещаниях «Саер Групп». Именно её руки вытирали его детские слёзы, её голос пел колыбельные, когда ночь казалась слишком тёмной. Здесь, среди этих потертых ковров и потрескавшихся от времени стен, жили его самые светлые воспоминания.

– Запах фирменных кёфте по субботам…

– Громкий смех Боры, когда они играли в мяч во дворе, случайно разбивая горшки с геранью…

– Тёплые вечера, когда Бахидже читала им сказки, а за окном медленно гас закат…

– Здесь живёт моя душа, – прошептал он, и в этих словах не было ни капли преувеличения.

Натэлла завороженно осматривала комнату, чувствуя, как сквозь старые стены дома веет дыханием истории. Она никогда не бывала в таком месте – настоящем турецком доме, где каждая вещь, каждая трещинка на потрескавшейся от времени штукатурке, казалось, хранила свою тайну.

– Керем, – начала она, поворачиваясь к нему, – а что на других этажах? Там же…

Но её вопрос оборвал громкий стук посуды и быстрые шаги. В комнату буквально ворвалась бабушка Бахидже, неся огромный поднос, который, казалось, вот-вот прогнётся под тяжестью яств. На нём дымились лепёшки, переливались всеми оттенками золота и зелени соусы, а ароматы специй и свежей выпечки мгновенно наполнили воздух.

– Мамочка Бахидже! – воскликнул Керем, вскакивая с места. – Ну что ты такие тяжести носишь?! Давай я помогу!

Он ловко подхватил поднос, но старушка лишь замахала руками.

– Ой, не драматизируй, сынок! – засмеялась она, хотя дыхание её участилось от нагрузки. – Я столько лет таскаю подносы, что могла бы и тебя на руках пронести!

– Вот именно – столько лет! – подхватил Керем, уже расставляя на столе тарелки с оливками, сырами и свежими лепёшками. – Вот и дай мне по геройствовать.

Натэлла наблюдала за этой слаженной работой с улыбкой. Они двигались так синхронно, будто делали это всю жизнь – Керем подхватывал тяжёлые блюда, а бабушка Бахидже ловко расставляла маленькие пиалы с джемом, мёдом и кремом каймак.

– Ой, смотри! – вскрикнула Натэлла, увидев блюдо с золотистыми, посыпанными кунжутом лепёшками. – Это же те самые… – она на мгновение запнулась, забыв название, – эти круглые хлебцы, которые подают к чаю на набережных?

– Погэчи! – с улыбкой подсказала Бахидже, горделиво поправляя платок. – Только мои в сто раз вкуснее рыночных!

– Я их пеку в этой печи, – она указала на старинную глиняную печь в углу, ещё с тех пор, как этот сорванец, – она кивнула на Керема, – был вот такой!

Она показала рукой где-то на уровне колена, и Керем фыркнул:

– Ну ты уж, преувеличиваешь, мамочка Бахидже. Я хоть и не великан, но всё-таки…

– Всё-таки ребятенок! – закончила за него Бахидже, и оба рассмеялись.

Натэлла не могла оторвать глаз от этого пира вкусов и красок. На столе уже красовались тарелки с брынзой и зеленью, миски с оливками, закрученными в спиральки перцами, и главное украшение – пышущая жаром садж-тава с шипящими яичницами-менеменами.

– Это… это всё для нас? – прошептала она.

– Конечно, дитя моё! – Бахидже ласково потрепала её по плечу. – В этом доме никто не уйдёт голодным. Особенно такие худенькие девочки!

– Ну вот, началось, – вздохнул Керем, но в глазах его светилась тёплая усмешка. – Теперь она не отстанет, пока не убедится, что ты съела как минимум половину Стамбула.

– А ты помалкивай! – пригрозила ему Бахидже деревянной ложкой. – И накладывай гостье побольше того баклажанного мусаки, она же и правда слишком стройная!

Натэлла с любопытством потянула носом аромат свежей выпечки, в котором угадывались нотки душистого тмина и сливочного масла. Хрустящая корочка так и манила отломить кусочек…

– Ну что стоишь? Пробуй! – подтолкнула её Бахидже, уже отламывая щедрый ломоть. – Настоящий стамбульский погэч должен быть обжигающе- свежим, хрустящим снаружи и мягким внутри… Вот так!

Она протянула Натэлле кусочек, с которого стекала тонкая струйка растопленного масла. Первый же укус вызвал у девушки восторженный вздох – хлеб буквально таял во рту, оставляя послевкусие древесного дыма и сладковатого кунжута.

Керем вдруг застыл, его пальцы задумчиво замерли в воздухе, будто ловя невидимые нити воспоминаний. Глаза приобрели тот особенный, тающий оттенок, который бывает только у людей, мысленно возвращающихся в детство.

"Знаешь, Нат," – начал он мягко, голос его звучал почти заговорщически, – "есть в жизни вещи, которые… которые как порталы в прошлое. Вот это…" Он сделал паузу, вдыхая аромат, наполнявший комнату. "Этот момент, когда разламываешь только что испечённый хлеб, и от него идёт пар… Когда пальцы слегка обжигаются о горячую корочку, а внутри – такая нежность, такая воздушная мягкость…"

Он закрыл глаза, и казалось, прямо сейчас видит перед собой не эту комнату, а что-то другое, давно забытое, но дорогое.

"Одно условие," – продолжил Керем, открывая глаза, – "хлеб должен быть именно таким. Свежим, дышащим жаром, таким… живым. Чтобы первый же кусочек, едва коснувшись языка, переносил тебя назад – в те утра, когда ты просыпался от его запаха, ещё не открыв глаз. Когда бабушка уже хлопочет на кухне, а ты, полуодетый, бежишь к столу, и она кричит: 'Осторожно, горячо!' – но ты всё равно хватаешь кусок и обжигаешь пальцы…"

Керем рассмеялся, этот звук был таким же особенным, как и хлеб, о котором он говорил.

"Вот тогда – вот именно тогда – это будет по-настоящему. Не просто завтрак, а… возвращение домой. Пусть даже ненадолго."

Наличие свежего, теплого, такого мягкого хлеба, что бы он… непременно погрузил в воспоминания детства – Это и мое обязательное условие добавил Керем.

Он указал взглядом на стол, уставленный яствами, и тут же перевел его на Бахидже, которая стояла в дверях, держа в руках дымящуюся лепёшку.

"Ну что, мамочка Бахидже, – спросил он, и в голосе его звучала лёгкая дрожь, – готовы подарить нам немного детства?"

Натэлла рассмеялась, чувствуя, как этот дом, эти люди, этот удивительный стол – всё это обволакивает её, словно бабушкино одеяло. Но смех ее внезапно замер, превратившись в легкий, дрожащий вздох. Вдруг она почувствовала, как по щекам скатываются горячие, тяжелые слезы – прозрачные, как горный хрусталь. Странная, щемящая смесь счастья и ностальгии, хотя она и не могла понять, по чему тоскует – ведь она здесь впервые.

Может быть, по чему-то давно забытому. По утрам, которых не помнит. По близким, которых так отчаянно не хватало. По дому, который существовал в ее сокровенных мечтах.

– Ой, что это со мной? – смущённо выдохнула она, пытаясь смахнуть предательские капли, но Керем лишь улыбнулся и протянул ей ломоть ещё не остывшего хлеба.

– Это Стамбул, – тихо сказал он. – Он умеет находить в душе то, о чём ты даже не подозревала.

Бабушка Бахидже, молча, налила ей стакан чая – крепкого, без сахара, с тонким ароматом чебреца. А потом произнесла – "Слезы – это просто душа, которая не поместилась внутри. Пусть выйдет."

И Натэлла поняла: вот он, настоящий Стамбул – не в сияющих ресторанах, ни в богатых особняках, а вот здесь. Вот в таких узких домах, где пахнет корицей, где смеются громко, а любовь измеряется количеством еды на тарелке.

Она сделала глоток чая, отломила кусочек хлеба – и в этот момент почувствовала, что где-то глубоко внутри что-то щёлкнуло, будто ключ повернулся в замке.

“– Значит, теперь и ты часть этой истории”, – сказала Бахидже, и её глаза блестели пониманием.

Натэлла кивнула, больше не стыдясь слёз. Потому что иногда они – не слабость. А просто признание: ты нашла то, чего даже не знала, что искала.

***

Круглый стол, покрытый вышитой скатертью, будто собрал вокруг себя не просто гостей, а старых друзей. Блик солнца танцевал в стеклянном стакане, отбрасывая свет на лица – Керем, улыбающийся и расслабленный, Натэлла с горящими от восторга глазами, и Бахидже, сияющая, как сама хозяйка этого уютного царства.

– Натэлла-ханым, попробуй это, – Керем подтолкнул к ней маленькую пиалу с чем-то тёмно-золотистым. – Настоящая баклажанная икра по-стамбульски. Бахидже делает её так, что даже султаны просили добавки.

Натэлла осторожно намазала икру на кусочек мягкого хлеба – и в следующий момент её глаза округлились.

– О боже… Это… Это невероятно! – она зажмурилась, словно пытаясь запомнить каждый оттенок вкуса. – Такого я никогда не пробовала!

Бабушка Бахидже самодовольно кивнула, поправляя платок:

– Ещё бы! Здесь секрет не только в баклажанах, а в том, как их коптят. Мой дед учил – дым должен быть от виноградной лозы, тогда икра получается, как шёлк на языке.

Затем очередь дошла до долмы – аккуратных, будто игрушечных, виноградных листьев, туго свёрнутых в маленькие рулетики. Натэлла откусила кусочек – и издала звук, который можно было описать только как "гастрономический восторг".

– Что это за магия?! – воскликнула она, разглядывая долму, как драгоценность. – Бабушка, вы должны раскрыть мне секрет! Как вы добиваетесь такой нежности?

Бабушка Бахидже глубоко вдохнула, будто готовясь к эпическому повествованию, и начала:

– Ох, дитя моё, это целая наука!

И понеслось. 15 минут подробнейших инструкций: какие листья нужно выбирать (только молодые, с определённого рынка у мечети), как мясо должно быть прокручено (никаких мясорубок – только острый нож и терпение), какие специи добавлять (особая смесь перцев, которую ей когда-то подарил армянский купец).

– А мясо я беру только у Хасана, того мясника с рыжими усами, – продолжала Бахидже, и её глаза вдруг блеснули игриво. – Он мне каждый раз комплименты говорит, будто я не за фаршем пришла, а на свидание. А вчера, представляешь, даже гранат бесплатно положил!

Керем фыркнул, подмигивая Натэлле:

– Мамочка Бахидже, да вы просто сердцеедка! Хасан, бедный, уже, наверное, семью бросил, только чтобы вас увидеть.

– Ах ты, негодник! – Бахидже замахнулась на него салфеткой, но глаза смеялись.

– Душенька, хочешь научу тебя готовить эту долму! Я готова провести, как у вас там у молодежи говорится. Мастер класс!

– В эти выходные приходи— и будем тебя учить, как настоящую турецкую невестку!

Но тут Керем, заглянув в телефон, помрачнел:

– А… насчёт выходных… В эти нет, я не смогу – важная встреча с инвесторами. А я хочу быть на этом, как у нас у молодежи говорится, мастер классе- подмигнув бабушке.

Бабушка Бахидже тут же нахмурилась, как туча перед грозой:

– Опять работа?! Керем?! В выходные?! Только и делаешь, что на работе пропадаешь, вот и мой Бора такой же. Совсем забыли про свою бабушку.

Он вздохнул, но времени на споры не было – стрелки часов неумолимо приближались к 10:00.

“– Нам пора”, – сказал Керем, вставая. – Но я обещаю – следующий выходной только здесь.

Бабушка проводила их до двери, сунув Натэлле в руки свёрток с остатками долмы ("Чтобы не забыла, ради чего стоит вернуться").

– И не вздумайте пропадать! – крикнула она им вдогонку, а затем, уже тише, добавила: – Мои короли… Возвращайтесь скорее.

Дверь мягко щёлкнула, оставив в доме внезапную тишину, так контрастирующую с только что царившим здесь оживлением. Бабушка Бахидже на мгновение замерла, прислушиваясь к удаляющимся шагам на улице, затем с лёгким вздохом повернулась к столу, хранящему тепло недавнего застолья и начала убираться, передвигая стаканы, в которых еще играли отблески улыбок.

***

Дверь автомобиля мягко захлопнулась, и Натэлла, утопая в мягком кожаном сиденье, почувствовала, как сердце её замерло на мгновение. Керем, обойдя машину, скользнул за руль с привычной грацией, и в следующее мгновение белый «Мерседес» рванул с места, будто подчиняясь его нетерпению.

– Пристегнись, – бросил он, и в его голосе звучала та же азартная нота, что и в движении машины.

Улочки Стамбула мелькали за окном, как страницы книги, которую листает ветер. Натэлла украдкой наблюдала за профилем Керема – за тем, как солнечные блики играют на его скулах, как пальцы ловко перебирают руль.

"Как же странно повернулась жизнь…" – думала она. "Случайная встреча, мимолётный разговор – и вот я чувствую, что перерастает во что-то большее, но во что? Она пока не понимала во что, но ощущала это каждой частичкой тела.

– Ну что, – его голос вырвал её из раздумий, – как тебе завтрак? Как это утро? Не пожалела, что доверилась?

Она повернулась к нему, и улыбка её была теплее солнечного света, льющегося через лобовое стекло.

– Это… Это было волшебно, – призналась она. – Как ты вообще додумался до такого? Привезти меня в этот дом, к этой удивительной женщине…Бабушка Бахидже

– Как? – он усмехнулся, ловко вписываясь в поворот. – Просто подумал: Тебе не подойдет обычный завтрак тебе нужна целая история. И Бахидже – лучший рассказчик, которого я знаю.

– Это не просто лучший завтрак в Стамбуле, – прошептала она, глядя в окно на мелькающие дома. – Это… лучшее, что случилось в моей жизни, за последний год.

Но тут раздался звонок. Керем, скривившись, поднял телефон.

– Прости, это работа… – Он бросил ей виноватый взгляд.

– Конечно, – кивнула она, но его голос уже растворился в потоке деловых фраз.

И мысли её снова унеслись – туда, где пахло свежим хлебом и утренним молоком.

"Бабушка…"

Она снова видела себя маленькой, с бидоном в руках, идущей по пыльной дороге. Белый хлеб в кульке так манил, что горбушка исчезала ещё по пути домой.

– Опять половину батона не донесла?! – качала головой бабушка, но в глазах её светилось что-то тёплое. – Ну ладно иди мой руки, я твою любимую картошку пожарила.

И она шла, зная, что бабушка – её крепость, её опора. Та, кто верила в неё, даже когда весь мир отворачивался.

Мысли Натэллы уносили её в те тёплые ночи, когда она оставалась у бабушки. Старая пяти этажка, пол в коридоре с скрипучими половицами, где пахло лавандой и духами «Красный октябрь», где каждое утро начиналось с шороха бабушкиных тапочек на кухне.

Перед школой бабушка неизменно готовила ей бутерброды – аккуратные, как солдатики в строю. Нарезала колбасу тонкими-тонкими ломтиками (чтобы хватило на большее количество), выкладывая аккуратно, на обязательно, черный хлеб. Потом заворачивала их в выстиранный и высушенный пакет из-под чего-то съестного – предварительно упаковав в бумажную салфетку – и сверху клала яблоко, всегда.

– Не забудь сначала яблоко съесть, а потом уже бутерброды! – напутствовала она, поправляя Натэлле школьную форму. – Витамины важнее!

Но девочка всегда делала наоборот – сначала исчезали ароматные кусочки колбасы, а яблоко оставалось "на потом", которое часто так и не наступало.

"Бабушка…"

Теперь, спустя годы, Натэлла понимала: в этих утренних ритуалах была вся бабушкина любовь. В том, как она никогда не экономила – на качестве колбасы для внучки. Как собирала пакеты, стирала и сушила их на верёвке, чтобы у Натэллы был "вкусный обед" в классе.

И особенно – в том, как она делала вид, что сердится, когда та съедала полбатона по дороге домой.

И Натэлла знала – это не просто слова. Это код, который означал: "Я люблю тебя, даже когда ты непослушная. Я здесь, чтобы направлять тебя. Я твой тыл."

– …Нат?

Керем положил телефон, изучая её лицо.

– Ты где-то далеко.

Она вздохнула, возвращаясь в настоящий момент.

– Просто… вспомнила кое-что важное.

Машина замедлила ход, остановилась и он повернулся к ней, отложив все дела.

– Расскажешь?

И в его глазах она увидела то же, что когда-то было в бабушкиных – интерес, заботу, готовность слушать.

– "Знаешь, – вдруг сказала она Керему, – "я, кажется, поняла, почему твоя Бахидже показалась мне такой родной…"

Он вопросительно поднял бровь, но Натэлла только улыбнулась, глядя на людей за окном. Где-то там, в прошлом, её бабушка наверняка как раз заворачивала в плотный пакет бутерброды для кого-то другого. И цикл любви продолжался.

***

До дома Натэллы оставалось несколько кварталов. Воздух, напоенный почти летней жарой, дрожал над асфальтом, смешивая запахи цветущих магнолий и далёкого моря. Апрель в этом году был поистине волшебником – он украл у лета его зной и щедро рассыпал по стамбульским улицам.

В машине стояла та особая тишина, которая бывает только между людьми, пережившими вместе что-то важное. Керем и Натэлла украдкой поглядывали друг на друга, понимая – их совместное утро, вместившее столько эмоций, подходило к концу. Казалось, за эти несколько часов они прожили целую маленькую жизнь.

Когда белый "Мерседес" плавно остановился у её дома, ни один из них не торопился сделать первый шаг к прощанию. Натэлла медлила, играя складками своего платья, а Керем мысленно умолял время замедлить свой бег. Но реальность напоминала о себе – его ждали неотложные дела, а у неё на сегодня был запланирован поход в фитнес зал, где тренер, которого посоветовала ее местная подруга, смог бы помочь осуществить давнюю фантазию заниматься боксом.

Они вышли из машины одновременно, будто боясь, что, если кто-то сделает это первым – что-то непоправимо изменится.

– Спасибо… – голос Натэллы прозвучал тише шелеста листьев над головой. – За это утро. За хлеб. За бабушку Бахидже… Она подняла глаза, и в них отражалась жизнь. – Я рада, что, выйдя сегодня из дома, обнаружила здесь тебя.

И тогда она обняла его – крепко, но осторожно, нежно, но с какой-то новой уверенностью. Её объятие было похоже на вопрос, на который она сама боялась услышать ответ.

Керем ответил чуть сильнее, чем позволяли правила приличия после второй встречи. Он не смог удержаться – вдохнул аромат её духов, смешанный с запахом свежего хлеба, который всё ещё витал в её волосах.

– Возможно… – он произнёс, отстраняясь ровно настолько, чтобы видеть её глаза, – сегодня твой «Сантьяго» нашел тебя – его взгляд скользнул к её сумке, где торчал уголок книги, — или ты его.

Его слова повисли в воздухе, как ответ на ее вопрос, который нельзя было произнести вслух.

Попрощавшись, он прыгнул в машину, и через мгновение белый силуэт растворился в потоке улиц.

Натэлла, зайдя в дом, прислонилась спиной к двери. В груди стучало так, будто сердце пыталось вырваться. Мысли неслись со скоростью 108 тысяч км в минуту – каждая ярче, смелее, невероятнее предыдущей. Земля, казалось, совершала оборот вокруг оси за секунду, а вокруг солнца – за считанные часы.

За окном апрельский ветер играл листьями, а где-то вдалеке гудел паром, увозящий людей в другие берега. Но здесь, прижав ладонь к груди, где ещё хранилось тепло недавнего объятия, она вдруг поняла – что-то важное уже изменилось навсегда.

И это "что-то" пахло свежим хлебом, корицей и едва уловимыми нотами Coco Mademoiselle.

Тени Босфора

Фитнес Зал располагался в старом промышленном здании недалеко от пристани Каракёй. Когда-то здесь хранили кофе, и стены до сих пор хранили слабый аромат обжаренных зёрен, смешанный с потом, металлом и резким запахом дезинфектора.

Пространство было грубым, без гламурных зеркал и хромированных тренажёров – только маты, мешки, ринг и стойка с гантелями. На стене красовалась выцветшая фотография Мохаммеда Али в стойке, а рядом – граффити с надписью: «Бокс не про драку. Он про то, чтобы выстоять».

Натэлла замерла на пороге, сжимая спортивную сумку. Она не ожидала такого. В её голове рисовался стандартный зал с белыми полотенцами и смузи-баром, а не это… логово. Но фантазировала именно такое место. И это было приятное удивление.