Прикованная

– Даже сам не знаю, как так получилось. – Он мечтательно смотрит в небо. – Боюсь загадывать, но, может быть, это судьба?

Судьба? Мне стало тошно.

Чем эта девочка заслужила такую судьбу?

– Мамочка, я хочу вас познакомить! – выпаливает он.

– Ого! – Я закашливаюсь. – И как ты думаешь это устроить? Мы поедем…

Сердце предательски застрекотало: «А вдруг?»

Робкая надежда новорожденными крыльями заметалась между лопатками.

– Не говори глупостей! – Он досадливо морщится. – Никуда мы не поедем, я привезу её сюда, нечего тебе беспокоиться!

– Сюда? – грею руки о чайную чашку.

Господи, помоги этой несчастной девочке!

– Я уже всё придумал, – он заговорщицки подмигивает, – сейчас я тебе расскажу, доедай…

Доедая вожделенные котлетки из лосося, Елена размышляла, что заказать на сладкое – морковно-облепиховый десерт или карамельно-ореховый криспер. Кстати, что это – криспер?

И к десерту отлично подойдёт коньяк, вряд ли он будет такой выдержанный, какой ей обычно дарили благодарные пациенты.

«Кира, конечно, дурочка малолетняя, – Елене было немного стыдно, что она думала так про дочь, – знает ведь, куда уколоть!»

Она прикрыла глаза…

Полузабытые воспоминания мозаично рассыпались: новогодний вечер и Елена – почти двадцатидевятилетняя, красивая – с белокурыми волосами до плеч. Аспиранты, доценты, младшие научные сотрудники… Она накручивала серпантин на палец, пытаясь пристроить куда-нибудь бокал с шампанским, когда к ней подошёл мужчина, уже не молодой, лет сорока или чуть-чуть за. «У него ещё был друг, длинный, в очках и с мерзкой бородёнкой. – По необъяснимой причине Елене не нравились мужчины с растительностью на лице. – Что же всё-таки тогда было? Такие провалы в памяти не бывают просто так – может быть, меня опоили?»

Целые куски того вечера и ночи зияли белыми пятнами.

Он подошёл – чуть выше среднего роста, тёмные кудри, карие, со смешинкой глаза, белозубая улыбка и манеры уверенного в себе человека. И вот они уже на ты, и зовут его Лёшей, он наливает ей шампанское и знакомит с бородатым высоким другом. Хохочут над толстой тёткой в короткой юбке, потом бой курантов, загадывают желания, целуются. Ещё шампанское… Она не попадает рукавом в пальто… Лязгает тяжёлая дверь старого лифта, хлопает дверь парадной.

Снова рядом с ними оказывается его высокий приятель с какой-то рыжей девицей. Бородатый и Лёша стоят возле парадной и курят, кажется, спорят или ссорятся, Елена пытается вслушаться в разговор, но до её сознания долетают только обрывки фраз: «Опять?!», «Завязывай, Дим!» Рыжая девица тянет бородатого за рукав и писклявым голосом говорит, что замёрзла. Бородатый что-то достаёт из кармана… Какой-то маленький красный шарик… или что это? Ключи? Да, ключи с брелоком – отдаёт Лёше, смотрит на неё долгим внимательным взглядом, машет рукой и уходит. Он чем-то недоволен, этот бородатый друг чем-то очень недоволен. Елене становится смешно. Дальше – провал.

А потом они с Лёшей валяются в снегу, изображая «ангела», он оказывается сверху и целует её. Вот в его руках зажигалка – близко-близко от её лица. Стоп! Она курила? Раньше этот момент не всплывал в памяти. Елена чуть поморщилась – ей хотелось остаться в этих воспоминаниях и одновременно совсем не хотелось их ворошить.

Официант принёс десерт.

«Я ведь не курила никогда. – Она снова будто бы ощутила запах дыма. – Или это он курил?»

Тёплая батарея в обшарпанной парадной, к которой она прислонилась замёрзшими коленками. Он обнимал её со спины, прижимая к себе. «Я хочу домой!» Стоп! Елена открыла глаза. Противная дрожь пробежала по спине. «Я говорила ему, что хочу домой?» Смутное ощущение чего-то горького и гадкого было в этом воспоминании. «Я хочу домой!»

«Нет-нет, нет, не буду это вспоминать. – Она съёжилась, стараясь отгородиться от прошлого, назойливо стремящегося протиснуться в настоящее. Усилием воли она заставила себя глубоко вдохнуть и выдохнуть. – Сейчас я съем что-то карамельно-ореховое и поеду домой. К своей непутёвой беременной дочери, которую родила от неизвестно кого».

Не замечая вкуса, она съела десерт, расплатилась…

Воспоминания снова захлестнули её…

…Прикроватная тумбочка, лампа с тяжёлым медным основанием и рядом бокал красного рифлёного стекла, сквозь который, преломляясь, отражается свет, в бокале – вино. Россыпь голубых незабудок на наволочке, его крепкие руки, держащие её за запястья, держащие сильно… И слова, бьющиеся в голове рефреном: «Я хочу домой!»

И утром та же тумбочка, кружка с водой, цитрамон, записка…

«Так, всё, перестань!» – Елена порывисто встала, достала из кошелька чаевые для официанта, чаевые…

Глеб! Точно, водитель Глеб, которому она так настойчиво пыталась всучить деньги и от которых он отказался. Ей нужно было с кем-то поговорить или чем-то себя занять, чтобы назойливые воспоминания схлопнулись и исчезли в холодных водах прошлого, как затопленные ржавые корабли.

Он взял трубку после первого же гудка.

– Здравствуйте. – Она вдруг растерялась и не знала, что сказать.

– Здравствуйте, Елена, – голос мягкий и уютный, – как вам ужин?

Она смутилась и тут же отругала себя: «Да что я как девочка, в самом деле, это просто водитель “Убера”».

– Было вкусно.

– Отвезти вас обратно?

– Если можно.

– Буду минут через пять-семь. Хорошо?

– Да-да.

– До встречи. – Он отключился.

Елена стояла под небольшим козырьком у входа в ресторан, обхватив себя за плечи, – накрапывал дождик и было зябко. «Лексус» легко прошуршал шинами и остановился прямо перед ней. Как только она села на заднее сиденье, тут же выключилась музыка. Елена спросила:

– Вы всегда такой?

– Какой? – Глеб посмотрел на неё в зеркало заднего вида.

– Внимательный и предупредительный? – Она немного смутилась.

Он смутился тоже:

– Спасибо, приятно это слышать. А вот жена говорила, что у меня есть острые углы.

– Вы женаты? – Она расстроилась.

– Был, – он вздохнул, – поехали? Я помню адрес.

– Знаете, – она продолжила, – хочется спросить, как в одном известном фильме: «И она, конечно, оказалась стервой?» А вы должны ответить, что она прекрасный человек, снова вышла замуж и счастлива. Так и есть?

– Почти, – Глеб снова посмотрел на неё в зеркало, – она действительно была прекрасным человеком и умерла.

Елена вздрогнула, он проговорил это так спокойно.

– Э-э-э… про-простите. – Она смешалась.

– Ничего страшного, Елена, вы же не знали – так вас отвезти туда, откуда забрал?

– Э-э-э… – Она всё ещё была под впечатлением. – Да-да, пожалуйста. Домой. Хотя… – Она задумалась.

Машина стояла на светофоре, по крыше барабанил дождь, по вечернему небу полз морозный туман, Елене совсем не хотелось домой.

– Вы знаете, вечер такой странный, – сейчас она пожалела, что не села на переднее сиденье, – может быть, мы можем просто немного покататься по городу. Я люблю вечерний Петербург. Вы не волнуйтесь, я заплачу.

Он весело хмыкнул:

– Заплатите? Это внушает оптимизм. Если хотите, заплати́те, конечно, но это необязательно. Куда бы вы хотели поехать?

– Гм… наверное, буду банальной – Невский, Петроградка, набережные, хочется постоять у воды, пока река не замёрзла.

– Отлично! – Он свернул на тихую улочку.

Елена смотрела в его седоватый затылок и ухо, ворот рубахи. Она даже не видела его лица полностью – только в зеркале и в профиль.

Поток машин чуть поредел, Невский парадно светился огнями, Елена, откинувшись на спинку сиденья, разглядывала дома и идущих под зонтами людей. Ей казалось, что она плывёт в этой машине, будто в лодке, ей было здесь тепло и уютно, хотелось прислониться к окну, глядеть на пролетающую за окном жизнь и плыть. Плыть и плыть.

– Ещё одно моё любимое место, – Глеб кивнул в окно, – потрясающие стейки!

Елена вглядывалась в зернистое от капель стекло, пытаясь понять, что он имеет в виду.

– Испанский ресторан «Лас Торрес», – он чуть притормозил, – справа, почти проехали.

– Никогда не была. – Она задумалась.

– Непременно стоит.

Елене нравилась его неназойливость.

– Глеб, скажите, а вы кто? – Она не знала, как спросить. – Вы же не просто водитель «Убера»?

– Как видите, водитель. – Он коротко засмеялся.

– На этой машине? – Ей хотелось быть деликатной, но одолевало любопытство.

Почему мужик на «Лексусе», в хорошей рубашке возит пассажиров?

– У меня есть ещё одна, – он повёл плечом, – но она для работы на «Убере» подходит ещё меньше.

Они остановились недалеко от Охтинского моста.

Елена всмотрелась в мерцающие огоньки:

– Красиво! Кажется, дождь почти закончился, я бы хотела немного прогуляться, составите компанию? – Было странно, что предлагает она.

– С радостью, – он открыл дверцу, – пройдёмся по мосту?

Елена вылезла из машины.

Выйдя, он достал из багажника пальто и шарф – оделся.

– А вы высокий. – Елена смерила его взглядом.

– Точно, – откликнулся он.

В свете фонарей блеснули короткие, седые на висках волосы. Ровные брови, открытый лоб. «Приятное лицо», – решила Елена. Может быть, чуть приподнятые скулы и длинноватый нос, но это его совсем не портило. И пальто, и шарф вполне соответствовали «Лексусу», но никак не вязались с образом «водителя “Убера”».

Он смотрел на неё, чуть прищуриваясь от яркого фонарного света, замечая, как она его разглядывает, Елена это поняла и смутилась.

– Пройдёмся? – Глеб предложил ей руку.

Рукой он тихонько перебирает мне волосы, потом проводит старым деревянным гребнем. Снова и снова. Я закрываю глаза, не позволяя себе вспомнить, что когда-то причёсывалась сама.

– Мамочка, мамочка, я так тебя люблю! – он талдычит одно и то же.

Мы сидим на веранде, ещё один наш обычный ритуал, который нужно просто перетерпеть.

– Я привезу Машу в следующие выходные. Вот увидишь, она тебе понравится! – Гребешок замирает над моей головой. – Только ты должна мне обещать…

– Конечно, дорогой, всё что угодно. – Я не улыбаюсь, потому что он сидит позади и не видит моего лица.

– Мы будем в гостиной, мама, – строго говорит он, – и выйдем на веранду. Будет много незнакомых вещей. Будет много опасных вещей, мама! И я надеюсь, ты меня не подведёшь! Мы же больше не будем ссориться, да?

– Ну что ты! – Мой голос слаще того варенья, которое он привёз. – Я уже давно всё поняла, и мы теперь больше никогда не будем ссориться.

– Вот и хорошо, – он обходит стул и встречается со мной взглядом, – иначе мне придётся снова давать тебе лекарство. А может быть, и Маше.

Я стискиваю челюсти. Конечно, я это знаю. Откуда бы мне было этого не знать.

– Всё будет хорошо, сынок, не о чем беспокоиться. – Я и вида не подала.

– Я знаю, что могу на тебя рассчитывать. – Он оглядел меня с головы до ног.

Тёмно-синяя юбка почти до пола, лёгкие мокасины, просторная вязаная кофта, накинутая поверх блузки, – к вечеру холодает. И некрашеные волосы с обнажившейся сединой отрасли за время моего заточения, я завязываю их узлом и убираю в кичку, как он просит, и терпеть этого не могу.

– Я тебе принесу книгу, хочешь ещё чаю? – Он уже подходит к двери.

– Да-да, пожалуйста, принеси ещё чаю, попью с вареньем.

Это самое любимое время, пока он загружает в холодильник продукты, проверяет камеры и осматривает моё немудрёное жилище: я могу в одиночестве почитать книгу, глядя на догорающий закат.

Люди не умеют ценить то, чего им не довелось лишиться. Одиночество – это великий дар и благодать.

Он приносит чай, книгу, накидывает мне шаль на плечи и быстро уходит обратно, похлопав меня по плечу:

– Не скучай, я скоро.

Дверь за ним закрывается, мой взгляд скользит вниз, на ступеньки. Что это? Что там лежит? Я напрягаю глаза – на нижней ступеньке у самого края лежит маленькая канцелярская скрепка. Скрепка!

Наручник на длинной цепи, но всё равно мне не дотянуться, а даже если и дотянуться, две камеры смотрят на меня с разных сторон. Чёрт! Я отворачиваюсь от крыльца и утыкаюсь носом в книгу, не видя страниц. А через полчаса, когда все дела закончены, он садится рядом, и какое-то время мы просто находимся бок о бок. Я терплю его присутствие, я хочу его присутствия. И мне грустно, когда он встаёт и говорит:

– Мне пора, мам.

– Заскочишь в середине недели? – спрашиваю с надеждой.

– Постараюсь, но ты же знаешь, у меня много работы. – Он забирает у меня шаль.

– Знаю-знаю. – Жду, пока он отстегивает наручник, и мы двигаемся к дому.

Возле самого порога я оборачиваюсь, делая вид, что ищу что-то глазами.

– Что? – Он оборачивается тоже.

Я делаю ещё шаг, не глядя и спотыкаясь, падаю коленями на ступени, ударяюсь локтем…

– Мамочка! – Он тут же ко мне подскакивает. – Что ты? Что?

– Прости, просто не заметила, куда иду, хотела посмотреть, не оставила ли книгу на столе. – Я потираю ушибленный локоть.

Это откровенное враньё, но ничего лучше я не придумала.

– Книга у меня в руках, – он подозрительно на меня смотрит, – ты ударилась?

Я показываю на колени, он задирает юбку и осматривает их:

– Да, похоже, синяки будут, ох как некрасиво!

Ему не нравится, если со мной случается что-то, не вписывающееся в его представления об идеальной матери.

В коридоре я приседаю, чтобы он меня отстегнул, и сердце моё наполняется музыкой, я пытаюсь сдержать улыбку. В правой мокасине, под пяткой, я несу к себе в подвал сокровище. Простую канцелярскую скрепку.

И уже этой ночью, лёжа под кроватью, я пытаюсь ослабить винты, впихивая между скобой и балкой носовой платок, скрученный в жгут, чтобы потом работать им как рычагом, отгибая скобу. Я пробую втиснуть скрепку в паз винта как отвёртку – отлично, работает!

Радость ликования горячая, как недоступный мне грог. Ш-ш-ш… тихо-тихо. Завтра продолжу, пора выбираться наверх, пока моё отсутствие не стало заметным.

Приходится всё делать на ощупь, в полутемноте подвальной ночи. Четыре ночника по периметру слабо освещают комнату. И конечно, действовать осторожно и медленно, чтобы не сломать своё драгоценное орудие.

«Сломалась уже совсем, да и ладно». – Елена посмотрела на ручку джезвы и продолжила напевать под нос какую-то дурацкую мелодию, подёргивая плечами в такт: хоп, хей, ла-ла-лей, насыпала кофе, бросила щепотку кардамона и поставила на огонь.

Последние два дня дочь ходила насупленная, но посуду за собой мыла, правда, с охами и вздохами. Она задумалась, глядя в окно, и кофе, шипя пеной, выплеснулся на плиту, растекаясь безобразной лужей. «Ладно, помою, когда вернусь». – Она посмотрела на часы: нужно торопиться. Кира ещё спала, сегодня ей ко второй или третьей паре.

Елена перелила кофе в чашку, чуть подбелила сливками и щедро сыпанула корицы. Зажмурившись, сделала глоток – вкусно! Тренькнул мобильник, оповещая о сообщении:

«Я очень давно не желал кому бы то ни было доброго утра. И мне приятно сказать это вам. Доброго утра, Елена, и хорошего дня!»

Елена улыбнулась, глядя в сырую темноту ноября, и быстро набрала ответ:

«И вам доброго утра, Глеб! Как раз пью кофе и собираюсь на работу. Надеюсь, мой день действительно будет добрым, пусть и ваш тоже!»

Следующее сообщение пришло, когда она уже надевала сапоги в прихожей:

«Вам очень идёт улыбка, Елена».

И через пару секунд:

«Вы ведь сейчас улыбаетесь, правда?»

«Да», – коротко написала она и вышла из дома.

Заводя машину, она думала о том, что надо бы сосредоточиться и вообще быть серьёзной, но всё равно улыбалась, поглядывая на телефон.

Больше сообщений не было, она смотрела по сторонам, выезжая со двора, щёлкала сигналом поворота, перестраиваясь, выкатываясь в широкую реку машин, и постепенно из сознания вытеснялось утреннее СМС, пролитый кофе, улыбка. Она снова становилась Еленой Васильевной Киселёвой – заведующей отделением, оперирующим хирургом-онкологом.

Сегодня большая выписка.

Глава 4

– Ну что, домой? – Елена посмотрела на бледное лицо Светланы Леонидовны.

– Спасибо, вам доктор. – Её голос был слабый, кожа нездорового воскового оттенка, а серо-голубые глаза – выцветшие.

– Ничего, ничего, – доктор похлопала пациентку по плечу, – самое сложное позади. Дальше – только выздоравливать и к нам не возвращаться.

– Постараюсь, – Светлана Леонидовна кивнула.

– За вами сын приедет? – уточнила Елена.

– Да-да, – пациентка потупила взгляд, – я, знаете, стараюсь его понимать. Другие, правда, не всегда могут. Но вообще-то он парень хороший.

– Конечно, хороший. – Елена сделала шаг от кровати.

«Не хватало мне душещипательных откровений», – холодно подумала она.

Светлана Леонидовна открыла рот, чтобы что-то сказать, но Елена уже развернулась и с приклеенной улыбкой вышла из палаты.

– Здравствуйте, Елена Васильевна. – Из-за огромного букета цветов показалась белобрысая голова.

Елена мельком отметила, что розы шикарные. Он стоял возле её кабинета.

Странное дело, этот парень каким-то удивительным образом умел быть очаровательным без всякого сексуального подтекста. Она видела, что медсёстры смотрят на него с вожделением, и знала, что несколько барышень даже не намекали, а едва ли не в открытую приглашали его на свидание, включая Верочку, но он неизменно отказывался. Что, разумеется, делало его ещё более привлекательным. Передавая слухи, Еленина секретарша рассказала, что у этого Вадима «в анамнезе» какая-то трагическая любовь, от которой он всё никак не может оправиться. «Отличный ход!» – подумала тогда Елена.

– Здравствуйте, Вадим Григорьевич.

На его щеках заиграли ямочки.

– Это вам.

– Думаю, это излишне. – Она старалась скрыть смущение.

– Не откажите в любезности, – Вадим упрямо мотнул головой, – вы самый чуткий врач, которого я знаю, и отнеслись к маме с таким вниманием! Пожалуйста…

Шарообразный букет, состоящий из алых роз, был неприлично огромным и неприлично дорогим. Проходящий мимо врач-анестезиолог, он же старинный Еленин приятель, Миша, закатил глаза, вздохнул и пошёл дальше.

– Елена Васильевна, не отказывайтесь. – Он улыбнулся обезоруживающие-беспомощно, протягивая цветы, и… она взяла, уколов безымянный палец об острый шип.

– Спасибо, Вадим Григорьевич, но, право, не стоило, это просто моя работа. А вашей маме повезло, всем бы таких сыновей. – Елена говорила приличествующие случаю слова.

– А у вас дети есть? – Вадим заинтересованно наклонил голову.

Вопрос был слегка бестактным.

– Простите?

– Вы сказали, что всем бы таких сыновей. – Вадим улыбнулся, как Чеширский Кот, смакуя комплимент. – Значит, у вас нет такого сына?

– Спасибо за букет, Вадим Григорьевич, восхитительные розы! Всего наилучшего. Берегите маму. Все рекомендации я написала в карте, выписку получите у медсестры на посту. Не поймите меня неправильно, но, надеюсь, мы больше никогда с вами и вашей мамой не увидимся. Будьте здоровы!

– А у меня странное ощущение: мы с вами обязательно увидимся, Елена Васильевна, но при хороших обстоятельствах. – Он ей неожиданно подмигнул.

Елена уже жалела о том, что взяла этот огромный букет. Он был тяжёлый, громоздкий и оттягивал ей руку.

– Поживём – увидим.

– Всего наилучшего. – Он помахал рукой и, не оборачиваясь, пошёл по коридору.

День перевалил за середину, постепенно превращаясь в хрустально-морозный вечер, Елена прикрыла глаза, думая о том, что в нижнем ящике стола лежит бутылка коньяка.

«Нет, не сегодня, – она отогнала от себя эту мысль, – поеду домой на своей машине».

Иногда она оставляла машину на больничной стоянке и вызывала такси, особенно если выпивала после работы не одну рюмку.

– Елена Васильевна, – обернулась Верочка, – я все выписки сдала и копии для архива.

– Да-да, Вера, – доктор устало выдохнула, – вы хорошо поработали, можете уйти домой пораньше.

– Спасибо! – Медсестра подскочила со стула.

– Да, – Елена кивнула на букет, стоящий в ведре с водой, – и цветы заберите.

Верочка растерянно заморгала:

– Да вы что, это же… вам!

– Берите-берите, Вера, у меня они завянут мгновенно. Лечить людей я умею, а вот за цветами ухаживать – нет.

– Потрясающие! – Верочка схватила букет и прижала к себе. – Спасибо большое, Елена Васильевна! Скажу своим, что парень подарил. То-то удивятся!

Елена ничего не ответила, ей хотелось остаться одной.

Домой она добралась неожиданно уставшей. День, начавшийся бодро и весело, к вечеру скомкался в бесформенный ком, и Елена загрустила. Никаких СМС больше не приходило, а написать сама она не решалась. В голове крутился дурацкий вопрос Лотова – нет ли у неё такого же, как он, заботливого сына.

«У меня только непутёвая дочь!» – Елена, сердясь, мысленно ответила ему и открыла входную дверь.

Из Кириной комнаты было слышно шебуршание и перешёптывание, потом оттуда вышел долговязый Серёжа, увидев Елену, потупился:

– Здрасте.

– Здрасте-здрасте, – в тон ответила Елена, скидывая сапоги и надевая тапочки, – как поживаешь?

Он покраснел до корней своих рыжих волос и протиснулся мимо неё в прихожую:

– Х-хорошо.

Из комнаты вышла взбудораженная Кира, посмотрела на мать:

– Серёжа мне сделал предложение! Вот!

Она победно показала палец с кольцом.

Елена не донесла пальто до вешалки:

– Поздравляю! И когда предполагается счастливое событие?

– Мы пока не решили, – дочь переглянулась с новоиспечённым женихом, – но скоро. Да?

– Да. – Жених потёр нос и сунул ноги в кроссовки.

– Ну, вы уж поставьте меня в известность. – Елена всё-таки повесила пальто, хмуро глядя на Серёжу.

– Хорошо, – он быстро надел куртку, – до свидания.

– Пока, позвони, – помахала ему Кира.

– До свидания. – Елена проводила его взглядом.

– Мам, это же хорошо, да? – Кира прислонилась к стене, когда за Серёжей закрылась дверь. – Хорошо же, что мы поженимся и у малыша будет отец.

Она ласково погладила себя по животу.

«Чёрт!» – рявкнул в голове Елены чей-то голос, оказавшийся её собственным. Она всё ещё думала, что как-нибудь «рассосётся», хотя было понятно, что ничего так просто не «рассасывается».

Дочь смотрела на неё и с надеждой, и с готовностью обороняться. А Елена, глядя на неё, вдруг увидела маленькую девочку, которую когда-то вела за руку в детский сад по такому же тёмному холодному ноябрю. Она тогда торопилась, она всё время торопилась и не обращала никакого внимания на то, что девочка не успевает за её быстрым шагом и бежит, подпрыгивая, старательно перебирает маленькими ножками, пытаясь подстроиться и всё равно не может. От воспоминания сердце болезненно сжалось.

– Мам? – Кира так и стояла у стены.

И Елена выдохнула, закрыла глаза, а открыв, спокойно сказала:

– Ну, конечно, конечно, это хорошо, доченька. Парень он просто замечательный! И кольцо красивое. И всё у вас получится, малышу нужен отец.

Кира тряхнула головой, не поверив собственным ушам, Елена так с ней почти никогда не разговаривала.

– Вообще-то кольцо так, подделка, но он обещал подарить настоящее.

Кира тоже выдохнула, подошла к Елене и обняла её, сидящую:

– Спасибо, мам.

«А я всё-таки думала уговорить её на аборт».

Из сумочки тренькнул телефон – пришло сообщение, Елена взяла телефон и направилась к себе в комнату.

– Мы там тебе ужин оставили, – вдогонку сказала Кира.

– Спасибо, – Елена не обернулась, – я сегодня ужасно устала.

Всё мгновенно вернулось на привычные рельсы, Кира насупилась и буркнула:

– Ты всегда ужасно устаёшь.

Устаёт ли он когда-нибудь? Ест? Спит?

Стоит мне среди ночи встать в туалет, как из динамиков я слышу его вездесущий голос: «Всё в порядке, мамочка?»

Про свою работу он рассказывает скупо и вскользь, не может не рассказывать совсем, надо ему. Технарь какой-то. Судя по одежде, которую он мне покупает, и продуктам, которые привозит, деньги у него есть.

По периметру подвала стоят датчики движения. И он видит и слышит, когда я перемещаюсь ночью, когда мне предписано спать.

В кровати датчиков нет, иначе они бы сигналили каждый раз, когда я ворочаюсь с боку на бок во сне. И под кроватью их тоже нет.

Радость от полученной скрепки притупилась. На смену радости пришёл страх. И за себя, и за девушку, которую он собрался сюда привезти. Он её закуёт – так же, как меня. Слишком много риска. И зачем мне заточенная скоба, если в моём распоряжении могут оказаться кухонные ножи.